Я ходил по залам «Третьяковки» и почти физически ощущал рассеянное в воздухе счастье. Всё тело, до последней клеточки, пронизывало эйфорией.
До этого в Третьяковской галерее я был всего один раз. И всего три часа. Наслаждаться прекрасным дольше мне расписание омских авиалиний не позволяло. Поначалу бегал от картины к картине, стараясь как можно больше увидеть их, запомнить сюжеты и детали. Голова переполнилась быстро. В ней все смешалось: фамилии художников, названия их творений. Пришлось плюнуть на стремление к сухому знанию, так свойственное провинциальной интеллигенции, и сделать перерыв. Уселся на первый попавшийся диванчик, отдохнул. Затем отправился медленно бродить вдоль стен с полотнами, впитывая радость от соприкосновения взглядом с каждым шедевром. Помню легкое разочарование от краткости свидания с прекрасным, когда закрывал за собой двери галереи.
НА ЭТОТ РАЗ ПОВЕЗЛО
Для нас, небогатых сибиряков, большая удача, если хоть единожды за всю жизнь прорвался в Москву. Надо же, вот снова повезло. Прошлый раз залы галереи были пронизаны разговорами в полголоса, сейчас здесь тихо плещутся завораживающие мелодии Поля Мориа, композитора, почти забытого в России двадцать первого века. Во времена моей молодости, в конце семидесятых двадцатого столетия, он по популярности соперничал с Владимиром Высоцким.
Мягкая умиротворяющая музыка, цветное прозрачное пространство. Рай!
Я не спешу. На этот раз у меня времени вагон и маленькая тележка. Весь день в моем распоряжении. Действую по расписанию: сорок минут дефилирую вдоль стен с картинами, а двадцать минут, проживая душой только что увиденное, блаженствую на диванчике.
Конечно, все это больше похоже на работу по жесткому графику, чем на посещение музея ради удовольствия. Но тут ничего не попишешь: у меня вся жизнь, включая постельные упражнения с красивой поддатливой женщиной, характеризуется одним девизом: «Работать!». Характер дурацкий: каждому первому встречному кланяюсь, любому из своих знакомых чувствую себя чем-то обязанным. Даже перед собственным телом стараюсь выслужиться, сделав ему приятное: обед не по доходам, сон дольше положенного.
О душе забочусь редко. Но, вот, случилось… Она полными пригоршнями получает сладкое. Слегка терпкое из-за неистребимого чувства, что и в этом случае необходимо трудиться. А душе, истосковавшейся по вкусному, всё мало и мало. Она в очередной раз поднимает меня с мягкого диванчика и гонит из зала в зал. К моменту закрытия «Третьяковки» все-таки появляется чувство усталой насыщенности.
Она хорошо известна таежным ягодникам. Ты целый день собирал малину. Солнце неумолимо спускается к западной линии горизонта, в лесу становится сумрачно, ведро наполнено, зудится искусанная комарами кожа, ноги едва тебя держат, в довесок ко всему дождь накрапывает… Все равно домой возвращаться не хочется. Понимаешь, надо закругляться. А как? Перед тобой куст самой сочной за весь день ягоды. В ведро больше ни одной ягодки не войдет. Что делать? Есть! Хотя желудок давно в трамбовке нуждается. Отправляешь последнюю малининку в рот, грустно вздыхая, окидываешь прощальным взглядом куст и медленно от него отворачиваешься. От безысходности такая жадность наваливается, глазами, кажется, все бы тут до последней веточки вместе с листьями обглодал, да в животе места нет. Хочешь не хочешь, надо уходить.
Да, надо уходить. В смысле, из «Третьяковки».
Меня вдруг за рукав трогает женщина в форменном платье.
– Вас просят зайти в приемную, – сообщает служительница.
– Зачем? – вырывается из меня недоумение.
– Там все объяснят, – стандартной фразой напускает тумана дама.
В светлом кабинете, куда меня направили из приемной, сижу у молочно белого стола. Напротив мужчина в светло-бежевой тройке. Странно, костюмы такие для лета, а сейчас зима. Хозяин кабинета правой рукой задумчиво поглаживает свою чуть рыжеватую бородку. Он мне кого-то напоминает… Кого-то хорошо знакомого…. Но кого? Не могу вспомнить.
– Виталий Алексеевич, вы нас, пожалуйста, извините, – чуть виновато произносит мужчина. – Случилось недоразумение.
– Какое?! – с вызовом бросаю я. Даже у меня, тихушника от рождения, над которыми все, кому не лень, измываются, терпение порой лопается. – Билет стоит дороже, чем заплатил? Так добавлю.
– Знаю, вы замечали за собой, – улыбается хозяин кабинета, – как начнете кипятиться, так обязательно зря.
Молчу. А чем оправдаешься? Прав человек.
– Вы ведь сейчас, Виталий Алексеевич, на операционном столе лежите. Вернее ваше тело. Не так ли?
Действительно, вспоминаю, мне операцию делают. Аппендицит удаляют. А что сейчас? Наркотические видения?
– Это наркотические видения, – тупо повторяю вслух промелькнувшую мысль, но уже как утверждение, а не вопрос.
– Нет. Это фаза перехода от земной жизни в мир иной, – объясняет собеседник. – У вас сердце остановилось.
М-да, надо бы, конечно, удивиться или сделать вид, что удивлен. А для чего? Готов был к смерти. Еще перед операцией понял: шансы на благополучный исход, учитывая мои постоянные нелады с фортуной, равны нулю. В памяти всплыло, как через маленькое оконце в стене операционной, когда я уже лежал на столе, просунулась темноволосая женская голова.
– Степан Иванович, – проворковала она, – в аппарате для наркоза кислород закончился.
Высокий худой мужик в халате, анестезиолог или кто он там ещё, мельком взглянув на меня, сострил:
– Боровок крепкий. Ни хрена с ним не сделается, если час обычным воздухом подышит.
Ситуация преподнесла лишь один сюрприз: умираю занятно. Пусть я человек религиозный, но в загробный мир не верил. И продолжаю не верить. Погибающий мозг, видимо, последние ресурсы расходует на безболезненный уход. Интересно, как это в процессе эволюции на генетическом уровне закрепилось? Может быть, оптимисты при пограничных состояниях чаще выживают? И за те годы, пока не придет настоящая смерть, успевают дать потомство? Я порадовался находке интересной темы. Даже в таких условиях остаюсь научным обозревателем.
– Мертвых журналистов не бывает, – с юмором подумалось мне. – Жаль, материал не успею подготовить.
– Успеете, – успокоил мой визави.
Я непонимающе уставился на него: этот мужик, он что, мысли читает?
– Читаю, – смутившись, подтвердил мужик. – А вы на самом деле еще поживёте. Разрешите представиться, – он картинно развел руки в стороны, - Господь Бог.
Ну, конечно же, он. Я вспомнил, где видел его раньше. Лицо точь-в-точь как у Иисуса Христа на верещагинском «Снятии со креста». Только мой собеседник постарше. Ему не тридцать три, а лет сорок пять-сорок восемь.
Черт его знает, то ли галлюцинации продолжает мозг вырабатывать, то ли правда попал в загробный мир? Ладно, воспользуемся ситуацией. Я же всегда хвалился своим профессионализмом, мол, если даже умру внезапно, то в гроб не лягу, пока последний материал в номер не сдам. Тут сюжет сам в руки прет. Чего теряю? Умираю? Пусть, зато весело. Не умираю? Тоже не плохо. Сразу после выписки из больницы материал редактору на стол положу. Начальство любит, когда подчиненные без передыха пашут. Заголовок сам напрашивается – «Интервью с Богом». Звучный, хотя уже затасканный порядком. Я его тоже как-то ставил. В Омске в середине девяностых Иисус Христос объявился, один из многих, что тогда по России бродили. «Сын Божий» был четырежды разведен, Библии не читал, зато апломба… Я так и не понял: мошенник или действительно в свое предназначение верил. Знай он Священное Писание, интервью получилось бы интереснее, но он Писания не знал.
Тут же человек в роли Христа выглядит вполне убедительно, да и сама обстановка не способствует фальши. Разговорится или не разговорится? Хорошо бы позволил называть себя «Равви», как ученики его звали. Легко произносится, звучит мелодично, автоматически нужный ритм тексту задает. Обращение: «Иисус Христос» или просто «Иисус» – в ритм моего стиля не укладывается. Слово же «Господи» звучит подобострастно – будет мешать разговору на равных.
– Называйте, как вам удобнее, – разрешил мои сомнения Иисус (я опять забыл о его способности читать мысли). – Главное – пусть беседа получится.
– Хотелось бы еще, – тут же показал свою строптивость я, – чтоб и материал получился.
– Господин журналист, вы на меня свои заботы не перекладывайте. Качество – ваша проблема. Я только об одном сразу попрошу: слово «бог» пишите, пожалуйста, с маленькой буквы. Бог – не имя, а, скорее, должность или, даже, судьба.
И ПОТЕКЛО ИНТЕРВЬЮ
Журналист (Ж): – Равви, огромное вам спасибо, что согласились дать интервью, – начал я беседу в стандартной манере. – Теперь вопросы. В первую очередь о себе. Не только потому, что волнуют больше всего, но, как мне кажется, и прояснить помогут многое. Скажите, почему мой путь в загробный мир начался не с Чистилища, а с «Третьяковки».
Иисус Христос (ИХ): – У нас, у принимающей стороны, есть традиция исполнять последнее желание человека. Так сказать, прощальный аккорд.
Ж: – Как рюмка водки на посошок?
ИХ: – Если вам больше нравится сравнение с водкой, пусть будет по-вашему.
Ж: – Вы сказали, что я еще поживу. А где? В Раю? В Аду? Или вы, – иронизирую, а в пот шибает от страха, – может быть, спрашиваете желание прибывающих к вам?
ИХ: – Извините, раб божий Виталий, вам, – в тон мне, с веселой иронией, произносит Иисус, – в небесные пенаты пока рановато.
