*От себя ты не уйдешь никуда. Ты - это ты. Нужно только верить в себя. Иначе тебя унесет во внешний, чужой мир, и ты не найдешь дорогу обратно до конца жизни*. Харуки Мураками.
Пасмурно. Небо заволокли тяжелые, свинцовые тучи, атмосфера мрачная. Люди стараются поскорее уйти с улиц, детей на площадке не видно. Кто-то забыл игрушечную лопатку в песочнице. Кажется, вот-вот польет дождь, как из ведра.
Я сижу возле окна, на диванчике в кабинете Саши, поджав под себя ноги. На коленях лежит раскрытая книга про электричество. После тяжелых испытаний Саша настоял на том, чтобы я пару дней пожила у него и даже выделил свой кабинет в неограниченное пользование для занятий, потому что здесь был интернет.
Голова гудела, читать совсем не хотелось, но после тренировки я только и могла сидеть. От сути меня отвлекало множество вопросов. Делится ли электрон? Можно ли поменять заряды в атоме? Как, даже в трудных ситуациях, избежать короткого замыкания?
Я поняла, что сейчас мне не удастся сосредоточиться на учебе, и я встала, положив книгу на стол. Пусть почитает Саша, если ему вдруг станет скучно. Я прошла в свою комнату, отмахнувшись от Перуна, надоедливого маленького щенка породы шпитц.
Он так жаждал внимания и ласки, что даже лез ко мне, заядлой кошатнице. Несколько дней назад Саша сказал, что ему нужна моя помощь и повез в зоомагазин. Я, конечно, не могла ему отказать, но выбирать собачонку не очень-то хотелось. А вернее очень не хотелось.
И дело даже не в том, что я якобы не люблю животных или собак, нет. В детстве я часто, почти всегда, встречая бездомных животных, относила им еду. А так как моя мама тоже очень сердобольная, то у нас постоянно были кошки в доме. Но проблема в том, что я, став достаточно, взрослая, стала помогать принимать роды у кошек. И котята, которые делали свой первый вздох на моих руках, умирали на них же. Кто-то от старости, кто-то от травмы, а кто-то от болезни.
Но это было невыносимо больно: каждый раз терять тех, кому ты помогаешь попасть на этот свет. С этим может сравниться лишь горе матери, потерявшей ребенка. И однажды я дала себе клятву, что больше не привяжусь ни к одному из животных, дабы не страдать.
Но тут, в одной из клеток, я увидела мохнатую мордочку с глазками, умоляющими забрать его из этого места. Я робко показала Саше на него, чувствуя как тяжело дышать от воспоминаний, и выбежала на улицу. Видимо, щенок понравился ему, или Саша, подумав что он мне понравился, пожалел и купил, но обратно мы ехали уже втроем.
Я решила, чтобы не наступать на старые грабли, не участвовать в воспитании нового домашнего питомца, но Сашу как назло куда-то срочно вызвали, и он попросил меня помыть Перуна. Кстати, странное имя, но он сказал, что назвал его так в честь славянского божества. Мне не хотелось рассказывать Саше о давней клятве, и я, скрипя зубами, помыла Перуна, устроила ему домик, накормила и, даже, отвела его поздно вечером на прогулку, слушая песню: "Wer bin ich". Она как нельзя соответствовала моему настроению.
Мне оставалось лишь заставить себя не питать теплых чувств к малышу, но этот засранец постоянно подбегал ко мне и, радостно скуля, терся о ногу. Я и сейчас оттолкнула его, впрочем не очень сильно, и прошла в свою комнату, закрыв дверь. Я усмехнулась, увидев на тумбочке толстый томик "Евгения Онегина". Нет, он точно не исправим.
Вдруг из прихожей донеслись голоса, мне стало интересно, и я решила пойти проверить. На мне были джинсы, черная футболка и джинсовый пиджак, у которого я подвернула рукава до локтей. Русые волосы собраны в привычный хвост на затылке. Я поправила кулон, подаренный Сашей, который я всегда ношу, лишь снимая в душе, и, вздохнув, вышла.
