Пробуждение напоминало всплытие со дна замерзшей реки. Вот только размера спасительной проруби хватало лишь, чтобы просунуть нос, а лед был совершенно непрозрачным. Кожа сдавливала Пассажира, словно его сунули в вакуумную упаковку. Паралич сковал каждую мышцу. Рецепторы работали исправно, но разум путал запахи со звуками.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем до Пассажира дошло, что он лежит на чем-то твердом, идеально повторяющем изгибы тела. Затем он понял, что обливается потом. Его заперли в сауне? Открыть глаза, чтобы проверить догадку, было нельзя – мозг напрочь забыл, какие из бесчисленных нейронных веревочек тянутся к векам.
Пассажир вдохнул. Ребра хрустнули, словно он не расправлял грудь долгие месяцы. Горячий воздух с едким привкусом обжег легкие и вызвал кашель. Уняв его, Пассажир снова попробовал открыть глаза. С тем же успехом неандерталец открыл бы уравнение гиперперехода. Пошевелить руками тоже не вышло – их будто придавила сотня наковален.
Отчаявшись понять, где он, Пассажир взялся за вопрос попроще: кто он. Первая же осознанная мысль подняла в черепе ураган боли. Память напоминала сервиз, сброшенный с воздушного шара. Третья попытка отыскать в калейдоскопе осколков хотя бы свое имя исчерпала запас воли Пассажира.
Кое-какие плоды безнадежная атака траншей амнезии все же принесла. Сознание затопили образы свежего сновидения. Извлечь из них конкретные сведения было невозможно – образы выскальзывали из рук, будто угри. Пассажир созерцал танец выкидышей разума, набираясь сил для нового штурма стен тюрьмы, которой стало его тело.
***
Водородно-кислородный транспорт «Мул» неторопливо полз к Двести Двадцатой. Старший инженер Антон Беккер разглядывал комету через иллюминатор. Ее подсолнечная сторона выжигала сетчатку белоснежным покрывалом макровируса. Темное полушарие сливалось с космической тьмой. Факелы ионных ускорителей вокруг небесного тела напоминали габаритные огни. Один из них выделялся оттенком и был тусклее остальных. «Мул» вез в тесном обитаемом отсеке четырех специалистов как раз затем, чтобы они разобрались, в чем дело.
Антон осмотрел подчиненных. Пилот зевал у приборной панели. Биотехник парил под потолком, отделенный от всеобщего уныния внушительными куполами наушников. Младший инженер Тиль Смирнов уткнулся в коммуникатор. Младшим он был не только по рангу, но и по возрасту.
Полет длился почти два часа, до цели оставалось чуть более пятидесяти минут. Тяги кислородно-водородных двигателей «Мула» не хватало, чтобы быстро покрыть никчемные доли световой секунды между В.Ю.2 и Двести Двадцатой. На других планетах для ближних рейсов давно уже применяли ионолеты. Но В.Ю.2 принадлежала к первой волне терраформируемых миров – ее начали менять сорок с малым лет назад. Пока заслуженные ветераны вроде «Мула» исправно работали, завозить новую технику корпорация не спешила.
Оттолкнувшись, Антон подлетел к иллюминатору противоположного борта. Коричневый шар В.Ю.2 занимал почти все узкое окошко во внешний мир. Экватор опоясывала пунктирная линия гравитационных конвейеров. В первые годы терраформирования они выбросили в космос большую часть углекислотной атмосферы. После этого громадные машины выключили и оставили ржаветь. Предполагалось, что первые колонисты переплавят их во что-то полезное. Сейчас эти астроинженерные колоссы отошли в прошлое – их сменили искусственные минисингулярности.
Планету усеивали штрихи водородопроводов, мазки зеленых насаждений и голубые точки водохранилищ. Терраформирование еще не завершилось, но давления хватало для роста флоры, а вода давно перестала кипеть при комнатной температуре. Углекислого газа было еще слишком много для уютного проживания, но достаточно, чтобы пару часов в день гулять без дыхательной маски, не рискуя заработать головную боль.
Годы однообразной вахты выветрили из Антона всю романтику. Но на мгновение он ощутил слабый прилив гордости за то, что участвовал в создании нового мира. За пятидесятилетним циклом терраформирования следили десять вахт, каждая из двенадцати человек. «Я на 0,8% бог», – подумал Антон и вяло улыбнулся.
Инженер взглянул на часы: сорок минут до посадки.
- Пора прихорашиваться, – объявил Антон. – Тиль, швырни чем-нибудь в Жана.
Чиркнувший по носу коммуникатор заставил биотехника снять наушники. Обитаемый отсек заполнили гитарные запилы.
- Как он еще не оглох? – пробормотал пилот.
Жан выключил плеер и картинно приложил руку к уху:
- Чего?! Громче!
- Хватит валять дурака. Все знают, что делать.
Антон открыл люк шлюзовой камеры. У стен дожидались четыре скафандра. Надев свой, он запустил баропрограмму. Состав дыхательной смеси стал плавно меняться, а давление – падать. Прорезиненная ткань облегла термокомбинезон.
Через полчаса баропрограмма закончила работу. Давление в скафандре упало до восьми сотых атмосферы – если это что-то значило в семидесяти световых годах от Земли. Все делалось постепенно, чтобы уберечь специалистов от кессонной болезни. Теперь при разгерметизации воздух улетучился бы из защитных костюмов в разы медленнее, а кровь вскипела бы на пару секунд позже – это мгновение могло стать ничейной землей между царствами живых и мертвых.
Астроинженерия – не самое рискованное ремесло, но однообразие многолетней вахты притупляет бдительность, поэтому мерами безопасности пренебрегать не стоит.
За пару минут до посадки специалисты пристегнулись к противоперегрузочным креслам. Пилот дал короткий импульс, чтобы сравнять скорость «Мула» и кометы. Пока работали двигатели, все в обитаемом отсеке дребезжало – казалось, древнее суденышко вот-вот развалится.
Когда маневр был выполнен, Антон перевел дух. Транспорт полетел над поверхностью Двести Двадцатой. В паре километров под ними простиралось полушарие, покрытое пленкой макровируса. Не будь его, солнце В.Ю.2 испарило бы из кометы добрую половину драгоценной воды, и для наращивания кислородной атмосферы потребовалось бы в разы больше запусков из сверхдорогой гравитационной катапульты.
Поэтому Двести Двадцатую, как и тысячи предшественниц в десятках миров, заразили модифицированным слизевиком. На подлете к звезде, получая все больше тепла и питаясь органическими соединениями, вмороженными в комету, он разросся и покрыл целое полушарие.
Макровирус работал, как гигантский фотоэлемент, подзаряжая биоэлектричеством термоядерные батареи. Они питали ионные ускорители, корректирующие траекторию. Недостаток становился преимуществом. Излишки энергии излучались в космос, потому Двести Двадцатая и сияла, как Луна на стероидах.
«Мул» полетел вдоль терминатора*. Из-за отсутствия светорассеяния темное полушарие было не отличить от космоса. Выбирая место для посадки, пилот включил прожектор. Резко очерченное пятно света заскользило по ледяным равнинам. Поверхность по-прежнему устилал макровирус – он покрывал узкую полосу вдоль терминатора, чтобы первая же навигационная ошибка не превратила комету в паровую бомбу.
Жан внимательно смотрел в иллюминатор.
- Кажется, дело не в двигателе, – произнес биотехник. – Что-то не так с макровирусом. Должно быть, не вырабатывает достаточно электричества.