Ж: – Не возражаю.
ИХ: – Другие бы возражали. Вас, по результатам всех небесных проверок, Рай ждал, – Иисус, устраиваясь поудобнее, слегка поерзал в офисном кресле-каталке. Он гармонично вписывался в обстановку современного служебного кабинета: изящный бежевый костюм, белая рубашка, сиреневый галстук в мелкий горошек. Сын Божий и сын человеческий в одном лице в отличие от меня, облаченного в джинсовый прикид, одет был прилично и выглядел симпатично.
Ж: – Простите, что я по достоинству не оценил местного гостеприимства, но такая уж мне судьба положена: за стопроцентную вроде бы халяву платить всегда приходится во сто крат дороже, чем на свои кровные купленный товар.
ИХ: – Но, в принципе, ведь справедливо, – замечает Иисус.
Ж: – Наверное. Однако это не все. Существует еще одно обстоятельство, почему я не рвусь в Рай. Заскучал бы. Целыми днями в течение всей вечной жизни петь псалмы во славу Господа, испытание для моего характера неимоверное.
ИХ: – А не боитесь вот так иронизировать, практически хамить, главному распорядителю мест на небесах?
Ж: – Боюсь, сильно боюсь. С гонором ничего поделать не могу. Когда выйду от вас, ночи спать не стану, казниться буду за глупые слова. Но коли представится второй случай, выкину тот же фортель.
ИХ: – Веселый вы, Виталий Алексеевич, человек. Прямо жалко отпускать. Может, передумаете и останетесь у нас? Шучу, шучу, – успокаивающе замахал Иисус руками, заметив страх на моем лице. – Хотя поверьте, тут не так уж все скучно, как вам там, в миру, представляется.
Ж: – Верю. Мне, правда, не понятно, почему вы меня назад отправляете, если тутошние проверки на пять с плюсом прошел?
ИХ: – Да, случай, действительно, уникальный.
Ж: - Вот-вот, я как раз об уникальности моего случая. Статей о том, как человек, вступивший в стадию клинической смерти, летит по прозрачному коридору, видит сверху чуть ли не всю Землю, и вдруг приходится возвращаться обратно, в газетах и журналах публикуется достаточно. Но я-то, выражаясь официальным языком, прошел все проверки. Перед дверьми, за которым начинается вечная прописка, стоял.
ИХ: – Мне приходится разочаровывать вас: проверки прошел другой человек. Фамилия «Тихонов», сами знаете, вы ж ее пятьдесят семь лет носите, – широко распространенная. Четверо Тихоновых с одинаковыми именами и отчествами, одной и той же датой рождения сегодня прибыли к нам. Ситуация сложилась исключительная. Подобного у нас лет восемьсот не происходило.
Ж: – Выходит, райское будущее не про меня?
ИХ: – Придет срок – узнаете. Сейчас рано о том судить. Вам выпало еще пожить. На земле. В миру.
Ж: – Сколько лет или месяцев, разрешите полюбопытствовать, мне отпущено?
ИХ: – Не знаю. Подобные вещи никому не ведомы.
Ж: – Я думал, богу о будущем каждого человека до последнего дня все известно.
ИХ: – Будущее любого человека – тьма непроглядная, его никто не видит. У каждого полная свобода в поступках и мыслях. Кто наверняка угадает, какой поворот выберете на очередной жизненной развилке, какие случаются не по разу за день.
Ж: – Разве там, на операционном столе, мозг не погиб, пока я тут необходимые формальности проходил? По моим прикидкам, часов десять пролетело. А нейроны без притока свежей крови не дольше семи минут живут.
ИХ: – Смотрю я на вас, Виталий Алексеевич, и удивляюсь: все обидеть норовите, – весело произнес Иисус. – Мы ж, вся небесная канцелярия, не первый год на своем посту. Опыт, какой-никакой, наработали. Пока двери Рая или Ада за новоселом не захлопнутся, время для него замирает. Вернее сказать, растягивается. В операционной с момента вашего отбытия, я сейчас духовную сущность имею в виду, по земному времени секунд десять минуло, не больше.
Ж: – Относительность по Эйнштейну?
ИХ: – Нет. Другой принцип. Представьте прямую дорогу между пунктами А и Б. Рабочие на ней ремонт затеяли. Машинам приходится ехать в объезд. Что получается? Расстояние уже не сорок километров, как было по прямой, а семьдесят или восемьдесят, в зависимости от того, какой маршрут для объезда разработали инженеры.
Ж: – Ясно… Хотя и не понятно… Еще скажите… Псалмы в Раю по двенадцать часов подряд петь надо или нет?
ИХ: – Кому они нужны? Рай – не самодеятельный хор для распевания молитв. Загробная жизнь – очередной этап в жизни человека. В зависимости от того, как жил на Земле, получает право вечной жизни среди подобных себе: либо в Раю среди порядочных и беззлобных, либо… в другом месте.
Ж: – В общем, по Матфею: «…и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов».
ИХ: – Примерно так. Каждому свое. По делам и характеру его.
Ж: – С отбором в Рай, думается мне, существуют трудности. Абсолютно порядочный человек – редкость на уровне исключения. Мне давно за пятьдесят, а ни один не встретился.
ИХ: – Не стоит путать людей порядочных по характеру и людей порядочных по поступкам.
Ж: - А между ними есть разница?
ИХ: - Безусловно. Существует огромное количество людей, которые, если жизнь не ставит их перед необходимостью совершить аморальный поступок, чтобы облегчить судьбу ближнего своего, то сами они никогда первыми не сделают больно другому человеку. Это порядочные по характеру. А абсолютно порядочных по поступкам людей действительно найти чрезвычайно трудно. Слаб человек. Да и любой из нас, жителей неба, – ангелов, архангелов и вашего покорного слуги, тоже по-своему слаб. В легком лукавстве, в небольших уступках в зависимости от обстоятельств, нет ничего плохого. Необходимые компромиссы. Когда два человека идут по узкой тропинке навстречу друг другу, то кому-то приходится сторониться. Разве он свернул со своего пути?! В начале нашей беседы вы о своем характере упомянули. Так вот: главное – в нем.
Собственно, Рай не награда за праведную земную жизнь и земная жизнь не экзамен на право прописки в Раю. Мирская жизнь – выбор одного из двух путей для загробной, говоря по-вашему, жизни. В Рай попадают те, кто всеми силами и наперекор всему старается сохранить порядочность в характере. И доброту. Согласитесь, порядочность без доброты гроша ломанного не стоит. Как и наоборот.
Ж: – Соглашусь. Порядочный человек, постоянно злой на всех, ничем не лучше негодяя. Точно так же существование окружающих отравляет.
ИХ: – Вот-вот. Для людей, не засушивших, в себе ростки доброты и порядочности, данные от рождения, настоящая жизнь начинается здесь. Все, что ей предшествовало, – лишь подготовка, лишь очередной этап в развитии личности.
Ж: – А Ад?
ИХ: – Поймите, если Рай не награда за праведность, то и Ад – не наказание за преступно прожитую земную жизнь. Ад – тоже продолжение дороги, выбранной самим человеком.
Ж: – Атеисты полностью лишены надежды попасть в Рай? Или есть какие-то исключения из правил?
ИХ: – Земных атеистов в Раю чуть поменьше половины. Верит человек в бога или не верит – местной приемной комиссии все равно.
ОТВЕТ ДЕРЖАТЬ С ПЕРВОЙ МИНУТЫ
Ж: – Почему сразу после рождения не берете человека в Рай? Вы же, умудренные долгим опытом, по идее, должны видеть в ребенке все его задатки.
ИХ: – Мы, конечно, замечаем определенные предпосылки, только даром предвидения на годы вперед, как я уже говорил, не обладаем. Человеческая душа – самая сложная штука. Что таится в ее самых дальних закоулках – доброе или злое – никто не ведает. Помните рассказ Льва Толстого про отца Сергия? Человек жил долгие и трудные годы абсолютно праведно. И вдруг, практически на пустом месте, споткнулся. А упав, подниматься не стал.
Ж: – С какого возраста грехи человека начинают суммироваться?
ИХ: – С первого дня от рождения.
Ж: – А в утробе?
ИХ – Шутите?
Ж: – Далеко не на сто процентов. А вдруг…
ИХ: – За жизнь плода в утробе отвечают мать и ее окружение: муж, родители, друзья, подруги.
Ж: – А потом, с первого дня существования, ежеминутно подсчет баллов?
ИХ: – Звучит не совсем верно… А, по сути, правильно.
Ж: – Не рановато ли, с первого дня, предъявлять ребенку требования? Он ведь еще несмышленыш.
ИХ: – Это не важно. Важно, что у него уже есть свобода выбора. Свобода с первой минуты воспитывать себя. Куда повернет, туда свою судьбу и выведет.
Ж: – Как оценивается роль родителей?
ИХ: – Их отношение к собственному ребенку рассматривается так же как отношение к любому из окружающих.
Ж: – Вот вы о свободе выбора сказали. А как быть человеку в странах с жестокой авторитарной властью? За одно неосторожное слово могут уволить с работы, упечь в тюрьму, расстрелять, забросать камнями.
ИХ: – В таких странах тоже можно жить вполне достойно: воспитывать детей, честно трудиться, помогать по мере сил нуждающимся и не бросать камни в привязанных к столбу. Форма государственного управления на внутренней свободе человека почти не отражается. Вспомните сталинские годы в СССР, вы же о них много рассказов от родственников слышали. Один доносы пишет на коллегу, чтоб заполучить его должность или квартиру; другой про того же человека, уже арестованного, следователю худого слова не скажет.
Ж: – Находясь в Раю легко о вариантах поведения рассуждать. А на общем партийном собрании, где обличается твой коллега, сложно волю свою не сломать. И сложно потом в своем поступке не раскаяться. Я как-то, когда все подняли руки «за», проголосовал «против». Полгода найти новую работу не мог.
