Заветная тетрадь или "рукописи не горят".
Часть 8.
Бабушке Мане посвящается...
Предисловие.
31 марта исполнилось 45 лет со дня смерти моей любимой бабушки Мани (Рабинович (Карась) - 1892 - 31.03.1970.)
Мне в наследство от бабушки досталась тетрадь её среднего сына Боруха Рабиновича, 1923 года рождения, в 1940 году окончившего школу N 3 г. Житомира.
В первые дни Великой Отечественой войны 1941-1945 годов Борис (Борух) ушёл добровольцем на фронт и пропал без вести.
Бабушка ждала пропавшего сына всю свою жизнь, но так и не дождалась...
Бабушке чудом удалось сохранить эту тетрадь при эвакуации под фашистскими бомбёжками из горящего Житомира в сибирский город Омск.
Бабушка хранила эту тетрадь всю свою жизнь и очень ею дорожила.
Тетрадь в хорошем состоянии, несмотря на то, что ей почти 75 лет...
Я привезла эту заветную тетрадь моего родного дяди с собой в Израиль.
В этом году ему исполнилось бы 92 года...
Текст тетради передаю в подлиннике: четырнадцать листов.
Даты в тетради отсутствуют, но автор пишет, что ему восемнадцать лет, значит, это сорок первый год...
Передо мной лежат рукописи Бориса... Ему восемнадцать лет... Планов громадьё...
***
Собственное творчество Бориса Рабиновича.
***
Часть 8.
***
Сорванное торжество.
***
- У телефона. Да, руководитель оркестра. Что?.. Говорите быстрее, у меня времени нет... У нас репетиция, а Вы мешаете своим разговором. Что? На похороны?.. Играть?.. Ни в коем случае. Вы с ума сошли, что ли? У меня вечер в шесть часов. На цементном... Что? Вы требуете на полпятого? Сейчас же четыре. Можете только требовать. Ни на каких похоронах мы играть сегодня не будем. Вот и всё... Что Вы молчите?.. Алло!..
- Ах, чёрт побери, - уже повесил. А всё ж играть придётся. И обязательно нужно было ему сегодня умереть. Как будто завтра он не мог или послезавтра. Вот нахалы - эти покойники! Немного выругавшись, руководитель духового оркестра Степанов поспешил в зал. Там сидели его музыканты и играли каждый, что попало.
- Ну, - сказал им Степанов, - собирайтесь! К четырём часам мы должны быть в Лесничьем переулке. Там умер один доктор, и нас вызвали играть на его похоронах.
Музыканты не особенно удивились его словам. Они привыкли ко всяким неожиданностям. Но когда они услышали слово "похороны", они все вместе начали кричать:
- Как это вдруг - похороны?!! Вы обалдели, что ли?.. Мы даже без нот похоронный марш играть не можем; это - раз. А во-вторых, мы же сегодня играем на цементном!
Но Степанов не обратил внимания на их крики.
- Соберите инструменты и ноты, - сказал он, - и идёмте. А то, что вы без нот похоронный марш играть не можете, то придётся заглядывать в ноты. Хотя не удобно, но ничего не поделаешь. Ну, живее, идёмте!
Музыканты привыкли подчиняться приказам своего руководителя, ибо они знали: если Степанов скажет слово, так и будет.
Они собрали ноты и инструменты и с похоронным настроением поплелись к Лесничьему переулку. Там их ждали уже с нетерпением. Как только музыканты пришли, подняли катафалк с покойником, и при первых же звуках похоронного марша двинулись к кладбищу.
Музыканты играли, заглядывая в ноты, и процессия медленно двигалась вперёд. Так они доплелись до кладбища. Было уже полшестого. Музыканты, не отдохнув даже, поспешили обратно. Степанов их подгонял, ибо дорога к цементному заводу была длинная, а он любил точность. Музыканты были измучены, но они пришли к точно назначенному сроку. Лишь на цементном заводе они отдохнули целый час.
Когда они пришли, на заводе почти никого не было. Рабочие привыкли, что вечера и собрания начинаются у них всегда позже назначенного срока. Музыкантам пришлось ждать почти час. Но кое-как рабочие постепенно собирались и к семи часам первые ряды были уже заполнены.
Ровно в семь часов при почти пустом зале начали торжественный вечер. Музыканты готовы были уже играть. Перед началом вечера они получили от Степанова указание, чтоб они, когда председатель откроет вечер, сыграли марш. И вот начался вечер. Большой стол был покрыт красной материей. На столе стоял графин, наполненный чистой, прозрачной водой.
У стола стоял толстый пожилой человек в чёрном костюме с чёрным галстуком. На его голове виднелась обширная лысина, которая отражала в себе праздничные огни зала. Это был председатель завкома. Он открыл вечер. Смущённым взглядом посмотрел он на музыкантов и на полупустой зал, кашлянул и громким басом начал:
- Товарищи рабочие! Сегодня наш завод празднует своё десятилетие. За это время он достиг больших результатов. Об этом вы услышите из выступлений сегодняшних докладчиков.
- Итак, товарищи, разрешите мне вечер, посвящённый славному десятилетию нашего завода, считать открытым.
Послышались аплодисменты. Но вот Степанов взмахнул рукой, и музыканты, схватив свои инструменты, начали играть. Каково же было удивление присутствующих и даже самого Степанова, когда они услышали звуки похоронного марша. Сначала стало тихо в зале; все насторожились.
Потом председатель крикнул: - Постойте, что вы играете? Это же похоронный марш! Да, действительно, музыканты исполняли приказ своего руководителя и играли единственный, имеющийся у них марш.
После первых слов председателя в зале поднялся сильный шум. Люди вскочили с мест и окружили играющих музыкантов и дирижирующего Степанова. Председатель кричал на Степанова, тот полон гнева кричал на своих музыкантов, а те, ничего не понимая, изо всех сил дули в трубы. Наконец, Степанову удалось остановить их игру.
Когда умолкли звуки похоронного марша, зал был полон людей. Нестерпимый шум стоял в зале. Некоторые смеялись, некоторые ругались вообще, а на музыкантов в особенности, а некоторые, смеясь, продолжали напевать мотив похоронного марша. Кое-как выпроводили ошеломлённых музыкантов.
После некоторых усилий председателю удалось установить тишину. Вечер продолжался. Он прошёл без всякого торжества. Этот злополучный оркестр сорвал всю торжественность вечера; он затмил эту знаменательную дату завода.
_______
Недавно я узнал, что оркестр Степанова прикреплен сейчас к похоронному бюро. Они хорошо изучили похоронный марш. Они играют сейчас только на похоронах и даже без нот.
- - - - - - -
Житомир (Украина) - 1941 г.
Явне (Израиль) - 08.04.15.