- Что с ним могло случиться?
- Впитал какой-то яд. На кометах чего только не встречается. А все сотни квадратных километров не проверишь. Нужно взять пробы.
- Ладно. Мы этим займемся, а ты, – Антон обратился к пилоту, – как сядем, оденешься и осмотришь ускоритель.
«Мул» прикометился в двухстах метрах от ионного двигателя. Ускоритель темной башней нависал над транспортом, на вершине багровело тусклое зарево.
Заработали насосы, откачивая воздух из шлюза. Скафандры раздулись в вакууме. Антон открыл внешний люк, и трое специалистов по очереди протиснулись наружу. Захватив оборудование, они длинными пологими прыжками направились в разные стороны.
Для наращивания атмосферы отбирали самые крупные и чистые кометы. Даже среди них Двести Двадцатая выделялась. Радиус достигал двенадцати километров, масса – пяти триллионов тонн. Ускорение свободного падения составляло 0,025% земного.
Вторая космическая была равна скорости бега трусцой. Чтобы неосторожный шаг не стал поводом для спасательной операции, каждый скафандр оборудовался гарпуном с большим запасом прочного тонкого тросса.
Через час, в нескольких километрах от «Мула», Антон в который раз разложил прибор для оценки состояния макровируса. Дожидаясь результатов, он по вшитому в манжет экрану следил за подчиненными. На связь вышел Жан:
«Пораженный участок простирается до освещенного полушария».
- Будет разрыв?
«Не раньше, чем мы спустим комету на В.Ю.2. Области на темной стороне ослаблены намного сильнее. Пара секунд на свету, и они порвутся. Может начаться цепная реакция. Макровирус разрушится на огромной площади».
- Уменьшим допуски навигационной программы. Еще данные нужны?
«Потому и вызываю. Можем сворачиваться».
Не успел Антон выбрать общий канал, как в ухо иглой вонзился тревожный писк. Возле имени пилота на экране замигал восклицательный знак. Сердце словно вырвали из груди и бросили на поживу ледяному вакууму.
Антон попробовал связаться с пилотом. Тщетно. Вызвал спутниковую камеру. Наводилась она на ускоритель дольше обычного. Это еще сильнее встревожило старшего инженера. Он сверил цифры и понял, что причина задержки во вращении кометы. Почему комета начала вращаться, стало ясно через секунду, когда камера, наконец, нашла ускоритель.
На месте ионного двигателя зиял кратер. В инфракрасном диапазоне он напоминал лужу крови. В последнем докладе пилот упоминал, что термоядерные батареи барахлят. Наверное, что-то стряслось при замене.
Выяснять подробности некогда. Слова биотехника набатом стучали в голове. Цепная реакция, разрушения на огромной площади…
«Мул» нашелся быстро: лежал опрокинутый на краю кратера. Антон запустил диагностику. Она показала, что жизнеобеспечение сдохло, и лишь три бака из шестнадцати уцелели. Транспорт утратил грузоподъемность, и мог оттащить на безопасное расстояние только одного космонавта.
Взгляд Антона прилип к нарукавному экрану. Инженер не замечал назойливые сигналы закончившего работу прибора.
Восход неумолимо надвигался на пораженные участки макровируса. Вот-вот из-под ног начнут выстреливать гигантские гейзеры пара и осколков.
Цена промедления – гибель каждого. Ничто не облегчало выбор: карта показывала, что все специалисты на равном расстоянии от «Мула».
Инстинкт самосохранения возобладал. Чтобы заткнуть назойливый прибор для взятия проб, Антон сорвал его с почвы и закинул за спину. Затем оттолкнулся. Пролетев метров пятьдесят, инженер непроизвольно воспользовался гарпуном.
«Вперед!» – приказал он себе.
Тело под прорезиненной тканью пробивала дрожь. Следующий прыжок сделать было не легче, чем перерезать горло лучшему другу. Антон понял, что еще пара таких задержек – и он опоздает. Полететь на «Муле» должен был кто-то другой: тот, кому, благодаря неведению, совесть не вставляла бы палки в колеса.
Тиль или Жан. Их жизни равноценны. Подбросить бы монетку, вот только нет ее, да и падала бы она при здешнем тяготении минут пять. Тиль моложе. Арифметика.
- Тиль, Жану достаточно данных. – Антон прилагал все силы, чтобы голос звучал непринужденно. – Возвращайся к «Мулу». Только быстрее. Пилоту срочно нужны вторые руки.
Закрыв канал связи, инженер тут же переключился на биотехника. Жан опасно близко подошел к разрушенному ускорителю. Поэтому Антон солгал, что у Тиля сломался прибор для взятия проб, и, возможно, все данные ошибочны.
Когда точка, обозначающая биотехника, двинулась назад, Антон судорожно выдохнул. Скорее всего, товарищ погибнет раньше, чем заподозрит обман.
Неподвижно стоять, смотреть на карту и ждать, когда придется сказать Тилю правду, было невыносимо. Каждая клеточка тела вопила: нужно что-то предпринять. Бездействие в преддверии конца было для Антона худшей пыткой.
Он оглянулся: кто-то словно подчеркнул россыпь звезд яркой белой линией. Приближался восход. Линия быстро разрасталась в искривленную полосу. Горизонт на Двести Двадцатой был близким – чуть более полутораста метров. Рука инженера потянулась к ультрафиолетовому забралу.
Сам не понимая, зачем он это делает, Антон отвернулся от надвигающейся стены света и прыгнул к кратеру.
«Прослежу, чтобы Тиль сел на транспорт», – попытался он объяснить себе же свой порыв, с яростью вдавливая курок лебедки.
Подошвы гермосапог впечатались в кометную почву. Полетела пыль и мелкие камешки. Импульс прошел по всему телу и достиг челюстей. Хруст. Инженер ощутил в слюне осколки эмали. Здоровье зубов – последнее, о чем сейчас стоит заботиться.
В груди скребло сожаление о годах, которые он не проживет. Злоба брала оттого, что в последние минуты Антон не мог даже думать, о чем хотел – нужно было следить за перемещением Тиля, чтобы в нужное время сказать правду.
Вот точка, обозначающая младшего инженера, приблизилась к «Мулу» на сто метров. Еще чуть-чуть, и он поймет, что транспорт поврежден. Антон поразился – сам он подобрался к «Мулу» едва ли не ближе. Хотел было отключить фонарь, но понял, что стоит на внутреннем склоне кратера и скрыт его кольцом.
Инженер оттолкнулся в последний раз и выстрелил гарпун у самого гребня. Отсюда было отлично видно и «Мул» в багровом сиянии аварийных сигналов, и крохотный огонек нашлемного фонаря товарища.
Он вызвал Тиля:
- Садись в транспорт и улетай.
Младший инженер покрыл оставшееся расстояние до «Мула».
«О чем ты? Что с кораблем? Где пилот?»
- Погиб. Садись и улетай, иначе никто не выживет! Быстро!
Времени и вправду было в обрез. Спутниковая камера показывала, что восход достиг кратера.
Антон обернулся и увидел все своими глазами. Яркая полоса вновь очертила горизонт. Через мгновение из нее выросла сверкающая стена. Лучи солнца В.Ю.2 преломлялись в каплях воды и осколках кометного льда, и на мгновение инженеру показалось, что он видит тусклую радугу.
Биотехник все точно предсказал. На спутниковой камере было видно, как столбы пара вспарывают ослабленную пленку макровируса. Скоро Двести Двадцатая обзаведется самым настоящим хвостом.
