А птица будет петь, как пела...
Идея пришла ко мне внезапно – не я ее, а она ждала меня, удобно разместившись на самой поверхности моря, заполненного моими любимейшими, драгоценнейшими воспоминаниями. Как я не догадалась раньше? Ведь оно совсем близко, стоит только закрыть глаза... а можно и не закрывать! Все вспоминается, как будто случилось только вчера. Просто время было такое, волшебное. А место – и совсем уж невероятное, с повышенной концентрацией жизни и радости.
Мне было 20. Пару лет назад влюбленный в меня мужчина прозвал меня Дженис, что было неудивительно. Я все время ходила с гитарой и пела. Когда было грустно, пела что-то грустное, когда весело – веселое. На переменах в институте, на трамвайной остановке, засыпая и просыпаясь. Я носила на запястьях фенечки, в сердце – любовь ко всему роду человеческому, а в голове – гремучую смесь из буддизма, язычества и братьев Стругацких. Училась я тогда на инязе, и многие тамошние двадцатилетние девы были уже вполне оперившимися и женственными, они разбирались в брэндах, машинах и ресторанах. Кудряшки, каблучки, меха. Меня же интересовали только книги, музыка и любовь в самом чистом смысле этого слова.
Итак, лучше я все-таки закрою глаза и буду вспоминать. Ведь здесь лето, жара, пахнет океаном, и розы рвутся в мои окна.
ххххх
...Зимний лес кажется черно-белым. День пасмурный, холодноватый, с неба сыплет реденький снежок. Он красиво и ажурно оседает на верхушках деревьев. Их хочется как следует тряхнуть, чтобы это кружево опустилось вниз, рассыпавшись с мелодичным звоном. Такого, конечно, никогда не бывало, но мне всегда хотелось, чтобы именно со звоном... Здания советского образца разбросаны по лесу – им очень подходит слово «корпуса», кстати, так они и называются. Неожиданная деталь в них – витражи, впрочем, пыльные. Комнаты самые простые – тумбочки, столы, кровати со скрипучими сетками, малопригодные и для сна, и для любви. А одеяла просто чудо – новые, пушистые. Запомнился цвет – зеленый.
Каждую зиму сюда на две недели съезжаются студенты и преподаватели математического факультета Университета, и так проводят время, что потом весь год не устают вспоминать, обсуждать и пересматривать фотографии. А когда свежесть воспоминаний несколько теряется, до ближайшей зимней школы остается не больше месяца.
Происходит это в конце января и захватывает 31 число. И в этот день зимняя школа встречает Новый год! Все, как полагается – елка, подарки, гости, концерт и такое веселье, что праздник легко затмевает настоящую новогоднюю ночь, уже случившуюся месяц назад. Сколько раз каждый из нас, сидя за накрытым столом примерно в половине первого ночи, когда уже отзвенели куранты и выпито шампанское, с тихим отчаянием думал: «Что я тут делаю, с этими людьми? Зачем я тут?» На зимней школе подобного не бывает. Во всяком случае, я такого не припоминаю...
...На Новый год Дженис пригласила близкая подруга Таня Смолина: «Приезжай, будет ужасно классно!» Таня любила вечеринки и праздники, и все веселое с оттенком скандальности – например, сказать что-нибудь этакое при большом скоплении народа.
- А я тогда им ответила, помнишь? Они вообще так смеялись, а Генка чуть под стол не упал, хохотал, наверно, минут пять, не меньше, помнишь?
Дженис ничего подобного не помнила. Ну, оценили все Танину смелую шутку, кто-то засмеялся, кто-то улыбнулся, Генка усмехнулся. Но с подругой она не спорила – та была добрым и легким человеком.
Когда Дженис спросила, как она доберется до турбазы, где проходит зимняя школа, Таня ответила: «А тебя один мальчишка Юрка заберет!» Ах, каким тоном она это сказала! Безразличным, пустым и плоским. Такой тон у нее всегда означал только одно: ни о чем, кроме «мальчишки Юрки», она и думать не может, и, конечно, ей не терпится о нем поговорить, но ни за что на свете она не покажет своего нетерпения. Дженис, уже изучившая подругу, поддержала разговор:
- На чем заедет?
- А он новую иномарку купил, вот, хочет ее по зимним дорогам погонять.
- Ого, - удивилась Дженис, - прямо так и сказал?
- Да нет, - засмеялась Таня, - не сказал, я сама так думаю - как еще-то?
- Действительно, - ответила Дженис. – Хорошо живут студенты-математики, иномарки покупают. Высокая же у вас стипендия!
- Да он бывший математик, закончил лет семь назад, а теперь юрист, ну, второе высшее получает, на первом курсе. Я его дразню: «Ты, Юрка, мелочь!», потому что я сама на третьем. Так смешно. Так-то он давно работает – какая-то там своя фирмочка, что ли.
Дженис взяла трубку поудобнее и приготовилась слушать рассказ - она поняла, что больше ей ничего говорить не нужно, только иногда удивляться, смеяться и всячески выражать свой интерес междометиями.
- Он такой прикольный, мы его с Юлькой на кино и булочки раскрутили, фильм такой дурацкий оказался, мы в последнем ряду сидели – весь фильм просмеялись! Я потом вообще до утра с ним заснуть не могла!
- Быстро у тебя все идет! Прямо с ним заснуть не могла?
- Да нет, не с ним, конечно, - слегка вздохнула Таня, - просто вспоминала его шутки и угорала вообще... Он не решался, видимо, меня проводить, я ему сама предложила, он так был рад. Вначале мы Юльку домой отвели – она ж рядом с кинотеатром живет! Ну и всю дорогу «за жизнь» проговорили.
- Ладно, я поеду. Во всяком случае, твой мальчишка Юрка - человек нескучный, и дорога длинной не покажется.
- Так там полная машина студентов будет! Он благотворительностью занимается – не теряет связи с родным факультетом. Ну, и за тобой заедет, по моей просьбе.
31 ЯНВАРЯ, 17.00
День с утра выдался какой-то нереальный, ненастоящий, словно плохой спектакль. Небо захмурилось часов в одиннадцать, и на город вместе с тяжелыми снеговыми тучами мягко опустились сумерки. Ни одно дело не увлекало Дженис, и взгляд ее постоянно обращался к часам. Она хотела написать в дневник об этом странном, пограничном состоянии, но слова не шли. Зеленый чай не расслаблял, в любимой музыке слышалось что-то тоскливое и томительное, еда была не такого вкуса, как обычно.
Сосредоточиться на медитации тоже не удавалось – ее любимое средство, возвращавшее внутренний покой и чистоту восприятия, сегодня не срабатывало. Какой там Будда в цветке лотоса... Перед закрытыми глазами плясали мелкие колючие снежинки, влажно блестела дорога, машины, рано включившие фары, плелись по ней еле-еле.
Она давно уже заметила, что если вечером ожидалось нечто необычное, день шел насмарку. Казалось, что нет смысла начинать какие-то дела, если через несколько часов – в дорогу. Таким невозможно ярким виделось ближайшее будущее, что в его свете меркло настоящее.
Дженис оглядывает свою комнату. Ей бывало здесь и грустно, и радостно, но всегда – уютно и надежно. Это ее маленькая крепость, и все в ней устроено на ее вкус. Не то, чтобы она специально что-то делала, но так получалось, что вещи, которые были для ее комнаты словно предназначены, ей покупали по случаю родители, дарили друзья, присылали издалека родственники.
