БАШКИРЦЕВА МАРИЯ КОНСТАНТИНОВНА (1860, Полтавская губ. - 1884, Париж), художник.
В аллегорической скульптуре “Бессмертие”, некогда украшавшую Люксембургскую галерею в Париже: молодой гений умирает у ног ангела смерти, в руке которого развернут свиток с перечнем художников, преждевременно сошедших в могилу. В этом свитке есть имя - Мария Башкирцева.
* * *
Из дневника Башкирцевой
1873. Какое это великое чувство — сознавать, что тобой восхищаются за что-нибудь большее, чем наряды.
1873. Философские книги потрясают меня. Это продукты воображения, поворачивающие все верх дном. Читая много, со временем я к ним привыкну, но теперь у меня дух захватывает.
Когда мною овладевает лихорадка чтения, я прихожу в какое-то бешенство и мне кажется, что никогда не прочту я всего, что нужно; я бы хотела все знать, голова моя готова лопнуть, и снова словно окутывюсь плащем пепла и хаоса.
1873. Мне часто говорят, что я — хорошенькая, но я считаю себя всего лишь миловидной… мне хотелось бы стать ЛИЧНОСТЬЮ.
1873. Я всегда предпочитаю верить тому, что приятнее, и потому предпочитаю верить, что я красива.
1873. Я не дурна собой, я даже красива, да, скорее красива; я очень хорошо сложена, как статуя, у меня прекрасные волосы…
1873. Я аристократка… я вижу больше прелести в старом шелке, в потерпевшей от времени позолоте, в сломанных колоннах и арабесках, чем в богатом, но безвкусном, бьющем в глаза убранстве… одежда должна быть до известной степени небрежна… но между благородной небрежностью и небрежностью бедности такая большая разница…
1873. Никогда не нужно позволять заглядывать в свою душу, даже тем, кто нас любит. Нужно держаться средины и, уходя, оставлять по себе сожаление и иллюзии. Таким образом будешь казаться лучше, оставишь лучшее впечатление.
1873… Когда ни с кем не говоришь о том, кого любишь, эта любовь как будто сильнее: это точно флакон с эфиром: если он закупорен ; запах силен, если же оставить его открытым — он улетучивается.
1874. Если бы я любила, я хотела бы быть любимой так же сильно, как люблю сама… Но такой любви нигде не встретишь. И я никогда не полюблю, потому что никто не полюбит меня так, как я умею любить.
1874. Когда я утомлена или рассержена, я вовсе некрасива, даже скорее безобразна. Я расцветаю от счастья, как цветок от солнца.
1874… Я сама своя героиня… было бы странно унижать себя из ложной скромности. Ведь унижают себя на словах только тогда, когда, в сущности, вполне уверены в своей высоте.
1874. Люди весь день любуются мною, мама любуется, княгиня Голицына любуется... А я на самом деле очень красива!
1875. Я хотела бы обладать талантом всех авторов, вместе взятых, чтобы выразить всю бездну моего отчаяния, моего оскорбленного самолюбия, всех моих неудовлетворенных желаний.
1875. Беспорядок в доме очень огорчает меня; все эти мелочи в службе, комнаты без мебели, этот вид какого-то запустения, нищенства надрывает мне сердце… Когда все вокруг меня прекрасно, удобно и богато, я добра, весела, и все хорошо.
1876… Я тоненькая, хотя с вполне развившимися формами, замечательно стройная, пожалуй, даже слишком, я сравниваю себя со всеми статуями и не нахожу такой стройности и таких широких бедер, как у меня…
1876. Если я так хорошо собой, как я говорю, отчего меня не любят? На меня смотрят, в меня влюбляются. Но меня не любят! Меня, которая так нуждается в любви!
1876. Обжорство в женщине ; уродство, но любить хорошо поесть — необходимость, как ум, как хорошие платья, не говоря уже о том, что тонкая и простая пища поддерживает свежесть кожи и округлость форм. Доказательство — мое тело.