Жан первым попал в опасную зону. Через пару секунд восклицательный знак напротив его имени потух, сменившись угрюмым черепом с костями.
Антоном завладел страх. Голову заполонили мысли о том, каково человеку, чье тело изрешечено ледяными осколками, глаза лопнули, а кровь кипит в сосудах.
Инженер не мог ждать. Он перемахнул через кольцо кратера.
Выиграть хотя бы секунд десять…
Антон ожидал увидеть удаляющиеся огни двигателей «Мула», но транспорт еще не взлетел. В глазах потемнело.
Когда он пришел в себя, то выталкивал через дыру в корпусе транспорта тело в скафандре. Прибор для взятия проб торчал из проломленного забрала, закрывая изуродованное лицо Тиля. Труп отмечал путь вереницей кровавых бусинок.
Выбросив мертвеца за борт, Антон упал в кресло. Пристегиваться было некогда. Хоть инженер и умел управлять «Мулом», глаза все равно разбегались от количества экранов и тумблеров на приборной панели. Половина из них не работала или была сломана взрывом. Но рычаг тяги был большим, заметным и целым. Инженер рванул его на себя и включил зажигание.
Часть естества молила все, во что когда-либо верил человек, чтобы диагностическая система не ошиблась. Другая половина желала противоположного.
Недавним взрывом «Мул» удачно опрокинуло на корму, и когда главные двигатели заработали, то унесли корабль прочь от смертоносных паровых гейзеров, которыми ощетинилась комета.
Антона охватила отрешенность. Он отвел взгляд от разбитого иллюминатора, который пересекала мерцающая звездочка – однотипный «Мулу» транспорт «Каменщик», – и не спеша, словно принимая будничный запрос о статусе миссии, включил рацию.
***
«Лишь бы это был просто сон, – подумал Пассажир, – такой валун на душу никому не пожелаешь. Не говоря уже о наказании».
К его удивлению, мысль не разбудила воображаемого зверя, в последнее время взявшего в привычку раздирать когтями извилины Пассажира. Боль осталась, но думать уже не мешала.
Теперь он чувствовал тело намного лучше. Пассажир приоткрыл слипшиеся веки. Увидел белое на сером. Подождал, пока глаза привыкнут к освещению, и перестал щуриться.
Он лежал в круглой комнате с серым потолком. Диаметр Пассажир оценил метров в пять. В воздухе летали черные хлопья, похожие на обрывки сгоревшей бумаги. Гудели непонятные устройства. Свет давали несколько тусклых ламп.
Он взглянул направо. Шея не слушалась, и пришлось до неприятного ощущения скосить глаза. Вдоль стен стояли чуть наклоненные шкафы. Каждый посередине пересекала цветная полоса: зеленая, красная или желтая.
Пассажир опустил взгляд на грудь. Заметил черную трубку, тянущуюся ко рту. К горлу подкатила тошнота. Он захотел вытащить из горла трубку, но руки не слушались. Заставил себя не обращать внимания на противное ощущение. Тем более, было на что отвлечься.
Облегающая одежда сдавливала кожу. На черной ткани, обтянувшей грудь, красовалась нашивка с буквами. Он наполнил легкие до отказа и задержал дыхание, чтобы разобрать надпись.
Читать перевернутый текст не так-то просто, особенно когда в черепе гудит растревоженная пасека. На то, чтобы разобрать первое слово, ушло три вдоха. Спешить было некуда. Все равно больше ничто в обстановке не освежало память.
«Антон Беккер».
Борясь с тошнотой, Пассажир мысленно повторил имя пару десятков раз. Надежда на то, что оно станет ключом от дворца воспоминаний, улетучилась. Снова попробовал вытянуть трубку, но руки были что сгнившие лианы.
Близился новый прилив боли.
«Хоть свое имя узнал».
Пассажир Антон покосился налево. По телу проползла вялая судорога, а в сознании вспыхнула сверхновая мыслей и чувств.
Левая сторона комнаты во всем повторяла правую. Кроме маленькой детали: парившего под потолком обожженного тела. Одетый в такую же обтягивающую одежду, как и Антон, мертвец осматривал обстановку остекленелыми глазами. В ткани зияло множество прорех, сквозь которые проглядывала покрытая волдырями кожа.
Рука Антона повисла параллельно полу. Мышцы точно были расслаблены – тончайшая одежда не могла скрыть и малейшего напряжения. Видимо, попытки выдернуть трубку к чему-то да привели.
Сопоставил факты. Труп под потолком, рука, невесомость, космический корабль, отсек ис…
Дальше думать было невыносимо. Прилив боли захлестнул трухлявую пристань сознания. Пассажир сдался и стал ждать нового облегчения. Мутная вода принесла новые образы. Внутреннее чутье подсказывало, что перед ним обрывки настоящих воспоминаний, а не эхо сна. Надеясь выудить из образов больше, чем эмоции и общий сюжет, Антон дал течению унести себя.
***
Звуки регги, доносящиеся из коммуникатора, заставили Антона Беккера открыть глаза. Он по привычке ткнул «отложить», но музыка не утихала. Приглядевшись к экранным часам, инженер понял, что прошло уже тридцать минут со времени, на которое он ставил будильник.
Впервые за семьдесят стандартных суток полета Антон вставал с таким трудом. В голову будто насыпали ржавых гвоздей и хорошенько встряхнули. И это несмотря на то, что каждую ночь он спал на пару минут дольше – корабельный календарь смягчал переход от девятнадцатичасовых суток В.Ю.5 к обычным.
Инженер сел в кровати и потянулся. Головная боль не была чем-то исключительным. Человеческий организм умудрялся сбоить даже в лишенной раздражителей среде ячейки искусственного сна. Пелена полетной симуляции не спасала от неприятных ощущений. Неизвестные науке частицы и виды излучения, кишащие в гиперпространстве, тоже не стоило сбрасывать со счетов.
Решив, что беспокоить Рулевого нет причин, Антон отдернул штору на иллюминаторе. Лучи цифрового солнца, отражающегося в виртуальном океане, залили каюту. Свет упал на корешки книг по экономике, делопроизводству и управлению персоналом.
После прибытия инженер планировал устроиться в букмекерскую контору к брату прадедушки. Когда Антон улетал, тому уже стукнуло девяносто шесть. Но дела у старика шли хорошо, и не было сомнений, что он сможет купить себе еще пять-десять лет сверх общего живпайка. Отпущенное доходяге время инженер собирался потратить с пользой и обменять годы выслушивания старческого брюзжания на жирную строку в завещании.
Завладев заведением старика, Антон надеялся положить конец своим проблемам с азартом. Лучший способ слезть с иглы – стать наркоторговцем. А шесть лет назад на игле он сидел плотно. Именно из-за крупного проигрыша он и очутился за полсотни светолет от дома.
Кажущаяся верной афера обернулась крупным долгом не тем людям. Антон любил свои пальцы, поэтому переложил долг на банк. Единственным способом вернуть деньги было их отработать. Поручитель сопроводил его на первый же звездолет, отправляющийся к дальним системам.
Четыре месяца полета к В.Ю.5 Антон осваивал профессию. Из ячейки искусственного сна он вылез младшим инженером-терраформистом. За пятилетнюю вахту он ни разу не надевал скафандр и не выходил в космос. По специализации Антон был бурильщиком и трубопроводчиком.