Акварель «Тюльпаны после дождя» - это Катрин, и мандала на стене – тоже. На ней переплелись цветы и звезды, колеса дхармы и знаки зодиака. Циферблат круглых настенных часов разделен на две части: черную и белую, инь и ян. Это подарок любимой тети аж из самой Финляндии. Афиша «Зодиака» на стене с автографом – на память о концерте. Карандашный портрет Джо Дассена в рамке нарисовал ее хороший друг Вова ко дню рождения. А пушистый плед на диване, нежно-радужных тонов, купила мама.
Подруга Таня нередко подшучивала над ней: «Вот любишь ты попугайские цвета!» На нее саму по временам нападал «вирус элегантности», она начинала носить костюмы и шляпки, собирала волосы в тяжелый узел на затылке, и гордо бродила по университету на высоких каблуках, слегка покачивая бедрами, с лицом важным и загадочным, как будто знала все тайны Вселенной. Дженис каблуки не любила – неудобно.
День тянулся и тянулся, но как только пасмурные сумерки сменились на настоящие, вечерние, все встало на свои места. На улице почти стемнело, снег возле фонарей казался сиреневым. На аметистовом небе висел тоненький серебряный месяц. Дженис вспомнилась песня: «Ах этот вечер, лукавый маг...» А когда она вспоминалась, настроение у нее становилось праздничным. Это шло еще из детства – тогда они с родителями часто ходили в гости или в театры, и именно по вечерам. Сама улица становилась таинственной, не такой, как днем, лица людей в свете фонарей выглядели радостными, будто каждый из них спешил туда, где блеск, музыка, кипение жизни, а не просто домой или за покупками после работы. И если сама Дженис с прохладной улицы попадала в теплое и светлое помещение, заполненное необычными ароматами, не существующими в будничной жизни: волшебные угощения, пудра и духи, легкий запах табака, цветы, ее накрывало такое сильное ощущение полноты жизни, что хотелось кричать, петь, обнять всех знакомых и незнакомых.
Звонок в дверь раздался ровно в пять вечера. «Интересно, что за владелец «фирмочки», - подумала Дженис. Но за дверью оказался знакомый персонаж. Длинноватые льняные волосы распадаются на пряди, яркие синие глаза, потертый китайский пуховик висит, как на вешалке.
- Привет, Ваня, ты чего такой худой? Ну просто жуть берет!
- Я же студент, мне так и положено выглядеть.
- Ага, и жить в мансарде, и давать уроки. Кстати, я думала, ты уже давно там. Как же ты открытие Зимней школы пропустил? Там же лыжный забег, а вечером костер!
- Я сегодня с утра хвост один сдавал – философию.
- Нормально! Не скучаешь в каникулы, да? – и Дженис чувствует легкий укол зависти, хотя странно завидовать несданному вовремя зачету. Но вспоминает, как она весь день не знала, куда себя деть, и представляет, как быстро, наверно, промчался это мрачноватый денек для Вани.
- Не говори! И поесть некогда было! Но с голодом покончено, на ближайшие полчаса – точно, - он достал из рюкзака запотевший полиэтиленовый пакет, весь в сахарной пудре, - хочешь пышку?
- Ванька, ты – волшебник!
- Почему? Просто попросил Юру остановиться у пышечной, у вас тут рядом.
- Да, кстати, о Юре... – Дженис торопливо натянула вязаную шапочку. – Пойдем.
Иномарка оказалась микроавтобусом. Он был припаркован у самого подъезда. По обледеневшей дорожке Дженис и Ваня торопливо добежали до него и забрались на заднее сиденье – единственное, оставшееся свободным. Водитель обернулся на секунду – «Привет!»
«Ну, ничего такой мальчишка Юрка!» - подумала Дженис. Светлые волосы, очки в изящной оправе, вроде, высокий. Она уже приготовилась слушать поток шуток, но водитель завел скучный разговор с сидящей рядом серьезной молодой женщиной – «спонсоры, поставки, бартер». Ваня достал из рюкзака учебник по мат.анализу и открыл его на середине.
- Ого, ну ты и учишься! – удивилась Дженис.
- Очень хреново учусь, - расстроенно ответил Ваня, - вот, "мат.ан" завалил, через неделю пересдавать.
- Ладно, раз все заняты, и мне нужно какое-то дело.
Ваня похлопал себя по плечу и хитро улыбнулся ей:
- Можешь поспать пока, дорога длинная, приглашаю!
- Да нет, мне тут классную штуку на неделю всего дали, буду читать.
Ваня с любопытством заглянул в ее книгу:
- О, «Учение дона Хуана»!
- Читал? Ну и как? Я только начала.
- Знаешь, может, я в людях не так хорошо разбираюсь, но мне кажется, что ты Кастанеду точно поймешь. И оценишь.
- Ого? Какое-то особое понимание нужно, что ли?
Ваня слегка морщит брови и делает неопределенный жест пальцами:
- Как тебе сказать... Нужно быть человеком особого склада. И, конечно, с воображением. Иначе – можно и не читать.
- То есть, я как раз такая?
- Абсолютно. На все сто процентов, причем.
- Получается, что ты тоже такой – ты книжку явно понял.
- Я бы не сказал, что полностью все понял, но она меня точно зацепила. Начал читать, и мат.ан побоку. Да было б там хоть что-то сложное, а то просто протормозил, к зачету не подготовился, - и он сокрушенно машет рукой.
- Математический анализ тебе не кажется сложным? – поражается Дженис. – Вы, математики, не устаете меня удивлять. Вот у нас, филологов, действительно все легко. Читай книжки на английском да слова запоминай. Ну, и еще кое-что по мелочи.
- Ну, ты же сама знаешь, - с улыбкой говорит Ваня, - все люди – что?
- Братья.
- Да какие братья? Все люди – разные! Потому у тебя английский, а у меня – вот, матанчик, - и он любовно похлопывает учебник по потертому боку.
Дженис бросает взгляд в окно – за ним темень, и лишь редкие фонари выхватывают какие-то нечеткие серо-голубые пятна. Они уже за городом, и все здесь покрыто снегом: сплошные сугробы, и смотреть неинтересно. Она открывает книгу: «Я прибыл в дом дона Хуана в Аризоне в пятницу, часам к семи вечера..»
31 января 18.00
Дженис с удовольствием вышла из машины. Ах, как пахнет за городом! Замерзшей хвоей, далеким дымком, и вот этот запах – свежего белья, принесенного в дом с мороза. Она помнила его с детства, и в ее копилке ароматов он был одним из любимых. Но откуда он здесь? Может, так пахнет сама зима?
Давным-давно Дженис с родителями жила в старом одноэтажном районе. Не сказать, чтобы те времена вспоминались с ностальгией – давненько это было, многое основательно забылось, да и все же она – городской человек. Зимой в частном доме ей бывало неуютно, особенно в пасмурные, серые дни – не страшно, а вот глянешь через окно в огород, а там все матово-белое, глазу не за что зацепиться, только кусты из под снега торчат – черные, с виду ломкие и неживые, и ни одного яркого пятна. И от этого становилось тоскливо и беспросветно. Когда еще будет весна? Да и будет ли?
Потом они переехали в девятиэтажный дом, и это было здорово. До сих пор иногда вспоминается, как они с родителями поехали впервые смотреть на новую квартиру. Дженис, которой недавно исполнилось восемь, была удивлена, что и с наступлением темноты где-то продолжается жизнь – звенят трамваи, празднично светятся витрины, идут куда-то люди – не то, что на их маленькой улочке, где все к вечеру стихает. А сколько огней вокруг! Казалось, что это не окна многоэтажек светятся, а какая-то иллюминация, устроенная специально для того, чтобы их поразить.
Ноги ее затекли от долгого сидения, как же приятно наконец-то пройтись. Ее случайные попутчики, весело переговариваясь и смеясь, направились к освещенному входу, к Юре подбежал какой-то высокий человек в дубленке и радостно похлопал его по плечу:
- Ну наконец-то! Ждем тебя чуть ли не с обеда, можно сказать, волнуемся, переживаем! Идем к нам, там с тобой Семен что-то обсудить хотел.
