Одинокий селезень, притча

Одинокий селезень
притча



Весна неодолимой силой увлекала стаи пернатых на север, в родные края. По небу с утра и до позднего вечера  тянулись птичьи караваны, разнообразные по форме и численности, иногда сопровождаемые восторженными криками. Были среди небесных путешественников и сообщества диких уток, как правило, ведомые старыми и опытными селезнями.
В одном  из таких вытянутых почти в прямую линию утиных порядков, равно-мерно хлопая крыльями, уверенно держался молодой  селезень Дик. Это был его первый перелет с южной зимовки, это была его первая взрослая весна, расцвеченная дивными красками юности. Вожаком в той стае был одинокий пожилой селезень – дядя Дика по материнской линии.
Длительные дневные перелеты порой доводили странников до полного изнеможения. Приближался вечер, и усталая стая крякв ждала сигнала вожака о ночлеге.
Мудрый селезень предпочитал выбирать места отдыха в больших людских поселениях, что вызывало непонимание у молодого поколения. Зачем, вместо того чтобы укрыться от своего злейшего врага-человека, нарочно представать перед множеством людей?
– Рэб-рэб. Люди бывают разные! Запомните это, ребятки, – назидательно крякая, наставлял молодежь старый селезень. – Плохие люди – это охотники, которые убивают наших братьев порой просто так, ради забавы. Творят они такое, когда мы пребываем на прудах и озерах в отдалении от населенных пунктов. Но когда охотники находятся в городах среди хороших людей-неохотников, то у них нет с собой ружей. Стало быть, в это время они нам совсем не опасны. Хорошие же люди иногда даже подкармливают нас как добрых странников, приносящих с собой радость весны. Так-то вот. Рэб-рэб. Намотайте это себе на клюв.
В тот апрельский вечер утиная стая никак не могла найти себе подходящее место для ночлега. Все немногочисленные озерки небольшого среднерусского города были плотно заняты прилетевшими несколько ранее водоплавающими. Помыкавшись и даже поскандалив с более удачливыми пришельцами, стая Дика была вынуждена искать себе прибежище даже не на окраине города,  а в заметном удалении от него. В конечном счете вожаку удалось найти полузаросший бочажок у протекающей по опушке леса небольшой речушки.
Совершив посадку, уставшие утки слегка погалдели, а затем, подкрепившись ряской и кишащими кругом насекомыми, погрузились в состояние покоя, спрятав голову, а вернее клюв, под крыло. Установив порядок дежурств по охране отдыхающей колонии, в дремотное состояние ушел и старый селезень. Короткая весенняя ночь прошла спокойно, без каких-либо неприятностей. Забрезживший рассвет предвещал скорую побудку.
Предутренний сон часто бывает очень крепким. Дрема охватила и дежурного селезня. И вдруг тревожные звуки зазвучали  рядом с ночной стоянкой крякв. Угроза, как всегда, пришла от людей с ружьями. Вожак мгновенно скинул с себя остатки сна и издал кряк тревоги, повелевающий срочно покинуть место ночлега.
Первыми старт взяли утки, а за ними и селезни с предельной скоростью  устремились в затуманенное небо. С небольшой задержкой и как-то нестройно прозвучали ружейные выстрелы. Несколько членов утиной стаи упали, пораженные безжалостной дробью. Стрелявшие люди подняли восторженный гвалт и бросились подбирать добычу. Полупьяные браконьеры были без собаки и, наверное, поэтому не смогли подобрать всех подстреленных ими птиц. Так в камышовых зарослях остался лежать потерявший сознание раненый Дик.
Обморочное состояние молодого селезня рисовало ему разнообразные, порой противоположные, эмоциональные ведения: то радостные, то откровенно страшные. Так продолжалось несколько часов. Уже солнце минуло свой полуденный экватор,  стал накрапывать небольшой дождик. Может, небесная влага, а может, и голоса проходящих возле бочага людей вывели Дика из забытья, и он, встречая земную реальность, призывно закрякал, чем и обнаружил свое местонахождение.
