А ещё был случай…
Я проходил специализацию в областной больнице, где отделениями заведовали врачи, имевшие большой опыт, многие из них – только недавно сменили армейские гимнастёрки и сапоги на гражданские костюмы. Город ещё смотрел на уцелевшие корпуса больницы безглазыми развалинами оконных пустот закопченных зданий…
- Там, в приёмном покое больная, привезли из Чаплинки, фельдшер направил, диагноз – брюшной зоб. Хирург посмотрел – опухоль в брюшной полости, плотная, как дерево, но подвижная, безболезненная…
Пётр Иванович – легендарный Юрженко! – нетерпеливо перебил, протянув в мою сторону необычно длиннопалую кисть:
- Пусть даму прежде всего посмотрят гинекологи, от них жди подвоха, от этих рыцарей нашей медицины: чуть сложность, неясность – это не наша!
- Девушки, кто там у нас в Чаплинку готовится? Олег, сходи, дорогой, в приёмный посмотри. Там нам хирурги что-то хотят навязать, какая-то опухоль в животе... У них такое правило – если не могут понять, или не знают, а видят, что женщина – пусть гинекологи разбираются…
Пошёл я в приёмный покой. Больная сидит на продавленном топчане, сложив натруженные руки на большом шарообразном животе. Жалоб не предъявляет, охотно всё рассказывает – рада, что её слушают.
- Зоб это у меня, сынок! От войны ещё при бомбёжке приключился. Кондрат Сидорович сказали: от шока это, от бомбёжного. Был он, этот шок, у меня. Бежали мы от бомб просто от дворов, прямо в поле. Я, сынок, молодая была, справная такая, не такая как сейчас тут сидит… На руках – сынок, ему годик только-только… за юбку – Митя старший, трёхлетка… старики: мать, отец, тётка – все бёгли, как есть… А он, будь неладен, бомбы одну за другой так и сыпет…
- Что, ранило Вас? – пытаюсь остановить больную.
- Нет, миловал Бог. Как завыло в небе, опять я на землю упала и – под себя, под грудь просто вжала Витю… В себя пришла – тихо, нет бомбёжки. На меня мама водой кропит... Слышу как через вату: «Пройдёт, дочка, пройдёт, дорогая…» День ли, два ли пролежала – болела рука, грудь и живот – как посинил кто… А потом сошло на нет.
- Дело ясное, надо осмотреть Вас.
- Раз надо, сынок, смотри, - вы люди учёные, доктора. Сказывал Сидорович, надо меня просветить через какой-то рентген, чтоб насквозь видеть…
Осмотр не выявил ничего нового, в малом тазу – как я записал в историю болезни – матка и её придатки без отклонений от нормы. Осмотр заведующей и двух ординаторов подтвердил мои данные. И рентгеноскопия, и рентгенография, и консультация проктолога, и консультация терапевта – это был тончайший диагност Каменский! – не прояснили диагноз. Собрали консилиум. Я напросился. «Иди, иди – послушай, как умные люди думают», - напутствовали меня ординаторы из хирургии и гинекологии, зная о пресловутой то гаснущей, то пылающей полемике заведующих отделениями.
Консилиум пришёл к выводу о том, что у больной опухоль и необходима диагностическая лапаротомия. Тут и прояснилась тупиковая ситуация. Пётр Иванович сказал:
- Будь мужчина – я бы его сразу взял на стол, не колеблясь, а раз женщина – пусть берут её гинекологи.
- Нет, - отрезала Галина Денисовна, - не наша опухоль, пусть хирурги берут…
- Можно мне, - вмешался заведующий онкологическим отделением, только что открывшемся в областной больнице, - раз так – предлагаю перевести больную к нам для лечения.
- Она и слышать не хочет о переводе в раковое отделение, Владимир Иванович!
- Другого выхода нет, опухоль надо убрать.
На этом и закончился консилиум.
Перед операцией больную уговорили согласиться на осмотр прежнего заведующего отделением Н.Н. Черниговского, который уехал, уйдя с работы, в Крым, в Судак.
Николай Николаевич пришёл в онкологию, где ему предложили хрустящий накрахмаленный халат, и зашёл в палату.
- Так что, правильно решили, голубушка. Без операции, послушай меня, старика, нельзя… убрать её нужно.
Он осмотрел больную на кровати, так и эдак пальпируя опухоль, ещё и ещё раз смещая и перкутируя её… Рака тут нет, родная моя, - заключил он. – Пойдём-ка, больная, в кабинет, побеседуем без свидетелей.
Беседа длилась около получаса…
- Владимир Иванович, анамнез собран плохо, скудно. Диагноз лежит на поверхности. Я вот тут записал. Отдам записку, историю просмотрел, снимки прочёл, хорошие снимки, ничего не скажешь, постарались – молодцы… Вот оставлю Товию Самойловичу, он Вас должен был навести на мысль, чтоб Вы, его подсказкой об анамнез ударив, высекли диагноз. Оперируй, Владимир Иванович, а потом пусть Дуся пойдёт в рентгенологию и принесёт тебе мою цедульку, прочтёшь. С Богом, Владимир!
…Операция прошла успешно, никого не звали на помощь в операционную. Как обычно, Владимир Иванович не вышел из оперблока, пока не записал операцию в историю болезни и операционный журнал.
- Что там, Владимир Иванович? Тумор? Малигнизация? – подступили к нему с вопросами.
- Нет, коллеги! Обызвествлённый плод мужского пола, 23х9 см., замурованный сальником и кольцом петель тонкого кишечника, диаметром более четверти метра…
- А матка, придатки? - вставился я. – Обычны они. Правда, справа по переднебоковой поверхности какая-то складка, похоже на складной ножик…
- Евдокия Трофимовна, сходите, пожалуйста, в рентген, возьмите записку у заведующего.
- Я ходила уже, не дал. Пусть, говорит, мне сам Припутников позвонит.
Вскоре записку принесли. Прочли: «Литопедион, рубец на матке. Черниговский...» И ниже: «P.S.: Анамнез – Бог диагноза. Г.А. Захарьин».
Когда мы провожали Н.Н. Черниговского, я спросил его, краснея и запинаясь:
- А как Вы догадались, Николай Николаевич?
- А не догадывался. Я просто расспросил больную обо всём её интимном статусе на время шока и появления «брюшного зоба», и выяснил, что к этому времени что-то было не так и не эдак… Она и думала о беременности и не думала… считала: если да – то вот-вот (по времени) забьется, а если нет – то, стало быть, пронесло, слава Богу. Вскоре стало как-то мазать, а потом всю войну ничегошеньки не было, как отрезало. После войны всё восстановилось, но больше Бог детей не дал… «…А как стала я худеть, тут и зоб брюшной прояснился…» Я не перебивал больную, а терпеливо слушал её рассказ. А диагноз – он и был в её подробном рассказе.
Слушать больного – это тоже искусство… Имел место разрыв матки, плод вышел в брюшную полость и там окаменел. Это и есть литопедион.