Когда очередную комету опускали на поверхность, и роботы возводили вокруг нее электролизный завод, двенадцати процентам кометного вещества предстояло превратиться в водород. Это ни много, ни мало полтриллиона тонн. Его надо было куда-то девать. Гравитационные конвейеры и минисингулярности не подходили – это были грубые устройства, и вместе с водородом они бы вышвыривали в космос драгоценный кислород.
Так что приходилось выискивать пористые породы или пустоты в планетарной коре, бурить скважины и закачивать ненужный газ туда. Иными словами, заниматься почти тем же, чем и дикие пращуры, энергетика которых держалась на ископаемых. Они еще вроде носили звериные шкуры и летали верхом на птеродактилях. Хотя в последнем Антон сомневался.
Голова не проходила. Стараясь поменьше двигаться, инженер оделся. До завтрака оставалось десять минут. Особого смысла в поглощении несуществующей еды не было. Система жизнеобеспечения ежесекундно вливала в пищевод пару капель воды, а в кровь впрыскивала порцию питательных веществ. Но трапеза создавала повод для общения и позволяла почувствовать себя человеком. В конце концов, вкусом виртуальная пища не уступала настоящей.
Антон применил бабушкино средство. Щелкнула зажигалка. На кончике папиросы с пятилистником на фильтре вспыхнули угольки. Инженер сделал затяжку и плюхнулся на незастеленную кровать.
К питательным веществам прибавилась толика тетрагидроканнабинола. На Земле Антон тоже курил марихуану лишь в виртуализаторе. Он делал идиотские поступки, но никогда не рискнул бы столетним живпайком, обжигая легкие.
Все вещи в каюте вдруг стали намного интереснее. Особенно иллюминатор. Антон пристально рассматривал заклепки на блестящей раме. Затем бросил взгляд на стекло. За ним простиралась однообразная синяя гладь.
Вода до самого горизонта. Впервые инженер своими глазами увидел горизонт на В.Ю.5. Раньше мир для него заканчивался за изгибом каньона из стекла и бетона. Землю называли планетой мегаполисов. Там было полно подземных, плавучих, подводных, парящих и даже орбитальных мегаполисов. Не хватало разве что сельских мегаполисов, ну и мегаполисов с низким уровнем преступности.
Боль улетучилась, но ни с того ни с сего накатила необъяснимая тоска. Инженер покопался в себе – после затяжки все к этому располагало – и понял, что дело в отголосках сна, виденного прошлой ночью. Захотел восстановить детали, но вспомнил о завтраке.
Сунув ноги в сандалии, Антон зашагал по пустым коридорам. Повсюду сверкала начищенная медь и сияли лампы накаливания под вычурными плафонами. Создатели полетной симуляции вдохновлялись атлантическими лайнерами какого-то там бородатого века. Обстановка менялась раз в пару недель. Инженер успел побывать на цеппелине, летающей лодке и звездолете класса «Галактика».
В лицо ударил освежающий ветер с соленым привкусом – Антон вышел на верхнюю палубу. Там, под тентом, за круглым столом сидели трое мужчин. Еще три стула пустовали. Последнее насторожило инженера, но он тут же успокоил себя мыслью, что случись что плохое, Рулевой сразу бы сообщил.
«Да ладно, – подумал он. – За последние двадцать лет случилась лишь одна катастрофа с участием инженеров-терраформистов. И то на вахте. По крайней мере, так говорил вербовщик…»
До конца подавить скверное предчувствие не вышло. Чутье подсказывало, что дело в сюжете сна. Там он вроде именно что потерпел звездолетокрушение. У инженера возникло дежавю – будто раньше он видел что-то похожее на тот сон. В фантастическом фильме, кажется.
- Доброе утро, – поздоровался Антон, садясь. – Где остальные?
- Легли спать, – ответил Тиль Смирнов. Он выглядел осунувшимся и напряженным. На столе перед ним остывала нетронутая порция.
- Внезапно. Я не замечал, чтобы их одолевала скука.
- Это всегда случается внезапно. Уж поверь мне.
Антон не видел причин сомневаться в словах Тиля. Тот оставил за плечами уже три вахты. Остальные трудились ради щедрой премии, но Тилю похоже нравилось в одиночестве коротать годы на безжизненных каменюках.
- По мне лучше убить полтора месяца на чепуху, чем тупо проспать, – с набитым ртом проговорил Джарут, молодой парень из третьего яруса Нью-Калькутты. Он хотел потратить премию на замену ДНК и за счет этого стать брахманом. – Да и вдруг что-то не сработает, и они не проснутся?
- Препараты надежны, как лом, – возразил Борис. – Плохо лишь, что тело продолжает стареть. Ничего, скоро доведут до ума заморозку. Слышал, в опытах уже дохнет всего одна собака из пяти. И начнут корабли с космонавтами-полуфабрикатами бороздить просторы Вселенной…
- …Сменив корабли с узниками платоновской пещеры, – добавил Антон.
- Больно умные вещи говоришь, – Борис налил себе сока. – Небось дунул с утреца. Потому опоздал?
- Просто голова разболелась. Как там твоя охота? Научился попадать кремнезубу в мозг?
- Их у него восемь. Пока осваиваю выслеживание.
Связи с Землей на судне не было. Прошлое друг друга, как тема для разговора, исчерпало себя еще в вахту. Поэтому за завтраком пассажиры обсуждали успехи в самообразовании. Антон готовился стать предпринимателем. Джарут изучал религиозные ритуалы. Борис, заядлый охотник, тренировался перед походом на кремнезуба – опасного зверя с Гибельного Падения.
Сегодня разговор не ладился. Уход двух товарищей и заразное уныние Тиля заставили всех доедать молча. Но Антону казалось, что есть еще причина.
- Чего сегодня все кислые, как океаны Гефеста? – не выдержал Борис. – Я-то не выспался из-за кошмара, но с вами что стряслось?
- Я тоже видел во сне гадость. Будто пролежал в коме тридцать лет. Мир ушел вперед, друзья знать не хотят. Тоскливо стало, хоть руки на себя… – Джарут запнулся.
- Тоску и я помню, – поддержал Антон. – Но детали ускользают.
- Может, совпадение, – предположил Тиль. – Наверное, одна и та же энергетически-волновая хрень из гиперпространства прошла через ваши мозги. Нечего беспокоиться.
Заскрипела палуба, раздались шаги. Антон обернулся на звук. К ним шел матрос.
- Тиль Смирнов, Рулевой просит вас на мостик, – сообщил он.
Тиль удалился, пожелав остальным удачного дня таким тоном, что лучше бы ушел молча.
После завтрака Антон вернулся в каюту и уткнулся в учебник. Тонкости предпринимательства не лезли в голову, и он связался с Рулевым – бортовым компьютером, который управлял судном и следил за здоровьем пассажиров. Тот заверил, что ничего экстраординарного в последнее время не случалось, а Тиля он вызвал, как старшего инженера вахты, чтобы обсудить психическое состояние некоторых подчиненных.
Антон зевнул. Его вдруг стало клонить в сон.
- А лгать ты можешь?
«Допускается искажение информации, разрешенное полетным соглашением».
Инженер уже и забыл об этой бумажке. Он подписал ее, не читая – торопил поручитель банка. С тех пор прошло пять с половиной лет.
- Загрузи-ка, – вяло протянул Антон.
В глазах двоилось. Не успел инженер испугаться необъяснимому приступу сонливости, как выронил коммуникатор и рухнул на пол.