Раздвинув камыши, мужчины с некоторым удивлением стали обсуждать увиденное.
– Откуда здесь этот селезень? Да, похоже, подстрелили беднягу, – с долей участия рассуждал седенький старичок и, как бы советуясь со своим более молодым спутником, неопределенно покачал головой. – Может, еще очухается? Возьму, пожалуй, его в свой птичник.
– Да на кой нужно с ним возиться? Лучше сверни ему башку – и в суп, – смеясь, возразил ему тот.
– Это всегда успеется. А так все же интерес.
С этими словами старичок постарался поаккуратнее положить раненного селезня в большую полупустую сумку, висевшую у него за плечами.
Очутившись в сумке, Дик снова потерял сознание.

Небольшой птичий дворик личной крестьянской фермы встретил нового поселенца неоднозначно, но с явным интересом. Этот возникший в первое время интерес у кудахтающих кур и гагающих гусей вскоре сменился полным безразличием. А вот у одомашненных дальних родственников Дика – уток – появление дикого селезня стало самым обсуждаемым вопросом. Вокруг лежащего на соломе раненного пришельца постоянно находились представительницы утиной общественности.
– Какой красавец! – вздыхали молоденькие уточки и в разных наклонениях обсуждали яркий наряд Дика. – Красив, красив, нечего сказать, но уж больно мелковат. С таким и не всегда поиграешь. Ненароком и задавить можно.
Такое мнение в основном звучало от дородных пекинских уток, которые были почти в два раза крупнее дикого селезня кряквы. Более сдержано, но также негативно отзывались и другие, совсем не худенькие блондинки – утки московской породы. Были, однако, представительницы иных домашних пород, настроенные значительно доброжелательнее.
– Как вы себя чувствуете, сэр? – участливо справлялась пожилая утка Джейн, принадлежащая к породе хаки-кембелл. – Вы еще так молоды, у вас еще много сил в запасе. Я уверена в вашем скором выздоровлении.
Самую большую расположенность к Дику открыто демонстрировали молоденькие уточки породы индийских бегунов. Эти небольшие и шустрые девушки были явно неравнодушны к беспомощно лежащему кавалеру. Красочное оперение Дика доводило некоторых из них почти до обморочного состояния.
Среди этих непосед особо благожелательное отношение к дикому селезню проявляли три подружки – Кира, Сима и Аза. Они не только старались вызвать у него ответную симпатию своим постоянным дефилированием, но и вполне конкретной помощью. Прежде всего, подружки приносили в своих клювах  пищу для Дика из стоящих поблизости долбленых корыт. Инстинкт жизни срабатывал безукоризненно:  путь к сердцу селезня лежал через желудок.
Дик пока еще не начал заметно поправляться физически, но к нему уже стал воз-вращаться интерес к жизни. Он по-прежнему продолжал лежать, поскольку попытки прервать это состояние приводили  к сильным болям в простреленном крыле. Его новые подружки безуспешно пытались помочь ему подняться на ноги. И вот тогда самая игривая из них, Аза, попробовала своим тонким клювом вытащить дробинки, застрявшие в крыле Дика. Конечно, не с первой попытки, но все же ей удалось удачно провести такую операцию. Извлеченную дробь утка восторженно продемонстрировала своим подружкам, а затем проглотила эти свинцовые шарики:
– Пусть останутся во мне в память о первой любви.
Кира и Сима не желали отставать. Их попытки вытащить из крыла Дика дробинки имели меньший успех, но все же и они порой давали положительный результат. Причиняемая при этом боль доводила пациента до отчаяния. Но боль проходила, и постепенно стали проявляться явные признаки выздоровления.
Прошло еще несколько дней и Дик, хотя и с трудом, но смог доковылять до кормушки, волоча за собой подбитое крыло.
