Город был построен по проекту ленинградских архитекторов. Он был разбит на правильные кварталы, а его прямые улицы не только были удобны для всякого транспорта, но и позволяли увидеть гладь Амура на юге, а на севере зелень полей и перелесков за городской околицей. И только зимой и в той и в другой стороне было белым - бело.
Самые широкие из городских улиц стали в наше время транспортными артериями. Бесконечный поток автомобилей не прерывался здесь с раннего утра и до глубокой ночи! Звуки работающих моторов сливались в один гул. Днем, когда в квартире звучат голоса, когда играет музыка, когда идут передачи по телевизору, этот гул бывал сносным. Но ночью, когда стихают все другие звуки, он становился невыносимым.
Зимой пластиковые окна не давали проникнуть назойливому звуку в квартиру на втором этаже большого дома, в котором жил Юрий Иванович, разменявший уже восьмой десяток лет. Однако, в летнюю пору, особенно в жару, с закрытыми окнами прожить было трудно. Стоило только чуть-чуть приоткрыть окно, чтобы впустить свежий воздух в квартиру, как вместе с ним врывались, как назойливые непрошеные гости, и эти звуки.
-У-у-у-у-у-у!
Юрий Иванович открывал окна в те ночные часы, когда улица затихала. В два часа ночи он поднимался со своей привычной тахты, шел к балконному окну, отодвигал шторы и распахивал окна и балконную дверь.
Тишина за окном и ясные звезды на небе приносили ему желанный покой. Он, наконец, засыпал крепким сном на два или три часа.
-У-у-у-у! - доносилось с улицы часов в пять утра.
-О! Кого-то уже несет по делам неотложным в такую рань! – бурчал растревоженный старик.
Он тяжело поднимался и опять плотно закрывал окно и балконную дверь. В хорошо проветренной комнате воздух был прозрачным и свежим еще несколько часов. И тишина опять убаюкивала пожилого человека.
Однажды, в середине лета, Юрий Иванович наслаждался короткой передышкой. Он уже и заснул, укрывшись легким пледом, но сквозь сон вдруг услышал песню, которую так любила его мама.
«Под окном черемуха колышится. Распускает лепестки свои! За рекой знакомый голос слышится, да поют всю ночку со-ло-вьи!»
Вначале ему показалось, что он слышит пение во сне. Он открыл глаза. Песня продолжала звучать. Женский голос пел её с такими же интонациями, как и пела её мама, с такой же хрипотцой в голосе, с такой же грустью и сожалением о том, что «от любви ведет дорога к счастью длинная, чуть отстанешь – больше не найдешь!»
Юрий Иванович взглянул на часы. Шел третий час ночи!
-Вот алкаши несчастные! Нет им покоя никакого! Уже на улице распелись, да еще в такую пору. Полицию что ли вызвать? Нет! Пойду сам. Может быть, вразумлю!
Старик поднялся, оделся, зачем-то одел и шляпу для солидности, почему-то фетровую, осеннюю, и, осторожно ступая больными ногами, вышел из квартиры. Подъезд был в середине дома, поэтому хоть в какую сторону не направляйся, путь нужно проделать одинаковый. Почти целый квартал!
Проезжую часть улицы от тротуаров отделяла узкая полоска газона да длинный ряд деревьев, которые остались здесь ещё с того времени, когда город был одноэтажным, а на месте многоквартирного дома стояли уютные деревянные дома на одного хозяина.
Фонари горели приглушенным светом, мигали на перекрестках огни светофоров. Прямо напротив балкона Юрия Ивановича росли два красавца карагача. Он часто любовался их статностью, благодарен был им за защиту от яркого солнца летом и за прозрачность тонких ветвей зимой. Теперь под деревьями был расстелен плед, в его середине – вышитая салфетка, на которой стояла бутылка вина и закуска в тарелках. Удобно устроившись рядом с этим импровизированным столом, сидели пожилые мужчина и женщина.
-Так! Я думал, тут молодежь покоя мне под утро не дает, а тут свои люди, ровесники. И почему мы не спим, и почему тревожим сон людей?
-Я же говорил, Лена, что не нужно нам сюда ходить. Так ты же прямо на измор меня взяла. Вот теперь объясняйся!
-И объяснюсь! Понимаете, я здесь выросла.
-В смысле?
-Ну, выросла я здесь, что тут непонятного? Дом наш здесь стоял. Деревья эти отец посадил, когда с войны вернулся. Мне так захотелось посидеть на этом месте, под этими деревьями и вспомнить и своих стариков, которых уже нет на свете давно, и подружек своих, и соседей и себя саму вспомнить маленькой, когда я вровень с этими деревьями была. А как сюда придешь и на виду у всех усядешься? Вот я и подговорила Толю ночью сюда прийти. Простите. Я ещё и запела. У нас во дворе черемуха старая росла. Как спеть начинала, у нас и рты бесконечно черные от неё были. А сколько её сушили мы, и какие пирожки потом пекли с ней. Сейчас таких не попробуешь! А сколько раз спели про неё в нашем дворе!
-Понятно! Ну, тогда не шумите! А я пойду сны досматривать.
-А ты, мил человек, посиди с нами тоже. Садись, садись, не стесняйся! Давай за помин душ наших родных примем по стопочке. Я смотрю, лицо твое мне знакомо. Ты с братом моим на заводе вместе работал. Степанова Мишу помнишь?