- Я, кстати, привез, что он просил, идем-идем, сейчас только вещи брошу... А ужин уже был?
- Скоро должен быть, но у нас есть кое-что поинтереснее, сейчас за тобой девушки поухаживают, стол уже накрыли. Кстати, мне Алиса позавчера звонила – тоже сегодня приедет, немного попозже.
- Вот это сюрприз! Так и вся группа соберется!
И приятели, увлеченные разговором, быстро ушли в направлении корпуса. Дженис и Ваня неожиданно остались одни.
- Ну что, двинемся и мы? – предлагает она. – А то вон как все разлетелись!
- Еще бы, Новый год скоро!
В корпусе было тепло, и он весь гудел от веселых голосов.
- Ну как, вы сдали?
- А я придумал тему для реферата по философии – «Зимняя школа в картине мира»!
- Концептуально, концептуально!
- Мы чуть на последний автобус не опоздали! Бежим с этими сумками, скользко – ужас!
- А что у тебя там звенит в сумке так приятно?
- Что звенит, то сейчас и откроем. Ух, холодненькая, с мороза!
Это студенты...
- Ну как, вы давно из Москвы? Вчера только прилетели?
- Бери дальше, мы из Шанхая – филиал там открываем!
- Ты диссертацию-то все пишешь?
- Да нет, с работой этой... вот, хоть сюда выбрались... жена уже возмущалась...
- Вы им ходом? Может, по коньячку?
Это тоже студенты, правда, бывшие.
Таня ее не встретила, хотя и обещала. Однако, Дженис не расстроилась. Какая все-таки тут атмосфера! Этот теплый свет, и праздничный шум – смех, звон стаканов из комнат, где-то поют под гитару, где-то чуть слышно играет магнитофон: «Белый снег, серый лед...» Еще ничего не началось, и все выглядит немножко буднично и обычно, но нечто уже витает в самом воздухе, концентрируется, набирает силу. Ее пока не успел подхватить новогодний циклон, но это не обидно – она не против какое-то время побыть наблюдателем и посмотреть на все со стороны. Тем более, что главное от нее не уйдет – Таня так расписывала Новый год на Зимней школе, что у Дженис теперь нет сомнений в том, что вечер будет совершенно особенный.
Она с любопытством оглядывается по сторонам. Холл украшен гирляндами, а в центре его – елка! Высокая, в самодельных новогодних игрушках – апельсины, вырезанные из коробок от сока, разноцветные йогуртовые стаканчики, розовый пластмассовый транспортир,а на верхушке – оранжевая шапка с помпоном. Какой-то остряк даже повесил на ветку обложку от паспорта – яркую, пурпурную. Дженис засмеялась, и ей стало очень легко.
Она с книжкой расположилась на диванчике в холле. Открыла страницу наугад и сразу попала на стихи, вызывавшие в ней странное чувство – одновременно горечь и радость:
...И я уйду. А птица будет петь
как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрет закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
«Это так прекрасно, и так больно», - подумала Дженис. Ей казалось, что поэт хотел до самой последней секунды удержать этот сад, и колодец, и весну с ее запахами, видеть все это пусть даже внутренним взором.
Такое стремление Дженис хорошо знакомо. Она в шутку называет себя собственницей событий, и если происходит что-то необычное, она обязательно записывает в дневник. Поездки, встречи, мысли о книгах или музыке, да вообще все, что дарит новые впечатления. Мама шутит, что когда-нибудь она объединит свои воспоминания в большой роман. Ну, а почему бы и нет? Заранее ведь не скажешь.
Но ей на самом деле жаль, если яркие искорки, которыми одаривает ее жизнь, будут размыты повседневным течением времени. А так – все остается на тетрадных страницах. И в любой момент можно вернуться обратно.
А ведь с ней случалось подобное тому, что описано в стихах! Что-то такое точно уже чувствовала, иначе почему так ясно вспоминается? Колодец она прекрасно помнит, они жили тогда в частном доме, правда, не белый – с деревянным срубом и сприпучим воротом. У всех на их улице были колодцы, теперь и представить странно, экзотика, да и только! Дженис и вкус воды хорошо помнит. Деревья в саду? Несколько яблонь росло у соседей, и если зайдешь под их кроны, когда они цветут, то оказываешься словно в белом, просвеченном солнцем шатре. Ну, а колоколен в их краях не встречалось, вот на юге, куда ездила с родителями, видела и колокольни. Или это сейчас так кажется? Зрительные образы, голоса или мелодии нередко меркнут, сливаются с тем, что приходило во сне или в воображении – потом и не отличишь, было или нет.
Дженис умела, открывая книгу, выпадать из повседневной жизни. Так случилось и в этот раз. Мир казался ей незыблемым, и то, что происходило вокруг, могло и подождать.
31 ЯНВАРЯ, 19.00
- Эй, дитя цветов, скучаешь? – это Ваня.
- Да нет, но скоро буду – где Таня, ума не приложу!
- Пойдем на концерт!
- Пойдем. А кто будет выступать?
- Конечно, ты!
- Нормально. А кто будет зрителями?
- Я. Ну, может, тоже спою что-нибудь.
- Тьфу, так бы сразу и сказал. Попеть хочешь – будешь гитару настраивать.
Комната, в которую они вошли, казалась тихой гаванью, за пределами которой шумело, бушевало и рвалось из берегов новогоднее море. Дженис была увлечена книгой, но не заметить, что праздник приближается, было невозможно. Хлопали двери комнат, ходили туда-сюда студенты, носили тарелки, закуски, бутылки, окликали друг друга, смеялись, о чем-то договаривались. Даже музыка стала громче. Но здесь пока царил покой – хозяйки никуда не спешили.
На столе горела лампа и стояла банка с сосновыми ветками. По одному взгляду на комнату было понятно – ее хозяйки умеют создать уют из ничего. И сами они казались его воплощением. «Мечта усталого путника», - подумала Дженис. Брюнетка с прекрасными глазами, блондинка с роскошной косой и третья – самая незаметная, полноватая, волосы воробьиной расцветки, но искренняя, сразу располагающая улыбка. Мира, Саша и Инна. Дженис была знакома с Мирой, Сашу видела пару раз в университете, Инну раньше не встречала. А вот Таня Смолина знала всех троих – они с ней были в одном и том же педотряде «Радуга».
Когда Ваня и Дженис зашли в комнату, девушки одновременно подняли головы, оторвавшись от чтения. До этого Мира с интересом листала красочный, весь в цветочках и бабочках учебник иврита, Саша просматривала сборник песен Визбора, делая какие-то пометки карандашом, а Инна была погружена в «Унесенных ветром».
- Добрый вечер, гости, - сказала она, слегка улыбнувшись и немного склонив голову. И улыбка, и это чуть заметное движение как-то очень ей шли, и не только ей, но и всей уютной комнате. «От этой девушки веет теплом и домом,» - подумала Дженис, а она протянула ей руку:
- Я Инна.
- Дженис. Ну, так меня называют, я уже привыкла, это - как второе имя, а может, и первое.
- Проходи, - Инна слегка приобняла ее за плечи, проводя в комнату. – Я сейчас чаю налью.
- Вано! – воскликнула Саша. – Ты же сегодня зачет сдавал! Все успешно?
- Сдал, - Ваня махнул рукой, - но приключилась со мной одна история.
- Этот человек не может без историй! – с восхищением выдохнула Мира. Она устроилась с ногами на кровати, положила подбородок на переплетенные пальцы и приготовилась слушать.