В большом сарае было достаточно уютно, но дикому селезню неодолимо хотелось побыть в воде, искупаться, скинуть с себя многодневную грязь. Умудренная жизненным опытом старушка Джейн предупреждала:
– Будьте осторожны, сэр. С такими грязными перьями вы не сможете ни летать, ни плавать.
Еще от своих родителей Дик слышал, что грязь на перьях есть страшное зло, де-лающее утку почти беспомощной. О полете, конечно, нужно было пока забыть, а вот поплавать жуть как хотелось.
Он поделился своими тревогами и желаниями с Азой и ее подругами. Те, слегка покрякав между собой, предложили ему зайти в угол двора, где раскинулась лужа весьма значительных размеров. Была эта купель мутной и мелкой, но выбирать не приходилось.
Первые водные процедуры продолжались не менее двух часов. Дик и дольше бы полоскался, но прозвучал сигнал, зовущий к обеду, и похорошевший селезень уже относительно уверенно смог составить трапезную компанию обитателям птичьего двора.
Время шло, и Дик перестал выглядеть жертвой пьяных браконьеров, хотя до воз-обновления полетов было еще далеко. Вместе с шустрыми подружками он теперь каждодневно ходил купаться на речку, запруженная часть которой походила на вполне удобный для уток пруд с достаточно чистой водой.
Появились у Дика и друзья среди молодых домашних селезней. Несмотря на дух соперничества, клокочущий в юной плоти, отношения складывались вполне пристойно, особенно с соплеменниками Азы и ее игривых подруг. Но все же лучшим товарищем Дика стал не озорной Дзынь, не дамский угодник Крас, а толстый и мечтательный Тюбик, принадлежащий к породе белых московских уток. Почему такие непохожие друг на друга самцы стали неразлучными друзьями, сказать сложно. Началась эта дружба с того, что в возникшей в утином сообществе из-за какого-то пустяка ссоре они оказались союзниками. Драки теперь в преддверии периода брачных игр вспыхивали часто.
Была у Тюбика сестра – томная красавица Тина. Нравилась эта блондинка всем селезням без исключения. Пытался ухаживать за ней и Дик, но без особого успеха. Сердце красавицы еще не выбрало себе кавалера. Даже сердцееда Краса держала она на внушительном расстоянии. Время любви в утиной колонии еще не настало. Аза принимала грубоватые ласки Дика только на предварительной стадии. Он с обидой переключался на Киру и Симу, но и здесь ждал его вежливый отказ.
Подобное происходило с притязаниями и других селезней к своим подружкам. Возбуждение самцов требовало найти выход. Вот тогда любвеобильный Красс и сделал свое предложение:
– Друзья, ведь недалеко от нас есть настоящая большая утиная ферма. Там девочки на любой вкус. Мой дядя рассказывал, что в свою молодость он не раз наведывался туда со своими приятелями.
Действительно, не более чем в двух километрах вниз по течению реки от нынешнего места обитания Дика располагалась большая кооперативная ферма, на которой проживало не только обильное утиное сообщество, но и много другой домашней птицы. Со всех сторон ферма была огорожена сетчатым металлическим забором, так что пробраться на ее территорию было сложно. Приходилось надеяться только на бреши в защитном ограждении. Похоже, что Крас уже знал о нескольких лазах в поврежденной сетке и уверенно вел своих товарищей к желанной цели.
– Тихо, тихо, – командовал удалец. – Сейчас за бугром возле липы должна быть дыра в заборе. Только не лезьте все гурьбой. Я пойду первым, а вы за мной по одному.
Искомая брешь в заборе оказалась совсем небольших размеров. Рваные края в поврежденной металлической сетке создавали серьезную опасность. Однако страстное желание пообщаться с молоденькими уточками, так эмоционально разрекламированными Красом, понуждало спешить, легкомысленно пренебрегая опасностью.