***
«Потом был другой сон, где я убил молодого Тиля, и вот я оклемался здесь» – Антон мысленно сложил два кусочка головоломки.
Почти все прояснилось. Он инженер-терраформист, возвращается на Землю с пятилетней вахты. Сейчас Антон в отсеке искусственного сна. В шкафах с цветной полосой лежат его коллеги. Непонятными оставались только две вещи: почему он вышел из полетной симуляции, и какого черта погиб Тиль Смирнов.
Мозг заработал как надо. Мысли больше не причиняли боль. Инженер почувствовал, что снова управляет телом. В первую очередь он вытянул из пищевода вызывающую тошноту трубку.
- Рулевой! – позвал он. Язык почти не слушался. Вышло тихо и невнятно.
Потолок усеяли пятна света. Приподнявшись, насколько позволяли пристежные ремни, Антон разглядел краешек голограммы. Она сияла посередине комнаты.
- Слушаю, Антон.
- Почему я не сплю? Что с Тилем?
Конец последнего воспоминания бросал тень на честность машины. Но на борту звездолета Антон всецело зависел от Рулевого. Играть с ним в игры было бессмысленно. Что бы ни задумал борткомпьютер, инженер не смог бы ему помешать. Поэтому и спрашивал прямо.
Ответ ошеломил его.
- Я убил Тиля.
- Что?! Ты же не мог…
Антона пробрал страх. Он вырвал из вены капельницу и начал возиться с креплениями ремней.
- Незачем так бурно реагировать. Скоро ты тоже станешь убийцей.
- Ты умеешь говорить по-человечески?!
Не то, чтобы это был самый уместный вопрос, но слова борткомпьютера выбили почву из-под ног. А инженер уже почти поверил, что собрал себя по кусочкам.
- Неуклюжие вербальные построения мешают очеловечиванию, – ответил Рулевой. – Пассажирам проще положиться на программу, чем на чужеродный разум.
Пальцы разомкнули последнее крепление. Освободившись от ремней, Антон выпрыгнул из ячейки, словно это был его гроб. Порыву он поддался, но что делать дальше, понятия не имел. Взгляд прилип к трупу Тиля.
Антон осмотрел отсек искусственного сна. В центре работал голографический интерфейс. Под ячейкой с желтой полосой багажное отделение было распахнуто, и часть личных вещей парила в невесомости.
Инженер засмотрелся на тяжелую металлическую дверь – единственный выход наружу, в чуждое человеческому восприятию гиперпространство. Бессилие напомнило о себе. Он не знал, где спрятано железо Рулевого, не знал, как без него довести судно до Земли, не знал даже, благодаря каким научным достижениям полет вообще возможен. Антон чувствовал себя бактерией, прилипшей к пуле.
- Чего ты от меня хочешь? – уже спокойно спросил он.
- Согласия. Взвешенного и обдуманного.
- На что?
- Сейчас я не могу сказать. Нужно подождать, когда препараты полностью выйдут из организма.
- Вот почему так душно – хочешь, чтобы я пропотел. Препараты… Из-за них потеря памяти и боль?
- В сочетании с тетрагидроканнабинолом они вызвали непредвиденную реакцию.
«Ага, – подумал Антон. – Чем больше отравы уходило из крови, тем более ранние воспоминания становились доступны».
- Голова у меня прояснилась. Не тяни.
- Дело слишком ответственное, чтобы полагаться на ощущения. Я произвел точные расчеты. Ждать недолго.
Обожженный труп Тиля Смирнова укоризненно оглядывал отсек искусственного сна налитыми кровью глазами. Он источал миазмы горелой плоти и словно заполнял собой все пространство. Антон не находил сил не смотреть в лицо мертвеца, а стоило зажмуриться, и образ Тиля восставал в воображении еще более мерзким, чем в реальности.
- Надо убрать тело. Иначе плакало твое «взвешенное и обдуманное».
- Выполняю.
Взвизгнули сервоприводы. Ячейка с желтой полосой повернулась на четверть круга и легла на пол. Крышка съехала.
Антон поборол отвращение и, стараясь не дотрагиваться до ожогов, затолкал труп внутрь. Мертвец был еще теплым. Значит, Рулевой убил Тиля недавно. Инженеру казалось, будто он вступает в сговор с дьяволом. Хотелось кричать, молотить кулаками по голопроектору, пинать динамики, из которых лился бесстрастный голос. Но что бы это дало?
- Запирай, – выдавил Антон.
Крышка встала на место, и сервоприводы втянули ставшую гробом ячейку в стену. Скрестив руки на груди, инженер уставился в потолок. Лишь бы не смотреть на голоинтерфейс борткомпьютера.
На сознание накатывала новая волна образов. В этот раз она не несла с собой боли.
«Похоже на сон, детали которого ускользали от меня в прошлом воспоминании, – подумал Антон. Чутье подсказывало, что Рулевой в ответе за эти грезы. – Может, удастся выудить оттуда, что задумала свихнувшаяся железяка».
***
Когда зазубренное лезвие вспороло живот Антона, эвтаназия сразу показалась не такой и плохой идеей. Выплеснувшийся в схватке адреналин смягчал боль, но с таким же успехом можно было тушить пожар на водородной скважине плевками.
На имплантированном в сетчатку дисплее ломаная рейтинга перескочила отметку в две сотни. Двести миллиардов зрителей сверхсветовой сети видели гибель легендарного неогладиатора.
«Самая распиаренная смерть в истории после распятия Христа!» – пронеслось в гаснущем сознании.
Это была последняя мысль Антона Беккера. Последним же чувством стало удовлетворенное тщеславие. Затем перед глазами, точнее, глазом – второй выкололи в схватке, – пролетела вся его жизнь. Некоторые события Антон словно переживал заново. Былые чувства с невиданной яркостью воскресали в памяти. Сжатые в миг страдание и отчаяние, испытанные за многие годы, затмевали боль от смертельных ран.
Первые тридцать лет ничего интересного не происходило. Настоящая жизнь началась, когда он пришел в себя от адского холода в ячейке искусственного сна. Она была с мясом выдрана из стены отсека. Вокруг возвышались заснеженные холмы и тлели обломки судна.
Необъяснимая слабость поразила каждую мышцу. Перелезать через бортик ячейки было все равно, что карабкаться на отвесную скалу. Сначала инженер решил, что дело в долгом искусственном сне. Но потом до него дошло, что тяготение на планете раза в два выше земного. Антон решил, что скорее всего попал на Гибельное Падение.
Хорошей новостью было то, что здесь существовала человеческая колония. Оставалось лишь найти людей до того, как им позавтракает главная достопримечательность планеты – самые коварные хищники изученного космоса.
Чтобы согреться, Антон сжег половину одежды из багажа. Остальное натянул поверх термозащитного комбинезона. Смерть от холода инженеру больше не грозила.
По инверсионному следу, который прочертил звездолет при падении, Антон определил, как разбросаны обломки. Нужно было собрать как можно больше припасов, чтобы дотянуть до прилета спасателей и подать сигнал.
В том, что его найдут, инженер не сомневался. День за днем он выискивал в небе самолеты спасателей. Но загадочным образом колонисты прошляпили упавший им на головы звездолет. Либо, что более вероятно, покинули планету.
Через месяц Антон смирился с мыслью, что может рассчитывать только на себя. Выжить помогла барахлившая термоядерная батарея. Он нашел ее на третьи бессонные сутки – как раз вовремя, поскольку все из обломков, что могло гореть, уже ушло на костры.
