Мне было четыре года, но до сих пор помню как, летел тогда во сне над полем со стогом сена. Пролетаю над ним и вижу два рядом стоящих дома. Недалеко озеро с лодкой на берегу. Приземляюсь. Вхожу в дом, а там старушка ткёт коврик. От её морщинистого лица так и веет добром. Это чувство добра словами не передать. На этом месте я проснулся.
Когда я уже стал школьником, то к своему удивлению недалеко от нашей, купленной родителями дачи, увидел тот самый стог, те два дома и ту лодку. Как-то, гуляя, набрался храбрости и вошёл в тот дом, около которого приземлился во сне. Вижу, сидит старушка и ткёт коврик. Она стала моим первым учителем жизни. Учила, как разговаривать с хулиганами, чтобы избежать драки. Учила добру. Учила жизни и общению с людьми. Учила трудолюбию. До сих пор вспоминаю её с благодарностью.
В память о ней этот рассказ.
…………………………………………………………………………..
Ку-ку, ку-ку, сквозь сон услышала Дарья Петровна. Обычно старушка «кукушку» выключала, повесив цепочку с гирькой на гвоздик. Но сегодня надо было не прозевать теплоход. Почтальон Нинка сегодня должна привезти ей пенсию. Судно идёт из города полчаса. Топать до пристани Дарье Петровне с её больными ногами надо, как минимум, минут двадцать. Пока оденешься, пока дойдёшь, можно и опоздать. Поэтому Дарья Петровна, с вечера, включив «кукушку», ещё и перевела часы на полчаса вперёд.
С трудом встав и, охнув от боли в пояснице, Дарья Петровна затопила плиту, поставила чайник и поплелась кормить остатками пшена курочек. Голова от бессонной ночи была чугунная. Кукушка так и не дала по-настоящему заснуть. Но отдыхать было некогда. Возвратилась в дом и поставила правильное время на часах. Накинула коромысло с двумя вёдрами на плечи и поковыляла по разбитой каменистой тропинке к озеру за водой. Набрала по пол ведёрка. Больше не осилить. Всмотрелась в сторону города. Далеко видно точку теплохода. Донесла вёдра до калитки и, поставив их с внутренней стороны забора, поковыляла за пенсией к пирсу.
Почтальон Нина должна была по своим обязанностям разносить почту и пенсию по домам. Но почты никакой не было. Местные жители, пяток стариков и старух, газет не выписывали. Писем им никто не писал. Многочисленным дачникам, которых немало развелось в обеих деревнях на противоположном от города берегу, писем не приходило тем более.
Пенсию, пока теплоход стоит двадцать минут у пирса, Нина выдает прямо на нём, пристраиваясь на скамейке. Если идет дождь, то выдаёт в магазине, который расположен на берегу в двадцати метрах от пристани. Там для неё специально поставили столик.
Пытались заставить её ходить по домам, но она наотрез отказалась терять полдня. Хотели уволить, но найти за мизерную зарплату нового почтальона не удалось.
Узнав, что между утренним и полуденным теплоходами надо пройти четыре с гаком километра по бездорожью вдоль озера от «Зимника» до «Бараньего берега», при этом, разнося пенсию, которую могли запросто отобрать или местные, или отдыхающие городские хулиганы, работать за те гроши, которые предлагали в качестве зарплаты, никто не соглашался. Безработицы в начале шестидесятых годов не было.
На пристани уже стоял Иван Безрукий, который принимал швартов. Одна рука у него была, но кличка Безрукий к нему прилипла.
– Привет, Петровна, встречаешь кого? Или Нинка сегодня пенсию привозит? У меня все дни одинаковые. Даже какое число толком не помню.
– Какая там пенсия? Сам же знаешь, не дали мне её. Только социалку. Даже курам на пшено не хватает. Вот червей в навозе для них развела. Этим и спасаюсь. На пять рублей больше ничего не купишь. Всю жизнь учителем проработала, и вот такая от государства благодарность.
– Слышал я про это. Не государство виновато. Самой к документам надо было бережно относиться. Была бы цела трудовая книжка, жила бы как человек. Теперь нищенствуешь.
