Мне вовсе не хотелось дожидаться повторного явления Дионисия Петровича и я решил посвятить этот день прогулке по городу, рисованию с натуры, уединенному размышлению о последних событиях и внимательному изучению греческой тетради.
Погода была прекрасная.
У Технологического института я успел заскочить в отъезжавший дилижанс и доехал по Загородному проспекту до Невского, где и сошел, неподалеку от Аничкова моста, который уже видел мельком пару раз, но хотел рассмотреть получше и зарисовать в свой альбом, равно как и великолепный дворец Белосельских-Белозерских, намного превосходящий красотою находящуюся неподалеку резеденцию Великого Князя Николая Николаевича и его матушки, вдовствующей императрицы Александры Федоровны.
С набережной Фонтанки мне посчастливилось увидать дворцовый выезд - роскошное старомодное ландо с закрытым верхом, запряженное шестеркой белых лошадей, на которых сидели форейторы.
Думаю, что Аничков мост один из самых красивых мостов Петербурга.
Он украшен четырьмя бронзовыми статуями «Укрощение Коня» выполненными скульптором Петром Ивановичем Клодтом.
Я слыхал, что Клодт был в свое время настолько беден, что жил и работал в холодном подвале перебиваясь с хлеба на воду. Талант, смоотверженность и трудолюбие принесли ему мировую славу: теперь его работы украшают не только Петербург, но и королевские дворцы Берлина и Неаполя.
Если бы Ильин хоть немного интересовался искусством, то обязательно сказал бы, что это замечательный пример для подражания, потому что ему нравятся люди, преобразующие свою жизнь стремлением к большой и благородной цели.
Я сделал по три наброска каждой скульптурной композиции, стараясь найти наиболее интересный ракурс и неизменно восхищаясь тем, как мастерски Клодт сумел воплотить в холодном, тяжелом и казалось бы бездушном материале столько дикой своевольной красоты и стремительного движения.
Конечно, в его замысле таилось иносказание.
Человек побеждает стихию.
Разум - буйство плоти.
Дворец Белосельских-Белозерских украшали бородатые Атланты, портики из полуколонн, маскароны и замысловатые цветочные картуши.
Работая над рисунками, я невольно думал о том, сколько неразгаданных метафор таилось в моих снах. Комнаты, убранные со старинной роскошью, узоры из цветов и ягод, листья аканта, превращающиеся в грифонов, самовлюбленный Нарцисс, человек с размытым лицом…
В случайно услышанной мною латинской фразе “infusi foliorum hyoscyamus” мне было знакомо только второе слово foliorum - листва.
Листья хайосиамуса?
Настойка листьев?
Почему знакомый мне с детства дом Павла Георгиевича Лихопекина так странно преображался в моих снах? Значит ли это, что разгадка трагических событий последнего времени уходит корнями во времена Екатерины Второй или даже Елизаветы Петровны, эпоху блистательного барокко?
Я знал, что не смогу поделиться этими мыслями ни с Ильиным, ни с Константином Афанасьевичем - и тот, и другой были слишком рациональны для этого.
А может, напротив, это я излишне впечатлителен и придаю значение ничего не значащим вещам?
Закончив работу, я зашел в книжный магазин Звонарева.
Аккуратный приказчик с умным и приветливым лицом, похожий скорее на мелкого чиновника, чем на торговца, сразу же поинтересовался, что мне угодно.
Я спросил, нет ли у них книг по ботанике или каких-нибудь справочников с рисунками дикорастущих растений. Приказчик отвечал, что они не держат специальной литературы, а только художественную, и посоветовал пойти в Публичную библиотеку, расположенную на углу Невского и Садовой.
- Рекомендую вам обратиться в читальный зал, - сказал он, - там есть несколько дежурных библиотекарей и вам обязательно помогут. К тому же, там можно делать записи. Чернила выдаются бесплатно.
Я был признателен за такой дельный совет. Читальный зал - это было как раз то, что мне нужно, здесь я смогу найти сведения о хайосиамусе и заняться странной тетрадью моего двойника Гаевского.
Учтивости ради я немного поинтересовался книгами, из которых было много переводных.
Приказчик любезно предложил мне свежий нумер «Современника», издаваемого господином Некрасовым, но я вынужден был отказаться, потому что и так в последнее время потратил много денег.