ИХ: – Тот, кого насильно заставляют принимать противное для себя решение, не грешит, хоть и не праведничает, конечно. Вспомните апостола Петра. Трижды за ночь от учителя отрекся. Кто осудит? Под страхом мученической смерти ходил. И не за свои проступки или подвиги, а за чужие.
Ж: – Да и легче от учителя отречься, чем на Голгофу подниматься. Вы уж извините меня за этот, исподтишка, брошенный камень.
ИХ: – Почему исподтишка? Вполне открыто. И спорить с вами не стану.
Ж: – Знаете, Равви, разговариваю с вами, а изнутри червячок точит. Как быть с вычиткой интервью? С подписью респондента под оригиналом?
ИХ: – В данном случае мою подпись заменит ваша совесть.
Ж: – Кто устранит возможные неточности?
ИХ: – Неточности вам просятся, главное – чтоб сознательного вранья не было.
Ж: – Слегка-то, ради красного словца, все равно присочиню. На берегу предупреждаю.
ИХ: – Тут, как коллега коллегу, я вас пойму, – улыбнулся Иисус. – Вы же читали Новый Завет. Наверняка помните, сколько притч я порассказал. А притча без красного словца – не притча.
Ж: – Слава тебе Господи, успокоили вы меня. Еще вопрос в продолжение темы о морали. Революция, гражданская война. Там все убийцы. И все правы. Я часто задумываюсь: как судить людей?
ИХ: – Да, в гражданской войне все правы, вернее – почти все. Каждый защищает собственный идеал Родины. А судить о человеке по его поступкам, как ни странно, проще. Виновен в революции всегда тот, кто правит страной. Ему и отвечать по полной программе, коли не сумел, как следует управлять державой и не уступил вовремя место тем, кто лучше смог бы это сделать. Что же касается рядовых участников революции, то один стреляет во врагов только в бою, а другой, пользуясь всеобщим хаосом и безнаказанностью, измывается над каждым, кто под руку попадется. Сволочь он последняя, и рассуждать тут нечего.
МОНАСТЫРСКИЕ САДЫ
Ж: – У вас рай общий или поделен на различные небеса по схеме Данте из «Божественной комедии»? Чем выше, тем почетнее.
ИХ: – Рай один. Но в нем, кроме основной территории, есть еще два круга или, если можно так сказать, пригорода. Не Ад еще, но и не Рай уже с его абсолютной свободой.
Ж: – Это как?
ИХ: – Возьмем для примера ваш Омск. Есть собственно город, и есть несколько отдаленных микрорайонов, которые считаются городскими территориями, но находятся за городской чертой. Формально тоже город, а только вы их поселками называете – «поселок Дальний», «поселок Степной» и так далее.
Ж: – Ад тоже поделен?
ИХ: – В нем все почти по Данте.
Ж: – Решение с Адом логично. Тюрьма. За разные преступления – разные наказания. Рай-то зачем делить? Порядочность и доброта – они ж всегда и везде вроде бы одинаковы.
ИХ: – Порядочность и доброта, действительно, везде одинаковы. Поэтому самая большая и, если хотите, самая главная территория, и есть собственно Рай, где нет ни в чем недостатка, где все счастливы и веселы. Еще две территории, два своеобразных микрорайона, приставка «микро», правда, не совсем для них подходит, существуют для соблюдения принципа справедливости.
Ж: – Объясните поподробнее.
ИХ: – Пожалуйста. Один микрорайон для негодяев, второй – для монахов…
Ж: – Почему для монахов-то, – перебил я Иисуса, – отдельный микрорайон, а, по сути, как понимаю, не совсем полноценный Рай? Уж кто-кто, а они-то без всяких сомнений заслуживают самого лучшего и высшего в загробном мире.
ИХ: – Чем создатель напутствовал детей своих – все живое на планете? Плодитесь и размножайтесь. Всякое существо, человек – тоже, обязано оставить после себя потомство. И воспитать его в меру собственного разумения. Тяжелейший из трудов.
Монахи, не все, однако в большинстве своем, в глубине души считают, что судьбу перехитрили. Будут лет сорок-пятьдесят сидеть в сытности за кирпичными монастырским стенами и молиться Господу, а он за то жизнь вечную дарует. Где в монастыре грешить-то? Негде.
В семейной жизни напротив, без того не обойтись, то ребенка зря наказал, то на супруге плохое настроение сорвал, то соседа напраслиной обидел. За денежки, чтоб детей одеть и накормить, надо спину гнуть, перед начальством пресмыкаться.
В монастырь многие по прагматичному расчету идут. Дескать, потерплю отпущенные земные годы, а потом – вечное блаженство средь виноградных и яблоневых садов.
Ж: – Монахи по определению грешники?
ИХ: – В том-то весь фокус – не грешники и не праведники. Потому для них отдельное место отведено, где все устроено, как им представлялось. Вечная жизнь в своеобразных монастырских садах. Правда, церковную службу исполнять необходимо. Она им не в тягость. Привыкли.
Ж: – Выходит, в монахи идти не следует?
ИХ: – Почему? Жизнь в монастыре – не подвиг, но и не худший выбор. Кто-то таким образом окружающих от своего мерзкого характера освобождает. Постится, молится. Как ни суди, живет безгрешной жизнью. Чувствуешь в душе червоточинку – иди в монахи. Борись с плохим в себе, кайся в дурных помыслах. И вечную жизнь получишь… Может быть.
Есть другой вариант. Вырастил человек детей, внуков понянчил. Вдруг что-то произошло – опустошенность навалилась. Прозрел: жил неправильно, грешил много. Нет покоя и мира в душе – пожар там палящий гудит. Сомнениями несчастный себя изводит – где истина? В окружающей жизни он ее не видит. Может быть, она в боге? Почему бы не попробовать пойти дорожкой веры? Свою первую обязанность – обязанность перед людьми – он выполнил. Пока осталось время, почему бы господу не послужить. Если служба принесет успокоение в душу.
Ж: – Разве обязанность перед людьми выше обязанности перед Богом?
ИХ: – А вы считали по-другому? У Бога и без ваших молитв есть все. Ему ваши поклоны и самоуничижения без надобности. Не садист он, не рабовладелец. Он желает, чтоб люди жили в мире, согласии, любви. Только и всего.
Ж: – Давайте продолжим экскурсию по географии Рая.
ИХ: – Давайте, продолжим.
Ж: – Третий райский пригород для кого?
ИХ: – Для негодяев.
Ж: – Для них-то зачем?
ИХ: – Для соблюдения того же принципа справедливости. Видите ли, есть люди, которые жизнью заработали Ад, а смертью – Рай. Простой пример. В Великую Отечественную войну на фронт призывали не разбираясь, изверг человек или праведник. Каждый убитый в бою своей смертью победу над Гитлером приближал. Нельзя павшего за правое дело на муки вечные определять. Не справедливо по отношению к нему. А отправлять негодяя в Рай – не правильно по отношению к его жертвам и тем, кто Рай праведной жизнью заработал. Поэтому для подлецов, закрывших, подчеркиваю: не искупивших, а закрывших, грехи смертью, – жизнь среди себе подобных. Пусть без болезней, зато в принудительном труде. Не изнурительном, но постоянном и без права выбора любимого дела. Что прикажут, то и выполняешь.
Ж: – Совсем без выходных?!
ИХ: – Почему же, день в неделю. Там каждый блага получает по труду. Уровень жизни примерно такой же, как у граждан СССР в семидесятые годы двадцатого века. Вы же их еще помните. Две программы по телевизору, два сорта колбасы, тушки плохо ощипанных кур, только стационарные телефоны, только общественный транспорт. И, в отличие от собственно Рая и пригорода для монахов, ограниченность в пространстве.
Ж: – Тюремная зона?
ИХ: – Что вы?! Скорее страна без права выезда за границу. Но средняя плотность населения постоянная – два десятка человек на гектар.
Ж: – Не тесно. И грустно. Искусственная ограниченность на душу, поди, давит. По доброй воле – и келья просторна. В заточении – и дворца мало.
ИХ: – Если надоест, могут попроситься в Ад, – в голосе Иисуса впервые за время нашей беседы прорезался металл. – В просьбе не откажем.
Ж:– Они там сильно негодяйничают?
ИХ: – В меру.
Ж: – Если кто-то превысит меру?
ИХ – Не превышают. Знают, куда попадут. Подлецы трусливы, когда оказываются в зависимости от чужой воли. Сразу же становятся на редкость осторожны и терпеливы.
Ж: – Жизнь в страхе – это не Рай.
ИХ: – И пригород – не город.
Ж: – Прозревают?
ИХ: – Никогда.
О ПРАВЕ НА СМЕРТЬ
Ж: – Недавно прочитал в Интернете заметку о самоубийстве юноши лет семнадцати. Автор размышлял о причинах, толкнувших парня на крайний шаг. Поразила меня все же не сама заметка, а радостно-злой комментарии стороннего пользователя внизу страницы: «Он отправится в Ад!». Неужели ли все самоубийцы попадают в Ад?
ИХ: – Сами-то как думаете?
Ж: – Я почитал богословскую литературу на эту тему. У самоубийц вроде бы действительно шансов избежать вечного наказания нет. А где ж справедливость по отношению к солдату, который выполняя свой долог перед Родиной, не сдается в плен, а пускает последнюю пулю себе в висок? Да мало ли как судьба к тебе повернется без всякой на то причины. Мне сложно судить, за что и как тут у вас принято наказывать, всех же самоубийц сжать на сковороду лишь потому, что они отказались от жизни, подарка бога, на мой взгляд – дурь несусветная…, - я замолчал, боясь, что сейчас взорвусь хамством.
ИХ: – Что же остановились? Продолжайте.