- В общем, вечером я отлично подготовился: шпаргалки сделал, несколько «флагов» написал. Спать лег пораньше. Утром просыпаюсь – родители на работу ушли, я преспокойно оделся, налил себе большую кружку чая, бутербродов с колбасой нарезал и сел перед телеком. Вдруг звонит Костик: «Ты где? Пересдача через пять минут начнется!» Ох ты... Про зачет-то я забыл... Как же я бежал в Универ – никогда в жизни так быстро не бегал. Мог бы и физкультуру сдать, если бы «хвост» был.
Девушки расхохотались.
- Вано неподражаем, - Саша вытерла глаза, - прямо до слез...
- Хорошо, что у меня до слез дело не дошло, если бы Попов узнал, как я про его предмет забыл... даже не будем представлять, что было бы, – смеется Ваня. – лучше уж давайте петь.
Ваня настраивал гитару долго и старательно. Он низко склонился над ней, светлые волосы почти полностью закрыли лицо. Закончив, похлопал ее по корпусу: "Сегодня для тебя будет много работы!", взял первый, мажорный аккорд, объявил: "Песня про Дженис!" и запел: "По Миссисипи плывет пирога..." Девушки засмеялись.
Вот бы плыть так, речные волны мягко толкают борта, и берега поросли травой, а кусты – по самому краю, и ветки полощутся в воде. Или как там сейчас, на Миссисипи? Может, сплошь города вокруг – один закончился, второй начался, и никакой травы с кустами. И, конечно, от берега до берега – Америка, Америка... А ты в пироге, в приятной компании, и никто никуда не торопится. А смысл торопиться? Быстрее течения не поплывешь. А на аллигатора, который всегда идет след в след, можно внимания не обращать, в конце концов, он только ругаться и умеет. Так и в жизни бывает. Главное, выбрать правильную реку...
Потом гитару попросила темноволосая Мира. Она легонько тронула струны и начала звонким и чистым голосом: "Разбросала косы русые береза..." Остальные подхватили. У Дженис аж дыхание перехватило. Потому что пели они так, что отчего-то вспомнились стихи про дерево в цвету и колодец. Эти песни для отрядных людей – как мантры для буддистов, или молитвы для христиан. Их лица становятся похожими и одухотворенными, и над головами открывается невидимый и неведомый портал, через который щедрым потоком струится не то космическая благодать, не то чистая энергия.
А Дженис вспомнилось свое... Одна безумная поездка автостопом (а они бывают другими?), устроенная ее подругой Катрин в честь одного заморского гостя. На ночевку тогда для пущей эффектности остановились в лесу. Это был не дикий лес, скорее, даже «ручной», и подруги знали его, как свои пять пальцев, включая места костровищ – там же турбазы отдыха и летние детские лагеря чуть ли не через каждые двести метров. Но иностранному человеку о том было неизвестно, и для него это было приключение – буквально ночь в тайге! Так что, появление тех двоих в куртках-целинках не было неожиданным, шли они лесом на автобусную станцию, чтобы дождаться там утра и первым рейсом двинуться в путь. Они вежливо поздоровались, Катрин подняла голову, и с идеально очерченного плеча упала шаль-паутинка. Двое переглянулись и робко присели у костра. И вот в ту ночь пели много, и про березу, и «Нас ждет целина», и много всего. Хорошие были времена, очень даже хорошие...
Из коридора раздался вдруг громкий хохот и аплодисменты, почти заглушившие финальные аккорды песни. А потом все весело заговорили наперебой. Слов было не разобрать, да и не хотелось. Дженис на секунду представила, что это Таня пришла – ей бы понравилась такая встреча. Где же все-таки она? Непонятно...
Дженис подошла к окну. От него ощутимо тянуло холодом. Окно выходило не на ту сторону корпуса, где была парковка и куда время от времени подъезжали машины, где все обнимались, переговаривались, пили что-то горячительное прямо на морозе, курили и задумчиво гуляли вокруг, глядя по сторонам, как туристы в музее – совершенно отвыкшие от природы городские жители. Там царил праздник, и туда тянуло, как в водоворот. Но он закружит, и не даст возможности посмотреть со стороны, насладиться моментом. Именно тем драгоценным моментом, когда веселье пока не наступило, но уже близко-близко. Такие мгновения Дженис очень любила. Здесь за окном была просто зимняя ночь,снег на деревьях поблескивал серебристо-сиренево в свете луны.
«Мы уедем, а они так и будут стоять, и снег так и будет блестеть. Им, деревьям, это безразлично». Ей вдруг представилось, что она одна во всем корпусе. Можно неслышно бродить по пустым лестницам, заходить во все комнаты, стоять у окна в огромном холле. А по ночам любоваться деревьями, сколько хочешь.
«Не, я б так не смогла, - плечи Дженис дрогнули, - я б еще засветло сбежала. Тут же дорога совсем рядом. Ну, а где дорога, там и жизнь».
И вдруг, словно в ответ на ее мысли, на тропинке появился человек. Возле его лица вспыхивал красный огонек сигареты. Он быстрым шагом отошёл от корпуса и скрылся за деревьями.
- Народ, я тут в окно дяденьку видела, он куда-то в лес убрёл, - удивилась Дженис.
- А, это кто-то в гости к физикам направился, - ответил Ваня.
- К физикам?
- Тут слёт молодых ученых проходит, в соседнем корпусе. Буквально в трёх шагах. У них там тоже веселье, - поясняет Саша.
- Так это, получается, популярное место зимних тусовок?
- Ну а как? Места здесь красивейшие, лыжные трассы для желающих имеются, до города близко, - перечисляет Ваня.
- А мне казалось, что мы здесь одни... – смеется Дженис.
- Одиночество – это иллюзия, - говорит Инна, - его вообще не существует.
- Слова человека, живущего в общаге! – комментирует Ваня.
- Что вам спеть? – Дженис нравится, когда ее просят исполнить что-то конкретное. Получается, что она поет именно для этого человека. Поет как будто про себя и про него, и между ними протягивается ниточка. – Про иллюзии?
- Давай про зиму, - предлагает Инна.
«Про зиму и про надежду, - думает Дженис, - куда без нее-то, а зимой – особенно»...
«Бури и метели землю одолели, Птицы белые мои к солнцу улетели», - начинает она тихим перебором.
Дженис даже не представляет, во скольких комнатах сейчас поют. Рок и ретро, бардовские и походные песни, шлягеры из фильмов – «Счастье вдруг в тишине постучалось в двери...» Потому что именно сейчас именно постучалось. Правда, не совсем в тишине. Или совсем не в тишине. Впрочем, это детали, правда? С хулиганским ощущением свободы, любя ее и наслаждаясь ей, без тени ностальгии дружным хором грохали «Заботится сердце, сердце волнуется, почтовый пакуется груз...» Просто из чувства веселья.
На Зимней школе всегда много пели. Время было такое, или место. А может, люди...
31 ЯНВАРЯ 20.00
«Вот где эта вертихвостка? Попрыгунья-стрекоза», - думала Дженис. Впрочем, упрекнуть Таню в полном отсутствии заботы было нельзя. Она заняла для подруги кровать, и на ней даже красовался огромный плакат со словами: «Место моей сестры!»
- Я всем говорю, что мы сестры – троюродные. Так ведь интереснее?
Таня была удивительным человеком. Она вполне серьезно считала себя первой в мире красавицей, но при этом ни к кому не относилась с высокомерием. Также, она никому не завидовала, но если ей казалось, что жизнь обделила ее какими-либо событиями, она не огорчалась, а сразу же их придумывала. Как будто они были. Не то, чтобы ей сильно хотелось иметь сестру. Но Дженис она любила искренне, а это выдуманное родство делало их ближе. Еще она немножко ревновала ее к другим подругам, в чем, конечно, никогда бы не призналась. А статус сестры – это был ее личный способ их перехитрить.