1876. Я знаю человека, который меня любит, понимает, жалеет, полагает жизнь на то, чтобы сделать меня счастливою, который готов для меня на все и который никогда не изменит мне, хотя и изменял прежде. И этот человек ; я САМА.
1876. Что я такое? Ничто. Чем я хочу быть? Всем.
1876. Каждая тварь, каждый человек любит ПОСТОЯННО, но только любовь эта обращается на разные предметы, а когда кажется, что он вовсе не любит, любовь изливается на Бога или на природу, в словах или письменно…
1876. Я прежде всего честолюбива и тщеславна. Приходится сказать, что такое создание любят только потому, что хорошенько не знают его!
1876. Выйти замуж и иметь детей? Но это может сделать каждая прачка! Но чего же я хочу? О! Вы отлично знаете. Я хочу славы!
1876. Тщеславие! Тщеславие! Тщеславие!.. Что не произведено тщеславием, произведено страстями. Страсти и тщеславие — вот единственные владыки мира!
1876. Я погружаюсь в серьезное чтение и с отчаянием вижу, как мало я знаю. Мне кажется, что я никогда не буду знать все это. Я завидую ученым ; желтым, сухим и противным…
1877. У меня женского только и есть, что оболочка, и оболочка чертовски женственная; что же касается остального, то оно совсем другое. Это не я говорю, потому что я представляю себе, что все женщины такие же, как я.
1877. Я так жажду чести увидеть одну из моих картин выставленной! А если выставят, то люди непременно будут смеяться надо мною, женское творчество, мол, несерьезное дело.
1877. Я ненавижу себя, потому что не оправдала ни одной из своих надежд. Я обманулась.
1877. Я ничего не прошу, потому что женщина уже обладает всем, чем должна обладать, но я ропщу на то, что я женщина, потому что во мне женского разве только одна кожа.
1877. Люди потому стыдятся своей наготы, что не считают себя совершенными… Разве можно устоять и не показать что-нибудь действительно прекрасное, чем можно гордиться? Раз вы видите нагую женщину и говорите, что это дурно, то эта женщина не есть воплощение красоты…
1877. Швейцарки и я, переодетые, идем к господину Боннат, чтобы он нас взял в свою мужскую мастерскую. Но он нам объясняет, что у него работает пятьдесят молодых людей, и без присмотра, значит, он не может нас взять.
1877. Умереть! Не оставив ничего после себя? Умереть, как собака! Как уже умерли сотни и тысячи женшин, чье имя ныне еле читается на погребальном камне!
1877. Ах, зачем же рисовать? Затем... за все то, что я оплакиваю с начала жизни! За все, чего мне не хватало и не хватает! Чтобы пробиться силой моего таланта, пробиться во что бы то ни стало!
1877. Женщина, которая пишет, и женщина, которую я описываю, — две вещи разные… Я записываю, анализирую!.. Страдают, плачут, радуются моя гордость, мое самолюбие, мои интересы, моя кожа, мои глаза, но Я при этом только наблюдаю, чтобы записать, рассказать и холодно обсудить все эти ужасные несчастия, как Гулливер смотрел на своих лилипутов.
1877. Живопись приводит меня в отчаяние! Потому что я обладаю данными для того, чтобы создавать чудеса, а между тем, я в отношении знаний ничтожнее первой встречной уличной девчонки, у которой заметили способности и которую посылают в школу.
1877. Это ужасно — стремиться рисовать как мастер по прошествии шести недель учения.
1877. В мастерской все исчезает; тут не имеешь ни имени, ни фамилии; тут перестаешь быть дочерью своей матери, тут всякий сам по себе, каждая личность имеет перед собой искусство, и ничего более.
1877. Умереть? Это было бы дико, и однако мне кажется, что я должна умереть. Я не могу жить: я ненормально создана; во мне — бездна лишнего и слишком многого недостает; такой характер не может быть долговечным…
1878. Обыкновенно родные и все окружающие не признают гения великих людей… У нас, напротив, слишком высоко ценят меня, так что, пожалуй, не удивились бы, если бы я написала картину величиной с плот Медузы и если бы мне дали орден Почетного Легиона. Уж не есть ли это дурной знак… надеюсь, что нет.