– Не обижай меня, Ваня! Никогда я не нищенствовала. Ни у кого куска хлеба не просила. Своим трудом живу. Сам же об этом знаешь.
– Знаю, Даша. Все мы такие. Я вот тоже в войну руку потерял, а работаю. Сено сам своей корове кошу, и дрова сам себе заготавливаю.
Подошел теплоход. Включил на полные обороты реверс, чтобы не воткнуться в берег. Матрос кинул швартов, который, ловко поймав, Иван накинул на тумбу, которая на причале заменяла кнехт. Побежал к корме и так же накинул второй. Швартовы натянулись, прижав судно к борту. Первыми вышли два милиционера. Один из них высокий и совсем молодой сержант, второй старшина и по виду немного старше. Затем дачники. Вышла и почтальон Нина. Села на скамейку и достала папку на молнии. Открыла ведомость.
– Дядя Ваня, распишитесь, обратилась она к Ивану.
Достала деньги, отсчитала сумму.
– Пересчитайте.
– Чего считать. Смотрел, как ты считала. Да и не ошибалась ни разу.
Нина повернулась к Дарье Петровне.
– Присаживайтесь, Дарья Петровна. Распишитесь вот здесь, и ткнула пальцем.
– Гражданка! Вы чем здесь занимаетесь? – раздался окрик милиционера.
– Пенсию выдаю. Не мешайте. Мне до отхода теплохода надо успеть выдать.
– Разговорчики! Здесь я спрашиваю! Не успеешь, поедешь на дневном. Почему при выдаче денег документы у граждан не проверяешь?
– Я за эти деньги отвечаю, а не Вы. Не мешайте. Я их всех знаю.
– Порядок есть порядок. Сейчас составлю протокол, выгонят с работы.
– Составляй! Сам потом будешь пенсию разносить. Хрен кто на такую зарплату будет сюда мотаться. А меня давно на другое место зовут – соврала Нина.
Сунула в руки Дарье Петровне деньги и забежала по трапу на теплоход.
– Стоять! Я тебя не отпускал.
– Меня на Бараньем пенсионеры на пристани ждут. Если остановишь, завтра сам начальству будешь докладывать, за что людей без пенсии оставил, – крикнула Нинка с теплохода.
– Кончай базарить, – одёрнул товарища милиционер постарше. Что ты к ней прицепился. Мы сюда по другому делу приехали.
– Борзая она слишком. Таких надо учить власть уважать.
– А ты уверен, что начальство тебя одобрит? Смотри, за самодурство могут выговор объявить. Дождёшься, что очередное звание задержат.
Пока шло препирательство, Иван скинул с тумбы причала швартовы и теплоход, включив задний ход, начал отходить от берега.
– Эй, ты! Кто разрешил отпускать теплоход? Я тебе ещё разрешения не давал, – закричал на Ивана высокий милиционер.
– А ты не шуми. Я у тебя разрешения не спрашивал. Смотри, откажусь теплоходы принимать, тебя с работы выпрут, и сам тут будешь чалки накидывать. Я инвалид войны. Завтра к секретарю партии пойду на приём, и расскажу, как ты на пенсионеров и инвалидов войны гавкаешь. Мигом с работы слетишь. А народ подтвердит. Смотри, сколько дачников на нас смотрит.
Действительно. Некоторые дачники остановились и с интересом наблюдали эту неприглядную картину.
– Ладно, остынь! – обратился к Ивану старшина. – Просто у товарища сегодня неприятности. С утра с женой поцапался. Вот на других злость и срывает. Объясни лучше, как нам найти Дарью Петровну.
– Она только что ушла. Это ей вы хотели сорвать выдачу пенсии. Когда подошли, она как раз её получала. Документов для её получения никто у нас с собой не таскает. Мы все друг друга знаем. Нина здесь выросла, потом в город переехала.
– А где Петровна сейчас?
– Где же ей быть? Домой, наверное, пошла. У неё хозяйство. Коза, куры, станок ткацкий, на котором она коврики из лоскутков делает. Животину надолго не оставишь. Да и замка у неё нету, дом без присмотра.
