LII
Не меньшей неожиданностью резкая смена наступления отступлением была и для русских войск. В головах солдат никак не могло уложиться, как это вдруг близкая победа вдруг сменилась поражением. Да еще каким! Русская армия, казалось, уже не просто отступала, а панически бежала, оставляя позицию за позицией, передавая врагу один за другим города, только совсем недавно захваченные у него.
И что творилось с боеприпасами? Почему вдруг так резко прекратилась их поставка? Солдаты, далекие от политики, и ничего в ней не смыслящие, не могли понять того, что и правительство, и Ставка, просто-напросто были совершенно не готовы к затяжной и продолжительной войне.
Растянувшиеся цепью солдаты сидели на земле, и бросали растерянные взгляды туда, где еще вчера находились их позиции, укрепления, казавшиеся им несокрушимыми. Теперь же, на месте их окопов, была только взрытая снарядами земля, и местами поднимался дым от разбитых орудий.
Сержант, дрожащими от волнения руками, достал из нагрудного кармана пачку махорки и бумагу. Непослушными пальцами он свернул самокрутку. При этом его взгляд не отрывался от линии горизонта.
Совсем недавно отгремела канонада и, наконец-то, установилась тишина. Только она была зловещей, и действовала сержанту на нервы. На какое-то мгновение он подумал о том, что лучше бы снова загрохотали пушки, чем такая тишина, но тут же ужаснулся собственным мыслям. Война уже унесла полтора миллиона жизней его товарищей, а сколько она еще унесет в дальнейшем. И до каких пор будет продолжаться это паническое отступление, да и не отступление вовсе, а самое настоящее бегство. Русская армия улепетывала от своего врага, которого еще совсем недавно она считала разбитым.
Сержант раскурил самокрутку. И даже это оказалось сделать не просто. Кремень зажигалки не хотел выбивать искру, которая бы разожгла табак. Понадобилось немало усилий, чтобы заставить ее сделать свое дело. С наслаждением затянувшись, сержант почувствовал, что нервы его начинают успокаиваться, а чувство страха и паники постепенно отходит в сторону. За его спиной слышался тихий разговор солдат из его роты.
- Никак конец света близится.
- Свету конец или нет, я не знаю, а вот нам конец – это точно.
Голос говорившего был полон отчаяния, и сержант понял, что солдаты теряют боевой дух. Да и не было в этом ничего удивительного, даже у самого главнокомандующего было отчаяние на лице, и в глазах. Он и вовсе старался не попадаться на глаза солдатам, чтобы своим видом не ввести их в еще большее уныние и отчаяние. Какая уж тут воля к победе. Да и их генерал был не в лучшем состоянии. Молчит, уже не верит ни во что, лишь сидит, прислонившись к лафету какого-нибудь орудия, а на лице такое выражение, словно думает, сейчас ли ему пустить себе пулю в висок или еще подождать. Вспомнился генерал Самсонов, который тоже покончил самоубийством.
Хотелось всплакнуть. Стыдно, не женщина ведь, а солдат русской армии, да чувство поражения уж совсем непомерным грузом давит на плечи.
- Да, братцы, видно спета наша песенка, - тоскливо протянул кто-то. – Без боеприпасов нам совсем крышка.
Никто не смог ему ничем на это возразить, не было для этого аргументов.
- Да и Великий князь тоже совсем пал духом. А если и он потерял веру и надежду, значит, дела действительно плохи, надеяться не на что.
- Ты на Великого князя не греши. Он нашего брата любит. Всегда с нами, и в победе, и в поражениях.
- Разве же я его виню, - оправдывался солдат. – В Великого князя мы все верим. Доверяем ему, как самим себе.
Был ли Великий князь талантливым полководцем или нет? Уж слишком много он совершил ошибок, чтобы считаться гением военного искусства. Другое дело, что в тот момент действительно просто не было лучшей кандидатуры, чем Николай Николаевич. Понимали это многие, понимали генералы, понимали и министры, понимал и сам Государь.
