Стихи из прошлого века
Прощание с веком
Могу ли считать я себя удачливым,
Не дав призора своим стихам?
Транжира – временем расплачиваюсь,
Размениваюсь по пустякам.
Наивный – можно ль судьбу угадывать
По крошкам хлеба и пятнам щей?
Вот и скупой в сотню раз прогадывает,
Прельстившись ношенностью вещей.
А жизнь идет, знай себе накрапывает,
В согласье с небом, сочтя за честь.
Двадцатый век россиян проглатывает,
А те никак не поймут: зачем?
И ладно бы жизнь была многоразовой –
Загробностью трав или рыб, например.
Двадцатый век всем векам показывает
Удел от себя отвернувшихся вер.
И я в том столетьи песчиночка малая,
В сужденьях о нашей слепой нищете
Хорош со своей стариковской жалобой,
Что кучер, мол, плох, да и вожжи не те.
Летит по ухабам повозка безудержная.
И с каждою рытвиной все видней:
Не в кучере дело и даже не в упряжи,
Все дело в упрямстве и силе коней.
Пусть жизнь временами нам кажется тщетою,
Пусть не заживают болячки проказ,
Как хочется, чтоб в двадцать первом столетии
Жилось россиянам счастливее нас.
1997г.
Мертвая петля
Любимица воздушных весей,
Крутых вязальщица петель,
Визжа, резвится в поднебесьи
Лихая авиамодель.
Пронзая хрупкое пространство,
В зенит летящая стрела
Скользит в беспамятстве простраций,
Раскрыв блаженные крыла.
Вне бытия и вне погоды,
Своей обласкана судьбой –
Комочек маленькой свободы
Над этой грешною землей.
Свободы…Но зачем за нею,
Невидимо ломая прыть,
С фанерной скрещенная шеей,
Железная летает нить?
И почему ее орбиты –
Не более, чем строгий круг.
Все эти петли и кульбиты –
Со тщанием творимый трюк?
И кувырки-перевороты
Сверххитроумностных фигур
Внизу выводит властный кто-то,
Зажав в кулак дрожащий шнур?
О, человече, как наивен
Вопрос твой: «Быть или не быть?»
Ведь и под крыльями твоими
Незримая змеится нить.
В каком колене или роде,
Определяя бытие,
Твоя привычка к несвободе
Вжилась в сознание твое?
Летишь…летишь. Не замечая…
И все летят…и я лечу…
Взор распаленный устремляя
Навстречу дальнему лучу.
Навстречу выдуманным высям
Вдали мерцающих миров,
В сияньи гениальных мыслей
Самодовлеющих богов.
Ты ж, Человече, сын Природы,
Поборствуй и поспорь с судьбой.
Сними петлю и стань свободным
И, наконец, самим собой.
…Увы, непрочно милосердье.
И снова чей-то рвется финт.
И притяженьем доброй тверди
Очередной мозжится винт.
1992г.
Ранимая душа
Не привыкай, ранимая душа,
К чужим слезам
и чьим-то потрясеньям.
Не принимай дареного спасенья,
Потухших слов
уголья вороша.
И не кому-то, а себе в вину
Прими несовершенство
жизни нашей
И в тщетности забот купи-продажных
Ее подешевевшую цену.
Не привыкай, ранимая душа,
К открыто беззастенчивому хамству,
Не привечай глумливого упрямства
И беспардонность
медного гроша.
Не дай, душа, поблажки сатане.
Ни корыстию дел, ни словом бранным.
И кровоточь незаживленной раной,
Покуда ты еще
жива во мне.
1998г.
Милосердие
Из глубины времен наследие
Новоявившееся нам –
Вдруг это слово: «милосердие»
Запоявлялось тут и там.
С трибун, экранов телевизоров,
Огнями залитых эстрад,
Речами байками, репризами
Оно мусолится стократ.
С претензиями на бессмертие
Хмельна купеческая спесь,
А милосердие – усердие
Прослыть не тем, какой ты есть.
Оно негромко, неприметливо,
Без лицедейства и украс.
Оно идет от чувства светлого,
Не рвущегося напоказ.
К угольям очага остылого
Спеша дотронуться искрой,
Оно идет от сердца милого,
Болящего чужой бедой.
Добро лишь там, где сердце чувствует,
Где совесть правильно решит.
Добро – не просто жест сочувствия,
А состояние души.
И если живо милосердие,
И если разум не погас,
То милосердие – последнее,
Что человеческого в нас.
1993г.
Прозрение
И, словно боль сойдет из воздуха,
Когда в смиреньи, не спеша,
Пойдет по крестикам и звездочкам
Искать родню моя душа.
И в силуэтах обелисковых,
В расщельях ссохшейся доски
Она замрет от стона близкого
Нечеловеческой тоски.
Как трудно взглядам ненароковым
Сквозь еле видимый укор
Смотреть в глаза пытливо-строгие,
На нас глядящие в упор.
В глаза, еще не осознавшие
Всей горькой правды до конца,
С улыбкою позавчерашнею
Окаменелого лица.
Как трудно ей, душе доверчивой,
Сомнений сдерживая взвесь,
Понять, что путь наш человеческий
Ничем закончится вот здесь.
Что все мечты, страданья, похоти –
Земная наша голготня –
Сосредоточится на крохотном
Пространстве выцветшего дня.
Что мы, пылинки Мироздания,
На час явившийся калиф…
И что бессмертье Богом данное –
Всего лишь выдуманный миф.
1998г.
Будильник
Да, я живу. А между строк
Раздавлен будто.
Задумчив, будничен и строг
Будильник – Будда.
Бренчит изношенная сталь
И дело к ночи.
И звон уходит в пьедестал –
Мой стол рабочий.
Магический настольный свет.
И мой уставший,
Недвижно-сонный силуэт –
Двойник монаший.
Пусть время глуше и темней,
Пенять не буду.
Мой идол этих долгих дней –
Будильник – Будда.
Соитье мыслей стерегу
В дань укоризне.
А стрелки медленно стригут
Пунктиры жизни.
И время розгами секут,
Как тела студня,
Пружиной свернутых секунд
Толкая будни.
…Я истин так и не постиг,
Поскольку, молча,
Сниму монашеский постриг
Поближе к ночи.
1998г.
Бессонница
Воспоминанием взволнована,
Вздыхает память о былом:
Опять гитара беспризорная
Бренчит тихонько под окном.
Как плот от берега отчаленный,
Влекомый волей шалых струй,
Тоскует музыка печальная
Нестройным звоном робких струн.
В прохладе, листьями колышимой,
В неясно стынущей тиши
Скорее чудятся, чем слышатся
Слова непонятой души.
Бренчит гитара беспризорная,
Впотьмах беседуя с собой,
И безыскусными узорами
Свою вывязывает боль.
Горчат несбывшиеся помыслы
Разочарованной души.
Она зовет и просит помощи.
А мы на помощь не спешим.
Бренчит гитара беспризорная.
И я с покорностью невежд
Смотрю на дымку иллюзорности
В луче несбывшихся надежд.
Сквозь хаотичность репродукции
Проявит мутное стекло,
Изгибы хитростей продуманных,
Объединившихся во зло.
Воспоминанием разорвана,
Мне шепчет ночь: «Не обессудь…».
Бренчит гитара беспризорная
И не дает никак уснуть.
1996г.