– А как дом найти?
– Очень просто. Вот за тем мысом идёте по берегу до недоделанной лодки. Её Колганов шьёт. Дальше тропинка раздваивается. Одна идёт по берегу, вторая под углом в лес. Идёте по ней. Переходите по мостику ручей, за ним поляна и на ней метров через тридцать будет дом. Вот там она и живёт. А зачем она вам?
– Поступил сигнал. Надо проверить и разобраться. Спасибо за информацию.
Козырнув, старший милиционер повернулся и пошёл по пирсу к берегу. Младший последовал за ним.
Дом нашли легко. Постучали в дверь. Никакого ответа. Толкнули, и она открылась. Но на кухне никого не было. Безуспешно покричали.
– Наверное, зашла в магазин. Как же мы сразу не догадались туда заглянуть, – сказал старшина, – придётся подождать.
Через несколько минут открылась дверь, и в дом вошла хозяйка. Увидела милиционеров.
– Здравствуйте! Вы ко мне?
– Совершенно верно, Дарья Петровна. Мы к Вам.
– Хорошо. Чайник на плите горячий. Сейчас налью. Немножко сахару с пенсии купила. Но к чаю есть только лепёшки. В доме хоть шаром покати. Если обедать будете, то сейчас немного картошки выкопаю. Поджарю на сале. Колгановы недавно свинью закололи, сало на коврик обменяли.
– Нет, спасибо – сказал старшина. Мы по делу. Поступил сигнал о нетрудовых доходах. Мы должны проверить. Покажете ваше хозяйство. Составим протокол и уедем. Надо успеть до двухчасового теплохода. До вечера рассиживаться нет времени.
– Какие нетрудовые доходы? Живу только своим трудом. Пенсии государство не дало. Работала учительницей в Ялгубе. Потом открыли школу здесь, потому что из Зимника детям добираться до Ялгубы, слишком далеко. Колхоз здесь переделал дом в школу. Я перешла сюда работать. При школе и жила. И сейчас в ней живу, хотя учеников давно нет.
– Что-то ты завираешься, гражданка, – подал голос сержант. То сахару на пенсию купила, то, говоришь, государство пенсии не дало. Нам врать нельзя. Ну-ка, колись. На какую пенсию сахар купила, если её не дают? Чего молчишь? Не знаешь, как выкрутиться? С нами туфта не пройдёт. Каждое слово проверим. Я всё записываю, что ты тут плетёшь. Потом за каждое враньё ответишь по советским законам. У нас к спекулянтам нет никакой пощады.
Охнув, Дарья Петровна опустилась на топчан у порога.
– Как Вы с пожилым человеком, учительницей, разговариваете. Я Вам в бабушки гожусь. Кто Вас учил добру и знаниям?
– А ты на жалость не дави. Отвечай по существу.
– А по существу я Вам и пытаюсь рассказать, а Вы только покрикиваете. Пенсию мне должно было дать государство. Но во время войны в школу в Ялгубе попала бомба. Все документы сгорели. Там хранилась и моя трудовая книжка. Школа в Зимнике ведь тоже была Ялгубская, хоть и находилась здесь. И администрация тоже в Ялгубе. Я вам уже объясняла. Туда школьникам далеко ходить. Напрямик по лесу километров семь, и там ещё по льду залива перебираться. Вот здесь и выделили дом. А бывшие жильцы этого дома в Ялгубу переехали. Жить мне не на что. Обратилась к Ялгубской власти. Там объяснили, что всё понимают, но по закону без подтверждающих документов пенсию оформить не могут. Если бы не война, я бы нормальную пенсию получала. Мне в порядке исключения решили выдать пенсию колхозную. Она примерно восемь рублей. Но, так как у меня нет колхозного стажа, то назначить смогли только минимальную – пять рублей. В городе в столовой обед стоит больше рубля. Значит мне, если бы я только обедала, без завтраков и ужина, этой пенсии хватило бы на пять дней. А на остальные двадцать пять, пришлось бы объявлять вынужденную голодовку.
– А на что же Вы живёте? – спросил старшина.