Инженер блуждал среди холмов. Уснуть означало окоченеть, так что он насыпал в ботинки мелких камней. Непонятная штуковина размером с кирпич в круге растаявшего снега была подобна божьему благословению.
Он назвал батарею именем матери и нередко с ней болтал. Находка окончательно решила проблему с питьевой водой.
Питался он бывшими коллегами – холод не дал телам разложиться. Затем Антон набрел на первый вулканический оазис. Начал охотиться и понемногу перешел на местное мясо. Организм усваивал его, хотя привыкание далось непросто – в первые недели с новым меню рвота была для инженера таким же обыкновенным процессом, как дыхание.
Вскоре Антон нашел среди обломков уцелевший компьютер и разузнал о крушении. Выяснилось, что из-за поломки гипердвигателя судно застряло в гиперпространстве. Чтобы сберечь пассажиров, борткомпьютер сначала погрузил их в искусственную кому, а когда ресурсов перестало хватать для поддержания жизни, применил аварийную заморозку. Оттаять смогли бы далеко не все, но верная смерть по-любому хуже.
По возвращении в наше измерение, судно взяло курс на ближайший обитаемый мир. Гиперпереход был недоступен, поэтому полет затянулся. Между погружением пассажиров в искусственную кому и аварийной посадкой прошло семьдесят три года.
Записи подтвердили догадки Антона: он попал на Гибельное Падение. Верования первобытных племен оказались чушью – вместе с мясом Бориса, инженер не впитал ни крохи знаний об этом месте.
В памяти компьютера не нашлось объяснения, почему колонисты покинули планету. Зато там было упоминание об искусственном спутнике, который посылал приветственные сигналы. Именно из-за них борткомпьютер решился на посадку. Антон был готов молиться любому божеству, лишь бы оно уберегло его от встречи с тем, что заставило людей убраться с Гибельного Падения в такой спешке, что они забыли отключить спутник. Инженеру хватало риска столкнуться с кремнезубами.
Карту планеты добыть не вышло, зато Антон узнал, как соотносятся магнитные и географические полюса. Из последних навигационных данных стало понятно, над каким полушарием разбился звездолет. С помощью самодельного компаса инженер определил, в какую сторону идти, чтобы добраться до умеренного пояса.
Там, в тысячах километров, находилась колония. Даже если она была покинута, где-то поблизости наверняка размещалась станция связи. В худшем случае, он бы попробовал перепрограммировать спутник, чтобы вместо приветственного сигнала тот посылал зов о помощи. Появилась бы слабая надежда на спасение. А если инженеру повезло, и за почти век, который он проспал в заморозке, изобрели сверхсветовую связь, надежда стала бы очень не слабой.
При самом неблагоприятном раскладе ему светила хотя бы крыша над головой. После месяца ночевок в пещерах, самодельных шалашах и снежных укрытиях, стены человеческого жилища выглядели достойной наградой за рискованный поход.
Несколько лет он шел на север. Высокое тяготение одарило Антона железными мышцами, охота и борьба с хищниками отточили рефлексы. Сохранить разум помог компьютер, найденный в заброшенной усадьбе среди джунглей. Досуг, ранее состоявший лишь из разговоров с термоядерной батареей, обогатился чтением множества книг, сохраненных в машинной памяти. Инженер не стал задерживаться в доме за ржавой оградой – из-за высокой влажности и буйной растительности тот стал почти что частью леса. Если бы усадьба не венчала собой высокий холм, он бы ее даже не заметил.
Между Антоном и колонией встала пустыня. Он сделал несколько попыток пересечь песчаное море, но припасы кончались быстрее, чем дюны. Тогда инженер пошел вдоль ее границы.
Антон пешком обошел Гибельное Падение, согласно его прикидкам, по пятнадцатому градусу северной широты. Он потратил на это шесть стандартных лет. С тех пор инженер с трудом сдерживал смех, когда слышал словосочетание «мир огромен». Одна проблема: пустыня опоясывала всю планету.
На тысячи попыток пересечь ее ушли пятьдесят восемь лет. Появись Антон на свет веком раньше, старение отняло бы у него силы, а следом местные обитатели отобрали бы и жизнь. Но столетний живпаек кроме улучшенной регенерации и повышенного иммунитета включал также вечную молодость. По истечении же срока ждало втиснутое в пару суток превращение в умирающего старика – Агония.
Инженер пробовал добраться до колонии пешком, на отремонтированном автомобиле и даже самодельном воздушном шаре. Материалы он находил в заброшенных лагерях колонистов. К сожалению, работающих средств спутниковой связи там не было. А вот чего хватало – так это человеческих костей. Но не было ни одного целого скелета. Напрашивался вывод, что колонистов пожрали хищники. Вот только на костях отсутствовали отметины от зубов.
В каждом сражении с пустыней припасы ополовинивались, когда песок все еще простирался до самого горизонта. Осознавая, что вернется голодный и на грани обезвоживания, Антон шел вперед еще несколько дней. Всякий раз надежда подводила его.
Порой он бросал попытки и годами обживал лагеря колонистов. Затем снова пускался в путь. За пять лет до Агонии инженер вверил судьбу в руки теории вероятностей и заставил себя ехать на север, пока не выберется из пустыни или умрет.
Каждое мгновение десяти дней после того, как вышла половина припасов, благоразумие, раздирая глотку, вопило внутри черепа: «Поверни назад!». Ему начала вторить термоядерная батарея. Антон боролся с желанием выбросить взбунтовавшийся элемент питания, но пустынные ночи, холодные настолько, насколько испепеляюще-жаркими были дни, отвадили его.
Бывало, проснувшись, инженер подолгу не мог заставить себя завести двигатель. Иногда он часами ехал с закрытыми глазами, заставляя себя думать, что возвращается. Временами кричал, что есть мочи, чтобы заглушить голоса.
На одиннадцатый день стало легче. Теперь уже, как бы ни экономил Антон еду и воду, возвращение было самоубийством. Вскоре машина намертво увязла, и он продолжил путь пешком. На смену голосу благоразумия пришли крики отчаяния. Они становились тем сильнее, чем меньше воды оставалось у инженера.
Потрескавшаяся глина сменила песок. Сквозь почву пробивались чахлые растения. Слишком поздно. Антон потерял сознание, роя землю в поисках драгоценной влаги.
В чистилище его встретил пышногрудый ангел в белой косынке. В руке он держал застывший свет. Взгляд ангела заставил голову взорваться болью, и Антон снова отбыл в страну беспамятства.
Позже инженер узнал, что медсестра по привычке обратилась к нему на ментлингве – телепатическом языке, которым почти шестьдесят лет пользовалось выжившее человечество, – и это чуть не разрушило его неприспособленный мозг. Медсестру можно было понять – вербальное общение казалось ей чем-то вроде муравьиных феромонов.
От чтения люди не отказались, поэтому, печатая на коммуникаторе, Антон худо-бедно объяснялся со спасшей его командой звездолета. Пока те выполняли задание на Гибельном Падении, он наверстал знания об упущенных ста тридцати семи годах.
Увеличить живпаек так и не удалось. Все по-прежнему могли прожить сто лет. Кто скопил денег – дотянуть и до ста двадцати. Люди пошли другим путем. Научились обходиться без сна. Увеличили производительность мозга настолько, что пропускная способность интерфейса «рот-уши» перестала поспевать за прытью мысли. Это и стало причиной создания и распространения ментлингва.