Возле двери какая-то брюнетка снимала сапоги, отдав замшевую куртку рядом стоящему Саше. Она смеялась на каждое его слово и улыбалась даже когда он молчал. Честно сказать, я никогда не видела такой красивой девушки, она была красивее даже Апрелины, которую я всю жизнь считала иконой красоты. У незнакомки были изумительные скулы, в которых появлялись ямочки при улыбке. Четкие линии подбородка и тонкого носа, гладкий лоб, ровный тон молочной кожи, бровки дугой. Чувственные губы, постоянно пребывавшие в движении. Сияющие черные кудри густой массой спускались до талии. На девушке было черное платьице и золотое, едва заметное колье.
Саша предложил ей мягкие домашние тапочки и тут заметил меня, обернувшись.
- О, Рос, - сказал он без тени улыбки, - Я думал ты еще на тренировке. Но это хорошо, что ты уже здесь. Познакомься, это моя хорошая подруга, с которой мы знакомы всю жизнь. Марина. Марина, это Рос, моя кузина.
Я удивленно вскинула брови, но промолчала. Кузина? Видно, не такая уж она хорошая подруга, раз он не доверяет ей, подумала я. Марина распрямилась и, подняв голову, посмотрела прямо на меня. Я без малейшего смущения ответила на взгляд.
- Рос? - спросила она, - Никогда не слышала такого имени, - На вид ей было лет двадцать, может чуть побольше.
- Производное от Ростиславы, - сказала я и, усмехнувшись, покосилась на Сашу.
Тот пропустил мой комментарий мимо ушей.
- Марина, ты наверное голодна? - обернулся он к ней с самым теплым выражением лица, которое я только видела.
- Спрашиваешь еще, - та со смешком толкнула его в бок, - Спешила ведь, боялась под дождь попасть... И не напрасно.
И вправду: с улицы доносились характерные звуки ливня. Ноябрь Калуги не сравнится с суровой, хоть и прекрасной, осенью Урала.
- Рос, иди, пожалуйста, поставь чайник, - попросил Саша. Я в недоумении уставилась на него: что Саша от меня скрывает? Но его глаза ясно говорили: "Живо", и я, робея, убежала.
Через несколько минут те проследовали за мной в столовую. Марина не прекращала смеяться. Такое ощущение словно они не виделись уже очень давно.
- И на Жемчужном тоже? - с восхищением поинтересовался Саша, и я удивленно на него посмотрела: при мне или, по крайней мере, со мной он ничему не удивлялась.
- А что меня остановило бы? - усмехнулась Марина и села на стул. Похоже, она чувствовала себя, как дома, в отличие от меня. - Подумаешь, гейзер. На Курильских островах есть и получше.
Я встала рядом, взяв чайник.
- Марина - человек, который не может без приключений, - пояснил Саша, обращаясь уже ко мне, - В свои двадцать она объездила всю Россию. Автостопом побывала и в Анадыре, и в Сочи, и в Пскове. Лазила на горы Хибин, на алтайские, на потухшие вулканы Сахалина и, даже, покорила вершины Эльбруса и Казбека.
Я кивнула. Вот бы мне такую свободу и волю разгулья. Но по крайней мере я разом угадала две вещи: ее возраст и то, что они давно не виделись, раз она постоянно в пути.
- Марина плавала на байдарках по озерам Карелии и полноводным рекам Сибири. Даже Обь, русскую Амазонку, исследовала вдоль и поперек. Я уж молчу об археологических раскопках.
- Ну, ну, - фыркнула Марина, - не захваливай меня. Еще сглазишь случайно.
- Ой, да тогда ты сломала ногу по неопытности. Кто идет на Полярный Урал в четырнадцать лет?! - они оба засмеялись.
Я достала тирамису и разрезала его по кусочкам.
- Расскажи что-нибудь Рос, - попросил Саша, - Ей будет интересно.
- Не думаю, - я же в ответ едва заставила себя смолчать.
- Она хотела бы путешествовать по России, - Марина скептически на него посмотрела и так смотрела несколько минут, пока не сдалась.
- Ладно, - она надкусила пирожное, а я еле сдерживала ехидные замечания. Ишь, королева нашлась, - Например, мне очень понравилось на Байкале, Жемчужине России, как многие говорят, и среди южных лиан Крайнего Востока. Я даже сфотографировалась с русским тигром! - ее глаза счастливо сверкали. - Еще была на водопаде Радужный, это у Жукова, в Калужской области.
Я, не сдержавшись, вскинула голову. Сердце невольно затрепетало при воспоминании о родном крае.