– Живу, как могу. Свой огородик у дома, свои овощи. Куры, коза. Ковры из тряпочных лоскутков изготавливаю. Дачники иногда покупают. В прошлом году на сеновале жила, а дом молодой семье с дочкой на лето для отдыха сдала. Сейчас курам пшена купила. В навозе им червячков нахожу. Коза на поле травкой питается. Иногда хлебушком подкармливаю. Он пятнадцать копеек стоит. Дорого, конечно, но когда у меня коврик покупают, то жить полегче становится. Раньше коврики ручные круглые делала. Лоскутки в верёвку скручиваю и по кругу эти веревки сшиваю. Но руки больные, старые. Делать тяжело. И покупали их плохо. Сейчас станок есть. Коврики получаются прямые, ровные, как на заводе. Выглядят красиво, ведь я лоскутки по цвету подбираю, и платят побольше. Тряпки на лоскутки сами дачники приносят. Вот на полу ковёр. Смотри, какой красивый. Если бы не ковры, я с голоду давно померла бы. От яиц куриных почти никакого дохода. Я сама их не ем. Не хватает их мне. Всё дачникам достаётся. Куры чего-то плохо несутся.
– Ты на жалость не дави. Дерьмо твои коврики. Жалоба от дачника поступила, что дерёшь ты за них втридорога. Почти половина фабричной стоимости. Твои нетрудовые доходы являются спекуляцией. И наказываются соответственно. Откуда станок взялся? Видели мы его в соседней комнате, пока тебя ждали. Наверняка, дорогой.
– На какие такие деньги? – встрял, не выдержав миролюбивого тона напарника, сержант.
– Подарок это. На юбилей 85 летний, от соседа по даче. Вот дальше она стоит, за следующей. У меня дом номер 12, у него 14. Интересно, кто Вам пожаловался?
– Тайна следствия. Разглашению не подлежит. Ты потом им ещё дом спалишь. Знаю я вас, спекулянтов. Из-за копейки мать родную удавите. Мы ещё и соседа к ответу привлечём за снабжение преступника средствами совершения противоправных действий. Сейчас и к нему пойдём разбираться.
– Не получится у вас с ним разобраться. Он член обкома партии. Известный писатель. Секретарь союза писателей СССР. Председатель союза писателей Карелии. Кроме того, ещё и председатель Карельского отделения общества дружбы СССР – Финляндия. Поэтому у него дипломатический паспорт. Кроме того, он за меня хлопотал у министра внутренних дел. У меня есть письменное разрешение.
– Что же Вы молчали – спросил старшина. Показывайте.
Дарья Петровна ушла в комнату и тут же возвратилась с бумагой.
– Посмотрим, – сказал старшина. – Так, вот тут написано, что Вы имеете право заниматься индивидуальной трудовой деятельностью. Смотрим дальше. Подпись: Министр внутренних дел… Срок действия пять лет.
К сожалению, Дарья Петровна, эта бумажка не имеет никакой силы. Генерал сейчас на пенсии. Любимое его занятие посидеть на озере с удочкой. Вам он уже не поможет. Срок действия истёк уже весной. Вот если бы была подпись действующего министра внутренних дел, и не истёк срок действия, мы бы взяли под козырёк и извинились. У вас явное нарушение социалистических законов. Занимаетесь нетрудовыми доходами, а так же спекуляцией незаконно изготовленной Вами продукции.
Сейчас составим протокол, и Вы распишетесь в том, что с ним ознакомились. В вашем станке по изготовлению ковриков мы стянем рамки проволокой и их соединение опломбируем. Предупреждаем о том, что нарушение пломбы сильно усугубит Вашу вину. Это будет квалифицироваться, как злостное неповиновение власти. Скорее всего, по приговору суда, станок у Вас конфискуют.
– А как же поступят со мной?
– Это решит суд. Возможно, учитывая Ваш преклонный возраст и невозможность материально содержать саму себя, Вас отвезут в дом престарелых, где на всём готовеньком тихо доживёте свои дни. Сейчас мы пройдём в комнату и опломбируем станок.