1878. Я всегда, всегда открываю в человеке что-нибудь смешное, и уж тогда конец. Или если не смешное, то неловкое, или глупое, или скучное, словом — вечно есть что-нибудь…
Благодаря этой склонности докапываться в каждом человеке до его недостатков Я смогу уберечься от всех Адонисов в мире…
1878. Я не вижу впереди ничего… ничего, кроме живописи. Если бы я стала великой художницей, это заменило бы для меня все, тогда я имела бы право (перед самой собой) иметь чувства, убеждения, я не чувствовала бы презрения к себе, записывая сюда все свои треволнения!
1879. Чего мне страстно хочется, так это возможности свободно гулять одной… останавливаться у художественных витрин, входить в церкви, музеи, по вечерам гулять по старинным улицам… свобода, без которой нельзя сделаться художницей… я бешусь, что я женщина! Я хочу соорудить себе парик и самый простой костюм, я сделаюсь уродом, но буду свободна, как мужчина. Мысль скована вследствие этого глупого, раздражающего стеснения; даже переодетая и обезображенная я свободна только наполовину: ходить одной женщине всегда опасно.
1879… Лучше быть одетой нищей, чем мещанкой. В конце концов, у меня несчастная натура: мне хотелось бы гармонии во всех мелочах жизни; часто вещи, которые считаются элегантными и красивыми, шокируют меня каким-то отсутствием художественности, особой грации…
1880. Мне сказали, что я не могу подписать эту картину, иначе поднимется скандал. Картина провокационная, люди будут кричать, особенно если узнают, что ее нарисовала женщина, девушка.
1880... мне говорят, что мне следует только одно... поехать в Россию и выйти там за богатого человека, вернуться сюда и наслаждаться жизнью, вместо того, чтобы портить молодость и мазать полотна.
1880. Я чувствую какое-то самоудовлетворение в том, что не показываю и вида, что я больна, но все это мне совсем не нравится. Это гадкая смерть, очень медленная, четыре, пять, даже, быть может, десять лет. И при этом делаются такими худыми, уродливыми.
1880. Я с ума схожу, думая, что могу умереть в безвестности. Самая степень моего отчаяния показывает, что это должно случиться.
1880. Жизнь — это мы; она принадлежит нам, она все, что мы имеем; как же можно говорить, что она НИЧТО. Но если это НИЧТО, покажите же мне что-нибудь, представляющее НЕЧТО!
1882. Я вам так и сказала, что должна буду умереть. Так не могло продолжаться, эта всеобъемлющая жажда, эти колоссальные стремления, это не могло продолжаться»
1882. Есть гнусные, подлые люди, которые относят всякое женское честолюбие к физическим причинам... И они твердят родителям: «Выдайте ее замуж, она бросит тогда свою живопись!... Но я ведь знаю замужних женщин, которые сохранили свой талант и свой гений...
1883. Известный мужчина женится, он выбирает себе женщину, которую любит, или хозяйку, которая усовершенствует его ежедневную жизнь, увенчает здание, которое он организовал, и эта женщина принадлежит ему. Заурядный мужчина женится, и происходит приблизительно то же самое. Но, я не хочу стать этой женщиной, ведь известный мужчина — это я. Ну, как же быть? Остаться свободной. Но это означает, что я попаду в другие оковы и что я оправдаю всю клевету...
1983. Никто не хочет верить в мою застенчивость, а между тем она легко объясняется избытком гордости…
1883. Я чувствую настоящий страх, ужас и отчаяние, когда приходится просить — нужно, чтобы люди сами предложили мне.
1883. Господи! Дозвольте мне оставаться независимой, дозвольте мне работать и вместо того, чтобы делать из меня светскую женщину, лежащую у ног гения, разрешите мне стать настоящим світилом.
