Подтирая память

            
  Я, как все последние несколько лет, как всегда, сидел и седел, привыкая к неизбежной доли, обременённой обстоятельством причин или наоборот, коротая вечер за просмотром видеозаписи какой-то шахматной партии, тех древних времён, когда их показывали по телевизору.
Сейчас показывают один биатлон и кёрлинг. 
-- Что в нём такого интересного? – поинтересовался я как-то у старушек, собравшихся в коридоре у общего телевизора, навещая маму в больнице.
-- Ну как же, - пояснили они мне, -- Это же, как охота, бегут, стреляют.
-- Вот если бы они друг в друга стреляли... – сказал я им, что не вызвало у них ни одобрения ни энтузиазма, по этому поводу, -- Так это была бы охота.
  Дружно посмотрев на меня, как на живодёра, они разошлись по палатам принимать уколы и капельницы.

  С некоторых пор, начавшихся неизвестно когда точно, но с успехом продолжающихся по сей день, единственно, что я делал с удовольствием, так это ложился спать. Это был тот самый лучший приём, который я подсмотрел у своего кота, когда он сворачивался клубком в своей коробке, с той лишь разницей, что я цивилизованно использовал для этого кокон одеяла, наряду с другими аксессуарами полного счастья... Но, до сна нужно было ещё потерпеть, и я сидел, седел и терпел, без особого внимания, наблюдая за тем, как резво скакала кавалерия по шахматной доске, так что телевизор начинал нервировать рябью.

  Как мне тогда не показалось, была весна. Почти апрель. Анализируя весенние тревоги, то и дело натыкаясь на любовь, я возвращался в себя, не забывая вытереть ноги. Говорят, весна – время активизации разных чувств, в том числе и любви, но, как мне всегда казалось, что у человеков, любовь занятие всесезонное, даже немного круглосуточное. Они же не птицы какие, чтобы за лето оперить птенцов, для того, чтобы осенью слинять туда, где тепло и сыто. Просто, многие из до сих пор них не знают, что существует курятник...

  Не смотря на часы и на то, что за окном уже страшно темнело и, логично было бы занять себя счастьем, я всё ещё сидел, немного   седел и думал. Нет. Скорее, размышлял, сопоставляя факты, апеллируя к здравому смыслу, а заодно, подтирая в себе память. Пока только в себе, а не за собой... Что-то удалял безвозвратно, но что-то мешало качественной занозой в самом больном месте.
-- Блин, - подумал я вслух, почти матом, задёргивая портьеры, едва заметив вопрошающий взгляд  своего отражением на тёмном стекле. Надо сказать...
Да нет, не надо...

-- Скоро буду в ваших краях. Встретимся, нет?
-- Конечно, - ответил я, в глубокой тайне надеясь, что, как в тот раз, нет. – Посидим, вспомним молодость, заодно и помянем её...  добрым словом.
-- Армию не вспоминаешь?
-- А что её вспоминать? Не Берлин, чай, брали...

  Чай. Ключевое слов на букву Ч, спасающее ситуацию в любое время суток во все времена года, в любой ситуации...
Я пошёл поставить чайник...

-- Пива то выпьешь со мной?
-- Я же не пью...
-- Давно?
-- Совсем...
-- Даже со мной не выпьешь?
-- Обидеться будешь?...
  Так и думал.
  Странное ощущение, когда при ком-то обобщаешь существующее положение вещей, мол, всё... а в ответ слышишь возмущённое, что, и я? Присутствующих не всегда имеют ввиду, но ключевое слово тут – все.
Это, как если в присутствии ишака сказать,                -- Все Ишаки – ослы.
Ишак, опредёлённо,  возмутиться, если услышит такое, и вопросит в ответ,               
-- Что?  Иа?..

   Общение в одностороннем порядке зашло в тупик.
-- Приезжай уже, наконец, попробуем...

  Пока мы не разговаривали, чайный пакетик впитал всю воду, разбухнув так, что я с трудом вытащил его из стакана. Выжав его, до последней капли, в его опустевшую ёмкость, добавив два кубика сахара, я создал в стакане водоворот, в танце которого кружились чаинки, вырвавшиеся  из порвавшегося пакетика на волю.
-- Странная нелогичность, - отпустила меня задумка о том, что стакан снаружи гранёный, а изнутри гладкий.
  Стараясь не звенеть ложкой, я довёл получившийся напиток до однородной сладости и запустил процесс чаепития,  имеющий за собой обратное действия, но некоторое время спустя.  Никогда не понимал до конца, что люди находят вкусного в чае? В кофе – ещё куда ни шло. А в еде? Еда для того, чтобы не чувствовать  голода, а чай, чтобы не сдохнуть от жажды. Много лет подряд, я питался самыми дешёвыми макаронами из каких-то сортов пшеницы, забрызганных  самым дешёвым  кетчупом, так что, теперь, хоть икру  маслом намажь – никакого вкуса не чувствую.

  Я сидел, седел и жрал. Не потому что хотел, а так как от скуки. Когда сидишь и скучно, постоянно жрёшь, пока не закончится скука или еда. Еда заканчивается раньше, так как у скуки не бывает срока годности ни по дате, ни по состоянию, а магазин за добавкой бежать, да на ночь глядя, бывает ещё и лень, поэтому, не забыв подтереть за собой память, я предался единственному своему удовольствию – лёг спать....


 Обременённый обстоятельством любви,
  Прервав мыслительный процесс,  на добром слове.
  Не размножаюсь больше буквами в неволе.
   
  Попав листком гербария под пресс,
  Вживаясь в образ мумии прилежной,
  Вполне привыкнув к доли неизбежной.

  Под тухлой лампой упираясь в лунный кафель,
  Соображая, что сбылось всё, но не так,
  Едва успев согреть собой  стульчак.

  Не отвергая  ход естественных причин,
  Считая, сколько ещё можно потерпеть,
  Да не забыть за собой память подтереть.