-Помню, как же не помню. Да я и тебя припоминаю, ты под стол пешком ходил. Вон как вымахал. Привет Мише передавай.
-Да некуда уже…
Юрий Иванович сел рядом с этими людьми, хозяйка налила в рюмки вино, пододвинула закуски.
-Ну, земля им пухом! А почему в такой день пришли вы их помянуть?
-А тут особый случай. Лена, расскажи.
-Охотно.
Негромким, чуть хрипловатым голосом женщина стала рассказывать историю своей жизни.
Родилась она во время войны. Отец ушел на фронт, а через полгода Леночка родилась. Нянчила её бабушка, а мама работала формовщицей на металлургическом заводе. Ковала Победу в тылу врага. Два старших брата учились в школе и делали всю работу по дому: работали в огороде возле дома, обрабатывали огород за городом, пасли корову, заготавливали сено с бабушкой. А какие косари были? Одному к концу войны десять лет исполнилось, а другому – тринадцать.
Отец воевал на Западном фронте и писал письма простым карандашом на листках бумаги и складывал из треугольничком. Вот сюда к этому месту приходила почтальонша, и приносила весточки от солдата. Ранен был много раз, но выходил живым из всех боев. Война закончилась, а всю Армию отпустить домой было никак нельзя. Только в середине лета солдат добрался до родного дома.
-И пришел ночью к своему дому. Из Белогорска, он прежде Куйбышевкой Восточной назывался на попутных поездах товарных добирался. Пришел на рассвете, а в дом не заходит. Будить нас рано не хочет. Сел вот здесь и закурил. Здесь тогда полянка была, травой поросшая. Руки у отца дрожат, а слезы по лицу бегут. Всю войну сдюжил, нигде и слезы не уронил, а к дому пришел родному, и сам себе не верит. А мама почувствовала что-то. Проснулась. Через окно и ставню незакрытую выглянула, и видит – сидит её дорогой муж живой и здоровый и курит махорку. Она сама себе не поверила. Думала, что ей это кажется. Трижды перекрестилась, в сторону посмотрела, а потом опять в окно глянула. Нет. Не обманули её глаза! Как она выскочила к нему. И одеться забыла. Так в рубашке и выбежала.
Прильнула к нему, вся трясется, оторваться о т него никак не могла.
-Просыпайтесь все! Отец с войны пришел!
Мальчишки меня сонную на руки, и за ворота! А он всех обнимает и к себе прислоняет.
-Большие какие стали!
Потом в дом пошли все. Отец все в комнату матери своей заглядывал, а бабушка уже полгода, как умерла. Мама ему об этом на фронт не писала. Сказала ему, а он так и сел на лавку и онемел на некоторое время. А потом меня так крепко обнял он, а я вырываюсь – чужой дядька. А он мне сахар из гимнастерки достал. Я так обрадовалась! Сгрызла мигом и у него на руках заснула. Мама меня у него забирает, а он не отдает. Держит меня на руках, как подарок. Часа три со мной на руках просидел. И, мама говорит, светлел лицом, светлел. Я на бабушку сильно похожа.
-Что же? Жизнь продолжается!
Женщина вздохнула. Помолчала немного. Потом продолжила свой рассказ.
-Многое ему пережить пришлось. А мы при отце прямо расцвели. Он работать пошел, мама перешла в киоск работать, газеты и журналы стала продавать. Мне шесть лет было, когда по улице на телеге стали саженцы развозить. Под расписку давали хозяевам. Мы посадили два деревца. Им уже больше шестидесяти лет. Живые памятники!
Вот посидела я на своей родимой землице, погладила деревья рукой, и мне легче стало! А давайте споем нашу любимую!
Лена запела опять про черемуху, И Юрий Иванович вместе с мужем Лены стали ей подпевать.
«А дойдешь, так счастьем не надышишься от хорошей, от большой любви! Пусть тогда черемуха колышится, и поют всю ночку со – ло - -вьи!»
И на минуту всем показалось, что в предрассветном сумраке идет, торопится солдат с войны к родному порогу. Идет, чтобы обнять свою ненаглядную и дорогих своих деток.Звенят на его груди в такт шагам два Ордена Солдатской Славы и медаль За Отвагу. Через плечо переброшена скатка из шинели, на плечах - гимнастерка. Пилотка с красной звездой на голове у солдата, вещевой мешок на плече. В кармане гимнастерки у него документы и семь справок о ранениях. Да кусочек сахара в другом кармане для маленькой дочери своей. А на ногах - сапоги изношенные. Только бы до дому дойти!
Стало светать. Опять загудела центральная улица звуками ревущих моторов.
-Пора! - сказала пожилая женщина и стала собирать в большую сумку все, что осталось от ночной трапезы. Остатки вина она вылила на землю и чуть присыпала это место песком. Рядом остановилась машина.
-Подвезти? - спросил водитель такси.
Старики согласились. Жили они после сноса дома на другом краю города.
Юрий Иванович помог новым знакомым удобно устроится на сидениях автомобиля и сердечно пригласил в гости в любое время.
Машина ушла. А старик долго-долго стоял и смотрел ей вслед. Он вспомнил и свое детство в военные годы, и свой труд, вносивший вклад в общее дело Победы. И тяжкий крик матери, когда накануне Девятого мая в дом пришла похоронка на отца.
Днем он пришел к деревьям напротив окон его квартиры с баночкой садового вара в руках, и замазал все шрамы на их стволах. Пусть живут долго!