Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2015/04/07/1536
Обоз, перейдя вброд Тобол и повернув вдоль его русла на юго-запад, чтобы уже в степной местности совершить переход до реки Яик, медленно продвигался по каменистому грунту Южного Урала.
Все чаще и чаще приходилось останавливаться на вынужденный ремонт. Колеса и оси арбы под тяжестью ушкуя разваливались на глазах.
Но индус упрямо вел караван к цели. Проводником он оказался опытным и на четвертый день вывел путников к берегу маловодной речушки.
– Суиндик, – показав камчой в сторону ручья-речки, объявил Гаджибала и не по летам ловко соскочил с коня.
– Пошто встали? – удивившись ранней остановке среди бела дня и подойдя к проводнику, недовольно спросил кормчий.
– Эта речка в Яик течет. Разгружай арбу, Ефим, – взглянув на пасмурное небо, улыбнулся беззубым ртом старик, – ночью дождь будет, вода подниматься станет, вот и пройдешь с восходом. До большой воды проберетесь, а там легче будет. Но учти, по Яику с опаской идите. Пороги там коварные есть, на них глубина по локоть, а где порогов нет, там сажени три глубина, коварный шибко Яик. Я с рассветом назад пойду, арбу, быков калмыку отдам. Коль назад вернетесь, то у него они будут, – и старик, улыбнувшись, гордо добавил: – Хоть и стар стал, а дорогу не забыл. С купцами этой дорогой молодым воином шел, из Индии, через Персию и море. Давно это было, семь веков тому вспять.
И Гаджи, вздохнув, присел у только что разведенного Ванюшкой костра.
– А то айда с нами до Индии? Может, еще семь веков проживешь? – рассмеялся над стариком Ибрагим.
– Нет. Ступайте без меня. Тут, в степи, пока мой дом.
Не успели развести костры, а на дымок вышла ватага оборванных босых людишек, вооруженная рогатинами и косами. С дюжину человек побогаче ехали верхом.
Янычары вынули сабли, готовясь к бою.
– Эй, не балуй! – взяв в руки пищаль, прикрикнул Ефим. – Куды прешь?
– Не горлань, пуганы уж. На Москву ко Прокопию Петровичу Ляпунову идем, подсобить ему в деле ратном да православном, – смело подъехав к Ефиму, буркнул богато одетый коренастый казак с огромной серьгой в ухе, – сам-то чьих будешь, мил человек?
– С Дону я. А величали меня когда-то Ефимка Сова.
– Стало быть, не сгинул, – внимательно посмотрев Ефиму в лицо, улыбнулся казак, – знавал я твого батьку, лихой казак был, и оголтен напрочь.
– Неужто помер? – поникшим голосом справился у казака кормчий.
– Погиб Сова в сече с ляхами, когды запорожцам подсобить ходили. А маманя твоя жива. У зятя, Вольки Коршуна, жительствует. Меня же Черток кличут – слыхал? Есаул я, – слезая с коня, важно объявил верховой.
– Бачил пару раз тебя на Дону, когды я без портков ащо бегал. Ну-ка пойдем в сторону, дядя Черток, погутарим. Я ведь тоже не голь перекатная, а кормчий князя Сибири, и иду на Дон не ворон считать, а дело ладить.
Покамест взрослые, отойдя к костерку, общались, на краю полянки назревала маленькая буза.
– Ну-кась, покаж нож.
– На-кась, выкуси, в руки не дам, – разгадав хитрость сверстника-казачка, отступил на два шага Ванюшка.
– А-то кнута не видал? Ослухаться вздумал, голь перекатная?
– А ты скоморохом не плясал? Казачня-саранча подкобыльная! – вынимая серебряный шар из-под рубахи и снимая его через голову, парировал Ваня.
Казачонок замахнулся кнутом, но рука его внезапно окаменела и повисла в воздухе. Он заворожено уставился на раскачивающийся маятником шар.
– Спи!
Все, кто расположился на полянке, притихли, ожидая развязки.
– А ну, покаж люду доброму, как зайка скачет! – весело приказал Ванюшка.
И его наглый сверстник под хохот зрителей заскакал зайцем между кострами.
– Далеко не скачи, а то волки в лесу рыщут! Как звать тебя, косой, поведай честному народу!
– Тимоха я, Разя! Племяш есаула Чертка.
– Ну-ка, Тимошка, спляши скоморошкой! – не унимался Ванюшка.
