Все в памяти... Гл. 49. Будни
...Давно не садилась к компьютеру. Вернее, не печатала. «Накопала» в интернете тьму-тьмущую стихов… Начиталась до слез…
Успела побывать в Праге. Прага! Сказка. Яркая, красочная. Праздник, постоянный, повседневный. Европа отдыхает, блаженствует. Навоевалась… Дай Бог и нам дожить до такого!…
Сегодня проводила в школу, в первый класс, самого младшего внука, Эльдара, - сына Сергея.
Эпохальное событие в нашем семействе… Он родился уже здесь, в Израиле.
Глеб, самый старший, в Италии. Учится в университете. Очень скучаю по нему.
Антон (старший сын Сережи) в армии, на границе с Сирией. На танке. Не жалуется и не хнычет. Становится мужчиной.
…Барнаул. Весна девяносто четвертого. Завтра восьмое марта. Мой самый грустный праздник. Сегодня все было, как всегда: поздравления на работе… Звонил Андрей. Заберу к себе на завтра Глебку. Втроем отметим этот праздник: я, он и Зошка. Ах, да, еще - Муська.
Одеваю на Зошку поводок и выхожу во двор. Пасмурно, тихо. Низкие тучи плывут над поселком, серые, тяжелые. Будет снег. Его и так уже навалило
по «самое никуда», сугробы выше человеческого роста. Не верится, что все это сможет растаять. Я отстегиваю поводок и Зошка несется по двору, проваливается, ныряет, катается в снегу. «К бурану» – отмечаю про себя.
Из подъезда напротив, из девятиэтажки, выходит женщина в сером пальто, таком же сером платке, повязанном низко на глаза, руки прячет в рукава, как в муфту, на животе. Впереди неё бежит пудель, точно, как Зошка, только серый и очень какой-то… интеллигентный: красиво пострижен, аккуратно расчесан, животик подобран, на лапках кокетливые «штанишки»… Не то, что мой пес: лохматый, обросший, закудланный, растолстевший, как бочонок. Стричь его невозможно, - рычит, кусается, а при виде расчески мигом прячется под книжный шкаф и оттуда только злобно скалит зубы. Когда был жив Виктор, он сам расчесывал его или стоял рядом, когда я стригла этого наглеца, - и последний повиновался одному его взгляду, - боялся, а значит, уважал!
Зошка тут же бросился знакомиться с новой подружкой, (я поняла, что это «девочка», так как женщина ее тут же позвала: «Фета! Ко мне!»). А мой страшилище уже не только обнюхивал ее, но стал уже нагло домогаться, на что Фета благосклонно помахивала хвостиком-кисточкой.
Деваться было некуда, - мы поздоровались, заговорили, конечно, о собаках. Мне было неловко за моего неухоженного, но слишком прыткого «мушкетера». Я пустилась в обьяснения, почему у него такой нереспектабельный вид. Гордо сообщила о его богатой родословной.
- А хотите, я его постригу? - вдруг спрашивает она.
- Так он кусается!
- Меня не укусит! Фетка тоже огрызается, я не боюсь.
Сказала как-то очень убедительно, и я поверила: не укусит. Познакомились. Зовут Лариса.
И я вспомнила: я часто встречала ее в самых тяжелых цехах завода, - в механических, на гальванике. Неулыбчивое, даже хмурое лицо. Голубые глаза смотрят настороженно. На макушке торчит смешная «дулька» из волос (а они у нее роскошные, цвета спелой пшеницы, я как-то видела ее летом с распущенными, до пояса). Плечи и грудь крест-накрест перевязаны вот этим серым платком.
Сейчас взгляд был приветливым, она даже слегка улыбалась. Договорились о встрече на завтра, у меня. Я уже решила: испеку яблочный пирог (мой коронный – «а ля Светлана Михайловна» – прозвали его у нас в отделе).
А следующим днем, в праздник, пришла ко мне еще и Света Неволина, и мы уже вчетвером (я, Света, Лариса и Глеб) не только справились с Зошкой, но и хорошо отметили восьмое марта моим пирогом, крепким чаем и даже глотнули понемногу вина, моего, домашнего (внуку - сок!). И впервые этот весенний праздник был приятным и веселым.
Так началась наша дружба с Ларисой, которая длится вот уже почти шестнадцать лет…
И как-то так получилось, что все «командование» в вопросах ремонта моей квартиры она сразу же взвалила на себя. Руки у нее золотые. Я была поражена, когда увидела, как она сама, собственными руками, застеклила и обшила деревом лоджию в своей квартире. Сделала там полки и стеллажи! Как заправский плотник! И неудивительно, что вскоре в моей квартире были наклеены красивые обои (в осенних тонах), починен в спальне паркет, висела новая люстра, а пол был застелен новым поласом. Все это делалось и при моем активном участии, но под руководством Ларисы.