Дженис бросила на кровать свои вещи и вышла в коридор уже с другим настроением. Она расположилась на диванчике с гитарой и стала подбирать новую песню. «Ты ушла рано утром, чуть позже шести», - чуть слышно напевала она. Пока она там сидела, несколько третьекурсников пригласили ее встречать с ними Новый год, пара преподавателей поздоровались, остановилась поболтать Инна:
- Ты очень здорово поешь! Мне бы так. Иди к нам в педотряд – будешь на всех агитках выступать.
- Я ж не из универа!
- Ни фига! Очень даже из универа! Да какая разница.
- Певица, между прочим, ужин пропустила, - раздался сзади знакомый голос. – Целый час, наверно, пела.
- Это она у нас, - похвасталась Инна.
- О, Юра! А ты разве слышал? Дверь же закрыта была? – щеки Дженис слегка порозовели.
- Твоему голосу дверь – не помеха. Шел по коридору, услышал, остановился. Стульчик принес. Посидел, послушал.
- Юра, так заходил бы в гости, - рассмеялась Инна, - тоже скромный какой!
- Прекрасная мисс, примите комплименты вашему дивному голосу! – к разговору присоединился молодой преподаватель по мат.анализу. Он склонился перед Дженис в галантном поклоне, - что я могу для вас сделать?
- Для меня ничего, а вы лучше Ване Комарову зачет поставьте, - предложила она. – Он даже в машине, пока сюда ехали, готовился! Точно все выучил.
- Эй, Евгений Маркович! – в шутку возмутился Юра. – Нечего тут кружить! Я эту девушку приглашаю на ужин при свечах, и похищаю, так что отойдите подальше!
На столе стояло большое блюдо. Юра эффектным жестом отбросил салфетку, которой оно было накрыто, и Дженис застонала от восторга:
- О-о-о, шашлыки... моя любимая еда! Откуда такое чудо?
Он улыбнулся:
- Ну... помощь спонсоров! Может, грузинского вина к шашлыкам?
Дженис радостно кивнула. Она ведь очень сильно проголодалась!
- А кто такие спонсоры? Что спонсируют?
- Помогают с проведением зимней школы. Финансово помогают. Все-таки это дорого – факультет сам не «потянет». Ну, и всяких «звезд» на новогодние концерты приглашают – уже традиция. Хотя, со «звездами» все-так предпочтительнее личное знакомство. Они люди специфические...
- Юра, свечи можешь не зажигать, ужин удался. Шашлыки кому-то надо оставить или можно нормально поесть? – пошутила она.
- Можешь есть, сколько хочешь, они все равно большую часть слопали. Все должно было быть готово два часа назад, а они вон как долго возились.
- Ну все ясно, теперь я знаю, куда пропала Таня Смолина!
- Да уж, Таня всегда в гуще событий.
Потом они сидели рядом на кровати, пили вино и разговаривали. «Интересный человек этот Юра», - размышляла Дженис. Дружит со спонсорами и водит в кино третьекурсниц, запросто общается и со студентами, и с преподавателями, одет вроде бы просто – джинсы, свитер, но вот эта осанка королевская, хоть для журнала мод его фотографируй. Когда серьезный – то сама серьезность, представительный такой, в очках, а когда улыбается – ну просто мальчишка! Навроде Вани. И самое странное: на целых 8 лет старше Дженис, но при этом ей немножко нравится... Такого раньше не бывало.
- А ты ведь не с матмеха? – спрашивает Юра.
- Таня сказала? – догадывается Дженис.
- Не-а, - он смотрит на нее с улыбкой, - просто ты какая-то другая. Мимика, жесты, походка.
- Да ладно тебе, какая мимика. А где мне подходит учиться?
- Архитектурный, может?
- Нет, меня к архитектурному и на пушечный выстрел подпускать нельзя, - смеется Дженис, впрочем, в ее смехе Юре слышится легкая нотка горечи, маленькая такая горчинка.
- Прямо уж на пушечный выстрел? – недоверчиво спрашивает он.
- У меня с рисованием – вообще никак. А хотелось бы уметь, кстати... Я бы рисовала цветы, целые поля.
- Так можно научиться, если хочется. Это разве проблема?
- Нет, ты не понимаешь. Мне хочется не учиться, а уметь. А учиться мне лень. Я вообще страшная лентяйка.
- Похоже, что здесь непростой случай, - Юра сочувственно кивает головой, слегка нахмурив брови.
- Ты как будто диагноз ставишь, - улыбка прячется в уголках губ, ее не сразу увидишь. Взмах не очень длинных, но пушистых ресниц. – Каков будет вердикт?
«Цыганка», - нашептывает его сердце, ускоряя удары. Одно движение, и ниточка из искусственных желто-розовых мелких цветков покачивается у самого ее виска.
- Никакого, я не люблю диагнозов, - он встряхивает головой, забросив назад светлую прядь, упавшую на лоб.
«Ох ты черт, вот так бы тебя нарисовать... Мальчик-звезда... Хотя, какой мальчик? Сколько там тебе, двадцать восемь, что ли...»
- Почему не любишь диагнозов? – она спрашивает тихо, и он машинально придвигается поближе – к ее голосу, к ниточке цветов, к темному завитку, заправленному за ухо.
Сегодня его словно захлестнула какая-то невероятная волна, и поэтому все будет удаваться. В последний раз он чувствовал такое в начале осени. Тогда ничего особенного не произошло, правда, вот в казино повезло сильно. Он не игрок, вообще-то, но занесло как-то со старым другом Женькой... Евгением Марковичем... Преподаватель уже... Даже не верится!
Эту девочку он впервые увидел пару часов назад, и вот она сидит рядом, в руке ее стакан с вином - эх, не то, надо бы рюмку из тонкого стекла, на длинной ножке, но откуда на Зимней школе рюмки? Стакан – понятно, что из столовой. Она слегка покачивает его и любуется игрой бордовых бликов на гранях.
- Почему не люблю диагнозов? В них есть точность, определенность и финальность, а мне нравится бесконечность. Существует одна забавная теория, что Вселенная и время бесконечны, значит, любое событие неизбежно, даже невозможное.
- Я не хочу, чтоб любое. Пусть неизбежным будет только хорошее.
- Ну, это же только теория. Ее нельзя так уж всерьез воспринимать.
Дженис молчит, улыбается чему-то своему, уже ускользнула - одновременно и здесь, и не здесь. Что это? Легкий укол ревности – скорее, комариный укус. «Ты что? Перестань. Это совсем на тебя не похоже!» А за окном падают и падают снежные хлопья, крупные, пушистые,похожие на белые цветки хризантем.
- Ты сейчас о чем-то хорошем думаешь?
- Да нет, - она сразу же «возвращается». – Просто вспомнила одну фразу – «Чтобы изучить бесконечность, нужно бесконечное время». Помнишь, раньше в киосках «Союзпечати продавались круглые такие, большие значки со всякими героями мультфильмов - картинка под прозрачной крышечкой? Мы их покупали, снимали крышечки, переворачивали бумажки, и на обороте что-то рисовали или писали. Потом закрывали опять – и новый значок готов! У меня был один, как раз с этой фразой. «Бесконечность» - длинное слово, и вместо него я нарисовала символ – восьмерку на боку.
- Считается, что это змея, глотающая собственный хвост.
- Да, я слышала. Наверно, она думала, что это что-то вкусное, например, слон. А оказался хвост!
- Представляю ее огорчение! Вот ее в восьмерку и свернуло.
- Кто угодно б свернулся. Какой-то дурацкий змеиный хвост вместо отличного вкусного слоника.