Ж: – Вы уж меня извините, но если что-то дарите, так дарите то, что человеку в радость. И пусть это будет его собственностью. А то, какой это подарок, это аренда, если за его потерю наказывают самым жестоким образом, клеймят самым большим грехом. Вровень со словоблудием в адрес Святого Духа. С тем, что нельзя словоблудничать над Духом Святым, я согласен. Талант, искра божья – назовите, как хотите, – главное в любом человеке. Но жизнь – другое! Она собственность только того человека, которому дана. И зачем человека мучить дополнительно? У него, перед тем, как он наложит на себя руки, и так от страдания нервы воспламеняются, а если его еще и страхом перед геенной огненной настигать – то и вовсе хуже Ада.
ИХ: – С вашими доводами любой согласится. И я согласен. Сам способ ухода из земной жизни не является определяющим условием, куда попадет человек после смерти. Самоубийство, да, может стать отягчающим обстоятельном, но главный показатель – вся жизнь. Вся – от первого до последнего дня.
Ж: – Почему же у священников такое агрессивное неприятие самоубийств? Чуть ли не на уровне проклятий.
ИХ: – Причин много. Кто-то действительно думает, что он таким образом, запугиванием, спасает человека от безрассудного шага. Кто-то свою вину на другого перекладывает. Не сумел вовремя или не захотел утешить мятущуюся душу. Себя же винить труднее всего. Власть предержащим опять же приятно. Мол, в тяжелой жизни и большом числе добровольных уходов их граждан на тот свет не они виноваты, а сами люди. Не хотят выносить испытаний, ниспосланных им богом, ибо известно, что господь посылает лишь посильные испытания. А господь не посылает испытаний, они лишь происходят с его ведома. Согласитесь, разные вещи. Порой и бог бессилен помочь человека. Как на пикнике. Сколько не оттаскивай того или иного парня от костра, он все равно норовит его перепрыгнуть.
Ж: – Скажите, Равви, а почему вы не появляетесь в нашем мире? Открыли бы свое существование и все проблемы – от самоубийств до убийств - как рукой бы сняло. Люди, зная о неизбежности посмертного суда, перестали бы зло творить.
ИХ: – Почему не появляюсь? В Евангелиях-то чья биография описана?!
Ж: – Так всего раз вы у нас побывали.
ИХ: – У вас неверная информация. Частенько спускаюсь на грешную землю. Не открываюсь – это правда. Не открываюсь по очевидной причине. Чтоб подлецам полной уверенности в моем существовании не давать. Уж они-то в первую очередь станут вести праведную жизнь. Белыми и пушистыми придут в Чистилище. Хочешь не хочешь, а в Рай их отправляй. Ибо сказано, каждому воздастся по делам его. А у них все дела будут праведными. Зато, обретя вечную жизнь, такой кавардак в Раю устроят, что Ад покажется Раем.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Ж: – Согласно Евангелиям, вы наш мир покинули в тридцать три года. Но выглядите, не хочу вам льстить, значительно старше. На вас так ответственность сказывается?
ИХ: – Ответственность никакой роли не играет. Мой земной возраст – пятьдесят два года.
Ж: – Среди ученых дискутируется вопрос: были ли вы женаты?
ИХ: – А как же. И дети были, и внуков дождался. Мы с вами уже говорили о необходимости продолжать род. В древнем Израиле несемейному и бездетному в храмах слова не давали.
Ж: – Я догадывался, что у вас были дети, но по другой причине.
ИХ: – По какой же?
Ж: – Человек, который не воспитывал детей, эгоистичен. Его себялюбие само по себе формируется одинокой жизнью. Он лишь свои желания принимает в расчет. Не пошел бы такой человек ради искупления грехов всего человечества на распятие.
ИХ: – Не все так однозначно. Нет правил без исключения.
Ж: – Вот я и говорю о правиле.
ИХ: – Тогда спорить не о чем.
Ж: – Почему же в Евангелиях утвердилась легенда о вашем целомудрии?
ИХ: – С легкой руки Марка. Мудрейший человек. Он свое Евангелие, первое по времени среди остальных, писал не для того, чтобы прославить меня. Он писал о примере для подражания. Спасал человечество, если хотите. Писал не вдохновением, а благородной расчетливостью. Не зря же после выхода его творения объявилось больше сотни подражателей.
Ж: – Около пятидесяти. Именно столько найдено апокрифов.
ИХ: – Это найдено около пятидесяти. В действительности же их написано вдвое больше.
Ж: – Почему же Марк не упомянул о ваших детях?
ИХ: – Надо учитывать реалии эпохи. Женщины рожали по десять-пятнадцать раз. Изнемогали. Детская смертность чудовищная, а прибыль населения все равно огромная. Голод, нищета, злоба. Упомяну еще раз про детскую смертность. Человек ожесточается необычайно, когда вынужден мириться с гибелью своих детей. Для него чужая жизнь и вовсе обесценивается. Отсюда зверские казни: распятие на крестах, сжигание на кострах, заливка расплавленного свинца или кипящего масла в горло. Целомудренность уменьшала остроту проблемы.
И вполне закономерно, что первыми истинными христианами стали рабы. Люди, лишенные возможности иметь самое дорогое, – детей. А тут такой пример! Свободный человек – и бездетен. Бальзам на душу.
Ж: – А ваши дети? Где они? Рядом с вами? Здесь, в Раю?
ИХ: – Кто-то здесь, кто-то, – Иисус грустно вздохнул, – в другом месте. Мои дети – обычные люди. У каждого своя воля, свои представления о правильной жизни.
Ж: – Подождите, вы же силой собственной власти могли изменить судьбу ребенка, если видели, что он выбрал неверный путь.
ИХ: – Любой из моих детей – такой же человек, как миллиарды других. У тех, кто стоит над миром, прав много, кроме одного. У него нет права делить людей на своих и чужих. Вспомните историю Николая II. К нему пришла депутация и потребовала изменить строй в России с абсолютистской монархии на конституционную. В качестве нового монарха выбор пал на сына царя. Николаю поставили всего одно условие: сам он должен уехать за границу.
Ж: – Не мог Николай бросить сына, не мог. Мальчик страдал гемофилией.
ИХ: – Да, отказавшись бросить сына, царь поступил как любящий отец, но не как помазанник божий. Он не думал о миллионах тех, кто находился за стенами его дворца. Финал известен. Он и сына потерял и четырех дочерей, жену, собственную жизнь. Рядом с ним погибло несколько человек, совершенно непричастных к истории: врач, слуги… Потом еще двенадцать миллионов людей лишились своей жизни или Родины.
Ж: – Он в Аду?
ИХ: – А вы, как думаете?!
Ж: – Понятно. А Ленин?
ИХ: – Там же.
Ж: – За то, что революцию затеял?
ИХ: – Виталий Алексеевич, вы же начитанный человек, знаете ведь, что Ленин не зачинатель революции, а всего лишь продолжатель.
Ж: – Тоже не мало.
ИХ: – Для Ада мало. Его историческая роль – роль обычного участника гражданской войны. Такие всегда правы. Они имеют право на собственный выбор.
Ж: – За что же тогда ему Ад?
ИХ: – За то, что в 1914 году выступал за поражение своей Родины в войне с неприятелем. И сделал все возможное для этого поражения.
Ж: – Но он же действовал не по злобе – по благородному расчету. Жертвуя одной страной, зажжет пламя социалистической революции во всем мире, что принесет счастье всем трудящимся планеты.
ИХ: – А трудящиеся его об этом просили?
Ж: – Не захочешь, да вспомнишь, что благими намерениями выстлана дорога в Ад.
ИХ: – Благие намерения без благих дел – пустое место.
Ж: – Ленин и Сталин там, в Аду, уживаются?
ИХ: – Сталин находится в секторе Рая для негодяев.
Ж: – Почему он там? Он же по грехам равен Гитлеру. Неужто и Гитлер в Раю?
ИХ: – Гитлер в Аду. Не надо равнять Сталина с Гитлером. Гитлер был готов на уничтожение всего мира ради довольства одного народа, Сталин же проповедовал счастье, равенство и братство для всех и каждого, и …
Ж: – …И ради того, чтобы сохранить личную власть, миллионы людей сгноил в тюрьмах.
ИХ: – Позвольте мне закончить свою мысль. И именно он, Сталин, победил Гитлера – и никто другой.
Ж: – Гитлера победил советский народ.
ИХ: – Как-то у вас, у журналистов, странно получается. В поражениях сорок первого у вас виноват Сталин, а победу сорок пятого стране, оказывается, принес народ. Наберитесь мужества, чтобы увидеть очевидное: и в поражения сорок первого и в победу сорок пятого – вклад Сталина одинаков. Этим я вовсе не умаляю роль народа. Будь он другим – никакой бы Сталин не помог.
Ж: – И чем же Иосиф Виссарионович занимается? Козни плетет? Опять, поди, сколотив группку единомышленников, рвется к власти.
ИХ: – Вы будете удивлены: Сталин совершенно отошел от общественных дел. Развел большой виноградник и в свободное от обязанностей дворника время готовит вино. Иметь хобби, при условии выполнения норм по основной работе, на территории Рая для подлецов не запрещается. По вечерам у него собирается давно сложившаяся компания из местных лодырей. Из тех, кому выпить хочется, а зарабатывать на выпивку лень. Они пьют и хвалят хозяина. А еще генералиссимус шьет обувь. Вспомнил ремесло отца. Обутки дарит нищим. Взамен получает кучу благодарностей. Человек неизлечимо болен лестью. Сталин диагноз знает. И в меру допустимого тешит свою душу.
Ж: – Прагматик.
ИХ: – Он никогда другим не был.
ИСТОРИЯ РАЯ
Ж: – Интересно, а история у Рая есть?
ИХ: – А как же.
Ж: – И когда он появился?
ИХ: – Как только появился бог.
Ж: – А бог когда появился?
ИХ: – Когда понадобился человеку.
Ж: – Прилетел откуда-то?
ИХ: – Бог создается силой мысли и желаний. Когда человек стал разумен настолько, что задумался о небесах, об общем хранителе, тогда и сформировался бог.