Конечно, мне никогда не приходилось видеть ничего похожего на Императорскую публичную библиотеку.
Примечательно, что туда допускаются люди всех сословий и даже дамы.
В читальном зале я увидел одну прехорошенькую барышню, форменную эмансипе, у нее даже волосы были острижены. Впрочем, это ей было очень к лицу, как и щегольское пенсне, которое то и дело падало с ее короткого задорного носика.
Надо сказать, что она сидела совершенно одна за большим столом на десять человек.
Думаю, что все остальные читатели, из которых большинство составляли студенты, не решались садиться с нею рядом из опасения быть неправильно понятыми.
У меня точно не хватило бы на это духу, хотя, признаюсь честно, мне было очень любопытно узнать, что именно читают такие прогрессивные барышни.
Дежурный библиотекарь принес мне книги, среди которых было несколько сочинений Ивана Мартынова, «Новый ботанический словарь» Амбодика-Максимовича, изданный в 1804 году, а также сочинения лейб-медиков Осипа Либошица и Карла Триниуса « Флора Санкт-Петербургская и Московская, или Описание растений, находящихся в окрестностях обеих столиц Российской Империи для Любителей Ботаники и Садов, для Докторов, Аптекарей, Содержателей фабрик, Красильщиков, Экономов и проч.» - произведение, судя по вычурности названия, относящееся не иначе, как ко временам Государя Петра Алексеевича.
Едва я раскрыл первый справочник, как кто-то легонько прикоснулся к моему плечу и негромко произнес:
- А я и не знал, что вы интересуетесь ботаникой, Евгений Федорович!
Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стоял улыбающийся Викентий Иванович. Одет он был, как всегда, безукоризненно: в темно-синий сюртук с бархатным воротником, пошитый явно на заказ и у дорогого портного. Галстук Викентия Ивановича был повязан немного небрежно и, вместе с тем, каким-то неведомым мне искусным манером. Это придавало всему образу оттенок мечтательности и байроновского романтизма.
- Викентий Иванович! Как я рад! - воскликнул я. - Садитесь же скорее!
- Тише, господа! - предупредил дежурный библиотекарь. - Будьте любезны соблюдать правила, предписанные читателям Императорской публичной библиотеки! - с этими словами он сделал легкий указующий жест в сторону огромного парадного портрета Государя Александра Николаевича, изображенного в полный рост при всех орденах и регалиях.
Я сразу устыдился.
Виккентий Иванович сел рядом и взял одну из моих книг.
- Признаюсь, вы удивили меня, Евгений Федорович, - сказал он приглушенным голосом. - Я ожидал увидать вас за сочинениями Витрувия или «Римскими древностями» Палладио… Откуда такой внезапный интерес к цветам и травам?
Конечно, я не мог признаться, что ищу в справочнике приснившееся мне название, это было бы более, чем странно. Поэтому я спросил Викентия Ивановича, знаком ли он с ботаникой и слыхал ли о растении, которое называется по латыни hyoscyamus.
Он взглянул на меня с некоторым недоумением, затем улыбнулся и ответил:
- Конечно же, Евгений Федорович. В свое время я изучал влияние различных растений на душевное состояние человека. Даже прослушал курс лекций на медицинском факультете в Базеле. Нyoscyamus - это ядовитое двулетнее травянистое растение из семейства пасленовых, описанное Плинием под названием Herba Appolinaris. Жрицы Аполлона пользовались этой травой, чтобы вызывать пророческие видения. Авиценна писал, что при умелом применении, и сок, и листья, и корни этого растения в сочетании с оливковым маслом, уксусом и медом могут служить лекарством от опухолей, рожистых воспалений и даже зубной боли, но по своей сути это смертельный яд и любое неосторожное обращение с ним приводит к неизбежной и мучительной смерти.
Я не мог не выразить своего восхищения обширностью его знаний.
- Читали ли вы «Гамлета»? - неожиданно спросил он.
- Да, конечно, - ответил я, удивленный этим неожиданным поворотом в нашей беседе.
- Тогда вы должны помнить, чем был отравлен отец несчастного принца, - сказал Викентий Иванович.
- Соком белены, - отвечал я.
- Совершенно верно, - подтвердил он. - Это и есть искомый hyoscyamus.
( продолжение следует)