1883… С кем посоветоваться? Кто будет искренен, кто сумеет разобрать дело?.. Это опять будешь ты, мой единственный друг, ты будешь по крайней мере искренна, и ты любишь меня. Да, я люблю себя, одна я!!!
1883… Хорошо или дурно я делаю, бросая мою молодость в жертву своему честолюбию, которое… Словом, соберу ли я хоть процент с затраченного капитала?
1884. Ах, как силен этот г-н Башкирцев! Тогда я сказала, что художник — женщина, девушка, и добавила — красивая девушка*** О, нет, этому поверить не могли!
1884. Я в очень дурном расположении духа, взбешена. По всей вероятности, это потому, что я скоро умру; вся моя жизнь с самого начала и со всеми подробностями проходит передо мной…
25 июля 1884. Но если я ничто, если суждено быть ничем, почему эти мечты о славе с тех пор, как я сознаю себя? И что означают эти вдохновенные порывы к великому? Почему — с тех пор, как я была способна связать две мысли, с четырех лет, — живет во мне эта потребность в чем-то великом, славном, смутном, но огромном? Чем только я не перебывала в моем детском воображении! Сначала я была танцовщицей — знаменитой танцовщицей Петипа, обожаемой Петербургом. Каждый вечер я надевала открытое платье, убирала цветами голову и с серьезным видом танцевала в зале, при стечении всей нашей семьи. Потом я была первой певицей в мире. Потом я электризовала массы силой моего слова. Император женился на мне, чтобы удержаться на троне, я жила в непосредственном общении с моим народом, я произносила перед ним речи, разъясняла ему свою политику, и народ был тронут мною до слез. Словом, во всех направлениях, во всех чувствах и человеческих удовлетворениях — я искала чего-то неправдоподобно великого. До сих пор после дней ужасной тоски всегда находилось что-нибудь, вновь призывающее меня к жизни. Но в минуты горя или радости — первая мысль моя обращена к Богу.
1884. Если я умру вдруг, внезапно захваченная какой-нибудь болезнью!.. Быть может, я даже не буду знать, что нахожусь в опасности, — от меня скроют это. А после моей смерти перероют мои ящики, найдут этот дневник, семья моя прочтет и потом уничтожит его, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего, ничего! Вот что всегда ужасало меня! Жить, обладать таким честолюбием, страдать, плакать, бороться и в конце концов — забвение… забвение, как будто бы никогда и не существовала…
* * *
«Извещаем о кончине одной девушки, которая прославилась некоторыми художественными успехами... Мадемуазель Башкирцева скончалась. В последнем Салоне она выставила картину, которая привлекла внимание многих, — «Митинг». У нее было не менее 200000 франков дохода. Она собиралась выйти замуж, но жених ее исчез. Вследствие его исчезновения, она с глубоко раненой душой постаралась прославиться своим талантом. Она простудилась в одно прекрасное утро, когда рисовала во дворе. Она умирала в течение 2-х недель и испустила последний вздох свой, когда ее тетя собрала 2 миллиона, чтобы построить ей дивный особняк-ателье»
«Le Figaro» 1.11.1884
* * *
Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя, как на небо, и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. В этой области у человечества есть лишь дневник Марии Башкирцевой - и больше ничего...
Завещание Велимира Хлебникова
Я люблю Марию Башкирцеву с безумной болью. Она для меня также жива, как я сама.
Марина Цветаева
... Она “выставляет перед нами великолепную ткань, вывороченную на изнанку”, дает не столько автопортрет, сколько анатомию своей натуры - очень отважной, извлекающей из глубины души все или почти все, что лежит на самом дне. И этим она привлекает и отталкивает, может быть отталкивая больше, чем привлекая - лишь когда абсолютность смерти начинает явсвенно проступать за словами, а потом резко обрывая напряженную нить повествования, глубокая грусть овладевает нами, ставшими, по ее же желанию, свидетелями счастливой и трагической судьбы.
А. Басманов
Секрет ее страданий в том, что она при изумительном умственном блеске - имела, однако, во всем только полуталанты… И она все меркла, меркла неудержимо...
В. Розанов