Ж: – Значит, правы атеисты. Человек создал бога.
ИХ: – Люди, – поправил меня Иисус.
Ж: – Но значит, - я не стал обращаться на уточнение, - он и исчезнет вместе с человеком. Вернее сказать, вместе с человечеством. А вместе с богом исчезнет и Рай.
ИХ: – Зачем Раю исчезать? Он результат эволюции. Пусть вся материя Вселенной распадется до волн, Рай останется. Когда родители умирают, их дети ведь продолжают жить. Рай – самостоятельная объективно существующая часть мироздания. Возьмите цыпленка. Он формируется в яйце. Однажды скорлупа спадет с него, раздробится на мелкие кусочки, в пыль. Но цыпленок живет, растет, превращается во взрослую птицу. Система Рай-Ад – саморегулирующаяся система. Она базируется, если говорить об энергетической основе, на мысли.
Для души, как и для тела, главный признак жизни определяется известной фразой: «Если я мыслю, следовательно, я существую». Мысль парадоксальна по своей природе. Она – стык идеального и материального. Парадоксален и Рай, созданный людской мыслью. Он тоже стык материального и идеального.
Ж: – Я носителем мысли вижу только вполне материальный объект – мозг человека.
ИХ: – Эволюция замысловатее любых представлений. Человечество, как все живое на планете, эволюционирует. И по нескольким направлениям. Первое: продолжение самого себя – человечества. С каждым столетием улучшается здоровье людей, растет продолжительность жизни. Явный прогресс в законопослушании и, парадокс, – человек, как моральная личность, лучше не стал. Прогресс будет продолжаться до времени, пока Земля будет способна кормить людей. Второе направление человеческой эволюции – киборги, яркое торжество материализма. Их начало идет от обычных электронно-вычислительных машин, так называемых ЭВМ, появившихся в середине двадцатого века, сейчас их называют компьютерами. Киборги – механизмы, наделенные интеллектом, но лишенные души. С исторической сцены сойдут вместе с нынешней Вселенной. Третье направление скрыто от глаз людских: бесконечная жизнь в виртуальной реальности, в пространстве комплекса Рай-Ад.
Ж: – Может быть, где-то существуют райские уголки для разумных существ других миров?
ИХ: – Нет! Душа – бессмертна, а Рай – один и вечен. В нем собирается народ со всей Вселенной.
Ж: – Инопланетяне тоже здесь?!
ИХ: – Для вас инопланетяне, для нас – соплеменники. Рай существует в едином временном и информационном пространстве со всей Вселенной. И он намного старше звезд и планет современной Вселенной. До нее существовали другие Вселенные
Ж: – Но если Рай – самостоятельный мир, то зачем тогда вам нужны новые люди?
ИХ: – Вопрос не в том: нужны или не нужны. Переход в загробную жизнь – естественный процесс. Как рождение. А куда людям деваться после смерти? Человек так устроен. У него есть душа. Она живет вечно. Ей необходимо прибежище. Собственно говоря, душа и есть человек. Мы входим в большую экологическую систему, экосистему иного уровня, чем привыкли видеть на земле, но экосистему. Главный ее регулирующий принцип – принцип справедливости. Мы все ему подчиняемся. И Бог, и Дьявол.
Ж: – А зачем вмешиваетесь в наши земные дела?
ИХ: – Исходя из того же принципа. Почему порядочный должен страдать от негодяя лишь по той причине, что негодяй выше его по должности или сильнее физически? Человечеству в целом Бог не помогает. Жизнь человечества – его общая воля. А жизнь отдельного человека в руках божьих. Уточняю, не судьба, а жизнь. Собственную судьбу каждый сам строит. Самостоятельно.
Ж: – Вы помогаете хорошим людям, а дьявол – плохим. Почему допускаете?
ИХ: – Дьявол не помогает плохим людям. Дьявол, такая уж у него обязанность, проверяет, как глубокого способен пасть человек. Знаю, вы замечали за собой: как подадите нищему милостыню, так обязательно какая-нибудь мелкая пакость приключится.
Ж: – Замечал. И не понимал, почему каждое доброе дело обязательно наказуемо?
ИХ: – Проверка. Добрые дела часто из гордыни делают. Потому дьявол испытывает людей.
Ж: – Но мне-то эти пакости мешали чаще проявлять себя по-хорошему, бескорыстным. Смеяться станете, а я для себя график учредил, когда подаю милостыню, когда нуждающейся деревенской семье подарок привезу. Подлая сволочь – ваш дьявол. Мне, нормальному человеку, добрые дела мешает делать, а подонкам помогает в их скотских замыслах.
ИХ: – Напрасно вы так кипятитесь. Он не подлец вовсе. Он – что-то вроде контролирующей организации. Его помощь в плохом деле человеку – что-то вроде взятки чиновнику со стороны полицейского под прикрытием, для проверки на честность.
Ж: – В земной юриспруденции предложение взятки со стороны сотрудника правоохранительных органов считается созданием провоцирующей ситуации. Во многих странах подобное действо ведет к однозначному оправданию преступника.
ИХ: – Потому на Земле так много преступников. Земное законодательство для нас не пример. Здесь суд не по букве закона. Здесь суд по справедливости.
Ж: – Но с его помощью негодяй причиняет боль другим.
ИХ: – С его помощью. Только вы забываете, что существование большого или малого числа негодяев зависит от самих людей. Насколько они честны и смелы в общем. Какую систему сами построили, в той и существуете. Целые десятилетия случались, когда в Рай ни один человек не попадал.
Ж: – Все человечество стало негодяями?
ИХ: – Не стало, а поступало как негодяи. В порядке вещей было так поступать. Не забывайте, здесь каждому воздается не только по характеру и мечтам, но еще и по делам его.
Ж: – Если население Рая состоит из представителей всех цивилизаций Вселенной, то, выходит, любой местный житель имеет возможность общаться с представителями любой космической расы. Любой способен воспользоваться информацией, накопленной за историю других, более древних и более передовых, планет.
ИХ: – Конечно. И пользуется. При желании.
Ж: – Как быть с самоидентификацией. Перемешается народ, возникнет хаос, чреватый социальным взрывом.
ИХ: – Народ пока не шибко перемешивается. У каждого разумного существа свои представления о счастье, исходя из которых он и формирует собственную экологическую нишу. Специально уточняю: порядочность и доброта – понятия универсальные для всех миров, а представление о счастье у каждого народа свое.
Ж: – Должен вас поправить. Вы ошиблись в терминологии. Человек не формирует собственную экологическую нишу, а занимает определенную экологическую нишу.
ИХ: – У нас формирует.
Ж: – Но в Раю, получается, жизнь без цели. Если здесь собираются разумные существа со всей Вселенной, в том числе граждане древнейших цивилизаций, то ученым изучать нечего. Все уже открыто. К тому же, все у всех есть. Значит, нет повода для поисков, для самосовершенствования. А без них любое общество деградирует.
ИХ: – Кто вам сказал, что все открыто и изучено? Открывайте, изучайте, создавайте и стройте новое. Словом, самосовершенствуйтесь. Миллионы университетов работают. Другое дело, что здесь нет ни лидеров, ни аутсайдеров. Ни одного новичка ни в какой новой для него теме никто никогда не одернет. Иная психология. Нет ни конкуренции, ни зависти. Значит, нет и поводов для социальных взрывов. Тут нет скучающих людей, то есть несчастных. Тут каждый занимается тем, что доставляет ему удовольствие. Один пишет книгу о любви, второй путешествует по тропическим дебрям, третий исследует пищеварительную систему карпов, четвертый работает на заводе по сборке автомобилей – он всю жизнь на таком отработал и счастья без него для себя не представляет.
Ж: – В Раю есть заводы по сборке машин?
ИХ: – А по какой такой причине их не должно быть? Все, что есть во Вселенной, где правят бал законы материализма, есть и в Раю. Тут даже больше. На Земле погибшие архивы тоннами исчисляются. Тут пожелал взглянуть на самую древнюю бумажку – она к твоим услугам. В Раю просто рай для краеведов и историков.
И все же в большинстве у нас обычные люди, которых называют в просторечии, да они и сами себя тоже также именуют, – работягами. Дворники, трактористы, рабочие заводов и фабрик. Почему их на небесах надо лишать возможности заниматься привычным и любимым делом? Вам, творческим людям, кажется, что все так и мечтают книги писать или статуи ваять. Отнюдь. Подавляющее большинство счастливо ежедневно ходить на рутинную, с вашей точки зрения, работу, не спешно, в удовольствие, выполнять обычные сменные задания, общаться с коллегами.
Ж: – Вдруг человеку не захочется идти на работу?
ИХ: – Пусть не идет. Однако пойдет. Такие люди тут собрались. Человек скорее со стыда сгорит, чем согласится хлеб задарма есть.
Ж: – Но когда нет управления, наступает хаос.
ИХ: – Для ответа на этот вопрос как нельзя лучше подходит шутливое определение хаоса у философов. Что такое, в конечном счете, хаос? Это сложно устроенная гармония.
Ж: – А как быть тем, кто мечтает другое образование получить? Я бы в пчеловоды пошел. Лучше пчел созданий не знаю.
ИХ: – У нас разных курсов и университетов – множество. И прямо мечта для любого студента: нравится ходить на занятия – ходи. Не нравится – не ходи. Выбирай другой университет или факультет.
Ж: – А дипломы как же?
ИХ: – Дипломы об окончании университетов не выдаются. Человек образование получает для себя: чтобы стать умнее, чтобы больше уметь. Ему формальное подтверждение собственной образованности не требуется.
Ж: – При такой системе я бы сто лет без перерыва учился.
ИХ: – Хоть тысячу.
Ж: – Слушаю вас, и единая сцепка Рай-Ад мне все-таки представляется материальной системой.