- В Калужской области? - прошептала я.
Марина медленно кивнула. Я опустила глаза, желая скрыть блеск меланхолии. Я помню тот водопад. Как-то раз, летом мы с ребятами решили съездить туда с ночевкой. Римма и Кира тогда еще не встречались с Игорем и Егором, а Апрелина была тайно влюблена в Тему. Лишь я об этом знала. Мы купили в магазине сухую лапшу, свежие огурцы и помидоры, минералку, яблоки и печенье. Взяли несколько палаток, старых кастрюль, зажигалку и фонари. Доехали на автобусе до Обнинска и пешком шли на юг десять километров.
В лесу был так хорошо: тенек и повсюду аромат шишек и пение птиц. Пару раз я нашла ягодки земляники, и мы даже с ребятами заметили вдалеке белку. Водопад был красивый, но склон к нему крутой, опасный и покрытый скользкими острыми камнями. Один раз я оступилась и думала, что как минимум сломаю руку, но меня подхватила сильная заботливая рука Славы. Он чмокнул меня в лоб и пропустил вперед себя.
В тот день было сделано много классных фотографий. А вечером мы расставили палатки и поджарили на кострах сухари и тушенку. Мы сидели на найденных бревнах, Вика играла на гитаре, а Апрелина пела неземным голоском. Он до сих пор отдается у меня в ушах:
- Пусть луна взойдёт оплывшей свечей. Ставни скрипнут на ветру , на ветру, ах как я тебя люблю горячо, годы это не сотрут, не сотрут. Мы оставшихся друзей соберём. Мы набьём картошкой старый рюкзак. Люди спросят, что за шум, что за гам. А мы ответим просто так , просто так.
В ту ночь у нас со Славой случился первый раз, а утром мы познакомились с местным жителем, и он показал нам еще несколько невероятных мест.
- Да. А что? - я очнулась от голоса Марины и вздрогнула. Меня словно окатили ведром ледяной воды.
- Ничего, просто показалось знакомым... но я ошиблась, - я улыбнулась и постаралась быть безмятежной. Я взяла десертную ложечку и почувствовала на себе хитрый взгляд Саши. Вот ведь гад.
- А-а, - озадаченно протянула Марина и снова принялась рассказывать о своих приключениях. Видя, что я слушаю ее в пол уха, она вдруг сказала, - Слушай, так ведь нельзя. Просто невозможно!
- Как так? - я вскинула бровь. Она что, умеет определять настроение?
- Быть закрытой ото всех! - казалось девушка готова захлебнуться от возмущения, - Ты же постоянно молчишь, не говоришь свое мнение и друзей у тебя нет!
Последнее меня невольно кольнуло, и я едва сдержала слезы. Действительно, я сама виновата, что растеряла всех друзей. Но другие мне не нужны: я теми дорожила.
- С чего ты взяла, что я всегда молчу? - я решила сделать вид, что услышала только первое.
Марина скрестила руки на груди и повернулась к Саше с немым вопросом. Тот мрачно кивнул, и она победно хмыкнула:
- Я же сказала!
- И что? - если быть честной, меня обидело предательство Саши. О великий космос, зачем она лезет в такую глубь? Ей-то, час как знакомой, какое дело до моей жизни?
- Как что? - опешила та, - Ты же губишь свою жизнь!
Я ее уже загубила, грустно усмехнулась я про себя.
- Неправда, - лишь прошептала я, понимая что это отчасти правда. И от того еще больнее.
- Я могу помочь тебе.
- Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи, - Саша неодобрительно покосился на меня.
- Это сейчас, а потом тебе не поможет даже психолог! Одумайся, я ухожу. Если все-таки передумаешь, вот мой номер, - она небрежно кинула на стол записку и встала.
Я тоже встала, скрестив руки в знак немого возмущения. Саша встал вслед за нами. Ей-то легко говорить: никаких социальных проблем, никакого подросткового периода, никаких воспоминаний, которые она не может отпустить. Просто оптимист по жизни.
Она грозилась еще что-то сказать, но вдруг ее губы мелко задрожали, а глаза, широко распахнувшись, нервно, даже истерически, дрогнули.
- Ты ведь не Ростислава, или как там ты себя называешь, - слабым голосом выдохнула она и медленно перевела взгляд на Сашу, - Ты ведь одна из них, ты из Калуги. Ты - Россия Добрева.
