Когда на старинных часах громко стукнуло ровно двенадцать, и мерные покачивания маятника заполнили комнату, Антон Григорьевич отложил красную, обитую бархатом папку. Будучи коллекционером, притом опытным и довольно знаменитым, мужчина всегда вкладывал в каждую монету некую часть себя, хранил каждую монету в надлежащем ей "кармашке" и всегда держал при себе желание разглядеть своё сокровище, своё состояние, на сбор которого ушли долгие-долгие годы.
- Ведите себя тихо. - пробормотал Антон Григорьевич, ткнув пальцем в серебряный рубль. Как ни странно, он искренне верил, что "жители" в папке его слышали и, естественно, слушали. - Снова разбирать вас...Эх, не дело. Завтра. Всё завтра. - поманив пса, лежащего у рабочего стола, старый коллекционер поднялся с места и широкими, но медленными шагами направился в спальню...
А ведь монеты послушно притихли. Ненадолго.
Финская марка чихнула от пыли, тут же начиная бормотать по-своему. А старый чешский геллер громко заявил, что ему хочется снова стать "рабочей" монетой, но его никто привычно не слушал.
- Так же нельзя, ей-богу, нельзя! Нужно что-то делать, своё я ещё не отжил, ну, почему не меняется ни с кем этот Григориевич, хочу домой, как же там экономика без меня...
Остановить надоедливого зануду решила португальское сентаво, наглая монетка по свой натуре, любимица Антона Григорьевича (ее он нашёл практически самой первой и обменял у глупого старика в лавке).
- Прекрати ребячество разводить, нам и здесь хорошо! Спасибо скажи, что мы не в кармане грязном с крошками и прочим! Мне приходилось и так жить, знаешь, глупый...
Мальтийская лира только захихикала в углу папки. Ее считали слишком самовлюбленной на этой странице и она вечно влезала в разговоры. Сейчас тоже не отступила от своей привычки.
- Ничего вы все не понимаете. А Вы бы, сентаво, лучше молчали, в самый раз вам иначе придётся к купюрам попасть, дырка у вас там расклеивается, а возмущаться будете - ну, знаете исход...
- Эх, молодые и глупые. - вздохнула в ответ старая монета и, послушно умолкнув, отвлеклась от разговоров. Лира же продолжала:
- Услуги нами платили? Платили! Сдачу давали? Давали! А как же предприниматели разные меняли нас на бумажки! Видите, всего же попробовали! Теперь можно, так сказать, и отдохнуть. Раньше надо было свободу знать, точно не сейчас!
Из "кармашка" неожиданно выбрался португальский эскуро. Ленивый и самый молодой в компании. Его Антон Григорьевич купил за очень большие деньги, поэтому среди найденных монеток он был чем-то вроде аристократа среди людей.
- Спать не даете, дискуссии разводите. Мало вам комфорта? Искренне сочувствую, а мне вот так хорошо. Тепло, уют, уход, общение, в конце концов! А вы всё про прошлые выплаты чепуху несете, какое это имеет значение? Лучше быть не может для нас. И правда, где нас не держали, что бы не оплачивали. Всё равно, вылезь ты, геллер, кто ж тебя возьмёт? Телевизора не слышали, там уже совсе-е-ем другие деньги, другая жизнь у людей! Наше место тут. А кто не думает так - невежда, действительно. Доброй ночи. - закончив свою пламенную речь, монета вернулась к своему месту, при этом продолжая возмущенно ворчать. Вся компания даже и не ответила, ведь в словах эскуро все нашли что-то для себя правильное.
И, не дожидаясь рассвета, звук в папке утих.
Даже финская марка успокоилась и перестала разговаривать сама с собой.
На часах застучал маятник. Два часа ночи.