ИХ: – В ваших словах есть доля истины, но не львиная. В том смысле, в каком материализм трактуют профессора, то, конечно же, нет. С одной стороны, Ад и Рай – объективно существующая реальность, подчиняющаяся определенным физическим законам, с другой стороны, потрогать ее нельзя, уловить приборами тоже. Если продолжать рассуждать в русле философских концепций, то наш мир, я уже упоминал, можно определить как стык двух основных мировоззренческих концепций: идеализма и материализма. Этакая неуловимая реальность.
Ж: – Волновая основа?
ИХ: – Еще тоньше.
Ж: – Но тоньше некуда.
ИХ: – Есть. Мысль тоньше волны. Понимаете в чем дело. Объяснить физику нашего мира просто. Ее формирует воля каждого из триллионов человек, населяющих его. Постигнуть физику нашего мира нельзя. Чудо не объяснимо. Следовательно, им нельзя и управлять. С этой точки зрения, Рай вполне соответствует представлениям последователей идеализма.
Ж: – Объективного идеализма.
ИХ: – Верно. Спасибо за уточнение.
Ж: – Я всегда любил философию.
ИХ: – С идеализмом мы разобрались. Теперь приступаем к материализму. Здесь, внутри нашего мира, мы материальны. Наше тело можно пощупать, наши пальцы чувствуют чашку с горячим чаем, есть ощущения голода и сытности. Но для стороннего наблюдателя нашего мира нет.
Ж: – Параллельное пространство?
ИХ: – Параллельное пространство материально. Сторонний наблюдатель может его ощущать. Наш мир не поддается ни органам чувств, ни приборам живых.
Ж: – Но вы-то видите, что происходит на Земле, оказываете влияние на мир людей?
ИХ: – Действует общее правило эволюции. Выше развитая структура имеет возможность управлять менее развитой. У последней же нет или очень мало рычагов воздействия на первую. Простейший пример: возможности человека и муравья при прямом контакте.
Ж: – А вдруг кому-то из ученых захочется совершить прорыв. Наладить связь между земным и вашим миром. И он добьется этого. Тогда что?
ИХ: – Попыток – миллионы. Успехов – ни одного.
Ж: – Но если Рай – естественно возникшая система, то ее злые люди и разрушить могут.
ИХ: – Почему?
Ж: – Существовал Советский Союз. Огромная держава. Американцы попросили арабские нефтедобывающие страны уменьшить цены на черное золото – и государство, сидевшее, как говорят у нас, на нефтяной игле, рухнуло.
ИХ: – Ну, во-первых, у нас нет злых людей, не попадают они к нам. А, во-вторых, ваше государство рухнуло не от того, что сидело на нефтяной игле, а от того, что старперы, извините за пошлое слово, из московского Кремля до самой смерти сидели в своих удобных креслах. На вызовы времени отвечать было некому. Из-за маразма, из-за привычки. А приходила бы каждые десять-пятнадцать лет молодая смена, СССР бы до сих пор существовал. Государство было не хуже многих других.
Ж: – Но у вас тут тоже смены нет.
ИХ: – Кто вам сказал? Ротация обязательна. Прежний Бог Отец недавно ушел. Должность-то остались, но личность сменилась.
Ж: – Смена через тысячи лет! Ни одному земному правителю подобное не снилось.
ИХ: – Но у нас и население бессмертное. Здесь иные временные рамки. И действительность зависит от иных факторов. От общего настроя. Бог Отец, Сын Божий – всего лишь исполнители общей воли.
Ж: – Хороши исполнители! Весь мир – и материальный и виртуальный – в своих руках держите.
ИХ: – Держим! Пока наш мир, я сейчас говорю о Рае, позволяет нам держать его в своих руках. Бог вечен – я же, как бог, нет. Мне две тысячи лет. Дата моего рождения вам известна – она приведена в Евангелиях.
Ж: – И как происходит смена на райском Олимпе? Выборы?
ИХ: – В выборах нужды нет, если основная материя мира – мысль. Бог – живое существо, в нем постоянно идут изменения. Постепенно накапливаются критические расхождения между его и общей аурой. Усталость. Однажды вдруг он больше не бог. Не соответствует общему требованию. Уступает свое место другому, чей внутренний колебательный контур из физиологии, интеллекта и нравственности идеально совпадает по ритму с общим настроением Рая. Возникает внутренний резонанс – в нем и заключается божественная сила. Человек становится богом.
Ж: – Вот так сразу – богом?
ИХ: – Тут нет ничего оригинального. Во многих земных племенах шаманов специально не готовят. А через несколько дней после смерти старого появляется новый. Прежде вроде бы ничем непримечательный мужичок вдруг становится главным поводырем племени.
Ж: – Вы наверняка задумываетесь над тем временем, когда придется уступить свое место другому. Грусть и обида точат?
ИХ: – Вы постоянно оценку событий в Раю пытается втиснуть в рамки представлений из земной жизни. Здесь действуют другие принципы. Назовите это законом психологии больших групп. Здесь, у громаднейшей группы, совершенно иная мораль. Здесь успехом считается не должность, дающее право миловать или наказывать, здесь успехом считается жизнь с честью и достоинством. Это даже не представления о жизни. У местного населения таков внутренний позыв, данный на генетическом уровне. Всей жизнью в миру человек либо учится не подчиняться этому позыву, либо тренирует себя таким образом, чтобы с умом выполнять команды того участка генотипа, что отвечает за доброту и порядочность. Постепенно рефлекс на доброту и инстинкт порядочности сливаются в одно целое.
Ж: – Я не могу понять, а при чем тут ваша должность?
ИХ: – При том, что я такой же, как все. И если находится более достойный претендент на мое место, я его уступаю не с сожалением, а с радостью: вот человек, который сделает больше и лучше.
Ж: – Доброту и порядочность можно назвать вектором эволюции Рая?
ИХ: – Не ожидал услышать такого вопроса от обозревателя по науке. Эволюция, как вам известно, базируется на тотальном отборе, а внутри Рая отбора нет. Следовательно, нет и закрепленных свойств организма на уровне, который на земле называется генетическим. Здесь, скорее, идет упрочение определенного образа жизни. Что-то сродни тренировочному процессу. Человек, допустим, приучает себя к бегу по утрам. И он с каждым утром все легче и легче выходит на маршрут.
Ж: – А что можете сказать об эволюции религии на Земле?
ИХ: – На примере других цивилизаций могу предсказать, что от язычества, то есть политеизма, вера в бога через монотеизм придет к мегатеизму, то есть одной общей для всего человечества религии.
Ж: – Есть во Вселенной планеты, где жизнь людей близка к райскому идеалу?
ИХ: – Не мало.
Ж: – Чем цивилизации там отличаются от земной?
ИХ: – Они начинали формироваться в ужасающе трудных условиях. Если для человека на Земле важно урвать как можно больше, то на многих планетах важно просто выжить. Убивающие морозы перемежаются с сильнейшими засухами или внезапными наводнениями. Полезных ископаемых мало. Поэтому общины разумных существ строятся на основе самопожертвования и взаимопомощи.
Ж: – А у нас на основе войны и конкуренции.
ИХ: – Есть за что драться.
Ж: – Но ведь без конкуренции движения вперед нет.
ИХ: – Конкуренция способствует быстрому прогрессу, потому что процесс идет на пределе сил. Потом неизбежное истощение. А взаимопомощь дает устойчивое развитие.
Ж: – Наш земной опыт показывает, что при столкновении двух цивилизаций побеждает та, в основе которой лежит более острая конкуренция.
ИХ: – А как показывает космический опыт, цивилизация, двигателем которой является конкуренция, до выхода в межзвездное пространство не доживает. Погибает раньше. Чем острее конкуренция, тем быстрее конец.
Ж: – Человечество ждет тот же исход?
ИХ: – Вероятно, если не откажется от сегодняшнего пути.
Ж: – Почему на вас, разрешите полюбопытствовать о несерьезном, при всем сходстве с руководителем земной компании, такого странного цвета костюм? Светло-бежевый. Наши носят костюмы дипломатической расцветки: светло- или темно-синие.
ИХ: – И привычка, и традиция. В последние годы жизни в древнем Израиле я носил гиматий белого цвета. Привык. К цвету. Поэтому остановился на светло-бежевой расцветке. Носить абсолютно белый костюм не позволяют привычки людей. Прибывающих к нам настораживал бы цвет моего одеяния. Новичкам у нас, как новичкам везде и всегда, не просто. Стрессов хватает. Я выбрал промежуточный вариант. Компромисс.
Ж: – Почему костюм, а не гиматий?
ИХ: – По той же причине. Чтоб не вызывать у людей, проходящих через Чистилище, и легкого чувства опасности.
Ж: – Даже у заклятых грешников?
ИХ: – У них в первую очередь. Они еще натерпятся.
Ж: – А у преступников и подлецов тоже есть право на исполнение последнего желания?
ИХ: – Само собой.
Ж: – А если их последнее желание - убить кого-нибудь? Или обворовать?
ИХ: – Не отказываем. Преступление совершается в мистическом, виртуальном мире. Оно никому вреда не приносит.
Ж: – А в грехи засчитывается?
ИХ: – Нет. Человек свою земную долю уже прожил.
Ж: – Первые дни на новом месте всегда самые трудные. Новосел во что-то вроде общежития поселяется или сразу в собственную квартиру?
ИХ: – У нас первый месяц человек живет в точно таком же доме, из какого отправился в мир иной.
Ж: – Почившие короли, президенты стран и крупных корпораций – первый месяц тоже живут в своих дворцах?
ИХ: – В Рай редко кто попадает по должности выше завотделом, поэтому с дворцами заморочек нет. А каждый вновь прибывший с местным населением начинает общаться постепенно. Вникает в правила поведения, привыкает к традициям. Они просты: никому не мешать, на дармовщинку не надеяться, слуг не будет.
Ж: – С пунктами «Никому не мешать», «Слуг не будет» – понятно. А что значит: «На дармовщинку не надеяться»? Тут вроде все даром.