В результате получилось все очень плохо. Если Крас и следующий за ним Дзынь пролезли вполне успешно, то толстый Тюбик застрял в дыре. Его отчаянные попытки освободиться привели только к тому, что острые края сетки впились в упитанное тело. Боль парализовала волю, и Тюбик громко закрякал. На ферме поднялась тревога: залаяли собаки, и появился вооруженный сторож. Это был конец. Пришельцев охватила паника, и их безумное кряканье разбудило  ферму. От разных голосов, возбужденных и испуганных, уже сотрясалась вся округа.
Те из селезней, которые еще не успели пролезть сквозь дыру в заборе, пытаясь спастись, бросились врассыпную, а вот судьба Краса, Дзыня и Тюбика несколько дней оставалась неизвестной.
Вернувшиеся домой искатели любовных приключений были в шоке. Их рассказы о случившемся обрастали совершенно невероятным враньем. Впрочем, они и сами порой верили этим россказням. Однако реакция оседлой части утиной общественности была явно не в пользу молодых селезней. Особенно переживали Азины подружки.
– Как после этого они могут смотреть нам в глаза? – возмущенно крякала Кира.
– А ведь с виду казались такими порядочными, – вторила ей Сима. – Даже увалень Тюбик и тот пошел в разгул.
Сестра Тюбика Тина ничего не говорила, а лишь грустно вздыхала. Молчала и убитая горем потенциальной измены своего избранника Аза.
Через пару дней, однако, появились на ферме полуободранные Крас и Дзынь. Они и поведали о горькой судьбе Тюбика, оказавшегося в пасти сторожевой собаки. Сами же рассказчики были заперты в каком-то щелястом сарае, откуда им невероятным образом удалось убежать.
– Все, баста, кря-кря. Зачем искать лучшего, когда есть хорошее. – Уже на следующий день Крас вновь принялся обхаживать своих прежних подружек.
Будни утиной фермы сменялись другими схожими буднями. Стремительно приближалось желанное время брачных игр, и вскоре забылись трагические события той страшной ночи. На зависть друзьям-соперникам особо красив в своем разноцветном наряде был Дик. Его одеяние засверкало цветами различных металлов. Черная голова засветилась синими и зелеными отблесками до самого узкого белого воротничка. Зоб и грудь стали ярко-каштановыми, а брюшко и бока – светло-серого цвета. На крыле заблестело синее зеркальце, обрамленное бархатисто-черной и белой каймами.
Бурлящая кровь блокировала остатки разумности, и зачарованные молодые уточки беспрестанно заливались крякающими призывами, на что селезни отвечали им свистящими и шипящими звуками, выделывая на воде разнообразные танцевальные движения. Особо привлекательные па были в арсенале сердцееда Краса. Он то опускал в воду клюв, то быстро выбрасывал хвост и поднимался над водой почти вертикально, то распластывался по воде, взъерошивался и истомно изгибал шею.
Старая травма крыла не позволяла Дику соревноваться не только с Красом, но и с менее хореографичными  селезнями. Однако  плавные движения такого красавца не могли оставить равнодушными и Азу, и многих других уточек, включая очаровательную Тину. Вот уж у кого не было отбоя от ухажеров, так именно у нее.
Обилие предложений обычно порождает неопределенность. Тина постоянно колебалась в выборе, кому из селезней отдать предпочтение. Не зная, как поступить, она решила обратиться за советом к умудренной жизненным опытом Джейн.
–  Ситуация твоя не нова, и со мной в молодости случалось подобное, –  грустно отвечала старушка. – Чтобы не ошибиться в выборе суженного, правильнее всего будет устроить соревновательный турнир для соискателей твоего крыла и сердца. Давай подумаем вместе, как это организовать.
У запруды речки было достаточно места для соревновательных заплывов, а недалеко от противоположного берега расцвела очень красивая водяная лилия. Посоветовавшись и даже поспорив, обе утки сошлись во мнении, что лучше всего следует устроить заплыв кавалеров к этому цветку. Кто первым достигнет лилии, сорвет ее и приплывет с ней обратно, тот и получит любовь красавицы.
Это предложение мигом облетело всю утиную ферму. Восторг ожидания предстоящего зрелища походил на сплошной крякающий гвалт. Среди молодых селезней нашлось с десяток охотников на обладание первой блондинкой утиного сообщества.