Я в панике икнула.
Саша прыснул и дружески похлопал ее по плечу.
- Я, конечно, знал, что ты уж точно догадаешься, но не так же быстро. Ты не перестаешь совершать рекорды во всех направлениях, Марина!
Я недоуменно застыла: так он доверяет ей и это была просто проверка? Я похлопала ресницами, чувствуя себя гадко. Как будто меня использовали, словно мусорный пакет.
Марина слабо улыбнулась.
- А еще думаю: вроде у тебя не было кузин.
Я наклонила голову набок.
- На соседней улице прокуратура, там есть связь с Москвой. Беги-беги, доноси на меня, - это вышло случайно, но я против воли выместила свою обиду на не том человеке.
Она долго на меня глядела.
- Разумеется, я знала, что все гении того, - наконец сказала она и покрутила пальцем у виска в весьма выразительном жесте, - Но у тебя точно все в порядке с головой, а?
Я видела, как Саша честно пытался сдержаться, но все-таки засмеялся. Действительно, ситуация была далеко не из плачевных, и даже очень комична.
- Не собираюсь я на тебя доносить, вот еще. Не льсти себе. Я кусаюсь только в качестве самозащиты. С чего это мне на тебя доносить? Ты мне что-то сделала?
Я открыла рот и бессильно его захлопнула. Душа, словно солнце, скрылось за створками несправедливой обиды. Она кричала: молчи, не говори, не открывайся! - но я сказала.
- Другим я тоже ничего не делала, но они обвинили меня врагом народа. Они готовы растерзать меня, пытать, повесить, четвертовать... Но им же я тоже ничего не делала!
- Эмоции, эмоции и еще раз эмоции, - на каждое слово она зажимала палец, закатив глаза, - Сразу видно ты не читала книгу Джорджа Оруэлла "1984". Голдстейн также был предметом ненависти всей Океании, его сравнивали в овцой, называли опасным преступником и предателем государства. Но в конце концов оказалось, что ненависть народа обращена совсем ни к нему, а к тоталитарному деспоту, называемому Старшем Братом. У нас свой некогда был такой, только звали его Лениным и должность у него была вождя.
Я медленно подняла на нее глаза, в смятении, и потупила вновь, стыдясь. Я не понимала себя, но удивлена была тем фактом, что она читала ТАКУЮ книгу. Я думала это не ее стиль: рассуждать о политике и диктатуре. Я думала она довольна течением обстоятельств и историей, пусть и написана она со слов властей.
- Как людям не бояться, если у них есть те, за кого они в ответе? Друзья, родители, дети. Муж и жена, брат и сестра. Вечный контроль. Откуда тебе знать, что весь мир ополчился против тебя? Возможно, другие - да, мало ли что им наговорили и внушили их правители, но русские - не думаю. Они боятся выступить и защитить тебя и полностью правы. - Похоже Марина сама не могла остановиться, - Кого им защищать, скажи мне? Тебя? А кто ты для них? Незнакомка, девушка, которая раньше просто для них не существовала. Ради кого им жертвовать? Ради кого идти на риск и смерть? Вот если бы они тебя узнали...
Она шумно перевела дух, вытерев лоб рукавом.
- ... Но для этого ты должна перестать быть закрытой.
" Твоя страна за тебя, Россия Добрева", - вспомнила я слова гадалки. Я посмотрела на Сашу, который был полностью солидарен со своей подругой. Я была согласна со всеми ними, но что-то меня не отпускало. Скорее всего причина была заложена еще в далеком детстве.
Тогда мне не разрешалось плакать, мама говорила что это признак избалованности, а ее раздражение, как правило, ни к чему хорошему не приводило. Поэтому я, сдерживая обиды, плакала по ночам в подушку, но не позволяла вырваться всхлипам, чтобы не разбудить никого. Слезы лились, а горе, крупица за крупицей, копилось у меня в груди. Мне кажется от жестокости окружающих людей все мои органы умирали, а вместо них внутри лепился ком из сдержанных мною слез. Я знаю как избавиться от этого тяжелого груза: закричать во все горло, так громко, чтобы услышали звезды на том конце галактики. Но тогда, я чувствую, я просто умру от такой опустошенности. Тогда меня лишат последней отрады, соломинки, за которую я хваталась много лет.