Мой день рождения,- пятьдесят пять лет,- (ужас, как много!) в августе, мы отмечали большой компанией моих подруг в чистой, красивой квартире.
И при всем при этом Лариса оказалась очень женственной и красивой. Не буду скромничать, к этому приложила руку я. Во- первых, заставила ее изменить прическу. Теперь у нее на голове была не «дулька» и не распущенный сноп волос, а модная стрижка, которая ей очень шла. И одежда была уже не в старушечьих фасонах и тонах, а соответственно времени (и моде!) и возрасту, а ей тогда было всего лишь сорок три.
Все свободное от работы и домашних дел время мы тем летом проводили втроем в моем саду: я, Глебка и Лариса, ну, и, конечно же, Зошка с Феткой. Лариса уже давно жила одна, муж, обьектовщик, уехал на Камчатку, да так и застрял там, обзаведясь новой семьей. А она работала на заводе технологом, растила дочь, и после развода с мужем замкнулась и отстранилась от бывших подруг, - почувствовала себя лишней в их кругу, кругу замужних и, как ей казалось, благополучных.
У нее был сад. Но у меня было уютнее: красивый домик с мезонином, дворик со столом, скамеечками, парапетом, много цветов, кусты сирени и черной рябины, огромная, раскидистая груша, яблони, сливы, вишни… И все это отлично плодоносило, сорта были из лучших. Мы почти все лето и всю зиму, до нового урожая, были с яблоками. Все саженцы Виктор привез из Горного Алтая, из садоводческого совхоза, выведенные специально для Сибири, морозостойкие и урожайные.
Я любила свой сад. А Глеб любил возиться на втором этаже, в мезонине, откуда был виден весь сад и пруд за ним. Этот злощастный мезонин…
Несколько раз нам приходила бумага из какой-то комиссии с требованием немедленно убрать «второй этаж» (хотя это был попросту высокий чердак, прямо под крышей!), так как это противоречило всем нормам дозволенного строительства на участках. Грозились даже разрушить домик! Вот так, нечего выпяливаться, будь, как все! Но, видно, долго собирались,- власть сменилась…
Этим же летом сосед (с моего согласия) построил на меже баньку на условиях совместного, говоря протокольным языком, пользования. И Ларису, заядлую парильщицу, из моего сада уже нельзя было выманить и калачом! А с каким удовольствием и азартом они вдвоем с Глебом мастерили калитку на входе в сад! Это надо было видеть.
Этой же весной мы вдвоем с Андреем решили садить картошку на участке земли, который Виктор прошлой осенью «приватизировал» в садоводстве на его имя. Поехали на нашей машине. Андрей только получил права и я с тайной гордостью наблюдала, как уверенно он держит руль. Правда, машина тарахтела и дребезжала, а вместо ключа заводилась «вручную» – соединением проводков, - но мы довольно лихо мчались по Змеиногорскому тракту, не уступая никому дорогу. Успешно справились с посадкой и так же, «с ветерком», не пропуская никого вперед, возвратились в гараж. И уже когда сын закрывал ворота гаража на ключ, я осторожно спросила:
- Когда ты научился так водить машину?
- Мама! Я второй раз за рулем!
Лучше бы я не спрашивала! Ноги стали ватными… Перед глазами возник тракт, несущиеся по нему на большой скорости машины, и в их числе мы…
Позже мы ездили с Андреем (и с Мариной, и с Глебом!) на прополку и на кладбище, к могиле деда, и все трое сидели в напряжении, пока наш «шумахер» распугивал весь встречный транспорт.
А, затем, летом я продала за смешную цену машину. Осенью, после того, как
всем «колхозом», с участием Галины, сватьи, и Васи, ее мужа, убрали урожаи, та же участь постигла и новую дачу, и новый земельный участок. Деньги отдала Андрею с Мариной, им в тот момент было очень тяжело материально. Сергей был со мной согласен.
Уже в конце осени навели кое-какой порядок в гараже ,- до этого времени я не заходила во второй бокс, и, увидав, что там было, долго не могла придти в себя. Рима, врач-гинеколог, моя близкая приятельница и жена хирурга, бывшего друга Виктора, успокаивала меня:
- Свет! Не накручивай! Он вначале уснул от угарного газа, а потом уже ничего не чувствовал…
А у меня до сих пор перед глазами этот черный, истлевший бокс…