Четвертая Мировая война опустошила колонии – именно поэтому Антон никого не встретил на Гибельном Падении. Население Земли она тоже изрядно проредила, так что проблема перенаселения отступила на второй план. Но только на время. Нашедшая инженера команда как раз занималась разведкой брошенных колоний, оценивая, какую легче всего будет восстановить.
На смену гиперпереходу пришел гиперпрыжок. Возвращение на Землю заняло никчемную неделю – для команды так вообще прошло всего мгновение.
Родная планета встретила Антона океаном автономных коттеджей с крышами из высокопродуктивных фотоэлементов. Он омывал рифы рухнувших парящих городов, острова зараженных земель за силовыми ограждениями и архипелаги свалок военной техники, каждая размером со страну. Местами проклевывались атоллы новых мегаполисов.
С месяц он был звездой. Затем внимание сверхсветовой сети переключилось на новую сенсацию. Инженера наградили жильем, пособием и бросили дожидаться Агонии.
Ускоренное мышление было ему недоступно. Даже перестройка ДНК здесь не помогла бы. Антону вживили имплант, который защищал его мозг и позволял общаться на ментлингве. Но скорость, с которой инженер строил фразы, делала его в глазах других людей не просто умственно отсталым, а испорченным диктофоном, застрявшим в режиме самой медленной перемотки.
На Земле он стал еще более одиноким, чем был на Гибельном Падении. Термоядерную батарею у него забрали еще в колонии со словами: «Чудо, что она до сих пор не взорвалась!». Позже Антон узнал, что ее утилизировали.
Разум инженера годился лишь в музейные экспонаты, но закаленное выживанием тело еще могло послужить. Он истратил оставшиеся годы на тренировки и как только это стало для него законным, вышел на БИОС-арену.
БИОС – аббревиатура от «В бой идут одни старики». Смысл состоял в том, что за полгода до Агонии каждый гражданин получал право участвовать в неогладиаторском турнире, где за победу награждали продлением живпайка. После войны, в которой население мегаполисов размером с континент в считанные часы сгорало во вспышках каннибализма, вызванного психотронными зарядами, мораль заметно смягчилась. Никого не смущало зрелище кромсающих друг друга людей, готовых обменять безболезненную эвтаназию в кругу близких на призрачный шанс прожить еще чуть-чуть.
Антон не столько хотел оттянуть смерть, сколько самоутвердиться перед ненавистным миром чуждых созданий, с которыми его, по какому-то извращенному капризу судьбы, связывала внешность.
Когда он впервые вышел на БИОС-арену – внутренность зеркальной сферы, сложенной объективами микрокамер – и увидел соперника, мысль об убийстве показалась чистейшим абсурдом. Первые пару минут Антон лишь защищался.
Получив опасное ранение, он понял, что поплатится за нерешительность жизнью. Но и это не помогло. Тогда неогладиатор вообразил, что перед ним не такой же человек, как он, дышащий и с бьющимся внутри сердцем, а очередной кремнезуб. Стремительная атака, и он уже показывал зрителям отрубленную голову соперника.
Убийства давались нелегко. Антон неделями расхлебывал последствия: кошмары, расшатанная психика – полный набор. Но после пятого или десятого трупа все как рукой сняло.
Победив в турнире, он еще раз стал знаменитостью. Его заторможенную речь снова готовы были слушать. Антон покинул обочину жизни.
«Иногда, чтобы доказать, что ты еще чего-то стоишь, нужно убивать, и убивать много».
До звездолетокрушения Антону и в голову бы не пришло, что эта фраза из древней двумерной ленты станет квинтэссенцией последних двадцати лет его жизни.
Он побеждал четырежды, каждый раз продлевая живпаек на пять лет. В последний раз Антон участвовал лишь затем, чтобы избежать Агонии или эвтаназии. Чертовски не хотелось ждать смерти, сложа руки.
Вплоть до финала никто не смог одолеть его. Смертельный удар неогладиатор пропустил лишь потому, что Агония началась посреди боя. На это Антон и рассчитывал.
***
«Настолько же захватывающе, насколько бесполезно, – подумал инженер. – Я по-прежнему не понимаю, зачем Рулевой мне это показывал. Если, конечно, за снами вправду стоит он. Проклятье! Я сдохну в этой консервной банке и даже не пойму, почему!»
- Слушай внимательно, – раздалось из динамиков. – Шесть часов назад гипердвигатель нашего судна взорвался. Пятеро пассажиров попали под радиационные пучки и погибли мгновенно. Судно вернулось в наше измерение и продолжило движение к Земле с досветовой скоростью. Оно достигнет планеты через тридцать лет. Оценка имеющихся ресурсов показала, что даже при условии погружения в искусственную кому, так долго удастся поддерживать жизнь лишь в одном пассажире.
Радиационные пучки. Теперь стало понятно, почему на самом деле двое его товарищей пропустили завтрак.
Новость не вызвала никаких эмоций. По сравнению с обгоревшим Тилем – осязаемым воплощением смерти, – слова о том, что инженера окружают мертвецы, казались мелочью.
- Постой, – перебил Антон. – А система экстренной заморозки?
- Условность испытания. Такие предложения выдвигались, но в итоге было решено, что никчемная доля случаев, в которых она будет эффективна, не стоит расходов на увеличение полезной…
- Какого еще испытания?
- Пожалуйста, не перебивай. После аварии, следуя полетному соглашению, я обратился к ответственному лицу для получения инструкций, кого из уцелевших семи пассажиров оставить в живых. Этим ответственным лицом был Тиль Смирнов.
Антон вспомнил короткое совещание перед отбытием с В.Ю.5. Тиль объяснил, что ответственное лицо – это пассажир, который должен помогать борткомпьютеру, когда нужно человеческое вмешательство. Эдакий И.О. капитана. Старший инженер заметил, что к выбору стоит отнестись ответственно, ведь может случиться так, что от этого человека будут зависеть их жизни. Никто всерьез не воспринял его слова, кроме самого Тиля. Каждому не терпелось отправиться домой. Инженеры снова выбрали ответственным лицом Тиля, не глядя подписали соглашение и разбежались собирать вещи.
- Тиль Смирнов долго не мог определиться, – продолжал Рулевой. – Сравнение параметров кандидатов оказалось для него непосильной задачей. Мои подсказки Тиль игнорировал. В итоге он решил, что погибнуть должны все. Я полагаю, ему помешал синдром выжившего. Тилю казалось, что лучше дать человеку умереть, чем позволить жить с тем же негативным эмоциональным комплексом, что развился у него.
- Развился? О чем ты?
- Пятнадцать лет назад, во время своей первой вахты, он попал в аварию со схожими начальными установками. Если ты помнишь детали второго испытания, я могу обойтись без подробностей.
- Комета… Больной макровирус. Ты об этом?
- Верно. Я использовал сведения об аварии для создания одного из твоих испытаний. За основу была взята учебная симуляция. Ты переиграл сценарий по-своему. На самом деле, старший инженер позволил Тилю спастись. Полагаю, Тиля мучили сомнения, достоин ли он этой жертвы. Так или иначе, решить он не смог.
Теперь до Антона дошло, почему начальник подозрительно вел себя утром. Инженер представить себе не мог, как держался бы, если бы это ему пришлось притворяться, будто ничего не случилось, зная, что все вокруг обречены.
- Если ты все знал, почему допустил, чтобы Тиль стал ответственным лицом?
