У нас начали строить рыночную экономику, и в почёте оказалось такое явление, как конкуренция. Раньше её сравнивали не иначе как с законами джунглей. Народу также разъяснили, что такое непотизм и призывали бороться с ним. Идеологи рынка настаивали на его «изничтожении», и всё это ради торжества конкуренции.
На теле-шоу, которое я смотрел со своим дядей-пенсионером, эта сентенция вызвала неоднозначную реакцию. Один политик-традиционалист заявил:
- Нам ближе кумовство, пусть его называют непотизмом, а конкуренция вызывает сомнения. Здесь она неизбежно выродится в интриганство. Знаем, что это такое! Сыты по горло!
Другой политик, апологет западных ценностей, в ответ обозвал коллегу-традиционалиста «упёртым этником».
Тут я заметил, как осклабился Геронтич (так я называл дядюшку), как увлажнились его глаза. На мой вопрошающий взгляд он ответил:
- Вспомнил молодость!
- С чего вдруг?
Свою трудовую биографию Александр Геронтьевич начинал в вечерней газете в самый расцвет развитого социализма. Работал репортёром, как он любил себя называть. Эта категория газетчиков была овеяна романтикой лихости, которую черпала из зарубежных фильмов.
- Среди нас, репортёров, конкуренция считалась за правило хорошего тона. Крутых из себя строили, - рассказывал Геронтич,- на охотников за сенсациями мы не тянули - сам понимаешь, в те идеологически строгие времена эту практику держали за одиозный атрибут западной масс–медии.
Пока смотрели шоу, дядюшка вспоминал, как он перемещался по городу на мотороллере, корреспондентская сумка через плечо, фотоаппарат на шее, этакий «папарацци».
В поисках материала он носился по городу. Однажды Геронтич сунулся в какую-то организацию, название которой толком на вывеске не прочитал. Ему удалось обмануть бдительность девиц в милицейской форме, сидящих на проходе. На него пытливо взглянули и пропустили, ничего не спросив. Приняли за сотрудника. "Папарацци" вёл себя предельно самоуверенно. Он бродил по пустынным гулким коридорам, как будто именно эта прогулка была его целью, а потом спросил кабинет начальства у выходящего из туалета мужчины. Дядюшка рассказывал:
- Этот тип отреагировал странно. Попросил подождать немного и удалился. Через некоторое время меня допрашивали в специальном помещении. Лысый майор задавал непонятные вопросы и постоянно озирался на двери смежной комнаты. Наконец, там кто-то появился. Майор удалился и что-то вполголоса говорил, видимо, начальнику. Потом я слышу: "Умерьте пыл, майор. Отпустите дурака-репортёра!»
Кончилось тем, что Геронтича выпроводили. То, что он чуть было не влип в историю, дядюшка осознал, когда оседлал свой мотороллер. Информацию он не добыл, но престижную репутацию проныры среди молодых коллег заработал.
- Ты помнишь Гришу Л.? – спросил меня дядюшка о своём приятеле, - тот тоже начинал лихим репортёром. С возрастом Гриша приспособился получать информации по телефону. Зашибал хорошие гонорары, не выходя из кабинета. Лавры очеркистов и фельетонистов его не волновали.
Так вот однажды мы попали на мероприятие в педагогическом институте. Я попросил у ректора текст его выступления. Подумал расцветить материал выдержками из него. Ректор, надо отметить очень красивая дама, в нерешительности помялась. «Я уже обещала текст вашему сотруднику», - сказала она. Тут как раз этот сотрудник и объявился – Гриша Л. Он беспардонно взял из её рук страницы и смерил меня ехидным взглядом.
Тут на шоу объявился известный политик-скандалист. Дядюшка сделал паузу, потом продолжил:
- В те времена в советской прессе писали, что у конкуренции «звериный» оскал. У Гриши он был ехидным, от него так и разило профессиональным превосходством, мол, «обошёл на вороных». Признаться, я и сам почувствовал себя уязвлённым, хотя значение текста не преувеличивал. Видимо, мой вид показался ректору весьма красноречивым. Она подозвала секретаршу и что-то шепнула той на ухо. Скоро мне принесли рукописный вариант её выступления.
Мы уставились на экран, где события приняли драматический оборот. Словесная перепалка политиков плавно перешла в рукоприкладство. Мы посмеялись, мол, конкуренции ещё нет, а жертвы уже появились.