Утром следующего дня состоялся  исторический заплыв. Зрителей было предостаточно. Пришли не только все утки, но и представители других соседних колоний: куры, гуси и даже два индюка. Главным рефери турнира была избрана мудрая Джейн. Она построила участников заплыва у береговой кромки, произнесла напутственную речь и приготовилась дать старт.
–  На старт, внимание, кря!
Селезни бросились вперед, толкая друг друга и издавая призывные звуки победы:
–  Фииб, кря, фииб!
Хотя проходимистый Крас и не постеснялся взять фальстарт, но его стал быстро настигать проворный Дзынь. Симпатии болельщиков разделились. Одни подбадривали Дзыня, а другие кряканьем  призывали Краса увеличить скорость.
На первых метрах дистанции Дик, не привлекая к себе внимания, держался в конце пелотона, но затем аккуратно поднырнул под него и  появился на поверхности уже метров в двух впереди лидеров гонки. Еще один нырок – и перед ним появился куст водяных лилий с благоухающим прекрасным цветком. Дик громко крякнул и не мешкая перекусил стебель лилии. Затем он подхватил цветок клювом и нырнул в об-ратном направлении.
Восторженный гул поглотил все близлежащее пространство. Многие зрители просто потеряли контроль над своими чувствами. Такого возбужденного состояния еще никогда не испытывала птичья ферма.
Еще немного соревновательного времени,  и Дик гордо выпрыгнул на берег с лилией в клюве. Тина томно изогнула шею и приготовилась покориться судьбе. Однако Дик не удостоил ее своим вниманием, а быстро проследовал в сторону небольшого поросшего травой бугорка, на котором расположилась Аза со своими подружками. Волнение зрителей при этом достигло предела. Постояв перед Азой несколько мгновений, Дик победоносно крякнул, а затем, плавно склонив голову, положил прекрасный цветок к ногам своей избранницы.
– Кря! – отозвалась Аза и лишилась чувств.
Вот так закончилось это не совсем обычное состязание молодых селезней.

Дни проходили за днями, а Дик и Аза оставались неразлучны. Пришедшее счастье кружило голову умненькой Азе, но она прекрасно понимала, что это не может длиться вечно. Да, она все прекрасно понимала и всячески старалась продлить прекрасные дни своей юности.
Неприятности начали приходить со стороны бывших приятелей Дика. Уязвленные безоговорочной победой дикого селезня на том памятном для всех турнире, они постоянно подогревались агрессивностью мстительной красавицы Тины. Она никак не могла пережить унижения и продумано побуждала своих почитателей компенсировать успехи Дика и Азы.
Силы были не равны. Дику с большим трудом удавалось отбивать атаки Краса и его подельников. Только вмешательство пожилых уток и селезней спасало его от рокового исхода. Что оставалось делать?
Выход был найден Азой и ее подружками-правозащитницами. За короткий  срок они сумели сформировать общественное мнение в защиту селезня кряквы, обвинив Тину, Краса и их прихвостней в дремучем национализме. Результат оказался весьма положительным. Даже старая Джейн не переставала возбужденно крякать:
– Конец произволу! Наконец и у нас победила демократия.
Все вроде бы стабилизировалось в утином поселении, и жизнь вошла в свой обычный ритм. Однако для Дика опять начались серьезные неприятности, да еще какие!
Наступило время линьки, и Дик, уже было начавший восстанавливать свою способность к полету, вновь полностью утратил ее. Перья стали выпадать пучками, и красавец селезень быстро превратился в общипанного недоросля. Перья, конечно, потом начали вырастать вновь, но неравномерно, и цвет их был уже каким-то сереньким, тусклым.  Вот так Дик и стал непонятной птицей весьма неприглядного вида.
Еще какое-то время Аза отчаянно пыталась сохранить былые чувства, но вскоре облезлое серенькое существо, в которое превратился дикий селезень, перестало ее интересовать совсем.