Панические настроения, тем не менее, и в самом деле охватили не только солдат, но и весь генералитет. Все ясно осознавали, что если не изменится положение с поставками, то русская армия будет обречена на полное уничтожение. Воевать было просто-напросто нечем.
А Великий князь Николай Николаевич совсем пал духом. Видя одно поражение за другим, которые терпит его армия и, будучи вынужден отдавать приказы о паническом отступлении, он по-настоящему стал сомневаться в собственных силах, и впервые подумал о том, не совершил ли Император роковую ошибку, когда назначил его Главнокомандующим над всем войском. Он боялся представить себе, что произойдет, если русская армия окажется окончательно разгромленной.
Положение постепенно стало настолько тяжелым, что Николай Николаевич повелел пригласить к нему священника.
Отец Георгий Шавельский, будучи протопресвитером при российской армии и, можно сказать, духовником Великого князя, получил его приглашение, когда находился у себя в купе.
Отец Георгий всеми своими силами пытался поднять в войсках боевой дух. Он не боялся бывать и на передовых позициях, не страшился ни вражеских пуль, ни снарядов. К нему в купе вошел брат Главнокомандующего Петр Николаевич, и сразу же, без обиняков произнес:
- Брат вас зовет.
Голос Петра Николаевича прозвучал тревожно, и сердце отца Георгия взволнованно забилось.
- Что-то случилось? – спросил он, испытующе глядя в глаза князю.
- Я не знаю, - отозвался тот, удрученно опустив взгляд. – Последнее время он сам не свой.
В этом признании не было ничего нового и уж, тем более, неожиданного. Кто же в сегодняшнем положении был в себе?
- Вызывает-то зачем? – снова спросил отец Георгий. – Он не сказал?
Петр Николаевич покачал головой.
- Попросил только, чтобы позвали вас.
- Хорошо, сейчас иду.
Быстро собравшись, батюшка вышел вместе с князем из купе. Петр Николаевич шел молча, но было видно, что его что-то гложет или угнетает.
Спустившись по крутым ступеням из вагона, священник в который раз уже метнул тревожный взгляд на сопровождающего.
- Вы что-то недоговариваете, - твердо сказал он. – Уж не при смерти ли Великий князь?
Петра Николаевича передернуло.
- Упаси Боже. Но он совсем пал духом. Совсем потерял уверенность в себе.
Они направились к жилищу Николая Николаевича. Даже принюхавшемуся отцу Георгию сразу же ударил в нос запах порохового дыма, который все еще витал в воздухе, несмотря на то, что уже давно стояло затишье.
Объяснение Петра Николаевича не удовлетворило отца Георгия, но все же он решился воздержаться от дальнейших расспросов.
Князь провел священника к спальне Главнокомандующего, вместе они вошли внутрь.
При виде Николая Николаевича отец Георгий едва не вскрикнул. Тот лежал ничком на кровати, зарывшись лицом в подушку. Плечи его вздрагивали от рыданий, которыми сотрясалось все его тело.
Зрелище это настолько шокировало батюшку, что на несколько мгновений он потерял дар речи. Ноги Николая Николаевича свешивались с кровати. Руки судорожно вцепились в подушку так, что костяшки пальцев побелели. Главнокомандующий даже не слышал, как в комнату вошли. Собственные рыдания не позволили ему это сделать.
- Ваше Высочество, что с вами? – произнес потрясенный увиденной картиной отец Георгий.
Главнокомандующий собрал все свои силы, и оторвал лицо от подушки. Когда он повернул голову к вошедшим, то батюшка увидел, что по лицу Великого князя текут слезы. В его глазах было такое страдание, что священник содрогнулся. Столько боли было в этих глазах, столько отчаяния и безысходности.