Разговор совершенно пустой, ни о чем. Но он не важен. Важно не отводить взгляд и вдыхать тепло друг друга. От этого грузинского вина так горит лицо! А может, в комнате стало жарко – батареи-то работают...
- А давай до дна – за бесконечность, - весело предлагает Дженис.
- Да, давай. Чтобы невозможное сбывалось.
- Да. Но только хорошее.
- Да. Но чтобы не приходилось ждать бесконечное время. Пусть уж поскорее.
- Да.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела Таня.
- Юрка, мяу! Я похищаю мою сестру, потому что ты уже наобщался, а я соскучилась!
«Что-то часто меня сегодня похищают! – подумала Дженис. – Если так дальше пойдет, как бы совсем не потеряться!»
- Пойдем скорее, стол уже накрыт! Тебя пока найдешь! – и Таня хватает ее за рукав.
Юра улыбнулся Дженис и сказал-спросил:
- Увидимся? – то ли вопрос, то ли просто фраза. Если фраза, тогда ясно, что увидятся, корпус небольшой, а ночь длинная.
- Ага, я забегу в гости попозже, - ответила Таня и вытащила Дженис за дверь.
31 ЯНВАРЯ, 21.00
- А где же накрытый стол? – удивилась Дженис, когда они с Таней зашли в пустую комнату. – Я думала, праздник в разгаре!
- Не знаю, где, – беззаботным тоном ответила подруга. – Где-нибудь. Скоро чуть ли не в каждой комнате будет. А пока – вот так. Хоть пообщаться спокойно можно. Я специально сказала, чтобы Юрка нас не задерживал. Он поговорить любит – просто хлебом не корми! Как тебя к нему занесло? В общем-то, я тоже люблю, в этом мы точно сходимся. Но, думаю, понравилась я ему за что-то другое...
- А сейчас что делать будем?
- Давай болтать!
Девять часов вечера перед праздником. Мне хочется отступить на шаг назад и немного полюбоваться со стороны. Это будет не обычная вечеринка. В ней есть что-то от рождения звезд, от самых ярких фейерверков, какие только расцветали в небе, от стремительной ярмарочной карусели и от американских горок, когда дыхание перехватывает от восторга, что-то от сбывшейся мечты и от самых любимых песен. В ней есть музыка – тихая и мелодичная, под гитару, и громкая, ритмичная – из колонок; есть запах табачного дыма – легкий в холле, где все танцуют, его даже можно назвать ароматом, и не такой уж легкий на лестнице, где за сигаретой обсуждают самые важные проблемы, смеются и спорят; она обжигает горло, как алкоголь. Его будет много, но это – не главное. И пусть он не самый дорогой. Дорога атмосфера, а ее не купить ни за какие деньги. Будет чувство горящего костра, и полета сквозь ночную бездну, и скорости, и предельного счастья. Да, “Come on, baby, light my fire!”, и мы поднимемся высоко и сможем танцевать между звездами, и не нужны нам для этого никакие сомнительные вещества – просто в нас слишком много живого и настоящего огня.
Мы умеем проделывать со временем чудесные штуки, поэтому наши праздники кажутся бесконечными. Наверно, потому они и запоминаются навсегда. Иногда мы ощущаем каждую до отказа заполненную секунду, а порой они ускоряют бег, словно стараясь обогнать друг дружку. Загораясь маленькими солнцами, падают песчинки в песочных часах, но нас это мало заботит – их много, не перечесть, целый пляж, пустыня Сахара, дно мирового океана. Время пока принадлежит нам. Так будет не всегда, и в какой-то момент мы осознаем, что сами принадлежим времени. Но это еще когда будет?
Две девушки никак не могут наговориться. Несмотря на все их различия, многое друг в друге им очень нравилось. Дженис любила легкость Тани и ее неизменное умение видеть во всем смешную сторону. Она словно бы ничего не воспринимала всерьез. Вот и сейчас шутит над тем, что увлеклась двоими – кроме молодого бизнесмена Юры, ей понравился бизнесмен постарше, Вадим. Этот какая-то совсем уж московская птица; придает ему дополнительную привлекательность наличие настоящей американской жены Элизабет, к которой он летает в гости, но вместе почему-то не живет, значит, не любит, значит, можно строить ему глазки. Сама Дженис в ответ не рассказывает о сердечных переживаниях – особо и нечего. Как-то пусто почему-то, лишь иногда приходят воспоминания, а с ними – всякие мысли, и тогда становится непусто, но радости это не приносит. И говорить тут не о чем.
Два года назад один высокий, сильный и очень влюбленный в нее человек снял с руки фенечку, надел ее Дженис и сказал: «Ну все, теперь ты моя!» Надо заметить, что руки их отличались по размеру, и чтобы фенечка не сваливалась с ее тоненького запястья, он взял нитку и сделал на ней петельку, чтобы она сидела прочно (и вот только тогда, кстати, сказал те слова). А потом добавил: «Подари мне тоже или сделай, ладно?» Сколько усилий это стоило Дженис... Бисер все время рассыпался, узелки развязывались, три раза приходилось начинать все заново. Сплести красивый узор у нее, конечно, никогда в жизни бы не вышло, но получившаяся в результате желто-зеленая «косичка» влюбленному человеку понравилась.
- Я сохраню ее навсегда, - сказал он.
- Ну, ладно.. спасибо... мне так приятно, - ответила тогда Дженис.
- Слушай, - спросила Таня, - а фенечка, которую он подарил, у тебя до сих пор есть?
В ответ Дженис продемонстрировала руку.
- Вот эта, с узорчиком?
- Не, вот эта, сине-белая.
- А ты хотела бы с ним опять увидеться? Сколько времени прошло? Года два?
- Ага... Не знаю насчет увидеться, я как-то не думала... Но наверно, было бы интересно!
- А ты ему позвони!
- Позвони – ты интересная такая. Вообще-то, он в Питере, и у него жена и ребенок. И тут я звоню – сюрприз. Да у меня и его номера нет.
- Да ведь он по залету женился! И ее, думаю, не любит. Ему пришлось с тобой расстаться, потому что она забеременела? Значит, твой якорь у него до сих пор и остался. И можно все вернуть. А номер достать – не проблема.
- Ну сам бы и звонил тогда, раз якорь.
- А он стесняется, думает, что ты все еще сердишься.
У Тани всегда все было просто. Это – потому, а то – поэтому. И все вернуть обратно. Но расстались они с Димкой не совсем по этой причине. А почему они все-таки расстались? Разбежались в стороны, увлеклись свободой, или само лето закружило их и унесло в разных направлениях? Их история закончилась? Или ее прервали обстоятельства, а если б не они, она бы продолжилась? Голову сломать можно, а к ответу и на шаг не приблизишься. И какой смысл ее ломать? Но иногда что-то словно подталкивает...
- Знаешь, а иногда мне ужасно хочется все вернуть, иногда – совсем нет, а чаще я думаю, что все или многое в нашей жизни предопределено, и если должно произойти, то этого никак не избежать, даже если постараешься.
- Ты прямо как фаталист Вулич из «Героя нашего времени»! Помнишь, как меня Регина вызвала отвечать – как раз эту главу пересказывать, а я ничего не читала, стою у доски, ворона вороной, а ты мне еще громким шепотом подсказывала, а Регина нас потом обеих из класса выставила.
- Точно! И так громко смеялись в коридоре, что физичка вышла возмущаться – мы ее заглушали.
- А я вот совсем не фаталистка, - задумчиво сказала Таня. – если бы была, то на Юрочке бы и остановилась. И собой хорош, и свой бизнес – умный мальчик!, и, главное, взрослый. А то я наших студентов, как малышню воспринимаю. А тут такой Вадим приехал. И уже не будешь плыть по течению! Он красивый-красивый, видела бы ты его!