Дик страшно переживал и злился. И вот именно тогда он принял очень важное решение покинуть утиную ферму как только восстановит свою способность к полету. Ничем не обостряя ситуацию, дикий селезень незаметно существовал в колонии домашних уток и ждал. Он ждал того времени, когда вновь оденется в роскошный брачный наряд. Порой создавалось впечатление, что его просто нет. Незаметно и сверхскромно существовавший облезший селезень постоянно прятался от бесцеремонных насмешливых взглядов постоянных обитателей фермы. Даже кормился он исключительно в сумерках, не привлекая  к себе лишнего внимания.
Минул закат лета, прошли тягучие дожди начала осени, и вот одинокий селезень снова приобрел свой роскошный яркий наряд. Как изменчив мир!  Безразличные и даже презрительные взгляды коренных поселенцев фермы как по волшебству сменились крайним интересом, у одних граничащих с восторгом, а у других –  со злобной ненавистью.
Возродившееся трепетание Азы походило порой на истерику. Она молила Дика о прощении, клялась ему в вечной любви и, предельно ласково крякая, звала к себе. Воскресший красавец не сопротивлялся, но общался с Азой без прежнего восторга. Он старался сохранять спокойствие, хотя бы внешнее. Его ночные отлучки с фермы продолжались, но теперь селезень использовал их не для кормежки, а для улучшения своих летных показателей. Он каждоночно совершал перелеты в окрестностях фермы, причем с каждым разом дальность этих перелетов возрастала. Все вроде бы шло по плану. Немного беспокоило Дика лишь появляющаяся временами боль в простреленном еще весною крыле. Но боль проходила, и уверенность в своих силах все более утверждалась.
Несмотря на то, что Дик не мог простить Азе ее предательства во время своей линьки, он все же решил не улетать из приютившей его фермы, не попрощавшись со своей первой любовью. При одном уже прохладном вечернем закате селезень пригласил милых его сердцу уточек к запруде и там, у береговой кромки, сообщил им, что утром на рассвете решил покинуть ферму, присоединившись к одной из пролетающих на юг стай диких уток. Печальное кряканье Киры и Симы сопровождало рыдающее соло Азы:
–  Я не перенесу разлуки с тобой! Ты хочешь погубить меня! Какая же я несчастная дура, что так глупо увлеклась тобой. За что, за что все это?
Нельзя утверждать, что стенания Азы сильно растревожили душу Дика, но желание не превращать ритуал прощания в скандал, заставило его слукавить:
– Да поймите же, что не могу я просидеть всю зиму в темном сарае. Моя вольная кровь просто не даст мне покоя. Ведь, нести яйца мне не дано, –  селезень попытался потешить своих слушательниц. – Так что хозяин не станет кормить такого дармоеда до весны.
–  А весной ты вновь прилетишь к нам? – спросила наивная Сима.
–  Конечно, прилечу! – уже откровенно врал Дик. – Куда же я денусь.
Если Кира и Сима почти удовлетворились таким ответом, то горькие предчувствия Азы, что она больше не увидит своего красавца, доводили ее до полного отчаяния.
Однако делать было нечего, и ранним утром следующего дня три уточки прощально прокрякали вслед почти вертикально взлетевшему селезню.

Стая летевших на юг уток поначалу встретила Дика насторожено. Его буквально пронизывали вопросительные взгляды постоянно оборачивающих свои головы уток и селезней. Взгляды эти в основном были весьма недоброжелательными.
–  Рэб-рэб. Ты кто такой? – задиристо крякнул летевший перед Диком селезень. –  Чего тебе надо?
–  Кря! Я такой же, как и вы. – с небольшими интервалами между словами, что-бы не сбить дыхание, ответил Дик.
–  Прекратить болтовню! – громко приказал пожилой селезень, летевший во главе стаи. – Лучше держите строй.
«Вроде обошлось, – подумал Дик. – Ведь не гонят меня из стаи».