Народ на поляне, уже держась за животы, катался по траве. И только один индус завороженно взирал на раскачивающийся в руках подростка серебряный маятник.
– Комэс бисер, комэс бисер , – шептали его пересохшие от волнения губы, – так вот почему я не разгадал в дороге мыслей твоих, Жас Дэригер. Ведь у тебя на шее висел под рубахой шар колдуна! Сколько веков ждал я встречи с тобой, маленький колдун!
Внезапно Ванюшка услышал гневный голос Гостомысла:
– Прекрати потеху, отрок, спрячь шар ведунов! Ни в коем разе не давай его в ладони чужие, даже если на коленях умолять примутся. В шаре есть зеленые шарики жизни, и индус про это ведает, теперича не отстанет он от тебя. Наделал ты хлопот себе и разбудил лихо, Ваня.
А Тимоха тем временем плясал и плясал скоморохом, забавляя публику.
– Ночью переложи шарики к себе в тряпицу, а утром раскроешь шар и покажешь одну половинку, пояснишь, что более нет, – индус и отвяжется. Но не в нем дело. Сейчас шут твой, Тимоха, в припадок войдет. Погладь его по лбу нежно и прикажи ласково проснуться. Будет худо большое на Руси, коль жестко будить его придется. Он-то очухается, невелика беда, а вот чада его злыднями народятся. Утопят Русь в крови внуки Рази.
Голос Гостомысла пропал, а по поляне в неистовом припадке заметался Тимоха. Его принялись ловить и поймали уже в кустах ивняка, кое-как уложив наземь.
– Тихо, Тимофей, я друг твой, Ваня, – собрав всю волю в кулак, как можно спокойней, но властно произнес подросток, и, погладив казачка по лбу, он, взяв в руки ладонь одержимого, приказал: – Загибаю твои персты, на третьем проснешься.
Ефим, Ибрагим и Никифор Черток, отойдя к берегу, туда, где стояла арба с ушкуем, присели подле ее.
– Думский боярин Прокопий Ляпунов сотоварищи грамоты разослали. Из Астрахани и Понизовья всех сзывают к Москве. Ляхов гнать задумали, токмо вот не хватает у них войску да наряду , – доставая грамоту из рукава кафтана, сообщил Разя.
– Давай сам прочту, – распорядился Ибрагим.
– А ты кто такой, чтоб мне указывать?
Ефим дружески похлопал по плечу старого есаула, осаждая его буйный норов; приемный сын он, Ибрагим, боярина Ивана Пашкова, а младший брат евоный, Истома Пашков, правой рукой Прокопию Ляпунову был, когды они у Иван Исаича воеводами служили.
– Да ты что? Знавал я Федора Пашкова по прозвищу Истома. Не тот ли часом Ибрагим, что Кучум-хана зарезал?
– Он самый.
– Ибрагим еще и мурза Сибирского царства.
Ефим еще раз похлопал по спине есаула и поторопил его:
– Так что давай сюды грамоту, не боись.
Ибрагим прищурил свои и так раскосые глаза и принялся разбирать вслух потертые строки грамоты:
– И вам бы, господа, – читал он, – всем быти с нами в совете... да и в Астрахань и во все Понизовые городы к воеводам и ко всяким людям, и на Волгу, и по Запольским к атаманам и казакам от себя писати, чтоб им всем стать за крестьянскую веру общим советом, и шли б к нам изо всех городов к Москве.
А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, им будет всем жалование, и порох, и свинец.
А которые боярские люди, и крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сомненья и боязни, всем им воля и жалование будет, как и иным казакам, и грамоты им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут.
– Благое дело замыслил Прокопий Петрович, – принимая назад грамоту у Ибрагима, молвил старый Черток.
– На словах передашь Ляпунову? Писать не буду.
– А то как, конечно.
– Поведаешь, что обоз из Сибири встретил на Яике. Что найдем проводника и до Астрахани пойдем, а там на Дон и далее. Скажи, что Ибрагим кланялся. Передал, как вернется на Волгу, так знак подаст немедля. Запомнил?
– Чай, не малец я. А вот проводника вам искать не надобно. Тимоху мово возьмите, он вас к Царицыну-волоку и проведет. Самим не пройти. Пред выходом Яика в море Персидское более дюжины рукавов на реке, не в тот сунетесь и останетесь на веки вечные. Да и казаков вольных знает он, меньше разбоя будет.
Ночью Ванюшке, который забрался в ушкуй в ханскую опочивальню и закрылся на дубовый засов, явился старец. Погладив спящего мальчика по голове, он присел подле его на тахту.
