Заветный день
И.Б.
Сегодня – мой заветный день середины весны, тот день, когда в хорошие годы и погоды я мою окна и распеваю весеннюю песенку, встречая новый год истории с радостью и довольством, а в годы дурные – сижу без дела, с грустью-печалью, с размышлением о своей незадачливости и странной судьбе. Всякая судьба по-своему странна, моя же странна своей печальной неожиданностью для меня. Впрочем, что же тут странного? Это ведь так обычно: ждать чего-то всю жизнь, а все не складывается, все получается не так как хотелось. Вот и печаль, вот и плачевные итоги.
Никогда я не думала, что все сложится так, как сложилось.
Сегодня я не мыла окна, вопреки обыкновению и традиции хороших годов. И не потому, что год нехороший. Просто мне надоело быть человеком традиции, ритуала, порядка – теперь мне кажется, что от всего этого веет дремучим средневековьем. Я хочу перемен. Хочу перестать считать этот день заветным, а весеннюю песенку – знаковой. Хочу не зависеть от воспоминаний и снов, от того, что нашепчут привидения и духи предков, от того, что возжелает прихотливое потомство. Мне хочется однажды проснуться самой собой и сочинить себе новую жизнь. Или что-нибудь вроде новой жизни.
Подруга считает мою печаль «мировой скорбью», то есть надуманным и пафосным состояньем. У нее хватает своих печалей, но она умудряется сохранять бодрость духа и тела. А я слишком, слишком завишу от погоды. «Мало ли, что погода дурна? – говорит моя подруга. – Надень, брат, бушлат и чапай на работу!»
(Да, у меня есть подруга. Это уже неплохо, особенно в такой день, потому что никто не знает, почему этот день заветный, а она, подруга, – знает, и улыбнется, прочитав об этом.
Ты улыбнулась, подруга? Всегда приятно подумать о тебе посреди грусти, тоски и печали. I love you.)
Заветность дня и всякие такие прочие тайны надуманы, пафосны, малозначимы для мировой истории. Но они составляют – как бы это сказать поточнее? – смысл конкретности, прелесть частности, глубину частной истории жизни.
Поток времени и истории проносится надо мной, когда я лежу камушком на дне горной речки в краю семи рек и сжимаюсь в ужасе до размеров песчинки. Все большое и глобальное непоправимо, неисправимо и независимо от меня – и уже случилось. Сердце разорвано, трагедия сыграна, хор прогудел и затих. Ничего не вернуть. Ничему не быть. Но надо, надо превращаться из мертвого в живое, из бесстрастного в жаждущее, надо выползать на берег. Надо искать путь к солнцу – или к живительному источнику радости – или, не надо бояться этого слова, – к человеку. От общего – к частному, в спасительную, негероическую частность.
Да, по большому счету, наши заветные дни – это хрупкие оссуарии памяти, в которых хранятся омытые дождем и ветром косточки несбывшихся надежд, бездарных любовей, неверных шагов, роковых ошибок, мелких и больших несчастий, страшных преступлений и постыдных грехов. И не найти пути к солнцу, пока не забудешь, но если все же забудешь – может быть, просто перестанешь быть.
Бремя частной истории так же тяжело, как бремя истории общей. А для маленькой, испуганной души оно тяжелее во сто крат. Ведь от себя не спрячешься, от себя не убежишь, пока не умер. И поэтому я жду. Все равно жду чего-то. Какой-то расшифровки кода, какого-то решения ребуса. Клубок должен быть распутан, входы должны найти выходы, у судьбы должна проявиться какая-то логика, заветное должно стать не бременем, а поводом улыбнуться и простить.
Есть один человек, мой знакомый, который может служить примером. Он очень легко все забывает и живет сегодняшним днем. Он радуется солнцу и весне безо всяких там стимуляторов в виде весенних песенок и самобичеваний под рефрен "Надо жить!". Он живет. Он просто живет и живет. Живет и живет себе где-то далеко-далеко. Живет не мудрствуя лукаво, давно обнаружив секрет частной жизни, тайну тихого рая на земле. Он просто следовал и следует ритуалу. Родил сына, построил дом, посадил дерево. Жил как все люди живут, как жили предки его на земле. А если и были в его жизни несчастья, страдания и грехи – все смыто потоком истории общей, все быльем поросло, и вот уже будто и не было. Посаженное дерево вросло в землю на берегу одной из речек в краю семи рек, и уже зазеленело весенней листвой. И сам он подобен этому дереву – клен кудрявый, лист резной. Корнями уходит клен в землю и спокойно встречает старость.
(Ты улыбнулась, подруга?)
Вот как надо быть. Корни, традиции, ритуалы. Частное, крепкое, вечное. Средневековье, глушь, глубина. Дерево, колодец, смысл.
I love you.
Все-таки надо окна помыть!
11.04.15
Илл. Юрий Пименов, "Весеннее окно"