Resurgence, no. 186
Машина приспосабливается к человеку, а человек – к машине. В результате они сливаются в одно целое.
Недавно ушедший от нас философ Жак Эллюль (Jacques Ellul) доказывал, что в технологическом обществе все виды человеческой деятельности – будь то личное поведение или социальная или экономическая деятельность - в своей основе следуют машинной логике. Кроме собственно приспособления к машине, наши идеи, а также политические, социальные и экономические институты, становятся частью единого с машиной симбиотического продукта.
Эллюль предложил рассматривать технику с философской точки зрения как «способ слияния людей с механическими и индустриальными формами, и формирование индустриального сознания». И для этого есть основания: процесс слияния человека с машиной стал повсеместным и принял поистине планетарный масштаб. Индустриальные формы хорошо заметны не только благодаря внешним проявлениям; они характеризует нашу совместную эволюцию с машинами. (Например, управляя автомобилем, мы растворяем в нем наше сознание и действуем "машинально". «Смотря» телевизор, мы автоматически перевариваем увиденное и отправляем его в сознание. Используя компьютер, мы попадаем в зависимость бесконечного числа циклов обратной связи, приводящих ум, руки и тело в соответствие с действиями машины. Работая на конвейере, мы полностью подчиняемся ритму; после окончания работы мы не можем от него отвыкнуть и продолжаем действовать механически.)
Поэтому в обеих частях уравнения «человек=машина» существует стремление приноровиться друг к другу – машина приспосабливается к человеку, мы приспосабливаемся к машине, что в конечном итоге приводит к слиянию.
В этой слившейся воедино, симбиотической форме, которую Эллюль называет «техникой», находится и человеческое сознание, и его мысли. Фактически такая «коэволюция» отличается от эволюции, имевшей место до технологической эры, когда последняя касалась только биологических видов и всецело определялась природой. В настоящее время наша коэволюция приобрела электро-механическую форму, при этом неодушевленная часть уравнения «человек-машина» не подвергается нами сколько-нибудь глубокому анализу.
Если этот процесс утвердится, а человеческая мысль и поведение примут индустриальную форму, тогда и наши организационные формы будут походить на технические устройства с той же логикой. Корпорация, например, сама представляет собой пример техники, которая оперирует системой законов и внутренними структурными правилами, выходящими за нормы человеческой морали и интересов общества, и наносящими урон природе и природным процессам. Корпорация оперирует внутренней логикой, базирующейся на определенных принципах: экономический рост, прибыль, отсутствие этики, и бесконечная необходимость преобразовывать мир природы в индустриальные процессы и коммерческие продукты с помощью наиболее «эффективных» средств.
Все ценности» кроме указанных выше становятся вторичными; в большинстве случаев о них даже не упоминается. Вопросы социального благополучия или экологическая устойчивость по убеждению техно-корпоративного сознания относятся исключительно к сфере паблик рилейшнс. Что же касается внутренних ценностей существ, дикой природы, лесов и т.п.— все они сводятся к объективно существующему коммерческому потенциалу, который один решает их судьбу и выбирает те ценности, которые лучше вписываются в технологические процессы.
В случае лесов картина в особенности безрадостна. Объективизация лесов сводит их к кубометрам и долларам за кубометр. Учет всего лесного биологического сообщества выпадает из поля зрения корпораций; внутренние ценности не обсуждаются; духовная эманация древних лесов не воспринимается; устойчивые экономические процессы оказываются "неэффективными" и слишком медленными для рыночной машины; долговременное здоровье планеты становится слишком «долгим процессом» для технико-экономических коммерческих расчетов.
Поэтому в обществе, подчиненном машинам, принимаются только те ценности и технологии – включая корпорации – которые в конечном итоге организуют всю человеческую деятельность и отношение к природе. Сейчас это со всей очевидностью проявляется в любой экономической области. Говорим ли мы о сельском хозяйстве, промышленности или продуктах питания, охране и использовании леса, о живых организмах, - все они оказываются во власти логики машины.