- Лучше, значит, плыть прямиком к Вадиму, - шутит Дженис. – Но не забывай, что с другой стороны к нему жена плывет, вовсю веслами работает!
- Да пока она доплывет из своей Америки! Ну не глупая, скажи? Как можно ценного мужчину надолго и далеко от себя отпускать? А может, она и не отпускает, а он сам сбежал. Наверно, так и было. Зимняя школа круче Америки, как ее пропустишь?
Дверь открылась – на пороге комнаты стоял Ваня.
- Привет, пойдемте в мафию играть? В мамской комнате. Народ уже собирается.
- Что это за комната? – удивилась Дженис.
- Там живут зимнешкольные «мамы», они следят, чтоб чай горячий всегда был. Придешь к ним – накормят, напоят. Должность такая. С мороза горячего чайку кружечку хлопнуть – это ж первое дело!
- Хорошо, пойдем, делать все равно нечего, хоть убьем время до концерта. Он ведь через час, вроде? – спросила Таня.
- Ага... Дженис, спасибо тебе за то, что сегодня пела для девчонок...
- Да ладно, - ответила она, - я сама люблю петь, никогда не против. И мне было приятно их послушать. Голоса у них спетые, а по высоте разные, и звучат вместе – полный улет.
- Так на отрядных спевках натренировались, - объясняет Таня, - постоянно же поём. У нас у всего отряда голоса спетые. Наша визитная карточка, можно сказать.
- Во-во, - добавляет Дженис, - меня Инна из-за голоса сегодня в ваш отряд зазывала. А Ваня, тот и вообще у них петь завербовал, пока ты где-то бродила, по лесам со спонсорами... Это было неожиданно!
- Для меня не неожиданно... Понимаете, мне одна из этих девушек очень сильно нравится, она упомянула, что ей скучно, ну я и похвастался, что сейчас организую для нее концерт. Получается, что я воспользовался твоим талантом в личных целях – нехорошо как-то, да?
- Ладно, - рассмеялась Дженис, – мне не жалко для хорошего человека, пользуйся. Тем более, что ты честно во всем признался. А кто та девушка, если не секрет?
- Вообще-то, секрет, но вам я могу сказать. В общем, это Инна.
Потом удивленная Таня сказала Дженис, что лучше бы он выбрал Миру – она вон какая красивая! А в Инне ничего особенного нет, и с чего она вдруг Ване понравилась... Но Дженис ответила, что в улыбку Инны легко можно влюбиться, и пошутила, что если бизнесмен Вадим ее увидит, то забудет свою американскую жену.
31 ЯНВАРЯ, 22.00
«Город засыпает, и просыпается мафия. Наутро город проснулся без Димки и Дженис».
Это бывало часто. Потому что засыпали они только под утро, в обнимку, и даже иногда видели одни и те же сны. В них пели птицы, бились о берег волны и во все стороны разбегались дороги. А город тем временем встречал новый день: сначала розовым огнем загорались стекла самых верхних этажей, а сами дома там, где их тронуло солнце, становились белоснежными, потом от утреннего бриза начинали мелко дрожать листочки тополей. С грохотом шли по улице первые трамваи. Солнечный свет опускался все ниже, заливал весь город, золотил траву в газонах, согревал асфальт, по которому так приятно ходить босиком.
Конечно, и учиться приходилось, и сессию сдавать, и жили они все-таки не вместе – Дженис у себя, а Димка – то дома, то в общежитии: привыкал к самостоятельности. Но почему-то сейчас вспоминалось именно так, как будто почти всегда вместе. А впрочем, разве было по-другому? Однажды вечером они, взявшись за руки, вышли из рок-клуба, и растворились в наступившей весне, потерялись для всех, ненадолго исчезли. А когда нашлись, то никто их и представить не мог друг без друга. Потом было много-много всего, потому что весна и лето оказались бесконечными. Их заполнили поездки на всякие музыкальные фестивали, в тот год словно абсолютно всем хотелось петь! – конечно, каждый стал их личным Вудстоком, турбазы, концерты, и долгие прогулки по городу, и автостопом по области ездили, и на электричках далеко забирались. Иногда к друзьям и знакомым, а иногда кого-то из них просто привлекало название городка иди деревеньки. Всё хотели в Питер, но так и не сложилось...
- А поехали в Сан-Донато? Вдруг там каналы и гондольеры?
- Да, и серенады.
- Поедим пиццы на обед.
- И запьем ее чинзано.
Да какая разница, куда ехать, если вы вдвоем. А когда место выбрано случайно, то кажется, что весь мир вам принадлежит. И все время этого мира.
Они были яркой парой и обращали на себя внимание. Однажды в метро пожилой мужчина профессорского вида сказал своей спутнице: "Вот, Вера Петровна, типичные представители молодежной субкультуры!" Та ответила с удивлением в голосе: «А я думала, какие-то сектанты! Вот эти веревочки они носят на голове, чтобы волосы на лицо не падали?» – «А это, милейшая моя, так сказать, часть стиля!» Димка с Дженис переглянулись и засмеялись.
Именно такими я их и вижу. Я верю, что где-то, в другой реальности, они до сих пор целуются в метро, привлекая взгляды колоритной внешностью и юной любовью. Стройные, с длинными темными волосами, на руках браслеты-фенечки - на память от друзей, которые в те годы появлялись легко и быстро.
Настала их осень. Похолодало, постоянно моросило, холодные нити прочно связали землю и небо. Губы Дженис пахли дождем, волосы вились от растворенной в воздухе влаги. Многочисленные кафе рано зажигали свет. Они казались неоновыми островками и манили промокших и замерзших пешеходов. Тогда проводилось много необычых выставок, какие-то странные, но жутко талантливые люди давали квартирные концерты. Дженис нравилось все, если она чувствовала, как сильные руки Димки обнимают ее за плечи. И зима тоже была их, а потом пришла весна. И они поняли, что ничего в жизни не повторяется.
В какой же момент их вселенные начали расходиться в разные стороны? Может, различия, всегда в них существовавшие, положили этому начало, а уж само время завершило правку их истории. Димка был довольно самодостаточным, Дженис – любопытной и нетерпеливой. Нет, ей ни на секунду не стало с ним скучно. Но весной она часто ощущала прилив энергии, а в этот раз его усиливало чувство счастья, не покидавшее ее целый год, с того памятного вечера в рок-клубе «Сфинкс». А на него, как назло, напала апатия, происхождение которой он не мог объяснить даже и себе, не говоря о Дженис. Он нередко лежал на диване, листал Ницше и тосковал о чем-то несбыточном и невыразимом. Лишь дороги и Дженис манили его, а ее – весь мир. Ей казалось, что он раскрывается перед ней, как цветок.
Весной состоялся такой разговор:
- Отрядное движение? Стройотряд? Нет, Дженис, это без меня. Я как-то не очень – всякие там целинки, правила... Я цыган вольный.
- А мне кажется, что ты сам ставишь себе рамки. Хотя, ты же их и терпеть не можешь. Пока еще есть только идея, и правил тоже нет, и ничего глупого не будет. Мы сами решим, каким он будет, и не строй, а педотряд. Да как захотим, так и назовемся. Там знаешь, какие ребята классные, вот наши люди действительно... Летом в лагерь вожатыми поедем.
- Не, лагерь – это точно не мое. Чему я могу научить детей?
- Хотя бы любить свободу, себя и других. Это уже немало.
- Вряд ли у меня получится.
- А ты попробуй. Ну как можно отказываться от чего-то нового в жизни?
- Давай я лучше к тебе в гости буду приезжать постоянно. Или поставлю палатку неподалеку и буду жить. Это ж мечта! Тишина, покой, лес... А ты будешь ко мне от детей сбегать.