ИХ: – Даром, но без излишеств. Если вы хотите стандартный участок со средних размеров домом (архитектурный стиль сами выберете), вариантов – тысячи. Посмотрите на картинку в книжке или видеоролик, ткните пальцем в номер и он будет у вас в том месте, где укажете. Хоть среди березовой рощи, хоть на берегу пруда или моря. Если желаете жилье по собственному проекту, то стройматериал вам будет доставлен, но воплощать задуманное в жизнь придется самому. Хобби должно реализовываться собственными усилиями.
Ж: – А почему дворцы иметь нельзя? Разве на них существуют запреты?
ИХ: – Запретов нет. Не принято.
Ж: – Вдруг мне захочется отстроить храмину в десять этажей.
ИХ: – Людей с подобными желаниями я в Раю никогда не видел.
Ж: – Как ездить друг к другу в гости? Огромные же расстояния.
ИХ: – В любую заселенную часть Рая попадаете не дольше, чем через двадцать минут после выхода из дверей своей комнаты. В любом жилье есть кабинет для транспортировки. Усаживаетесь в кресло, читаете книжку или мечтаете, а через двадцать минут в таком же кресле – в гостях у приятелей.
Ж: – Вдруг мне захочется на автомобиле?
ИХ: – Никто не запрещает. И права не нужны.
Ж: – Вы сказали про заселенную часть Рая, следовательно, есть и незаселенная?
ИХ: – И даже не исследованная. Рай огромен, безмерен. Есть ойкумена, а есть абсолютные дебри. Желаете путешествовать – сколько угодно. Открывайте новые уголки, заносите на карту.
Ж: – Тут риска нет. А путешествие без риска – туризм.
ИХ: – Кто вам сказал, что риска нет? Медведи, волки, крокодилы, змеи. Погибнуть не погибните, но похвораете, коли на зуб кому попадете.
Ж: – В космос могу летать?
ИХ: – Почему нет. Но наша Вселенная отличается от той, где расположена Земля. У нас свои звезды, свои планеты.
Ж: – Контакт с иными цивилизациями не установлен?
ИХ: – Я уже говорил, у нас одна цивилизация. Общая. Посмотреть же на другие мирские, отличные от земной, цивилизации – почему бы нет. На контакт не надейтесь. Не будет. Родственникам своим иногда сможете помогать в качестве ангела-хранителя. Но не часто. Они самостоятельно должны в жизни устраиваться.
Ж: – При огромности комплекса, состоящего из Рая и Ада, наверное, велика опасность столкновения с другими вселенными, галактиками, отдельными планетами?
ИХ: – Наш комплекс безмерно велик изнутри и в то же время безмерно мал снаружи. Нейтрино рядом с ним – футбольный мячик.
Ж: – Принцип сингулярности?
ИХ: – Не ищите аналогий с земной физикой.
Ж:– Можно, конечно, и не искать аналогий с земной физикой, только от главного вопроса не уйти. Объем энергии даже в безграничной Вселенной ограничен. Рано или поздно вы всю вселенскую энергию перекачаете на райские нужды. И Вселенной придет конец.
ИХ: – Мы не нуждаемся в энергии материального мира.
Ж: – Откуда же она берется для нужд постоянно увеличивающегося населения Рая?
ИХ: – Карл Маркс, говоря о прибавочной стоимости, открыл не только главный закон земной экономики, он открыл главный закон мироздания. Все, а не только чье-то богатство, рождается за счет прибавочной стоимости. То есть избыточного производства. Чем больше думает человек, тем больше рождается мыслей. А мысль и есть главная форма нашей энергия.
РАЙ – ОБИТЕЛЬ СЧАСТЬЯ
Ж: – У нас, на земле, Рай считается местом вечного блаженства. Некоторые оптимисты из верующих говорят, что в Раю человек познает даже состояние сверхблаженства.
ИХ: – Состояния блаженства, сверхблаженства – вещи сиюминутные, мгновенные. Как вспышки. Они не могут быть вечными. Для Рая характерно ощущение постоянного ровного счастья.
Ж: – Совсем без депрессий?
ИХ: – Пожалуй. Здесь нет страха. Здесь мечта становится явью. Ничто не мешает человеку реализовывать свои задумки. Уйма времени, любое оборудование на выбор, деньги искать не требуется. Все в ваших руках. Любая цель достижима. Если она не противоречит местной нравственности, не несет кому-то боли.
Ж: – Опять работа?
ИХ: – А в чем счастье? В семье и работе. Уберите одну из этих составляющих – и счастья не будет. Любой нормальный человек без труда жить не в состоянии. Любимое дело и дает в первую очередь чувство радости. Но там, у вас, на земле, дело по душе – еще не залог для счастья. Постоянно требуется демонстрировать успехи. Добиваться выдающихся результатов в короткие сроки. Постоянная гонка истощает человека, и любимое дело превращается в ненавидимое.
Ж: – Деньги постоянно нужны.
ИХ: – Время и деньги в вашем мире – самые дефицитные вещи. Их всегда не хватает. Ты спешишь на заводе, боясь не успеть выполнить норму, ты спешишь в науке, боясь не успеть завершить исследования к сроку, определенному контрактом. А в Раю – жизнь вечная. Нет борьбы за славу и за деньги, нет жалости по утекающему времени. Я вам сейчас притчу расскажу.
Пришел к закройщику бедный человек на пару с сыном. «Обмерьте нас, – просит мастера. – Чтоб я знал, сколько материи потребуется на два костюма». Мастер снял мерку с обоих и сказал, какой длины отрез ткани надо покупать. Через час мужчина приходит со свертком полотна.
– Здесь на пять сантиметров меньше, – говорит он. – Денег не хватило. Сыну сшейте как надо, даже с запасом, мальчик растет, а мне чуть покороче рукава и полы сделайте. Мне сейчас все равно. Не жениться.
– А, может, подождать, – советует мастер, – заработаете еще денег и придете.
– Если сейчас не сошью себе костюм, – объясняет клиент, – то уж никогда не сошью. В следующем месяце крышу надо подлатать, протекает. Потом – жене платье купить. И так без конца.
А были бы, Виталий Алексеевич, у человека деньги в достатке, он без всякой спешки сшил бы себе хороший костюм. Точно так же и со временем. В земной жизни его вечно не хватает. Человек, не успев толком завершить одно дело, хватается за другое. Боится, что перехватят заказ, боится, что не хватит денег на жизнь – все свои годы вьется вьюном. Потом страшное разочарование как обухом по голове. Жил, а зачем жил?! Одна суетливая пустота в остатке.
Ж: – А как себя ведут люди, попавшие к Рай в средние века? Они компьютерами, автомобилями пользуются?
ИХ: – Некоторые. Большинство же живет без всяких технических штучек. Пашет сохами землю, пасет скот. И счастливо. Дождь здесь всегда вовремя, урожай всегда отменный, стол сытный. Чего еще желать-то?!
Ж: – А, может, есть все-таки чего еще желать?
ИХ: – Чего именно?
Ж: – Смерти. Ведь душа бессмертна. А тысячи, миллионы лет существования для любого человека при любом счастье покажутся утомительными.
ИХ: – Да, душа бессмертна. Ее никто не может убить. Но сама душа, то есть воплощение человека в Раю, может принять решение об окончательном уходе в небытие. Без такого права нет абсолютной свободы.
Ж: – Грешники в Аду обладают тем же правом?
ИХ: – Они не скоро получают такое право, но получают.
Ж: – Наверное, сразу же используют полученную возможность, чтоб избежать продолжающихся страданий?
ИХ: – Очень редко. Жизнь в страданиях – тоже жизнь.
ЗДЕСЬ ВСЕ ЧУВСТВУЕТСЯ ОСТРЕЕ
Ж: – Для общения, при том обилии жильцов, что в Раю, вероятно нужны особой мощности телефонные станции?
ИХ: – Здесь не нужны телефоны, чтоб общаться. На любом расстоянии можешь поговорить с любым человеком, не прибегая к помощи технических средств. И голос напрягать не надо. Есть желание – устрой обмен мыслями со всей яркостью картины, какой ты ее видишь.
Ж: – Так можно передать и то, чего не хочешь. Представим, мужчина с любовницей на море. Вдруг кроме приморских красот мозг скинет заодно информацию о даме.
ИХ: – Тут с любовницами тайком по морям не ездят. Тут ни в чем друг другу не врут, в любви тоже. Хотя согласен, у каждого человека есть сокровенное, которое он никогда не согласится открыть другим. Нет, этого он не скинет собеседнику. Передача информации контролируется не хуже, чем разговор по телефону.
И языковой проблемы в Раю нет. Ты разговариваешь с англичанином на русском языке, он отвечает тебе на английском, и вы друг друга понимаете так, как будто оба слушаете родную речь. Говори на любом наречии – собеседник тебя поймет. Само пространство переводит речь, сохраняя мысль, эмоциональный накал, суть национальных фразеологизмов, особенность народной и личной речи, речевой культуры. А прямая передача мыслей, как понимаете, перевода совсем не требует.
Ж: – Нет опасения, что люди отучатся говорить? Зачем голосовые связки напрягать, когда есть возможность обменяться мыслями.
ИХ: – В каждой форме общении – свои прелести, свои нюансы. Попробуйте театрала убедить, что спектакли можно заменить кинофильмами. Он вас на смех подымет. Или скажите художнику, что фотоаппарат лучше кисти и красок. Новые возможности служат одному: позволяют больше раскрываться человеку, тоньше и ярче чувствовать прелесть бытия.
Органы чувств у людей в Раю развиты больше, чем на земле. Они дают совершенно иную полноту жизни. Здесь человек обладает чувством легкого предвидения. Ощущает ультразвук и инфразвук – по этой причине музыка здесь гораздо проникновеннее, чем в концертных залах на земле. Глаз человека четко, без потери цвета видит не только в светлой морской, но и в мутной речной воде. Под водой в Раю, кстати, плавают без аквалангов. И так далее, и тому подобное
Ж: – А то, что тела нет, одна душа, существованию в Раю не мешает?