Все экономические сферы проявляют симптомы индустриализации, в особенности там, где выращивают монокультуры. Если раньше в сельском хозяйстве многие семьи выращивали разнообразные культуры для себя и соседей, сейчас мы видим безжалостное отношение к земле со стороны корпораций. В результате выкупа огромных земельных участков люди изгоняются со своих ферм в городские кварталы, огромные земельные наделы превращаются в монокультуры с использованием пестицидов и машинной обработки земли. Если раньше небольшие фермы кормили и поддерживали плодородие земли, сейчас все производство направлено на выращивание сои, или коров, или кофе. Такова индустриальная логика. Тем временем яды отравляют землю, просачиваются в реки, а оттуда -- в нашу еду и напитки. Люди же, бросившие фермы ради городов, пополняют городскую бедноту или же мигрируют в другие страны в поисках работы.
Ситуация с лесным хозяйством та же. На месте существовавшего ранее роскошного и процветающего био-сообщества, с его разнообразием и устойчивостью сложных взаимоотношений -- мы видим промышленную разработку леса. Жизнь уничтожается. Вырубленный лес заполняются "плантациями", о чем корпорации не замедлят сообщить – длинные ряды однообразной хвои или эвкалипта – напоминающие линии сборки на промышленных предприятиях; но их трудно назвать «лесным сообществом».
Аналогичная ситуация в рыболовстве, где гигантские траулеры буквально подметают дно океана, захватывая в тысячи раз больше морской биоты, чем небольшие рыболовецкие суда, убивая при этом океан и игнорируя традиционные методы лова. Можно назвать сотни других областей, где происходит экономическая экспансия. В городах наступление индустриально-технической цивилизации в особенности заметно: расширение пригородов, автострады, высотные дома, бетонирование земли, и т.д.
Этот отупляющий процесс перекидывается на всю Землю корпоративными менеджерами, аккуратно выполняющими свои обязанности согласно технологическим мандатам. Техника приобретает глобальный характер.
Сегодня лишь очень немногим удается не поддаваться уступкам глобальной техники. В этих редких сообществах можно еще увидеть применение немашинных методов, согласных с природой. Но как только эти сообщества начинают поддаваться диктату машины, все становится унифицированным, все начинает действовать по законам наибольшей эффективности, объективности, производительности, экономического роста и прибыли.
Потребовался лишь один век технических приложений и результат налицо: грозящая Земле катастрофа из-за глобального потепления, озоновые дыры, исчезновение биологических видов, загрязнение водных источников, нарушение экосистем, потеря биоразнообразия, быстрое исчезновение лесов, засилие монокультур. Все это вместе взятое привело нас к экологическому Армагеддону.
С той же агрессивностью подвергается индустриализации и население, вынужденное подстраивается под корпоративно-индустриальный процесс. Мы видим рост отчуждения, самоубийств, насилия, и расширяющуюся пропасть между богатыми и бедными – что красноречиво свидетельствует о разрушении не только природной, но и социальной среды. По мере глобализации индустриального процесса, скорость разрушения нарастает вместе с ростом человеческого отчаяния, растет чувство бессилия перед ворохом социальных проблем. Выигрывают только те, кто стоит у руля глобальной индустриальной машины; но радоваться им придется недолго – все они похожи на пьющих шампанское пассажиров Титаника.
Но если весь наш промышленный эксперимент оказался ошибкой, как нам спастись от хаоса ?
Первый шаг -- проснуться, и начать воздействовать на процесс, убивающий нас и планету. Затем, нам потребуются действенные методы, чтобы обратить его вспять. В случае лесного хозяйства, это означает как можно скорее прекратить промышленную разработку леса, и найти такие подходы, которые бы соответствовали нашему партнерскому отношению с природой, выйти из подчинения «машинной логике»; восстановить единство между человеком и природой и прекратить нашу ассимиляцию с машинами.
* * *
Перепечатано из Ecoforestry: The Art and Science of Sustainable Forest Use, под ред. Алана Дренгсона и Дункана Тэйлора (New Society Publishers, 1997). ISBN 0 86571 365 0.
Джерри Мандер – автор книг "Четыре аргумента за то, чтобы отменить телевидение" и "Когда не остается ничего святого".
February 1998