Я позвонила садисту, когда моё состояние перестало быть критическим, трансформируясь в катастрофическое. Квартира превратилась в общество по борьбе с кошмарами, с моим собственным дурацким страхом умереть. Я боялась инфекции, которая может возникнуть в порезанном пальце, катастрофы самолёта, который упадёт непременно на мой дом, боялась отравиться консервированной кукурузой или рвоты от передозировки лекарства от простуды. Паника и паранойя встретились в моей голове, и танцевали страстное танго, а у меня при каждом их повороте в сознании возникал новый кошмар. От страха тряслись руки и холодели ступни. Я сжимала ножницы до отрезвляющей боли в побелевших, напряжённых пальцах. Телефон всплыл в памяти случайно ,и я тут же набрала давно забытый номер, наплевав, что мы не общались пять лет.
Я называла его Садистом за то, что он трудился врачом-психиатром в городской больнице. В пору бытности его пациенткой, я часто сидела в уютном, больше похожем на квартиру, кабинете, где он вытрясал из меня душу. Он говорил мурлыкающим голосом “закрой глаза”, клал руки мне на плечи и легонько дул в ухо. Меня окутывал тёплый воздух, а сквозь закрытые веки я видела наш старый сад, где в далёком детстве мы с братом проводили летние каникулы. Пахло мокрой травой и пряностями из маленькой кухни, где бабушка готовила обед. Я видела, как наяву того мужчину в длинном сером плаще, окрикнувшего меня. Того мужчину, из-за которого погиб мой брат. Того мужчину, с тёмными глазами, тлеющей в красивых пальцах сигаретой и мягким голосом. Того мужчину, из-за которого погиб мой брат. Того мужчину, что попросил меня сфотографировать его у обочины дороги, того мужчину, что попросил так, что я пошла покорно, словно жук на верёвочке. Того мужчину, из-за которого мой брат бросился мне навстречу и был сбит соседским автомобилем. Того мужчину, от которого мой старший братишка хотел защитить свою глупую маленькую сестру. Того мужчину, который…
- Откройте, - прервал мои воспоминания стук в дверь и голос Садиста.
Он был старше на много-много лет. Начинающий стареть мужчина с паутинками седины на висках и жесткими, разучившимися видеть красоту глазами. Сколько ему сейчас? Сорок пять? Пятьдесят?
Он не стал дожидаться, пока я подойду, и открыл дверь своим ключом. "Надо же, до сих пор хранит его", пронеслось в голове. У врача и пациентки были довольно странные отношения
Я смогла подняться с пола и встретить его в коридоре. Он окинул меня профессиональным взглядом и спросил, что снова стряслось. Я смотрела в его потускневшие глаза, думая, что они напоминают аквариум. Жёлтые и зелёные прожилки - водоросли, а зрачок - большая чёрная рыба.
- Мне страшно, - прошептала я и прикрыла глаза. Жестоко болела голова, ощущение было такое, словно туда льют строительную пену. С отвратительным шипением и химической вонью.
Он сел рядом со мной и выудил из рюкзака упаковку феназепама.
- Это будет самый ***вый твой уикенд, - сказала я. Он нахмурил брови и осторожно коснулся запястья, пытаясь почувствовать пульс. Мой замедленный и еле ощутимый пульс.
- Всё будет в порядке, - мне всегда нравилось, как он говорит на выдохе. Словно делится частичкой души.
Он молча встал с пола, налил в чайник воды, помыл посуду, два дня простоявшую в раковине. Я сидела на полу, как рыба, с приоткрытым ртом и сложенными домиком коленями. Мне казалось, что сейчас нас затопит солёная вода из крана.
- Ты святым что ли решил заделаться? - прокричала я из своего коленного домика. Меня задело его невнимание. Я думала, что выиграла, раз он приехал сюда с другого конца города, почти что из другой жизни ради меня. А он моет посуду, параллельно разговаривая по телефону с какой-то Ликой.
- Я не могу спасти тебя. И никто не может. Да, я хотел бы это сделать, но спасение в тебе самой. Я могу только дать таблетку, выписать рекомендацию, поговорить. Но не спасти. Ты называешь меня садистом из-за того, что я мучаю тебя невниманием, не понимая, что между нами ничего никогда не было. Тебе двадцать три, мне скоро стукнет пятьдесят. Мы не сочетаемся ни в этом времени, ни в каком-нибудь другом, у нас разные орбиты и разная вода, по которой мы ходим. Ты видишь во мне того парня из детства, пытавшегося заманить тебя в машину, ты винишь себя в смерти брата, хотя давно уже пора отпустить эти воспоминания. Хватит таскать в себе могилы прошлого. Я хочу, чтобы ты жила, понимаешь? - он сжимал мои плечи так, что я чувствовала жар его ладоней сквозь тонкий хлопок. И больше ничего. Какое-то тупое равнодушие опустилось в мою разрывавшуюся от боли башку.
- Дай сигарету, - хрипло попросила я.
Затягиваемся, курим. Я заметила, что он больше не называет меня крошка Ди, только по имени или вообще безлико. Хорошо хоть не больная Д. , 23 года.
- Иногда кажется, что у меня разные глаза, - сказала я, рассматривая на ладони кругляшок таблетки,- Один видит хорошее, а в другом пляшут черти и подсказывают, что нужно делать вот с этой маленькой таблеткой. Устроить ей путешествие, начавшееся с языка, например.
Быстрым движением я отправила таблетку себе вовнутрь и сделала глотательное движение. Он никак не отреагировал. Ходил по моей квартире, прибираясь, ставя каждую вещь на своё место, словно выстраивая стену между нами.
Когда стемнело, он написал что-то в моём синем блокноте и оставил его на столе. И ушел, не оглядываясь, словно Орфей, боявшийся за Эвридику. Я открыла блокнот. Там была только одна строчка:
“Мне нравится к тебе прикасаться, но не обязательно из-за этого быть вместе”.
И тогда я поняла, что он действительно меня не спасёт.