Я круто развернулась на пятках и убежала, как трусиха, крикнув, чтобы меня оставили одну. Я громко захлопнула дверь и, забившись в угол, зарылась лицом в колени. За мной никто не следовал. До ночи я провела все время в этой позе, погруженная в размышления.
И лучше бы я не ложилась спать. Еще в детстве мне бабушка рассказывала, что я по ночам луначу, а я ей не верила, потому что ничего не могла вспомнить. Все началось с того, что я услышала хор грудных, неприятный голосов, звавших меня. Я не знала, где я и в какое время, но я встала и пошла неизвестно куда. Я шла и шла по темному бесконечному коридору, не видя просвета. Там ползали огромные пауки и змеи, и я плакала от омерзения. Я чувствовала жучков и червячков у себя в волосах, и хоть я не боюсь насекомых и близка с природой, но сейчас от ужаса едва дышала.
Наконец мы встретились в пустой комнате с обшарпанными стенами и разбитой лампочкой. Я и Ленин. Он, как бы воплощение всех политиков, желающих меня убить, окинул меня суровым взглядом, который заставил вздрогнуть.
- Ты слишком долго бегала, Россия Добрева, - сказал он, отвернувшись, - А свои долго надо платить.
И вдруг у его ног я увидела холмик из трупов. У всех них, еще не остывших, еще несящих след жизни, текла кровь из свежих ран. Их глаза в животном страхе застыли, обращенные в мольбе к небу. Лишь через несколько минут я поняла, что это те самые люди, которые дороже мне всего: Слава, Апрелина, девчонки, их парни, мама, Аська. Нет, нет, нет! Этого не может быть! Это все сон!
Я пару раз ущипнула себя, но все осталось по-прежнему. Они мертвы и больше никогда не заговорят со мной! Нет, только не это! В приступе истерики я кинулась к одному из них и начала трясти за плечи, моля чтобы открыли глаза. Тщетно. Я не могла дышать: грудь сдавил огненный обруч. Глаза заволокла пелена слез сожаления и вины.
"Свои долги надо платить". Нет, они ведь так молоды! У них вся жизнь впереди! Цена слишком высока! Нет, все это сон, сон!
Я захлебнулась собственным же криком и орала так до тех пор пока не почувствовала холодную руку на своей шее. Мне показалось что это Ленин или еще какой-нибудь президент или король пришли меня убить. Полная желания выжить и отомстить, я развернулась и со всей силы двинула кулаком обидчику в лицо.
Самое страшное было в том, что после мне привиделся дом. Я спокойно прошла сквозь стену и очутилась в своей комнате с салатовыми обоями. Мой взгляд упал на кровать, где лежал белый плюшевый мишка с милым личиком, с которым я спала всю жизнь. В порыве нежной ностольгии я схватила его и прижала к лицу, закрыв глаза. В нос ударил аромат шишек и дома: подгоревшей выпечки, пыли, уюта и еще чего-то.
По щеке протекла слеза горечи, того чувства что всегда будет мне напоминать, что лишь я виновата в своих бедах. Часто мама говорила мне, что я причина всех ссор. Что из-за меня она не ладит с бабушкой, что из-за меня сестренка в годик заболела сердечным заболеванием. Что из-за меня ушел папа, потому что я была ошибкой юности, а она поступила якобы благородно, не сделав аборт и не оставив меня в детском доме. Как можно не любить и, что еще хуже, презирать свое родное дитя? В этом плане детский дом лучше: там такое же отношение, но оно исходит от совершенно чужих людей.
Эти слова было через чур обидно было слышать от своей мамы. Та боль, боль, которую я испытывала в те секунды, навсегда останется со мной. Но со временем мне все сильнее кажется, что это так. Ведь страдала же Апрелина от мною сказанных далеко не лестных слов...
Сердце в страхе сжалось и спряталось за кровеносными сосудами. Оно, как орган тела, больше не могло нести на себе такой груз и страдать от любого упрека. Я так упорно и долго внушала себе, что те люди мне чужие, что их жизни безразличны мне, и вот какая цена самообману.
Саша со сломанным носом стоял в нескольких метрах от меня, а я сидела на кровати в его комнате. Как я сюда попала, понятия я не имела. Вот какой он лунатизм. Я рыдала во весь голос и не могла остановиться, все сильнее захлебываясь. Я никогда не была плаксой и не проронила ни слезинки даже после расставания с Апрелиной и Славой, но теперь во мне что-то надломилось. Что-то очень важное и некогда дорогое мне.