ИХ: – Посмотрите на себя. Душа в том же обличье тела, как на земле. И, как на земле, душа остается самым загадочным уголком. Никто ее разгадать не в силах. Ни бог, ни дьявол. Никто не проникнет в ее самые тайные уголки.
Ж: – Сам собой напрашивается вопрос. Коли душа – самый тайный уголок в человеке, не случится ли однажды так, что воспрянет враз во множестве душ райских обитателей все самое черное? И возьмёт та чернота верх в светлой небесной обители. Не боитесь такого поворота событий?
ИХ: – Не боимся. Уголок – небольшая часть души. В каждом доме, наверное, найдется уголок, который хозяйка из-за спешки при уборке обходит до поры до времени. Скапливается там пыль. Дунет сквознячок, поднимаются пылинки в воздух, только дом все равно остается чистым. Мало тех пылинок, чтобы дом выглядел запущенным.
Ж: – Страшно, как понимаю, умереть в возрасте ста с лишним лет. Так и будешь всю вечность ходить дряхлым стариком. Никакому изобилию не обрадуешься.
ИХ: – Для Рая не важно в каких летах скончался человек, здесь каждый выбирает тот возраст, какой ему больше по нраву.
Ж: – Как часто его можно менять?
ИХ: – Ограничений нет. Но обычно, испробовав пять-шесть вариантов, человек останавливается на одном.
О ДЕЛАХ ЗЕМНЫХ
Ж: – Давайте от дел райских перейдем к делам земным.
ИХ: – Я не против.
Ж: – Скажите, Равви, почему среди наших православных священников так много менторов и начетчиков? Почему среди них так мало добрых рассудительных людей?
ИХ: – Вы меня об этом спрашиваете?
Ж: – Вас, коли случай выпал.
ИХ: – Странно.
Ж: – Почему?
ИХ: – Потому что об очевидных вещах спрашиваете. Вы себя считаете добрым рассудительным человеком?
Ж: – Не на сто процентов, однако, в большей мере, чем большинство наших попов.
ИХ: – Почему же сами не поп?
Ж: – Причин много. Пришлось бы в сорок лет учиться заново, начинать жизнь с нуля. Жена у меня по характеру вовсе не попадья. Пришлось бы с ней разводиться. Трое детей в семье. Они бы меня не поняли. А начало службы пришлось бы на забытую богом деревню. Новоявленные священники, священники без блата в высших церковных кругах, только туда и угадывают. И ведь двадцать лет назад, сразу после владычества атеизма, пришлось бы начинать. О чем говорить, если в глухих деревнях над священнослужителями до сих пор смеются, деньги не жертвуют, а тянут еще, упирая на кротость и благодать священничества.
ИХ: – Видите, как много причин у вас нашлось. А ведь у священников, что сейчас служат, причины для трусости, давайте называть вещи своими именами, были те же. Они тоже боялись, а служить пошли. Теперь вы их осуждаете за начетничество. Согласен, в первых рядах не всегда шли самые грамотные и воспитанные, зато самые преданные. Да, кто-то по характеру изначально лидерством болен, кто-то, не выдержав музыки медных труб, гордыней заболел. А православную веру воскресили. Они, часто взрослые малограмотны мужики, по три-четыре года на семинарских постных щах и кашах премудрость церковную постигали, а она, ой, как трудно им давалась, церковный язык посложнее английского будет. Вы ж в это время вино пили и с блудницами грешили. Да еще наблюдали, душевен ли батюшка, к которому вы для светского разговора пришли.
Ж: – Что ж теперь их не осуждать и не обсуждать? Пусть творят, что хотят? Да по сравнению с большинством ваших служителей я святым выгляжу. Занимаюсь, при этом, самой грязной профессией на земле. И сужу о себе довольно взвешенно. Я сужу себя строже других. Других, впрочем, тоже не милую. А почему не пошел в священники, то еще одну причину приведу не для оправдания. Для объяснения. Я не во всем согласен со Священным Писанием.
ИХ: – А никто с ним полностью не согласен. Никто! У каждого есть право рассуждать, как бы он поступил в той или иной ситуации, правы авторы Библии или нет. Но быть не согласным со смыслом той или иной притчи из Писания вовсе не означает бунта перед верой.
Ж: – Не тот случай.
ИХ: – Именно тот. У вас трое взрослых детей. Вам все в них нравится?
Ж: – В них больше того, что мне не нравится.
ИХ: – Вы отреклись от них?
Ж: – Нет. Терплю. О чем-то молчу, что-то стараюсь до их рассудка ласково донести, чего-то не замечать. Они мне ближе всего на свете, даже, уж извините, моей веры в бога.
ИХ: – Но если вы с детьми при такой душевной разнице уживаетесь, то почему, считаете, что не смогли бы ужиться со Священным Писанием?
Ж: – Дети самое близкое, но не самое высшее. Вера в бога – именно то, выше чего уже ничего нет. Если я на толщину кончика иглы в чем-то не согласен со Священным Писанием, а вынужден нести его другим как истину, считал бы свое поведение фальшью и ложью.
ИХ: – А вы не задумывались, что ваше несогласие – результат неполного знания? А не задумывались еще о том, что усмирение своего несогласие, есть смирение, объединяющее церковь как единое воинство?
Ж: – Задумывался. Но в священники, если уж говорить совсем откровенно, все равно не пошел не только потому, что в чем-то был не согласен с Писанием, а еще и потому что считал: на месте журналиста сделаю больше.
ИХ: – И зарплата выше.
Ж: – Не всегда. Главное – с совестью легче ужиться. Грешишь меньше, для гордыни места нет. Руки никто в благодарность за пустой, пусть и добрый, совет не целует, подарки не несет. А ругают сплошь. Как тут не вспомнить ваши же слова из Евангелия у Матфея: «И будете ненавидимы всеми…».
ИХ: – Ждете комплимент или сочувствие? Не дождетесь. Вы сами свой путь выбрали.
Ж: – Сейчас я скажу вещи неприятные, только не подумайте, что это результат нашей размолвки из-за православных священников. Нет, я действительно говорю о том, что чувствую. Так вот, не стану скрывать, да и бесполезно от вас скрывать, для меня после нашего разговора привлекательность Рая выросла, а его божественность померкла. Вроде бы все правильно: надо воспитывать в себе хороший характер, надо творить добрые дела, быть терпимым...
ИХ: – Выходит, за сиюминутными заботами о мире и Рае растерял я талант проповедника. Так долго говорили, а главного до вас не донес. Да не надо воспитывать в себе хороший характер или искусственное трудолюбие.
Ж: – А что надо?
ИХ: – Надо не давить в себе врожденные доброту и порядочность, пусть растут, заполняя всю душу. Неужто разницы не чувствуете?
Ж: – Вы уж меня, Равви, простите, а все равно обыденность. Подвига не вижу.
ИХ: – Прожить всю жизнь по совести, по-людски – большего подвига не знаю.
Ж: – Там, на земле, в миру, я привык к другим проповедям: страдайте, терпите, молитесь – и воздастся вам на небесах сторицей.
ИХ: – Страдания ожесточают, а долгая молитва, случается такое, убивает искренность и рождает фальшь.
Ж: – Не привычно как-то – не терпеть, не страдать.
ИХ: – Уточняю – без нужды не терпеть, не страдать.
Ж: – Но в церковь, при этом, ходить обязательно?
ИХ: – Дело личного выбора. На посмертной судьбе человека то, как часто он посещал храм, не отражается. Атеист, верующий – все равны. В церковь все же лучше бы ходить, атеист вы или верующий. Церковь дает надежду обездоленным. Ваш приход в храм укрепляет в своем предназначении священников, а вера в собственную необходимость им тоже нужна. Оставленные вами деньги, большие или малые, не важно, поддерживают жизнь храма. Вы же знаете, как он бывает порой необходим. Вы же слабый человек. Ведь именно в храме, перед любимой иконкой, в слезах набираетесь новых сил.
Ж: – Да, когда жизнь плотно, до боли, прижимает к стенке, когда готов в петлю залезть – бегу в церковь. Там и мужику проплакаться не в стыд.
ИХ: – Знаю, вы храм не только в минуты нужды посещаете. Однако по доброй воле редко. То времени нет, то с нищими сталкиваться не хотите. Знаете, что не на хлебушек многие из них денежку собирают, а на выпивку. Противно таким деньги давать, а надо. Такова традиция. Противная вашей душе традиция.
Так вот, не станете посещать храм и в минуты радости – не станет и храма. Не станет любимой иконки, перед которой слезы очищения идут из самого сердца. Не будет таких же, как вы, людей вокруг… Своих. Ничто и никто не поможет закрепиться в образе новой жизни, новой судьбы ни вам, ни другим.
Вы ходите в церковь не для Бога. Для других людей. Это и есть ваша помощь страждущим. Где еще человек найдет место для покаяния? Где закрепит в себе до конца дней своих минуту просветления? Где воспрянет духом? Где?! Только в церкви. Нет другого места, где шум мира так бы мало мешал человеку почувствовать в себе светлое, чистое…
Ж: – Словом, божественное, - вклинился я в монолог.
ИХ: – Нет… Человеческое!
ФИНАЛ
Я очнулся от легкого похлопывания по щекам.
– Тихонов, – прозвучал над ухом женский голос, – хватит спать. Хорошего помаленьку.
Я открыл глаза. Надо мной склонилась пожилая медсестра.
– Напугали вы нас, Тихонов, во время операции. Почти целую минуту сердце не билось, – произнесла она таким тоном, будто в том была моя вина. – Хирург аж психанул: «Сдохнет журналюга - писанием объяснительных замордуют».
Она высказалась и ушла.
А в моей памяти начали прокручиваться недавно виденные кадры: «Третьяковка», разговор с мужчиной в светло-бежевом костюме.
Наркотические видения?
Или правда?
Я выбрал последний вариант.