Как только они скрылись за дверью комнаты, Дарья Петровна пошла кормить козу, которая с утра её с нетерпением ждала. Накрошила купленного хлебушка в миску с водой. Пошла обратно в дом. В дверях столкнулась с милиционерами. Те попрощались.
– До свидания. Вернее, до встречи в суде. Там мы будем выступать, как свидетели. Советуем найти покупателей на Вашу живность.
Не ответив, Дарья Петровна вошла в дом. В душе клокотала обида. Прошла в комнату и прилегла на кровать. В глазах стало темнеть…
Очнулась от того, что кто-то трясёт её за плечо. Открыла глаза. Оказалось, пришла Валя, дочь Ивана Безрукого. Лицо её было растерянно - испуганным.
– Что с Вами? Плохо? Мне папа сказал, что к Вам милиция пошла. Чего они хотели? Отвечайте. Не молчите.
С трудом возвращаясь в действительность, прошептала:
– Плохо мне, Валя. В глазах темно, сердце давит, дышать трудно. Говорят, на нетрудовые доходы живу. Суд будет. Что-то сердце давит. Немного полежу и пойду работать. Дел невпроворот. Коза на поляну не отведена. Может, ты отведёшь? Просто привяжи её к колу. Ты знаешь, он там крепко забит. Пусть пасётся. Вечером отвяжу.
Сейчас лежала, детские голоса слышала. Это тех, кто в этой комнате учился. Хорошие ребятки были. Выросли уже все. По разным краям нашей страны разбежались. Может, кто меня и вспомнит. Знаю, что их здесь нет, а как глаза закрою, то слышу.
– Врача Вам, тётя Даша, нужно. Надо из города «скорую» вызывать. Жаль, отсюда связи нету. Но я на четырёхчасовом в город поеду. Обязательно вызову. Вы лежите, не вставайте. Адрес своих детей дайте. Сюда позову. Пусть матери помогают. Никогда здесь не появляются. Пусть хоть сейчас свою душу спасают. Не простят себя они потом.
– Нет у меня больше детей. И сыночек, и доченька в школе Ялгубской сгорели. Там много детей погибло. Тошно мне. Муж тоже на фронте погиб. Нет у меня родных. Одна я на этом свете. Оставь меня. Полежу немного.
С помощью сердобольных соседей, помогающих по хозяйству, Дарье Петровне удалось полежать ещё несколько дней. Недалеко от неё была дача Вишневских. Почти все в этой семье были врачами. Лечение дало свои результаты, и Дарья Петровна стала на ноги.
Сосед писатель обратился к секретарю Обкома партии за помощью, и Дарье Петровне был выдан документ за подписью нового Министра внутренних дел, разрешающий, в порядке исключения, заниматься частной трудовой деятельностью.
Взяв из рук писателя разрешение, Дарья Петровна тут же его прочитала. Казалось бы, она должна была обрадоваться, но неожиданно на неё накатило.
– Значит в порядке исключения? Я что преступление совершила, чтобы мне потом за него поблажки делали? Я своих учеников всегда учила, что все мы равны перед законом. За что мне исключение? За то, что я рядом с большим человеком живу? А колхозники, которые на трудодни своим горбом выращивали урожаи, и кормили весь народ, теперь в порядке исключения имеют право зарабатывать своими руками? Или должны с голоду пухнуть на подачки, которые называются пенсией?
Не дожидаясь ответа, сухо сказала: – спасибо, пойду, прилягу – и закрыла перед носом писателя дверь.
«Ой, как я грубо поступила», прислонившись к косяку, подумала она. «Обидела хорошего человека. Он ведь ни в чём не виноват. Всегда сдержанной старалась быть…»
Опять у неё стало темнеть в глазах.
«Наверное, солнце тучей закрыло, может дождь пойдёт» – подумала старушка. Прикрыла глаза. В комнате зазвучали детские голоса».
«Атас», услышала она голос Серёжи, самого сметливого и в то же время самого бойкого ученика в классе, «училка идёт».
Шум моментально стих. Резануло в груди. У Дарьи Петровны появилось чувство, что она куда-то летит.
«Куда же я падаю?» - было последней мыслью Дарьи Петровны.