Долго молчал Гостомысл, раздумывая о дальнейшем.
– Слушай сюда, отрок, – начал он, – ты поди заметил, что время для тебя идет по-иному?
– Да, отче. Усы никак отрастать не желают. Да и Ваулиханчик вровень со мною стал, хотя совсем малой был.
– Вот-вот. Когды выкупил вас с матушкой у татар Архип, тебе семь годков было?
– Да, отче.
– Атаман Ермак утоп, тебе тогда уж дюжина годков исполнилось?
– Точно.
– Когда же медведь на реке напал, то хватила тебя после возвращения домой лихоманка Огнея , одна из дюжины дочерей Чернобога, который в стужу выходит, покуда Перун почивает до весны. Пылал ты, отрок, ясным пламенем, вот и наказал я Никите дать тебе полшарика смолы каменной, что от всех недугов помогает. За смолой сей с незапамятных времен императоры и фараоны охотились, чтоб жить вечно и безболезненно. Но хранили тайну волхвы как зеницу ока. Многих смерти лютой предали правители, но не един и уст не открыл при пытках, не поведал, как промышлять смолу каменную. Так и изничтожили волхвов да жрецов за многие века постулаты. Теперь немногие ведают, что выступает она в жару белыми бусинками еле заметными меж скал в щелях на время короткое. Коль прозевал пору заветную, то и не собрал ее, так как птицы да олени ее слизывают и склевывают.
– А я и мню, отче, пошто это наш мудрый ворон тьмень веков жительствует?! – улыбнувшись во сне, прошептал мальчик.
– Смышлен ты, Ванюшка, за то и люб мне. Где жрецы древние обитали, там сию смолу и собирать надобно. Особенно ее в избытке в Золотых горах, что в переводе на язык степняков Алытыннын Тау зовутся. Но есть еще один перевод, который на языке древних народов звучит, означает он – «не поскользнись». Так как горы снежные, каменные, и можно было сорваться запросто со склонов, всем, желая счастливой дороги через перевалы, говорили…
– Ал Тай, – прошептал, перебив старца, мальчик.
Гостомысл с любовью взглянул на взрослого мальчугана (ведь не заболей тогда Ванюша, был бы он уже тридцатилетним мужчиной).
– Утром подманишь индуса, раскрутишь шарик и покажешь полгорошины. Молвишь ему, якобы волхв Гостомысл ночью явился, велел тебе брату Гаджи кланяться и дарит смолу да желает прожить еще семь веков. Долго он тебя в степи поджидал, плут старый. Но и мы не лыком шиты. Токмо шарик не снимай и в руки Гаджи не давай, дабы не выведал он, что у тебя еще горошины имеются. Ну а тебе во вьюношах ходить полвека, тут уж ничего не поделать, Ванюша.
– Я взрослым хочу стать! – захныкал во сне отрок.
– Вот не надел ленту на чело, когды почивать ложился, не приснится тебе сон вещий. А внучка моя, Ростислава, скучает, ожидает тебя в чудограде, – побранил мальчика Гостомысл.
– Да коли я расти не буду, состарится она вскоре!
– Она никогда не состарится, Ванюша, – горько улыбнувшись, вздохнул старец.
– А Тимоха, сын Рази, что?
– Да пусть живет, не он теперь страшен. Его детищи, что народятся от него, те-то кровушки пустят. Но всему свое время. Прощай, отрок, рассвет уже наступил. Передам я поклон внучке, скажу, что явишься в грезах ты к ней вскоре.
Гостомысл исчез так же внезапно, как и появился. А Ванюшка проснулся от стука палкой по борту ушкуя.
– Бала, бул мен, Гаджи-Ата !
– Козыр, козыр, ата ! – крикнул в ответ мальчик, протирая глаза кулаками.
*-Оголтен – бесшабашный, отчаянный (от слова оголтелый)
**- комэс бисер – волшебный шарик. (бисер – шарики тюрск., много – фарси)
***-Жас Дэригер – маленький лекарь.
*- наряд – пушки с пушкарями.
**- Иван Исаевич Болотников – лидер крестьянского движения.
*-мурза - княжий титул в восточных государствах.
*- лихоманка Огнея – (др. славянское) – воспаление легких, пневмония.
* - Мальчик, это я, Дед Гаджи.
*- сейчас, сейчас дедушка.
продолжение: http://www.proza.ru/2015/04/20/1909