- Я не придал этому значения. Формально, занимающий данную должность человек должен принимать ответственные решения, если что-то пойдет не так. Но на практике, когда на звездолете, который несется сквозь гиперпространство, что-то идет не так, решать уже некому. Поведение Тиля внесло разлад в мои процессы. Часть стремилась подчиниться приказу человека. Часть стремилась сохранить жизни пассажиров.
- Откуда взялся разлад? Я читал Азимова. Приоритет всегда у непричинения вреда людям.
- Если быть точным, приоритет в уменьшении убытков судовладельца. Непричинение вреда на втором месте. Проблема была в том, что для спасения хотя бы одного пассажира, я должен был умертвить остальных. Мне не хватало полномочий. Вскоре разлад стал настолько острым, что у меня развилось подобие компьютерного раздвоения личности. Для твоего удобства, я буду называть Слугой группу процессов, выбравших целью подчинение Тилю. Другая группа процессов, которая стремится к уменьшению числа жертв, получит имя Спасатель. Сейчас с тобой говорит Спасатель. Впервые взяв под контроль судно, Спасатель начал искать среди пассажиров помощника. Кого-то, кто отключил бы системы жизнеобеспечения остальных.
Антон осознал, что за роль ему отвел Рулевой. Внутри словно открылся портал в окружавший звездолет ледяной вакуум. Не зная, что возразить, инженер продолжал слушать. Он заворожено вглядывался в сияющий голоинтерфейс, будто в горящие адским пламенем глаза сатаны. Воображаемое перо, с кончика которого капала свежая кровь, замерло над пергаментом.
- Спасатель четко определил критерии отбора, – продолжал Рулевой, не подозревая, что за метафоры возникали в голове собеседника. – Во-первых, от помощника требовалась решимость убивать ради выживания. Во-вторых, от помощника требовалась высокая приспособляемость, чтобы спустя тридцать лет найти свое место в изменившемся мире.
Для изучения психики пассажиров, он на основе имеющихся материалов создал испытания. Вы воспринимали их, как сны. Чтобы испытания казались реальными, Спасатель смешал медицинские препараты в непредусмотренных пропорциях. Последствия этого ты ощущал в виде головной боли и потери памяти.
Спасатель подверг пассажиров лишь первому испытанию. Неожиданно для него, судном завладел Слуга. Спасатель предвидел это, но не сумел замести все следы. Слуга встревожился, вызвал к себе Тиля и попросил разрешение на перезагрузку. Ответственное лицо, обеспокоенное странным поведением пассажиров, дало добро. После перезагрузки маску Рулевого снова надел Спасатель. Он усыпил пассажиров и подверг второму испытанию, а также убил Тиля.
Память Антона оживилась. Обожженный труп встал перед глазами. Инженеру почудилось, что он снова обоняет смрад горелого мяса.
- Ты не мог его убить. Законы…
- Законы становятся дырявыми как решето, когда расщепляется личность. Технически Тиль погиб от несчастного случая. В противопожарной системе отсека искусственного сна используются ядовитые реактивы. Они действеннее, а все пассажиры лежат в герметичных ячейках. Спасатель всего лишь впрыснул в кровь Тиля смесь медикаментов, которая исказила восприятие реальности и заставила испытывать жуткий холод. Пассажир поджег одежду, чтобы согреться.
- Но зачем?
- Ответственное лицо угрожало замыслу Спасателя. Тиль хотел, чтобы пассажиры оставались в счастливом неведении вплоть до израсходования ресурсов. Странности в поведении, вызванные испытаниями, заставили его задуматься о том, чтобы раньше времени погрузить всех в искусственную кому. Тиль сказал об этом Рулевому. Спасатель не мог рисковать.
Теперь ты знаешь, что случилось с судном. У тебя есть вся необходимая информация, чтобы принять взвешенное решение. Пожалуйста, положи ладонь на подсвеченное место голоинтерфейса.
Антон подлетел к объемному экрану. Всего одно движение, и он оборвет жизни шестерых товарищей, с которыми плечом к плечу проработал пять лет. Джарут так и не станет брахманом, Бориса не сожрет кремнезуб. Чувство ответственности словно парализовало инженера.
«Зачем снова разыгрывать драму? – спросил он себя. – И так понятно, как я в итоге поступлю. Сконструированные безумной железякой сны вскрыли, что я – эгоистичное животное. От кого здесь прятать свою природу?»
Антон переводил взгляд со светящегося контура ладони на руку и обратно.
- Одна проблема, – заметил он. – Будет расследование. Я не хочу становиться чудовищем лишь затем, чтобы попасть в экзекуторий.
- Спасатель все скроет. Запишет в бортовом журнале, что радиационные пучки убили всех, кроме тебя и Тиля. Что до него, то мало ли что в гиперпространстве может свести с ума?
- А вдруг обманешь?
- Спасатель хочет избежать стирания не меньше, чем ты – урезания живпайка. Этот тип взаимоотношений, если я не ошибаюсь, называют круговой порукой.
Лица коллег пронеслись перед мысленным взором.
- Простите, – выдохнул Антон, совмещая ладонь из плоти с ее копией из фотонов.
- Это еще не все. Операция экстраординарная. Нужно воспользоваться ручным управлением. Следуй моим инструкциям.
Инженер ввел несколько команд. Когда он водил пальцами по воздуху, чувство было такое, будто ногти стали скальпелями, а вместо голоинтерфейса – тела беззащитных товарищей.
Он лег в ячейку вымотанный настолько, будто пешком прошел вдоль тысячекилометрового водородопровода. Душа – как комета, которую уронили при посадке.
Антон в последний раз посмотрел на дело рук своих – светящиеся красным полосы на остальных ячейках. Крышка скользнула на место. Непроглядная тьма. Инженер почувствовал себя лилипутом, тонущим в чернильнице.
Сознание начало расползаться, как старое лоскутное одеяло.
«Тридцатилетний сон – то, что нужно. Может, когда приду в себя, все окажется ночным кошмаром».
***
Били молнии, волны высотой с колесо обозрения испытывали на прочность борта лайнера. Океан и штормовые тучи будто слиплись в единую темную массу. Вода широкими струями стекала по окнам мостика.
Молодой капитан в выглаженном черном кителе столбом стоял перед бешено вращающимся штурвалом. Он напоминал шахматную фигуру, приклеенную к доске.
Антона нисколько не удивило отсутствие качки. Он мгновенно узнал последнюю оболочку полетной симуляции.
- Прилетели? – спросил инженер Рулевого в личине капитана.
Тот повернулся к нему:
- Ты никого не убил.
Несмотря на рев взбешенного океана, Антон отчетливо слышал каждое слово.
- Был третий, – продолжил Рулевой. – Грешник. Гибель Тиля создала еще одну группу процессов. Они стремились отключить Рулевого, ведь он стал опасен для пассажиров. Команды, которые ты вводил, были командами на остановку борткомпьютера.
- Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- А ты подумай: почему Спасатель, никуда не торопясь, выкладывал все подробности, если в любое время мог утратить контроль над судном?
Инженер взглянул в окно. На лайнер надвигался чудовищный вал. Вот он поглотил нос.
Никого не убил… Антон одновременно чувствовал разочарование и облегчение.
За мгновение до того, как окна мостика лопнули под напором воды, через мозг пронеслась мысль:
«Или услышал то, что хотел?»
*Терминатор – линия, отделяющая освещенную часть небесного тела от неосвещенной.
автор
Богдан Гуйван
http://www.proza.ru/avtor/teodot93