Отца Георгия захлестнуло сочувствие. Великий князь настолько сильно переживал за свою армию, за свое отечество, что никакими словами невозможно было это выразить.
- Ваше Высочество, - снова повторил духовник, делая шаг вперед.
Князь приподнялся на локтях.
- Ужас, ужас, - воскликнул он, не сводя со священника своего взгляда, в котором застыло страдание, перемешанное с внутренним опустошением. – Батюшка, какой ужас!
Казалось, еще мгновение, и он с мольбой протянет руки.
- Все пропало… Мы уничтожены. Моя армия уничтожена. Отдаем все без боя. Мы оставили Ковно. Оставили без боя. Мы бежим, не в силах сопротивляться.
Это звучало как бред сумасшедшего, и Петр Николаевич метнул взгляд на отца Георгия – какую реакцию вызовет у него такое откровенное бессилие Главнокомандующего? Ведь он признавался в своей полной недееспособности.
Отец Георгий и в самом деле был потрясен, но старался не выдавать своих чувств.
А Великий князь, качая головой, продолжал:
- Это ужасно… Комендант куда-то уехал. Он бросил крепость, и уехал. Все оставил. Войска бегут, армия отступает. Это конец, конец! Что я могу сделать? Что можно дальше сделать? Все обстоятельства против нас.
Не в силах больше сдерживать себя, Главнокомандующий вновь залился слезами.
Священник, как мог, принялся утешать Великого князя.
- Стыдно, стыдно, Ваше Высочество. Ведь вы же опытный, старый солдат. Как можете вы так вот пасть духом? Где же ваше мужество? Соберитесь с духом. Пока человек жив, никогда нельзя отчаиваться. На войне всегда бывают поражения. Проиграна битва, но не война. Все еще впереди. С Божьей помощью армия еще соберется с силами. Я верю в это. Это временное испытание, которое мы должны выдержать стоически. Соберитесь с силами, Ваше Высочество. Ведь на вас смотрит вся армия, все солдаты. Какой пример вы им подаете? Наберитесь духу, я вам говорю.
Но было поздно. Отчаяние Главнокомандующего передалось всем. Вера в Великого князя Николая Николаевича сильно пошатнулась.
Известие о падении духом Главнокомандующего дошла и до Государя. Он был в курсе всех неудач на фронте, и его недовольство собственным дядей становилось все сильнее и сильнее. Император понимал, что если в ближайшее время не произойдет изменений, то положение станет по-настоящему тяжелым.
Когда произошло падение Варшавы, Государь не выдержал. Во время получения этого известия он находился, вместе с семьей, в Царском селе. С изменившимся лицом Николай вошел в комнату, где, в это время, находились Императрица и Анна Вырубова.
- Что случилось, Ники? – встревоженно спросила Александра Федоровна. По лицу своего мужа она безошибочно поняла, что произошло что-то ужасное, непоправимое.
Император, казалось, утратил все свое обычное самообладание, чего с ним никогда раньше не было. Он быстрым шагом подошел к столу, и ударил по нему кулаком. От удара обе женщины вздрогнули. Вырубова заморгала, боясь произнести хоть слово, чтобы не рассердить Николая еще больше.
- Так дальше не может продолжаться, - воскликнул он, сжимая кулаки, и не глядя на присутствующих. – Я не могу больше сидеть здесь, ничего не делая, и наблюдать за тем, как уничтожают мою армию.
Не в силах сдерживать себя, Государь заходил по комнате.
- Я вижу, как совершаются элементарные ошибки. Но, находясь здесь, я не в силах что-либо изменить. Я не могу больше молчать, и сидеть в бездействии. Еще в самом начале войны я хотел сам встать во главе армии, но нет, я позволил себя отговорить от этого. И вот сейчас я вижу, как гибнет моя армия. И что же, я должен и дальше сидеть, и смотреть на ее гибель? Нет, я должен сам встать во главе армии, пока еще не поздно.