Саша осторожно сел рядом и с опаской обнял меня за плечи.
- Ты в порядке? - тихо, обрывисто спросил он, стараясь заглянуть мне в глаза.
- Нет, не в порядке! - взорвалась я, не в силах больше сдерживать пламя, бушующее внутри меня, и судорожно всхлипнула, - Не в порядке! Порядок вообще вещь относительная! А как такая, как я, может быть в порядке?
- Все это повышение процентов разума, такое неожиданное и стремительное, может оказать на тебя большое пагубное влияние. Не обратиться ли за помощью к специалисту?
- К кому? - я повернула к нему свое зареванное лицо, все в розовых пятнах от слез, - К специалисту?
- Да, - Саша говорил мягко и вкрадчиво, будто играл со спичками или дерзнул разбудить огнедышащего дракона, - К психологу или, скажем, к психиатру...
Я вскочила, чувствуя как во мне все бурлит от злости.
- К психиатру? - закричала я, наверное, разбудив всех соседей, - Может сразу в психбольницу меня определишь? Я - нормальная! Это просто стресс, и я никому не позволю пичкать себя пилюлями и проводить гипноз! Ха!
- Ну почему же сразу таблетки, больница, - грустно произнес Саша, опустив глаза, - Ведь психолог мог бы с тобой просто позаниматься, показывая картинки и проводя беседы. Он помог бы тебе найти дно проблемы и устранить ее. Я же вижу, тебе нужна помощь...
Я ощущала, как во мне поднимается волна шока от его слов. Так он считает меня сумасшедшей? Опасной психопаткой? Или что?
- Я...
- Россия, ну пожалуйста, - он поднял голову, умоляюще посмотрев на меня.
Это меня больно кольнуло, и я едва сдержала вновь непрошеные слезы. Я вытерла лицо быстрым движением и вскинула голову, поджав губы.
- Если у меня и были к тебе крупицы доверия, то ты их убил, Александр, - сказала я отстраненно и вышла из комнаты.
Я обулась и потянулась за курткой, но меня вдруг прижал к стене Саша, выбежавший следом.
От его жеста мне стало тяжело дышать, и я попыталась вырваться, недоуменно посмотрев на него. Но он крепко держал меня, доставая телефон. По лицу Саши градом текли слезы, зеленые глаза были полны безграничной боли.
- Прости, Россия, - прошептал он, не ослабляя хватки, и набрал какой-то номер, - Но я не могу и дальше спокойно смотреть, как ты все сильнее катишься в пропасть. Тебе нужна помощь.
- Что ты творишь? - я отчаянно рванулась вперед, - Помогиииите!
- Алло, - сказал он в трубку, - У девушки серьезная депрессия, ей нужна срочная помощь.
Я в ужасе замерла, не дыша. Я просто не могла поверить в это. Но нет, он это сделал. Насколько я помнила из психушки еще никому не удавалось выйти. По крайней мере, живым. Так выходит он с ними заодно: был шпионом, получил доверие и когда пришло время спрятал меня в камеры психбольницы.
Сердце враз окаменело: я поняла, что никого нельзя любить, никому нельзя доверять. Все это приведет лишь к смерти. Люди - лживые мерзкие существа, и я не знаю как их вообще носит планета. Я не такая и никогда не буду такой. Подсознание ядовито усмехнулось: конечно, не будешь такой, если остаток жизни проведешь в закрытой комнате без окон, со стенами, обитыми войлоком.
- Ненавижу! - выплюнула я в лицо Саше, который уже закончил разговор, - Будь ты проклят! Ты, тщеславная скотина, опозорил свою великую династию! Ты, первосортная мразь, не достоин не то что своих славных предков, но даже и жизни!
Я зарыдала, но вдруг он достал незнакомый доселе баллончик и прыснул мне им в лицо. Едкий дым окутал мое лицо, заполз в глаза и наполнил меня всю изнутри. Глаза начали слипаться, я чихнула и провалилась в искусственный сон, думая, что уж теперь я по-настоящему ненавижу людей. Всех, кроме тех четверых, что остались. Уж они-то никогда меня не предадут.