Вот так, с опасениями и надеждами продолжался этот полет.
К  вечеру, выбрав подходящее место для ночлега, стая крякв опустилась на тихую заводь небольшой лесной речки. Настало время держать ответ примкнувшему к стае селезню. Уставший от непривычно длительного перелета, он сбивчиво поведал о своих приключениях. Вожак внимательно слушал, пресекая попытки своих подчиненных комментировать такой необычный рассказ.
– Ну, что же, – подводя итог сказанному, заключил старый селезень. – Ты не ошибся, избрав нашу стаю, но хватит ли у тебя сил для длительного перелета?
Дик не знал, что ответить, а вожак не стал больше задавать вопросов.
Волнения прошедшего дня да и заметно побаливавшее крыло никак не давали Дику уснуть. Только к середине ночи пришла дремота, а затем наступил и настоящий сон. Селезень вновь ощущал себя поселенцем уютной утиной фермы. Ему снились друзья и подруги. Приятно было пообщаться с девочками-уточками, особенно с Азой. Временами Дик просыпался, вытаскивал голову из-под крыла, но наяву видел совсем иную картину: место ночлега стаи диких уток.
Спозаранку стройный отряд крякв поднялся в небо, продолжив свой многодневный перелет. Морально Дик чувствовал себя вполне уверенно, но проблемы со старой травмой крыла все больше и больше давали о себе знать. И все же пока удавалось четко держаться в утином строю. К вечеру окончательно принятый в стаю молодой селезень уже не подвергался ничьим нападкам и относительно спокойно совершал трапезу. Все выглядело вполне обнадеживающе, если бы только не боль в крыле. Она-то и стала причиной трагедии в столь необычной судьбе одинокого селезня.
Из-за того, что однажды Дик не смог следовать за стаей в надлежащем темпе, дневной перелет пришлось закончить раньше запланированного срока.
– Невезучий ты парень, Дик, – грустно заключил вожак. – Дальше ждать тебя мы не можем. Мой совет тебе: попытайся вернуться на свою ферму. Может, для этого у тебя хватит сил. А нас плохо не вспоминай. Прощай!
Едва забрезживший тусклый рассвет смог осветить только одиночество Дика. Стало нестерпимо грустно, но делать было нечего, и селезень начал свой трудный об-ратный путь.
Из-за болевшего крыла, которое временами стало совсем отказывать, удавалось совершать лишь небольшие перелеты. Боль уже наполняла все существо Дика, но еще страшнее оказалось полное одиночество.
Все же путь до ставшей теперь такой родной и желанной фермы постепенно сокращался. Оставалось уже совсем немного. Дик рассчитывал покрыть это расстояние за день, максимум за два. Засыпая на очередной ночевке, он с надеждой мечтал о своем возвращении. Ему рисовалась радостная встреча героя, такого яркого и необычного селезня, которым он, несомненно, являлся.
Следующим холодным утром разбудил одинокого селезня лай охотничьей собаки. Повинуясь инстинкту, он попытался мгновенно совершить вертикальный взлет. В какой-то мере это ему удалось, но полное осуществление спасительного маневра все же не получилось: его прервал мощный заряд дроби. Распластав крылья, Дик упал на поверхность водоема. Стекленеющими глазами он еще видел, как, преодолевая колыхание воды, к нему устремилась охотничья собака. Ее лихорадочный взгляд остался последним, что ощутил одинокий селезень в своей короткой жизни.

По окраине небольшого дачного поселка шел пожилой человек с двустволкой на плече. Из его охотничьей сумки свешивалось то, что осталось от несчастного Дика. Возле одного из дачных домиков старый охотник увидел маленькую девочку, по пухленьким щечкам которой катились слезы:
– Ты что плачешь, моя хорошая?
– Уточку жалко, – ответила безгрешная душа.
– Это не уточка, а селезень, – старик как-то неумело попытался утешить девочку. – Понимаешь, одинокий селезень. А он никому не нужен, и не стоит его жалеть.


 




.