- На другое и не рассчитываю.
Конечно, Дженис было слегка досадно – ведь интереснее все делать вместе, но живого человека с его собственными желаниями не изменишь... Да и надо ли?
А чуть позже случился другой разговор.
- Дженис, я тут немного дома поживу. К родителям университетские друзья из Питера приехали, с дочкой. Ну, мои и попросили...
- Из Питера? Это просто классно. Дополнительный контакт в Питере совсем не помешает. Познакомишь?
- Обязательно. Но она от нас сильно отличается.
- Как отличается?
- Ну, она очень домашняя, отличница, всё книжки читает, но и одевается по последней моде. Музыку, по-моему, вообще не слушает.
- Слушай, шмотки – это неважно. Лишь бы человек был хороший. А музыку ты ей правильную можешь и сам поставить. – Дженис не знала, что такое ревность, и говорила вполне искренне. Кто ж знал, как все получится...
Кирочка-блондиночка, глаза цвета неба... Как она плакала у себя дома, в Питере, когда узнала, что беременна. Ее современные, прогрессивные родители изо всех сил ее успокаивали:
- Мы согласимся с любым твоим решением! Вот как скажешь, так и будет, мы не станем на тебя давить, – уговаривала мама. – Мы же вместе, и значит, со всем справимся. Не страшно...
- Думала, мы сейчас на тебя накинемся и прогоним из дому? Без шапки, в ночь холодную? – шутил папа и осторожно гладил ее по вздрагивающей спине.
- Вы не знаете, - всхипывала девушка, красивое личико, залитое слезами, все в красных пятнах, - я его люблю, и это навсегда!
С первого взгляда, с первого слова. Он вот такой, особенный, непохожий на других, с его гитарой, музыкой, книгами, философией, дорогами, свободой... Ну, не встречались ей такие раньше... все-таки глупо получилось... Почему глупо? А потому, что на следующий день после приезда Киры пришла она. Не мог он ее не позвать и не познакомить с новым человеком – то есть, с ней, с Кирой. Ведь все, что происходило в их жизни, было для двоих и принадлежало обоим. И Кира это поняла – с первого взгляда, с первого слова.
Потом вышла между ними какая-то размолвка – то ли Дженис куда-то не приехала, то ли Димка не пришел. В общем, так и не проявлялась несколько дней. Да нет, Кире бы и в голову не пришло, что она может занять ее место. Хотя бы потому, что нет ни у кого никаких мест и каждый день творится, рушится, возрождается, трансформируется жизнь – сложная химическая реакция. «Вселенная не простит мне этого», - отчетливо и с тоской подумала она тогда. Как будто своими руками сломала что-то хрупкое и совершенное. А эта девочка, Дженис – она, конечно, простит...
Эта новость оказалась шоком и для Димки, и для Дженис. Ну, что же... Они всегда смотрели на физическую верность как на что-то желательное, но не более того. Если люди больше хотят быть с кем-то другим, значит, так и нужно. Превыше всего – свобода. А теперь Димка обнимал ее колени и твердил, что виноват перед ней. Напрасно Дженис уверяла его, что это не так, и что любовь не бывает несвободной, и даже приводила в шутку один из известных принципов хиппи: «Если рядом нет того, кого любишь, люби того, кто рядом!» Почему-то с самого начала она в глубине души знала, что у них все когда-то закончится. Что это не навечно. Любовь, подобная цветку. Цветок живет сам по себе, он красив, но если он отцвел, это не трагедия. Нельзя видеть в этом трагедию.
...Однажды в конце мая из парикмахерской вышел коротко подстриженный эффектный молодой брюнет в элегантном костюме. В кармане его пиджака лежал билет на самолет –сегодня вечером он летел на собственную свадьбу в Санкт-Петербург. Через три дня они с молодой женой отправлялись в свадебное путешествие в Италию. А после возвращения планировалось не менее увлекательное дело – обставить собственную двухкомнатную квартиру на Петровской набережной.
«Город засыпает, и просыпается мафия. Наутро город проснулся без Димки»...
31 ЯНВАРЯ, 23.00
Дженис не знала, почему ей все это вспомнилось. Ей, конечно, нелегко тогда пришлось, но Димку она не обвиняла – что уж теперь, и к Кире испытывала только сочувствие. Ребенок в 20 лет – ужас-ужас! Она как будто впала в анабиоз, поместила себя в воображаемый кокон, запретив думать и чувствовать, а когда прошло несколько недель и она уже была готова бабочкой вылететь в распахнувшееся лето, позади осталась сессия, сданная в тот раз на полнейшем автомате, и вплотную приблизилась поездка в детский лагерь отдыха. И все сбылось - был педотряд «Мечта», новые друзья, ночные костры, разговоры за жизнь, песни под гитару, дискотеки и захлестывающее веселье, прогулки по просвеченному солнцем лесу, долгие беседы с детьми, выдумки и розыгрыши, игры, эстафеты, концерты. Скучно не было, дни под завязку заполнялись впечатлениями, спать было некогда, как, кстати, и размышлять о том, что не относилось к повседневной жизни. И город казался далеким, а порой даже несуществующим, не более реальным, чем сон. А сон – это не правда, а всего лишь игра подсознания.
Итак, 31 января, 23.00.
Нет, лучше так – 22.45.
Как описать звенящую радость от почти вплотную приблизившегося праздника? Внутри словно натянута и слегка подрагивает пружина – не терпится, чтобы все уже началось, закружилось, помчалось сквозь ночь. Когда каждая секунда до предела растягивается, но и в этом есть свое удовольствие, предвкушение. Драгоценные секундочки – перед стартом новогодней круговерти... Когда из многих комнат доносятся возбужденные голоса, и даже смех звучит по-другому, когда сдвигают столы, когда звенит стекло (это, конечно, бутылки с очень веселящими жидкостями) и фаянс (это, конечно, тарелки – а как без еды в Новый год?). Когда в холле составлены стулья, потому что будет концерт. Можно разместиться и прямо на полу, это неважно - на Зимней школе не место церемониям. Чего стесняться, все свои – «вы, товарищ, сядьте на пол...»
Кто выступает - всякий раз сюрприз. Но всегда - кто-то если и не знаменитый, то талантливый. Потому что спонсоры зимней школы - люди занятые, отдающие массу времени и энергии работе, а что еще так возвращает силы, как рюмка дорогого коньяка в морозную ночь и хорошая музыка? Когда процент шуток в разговорах растет в геометрической прогрессии? Когда ощущение счастья переполняет просто так, без особых причин? Потому что сам корпус кажется теплым домом, потому что каждый тут – желанный гость, зима искрится серебром, и волшебное чувство свободы – ореолом, над всем, над лесом, над зимой, над жизнью Дженис.
Девушки заняли места в зрительном зале, в который временно превратился холл. Народ не спеша подтягивался на концерт, в одиночку и группками.
- Интересно, кто сегодня выступает? – спросила Дженис.
- Не знаю! – слегка огорченно ответила Таня. – И выяснить никак не получается. Я у всех спрашиваю, никто не говорит, заразы! Половина улыбается с таинственным видом. Но эти точно понятия не имеют. Вот Юра знает, - задумчиво добавила она, - дали бы мне его минут на тридцать, я бы у него выведала.
- Любопытно, какой бы способ ты применила?
- Смешила бы его своими историями, пока не признался бы! Юра мои истории просто обожает – благодарный слушатель.
- Да, этот способ – твой фирменный, никто не устоит, все секреты выдадут, если не хотят умереть от смеха,- сказала Дженис. Таня гордо улыбнулась.
В холл вошли несколько мужчин лет 30-35, среди них, кстати, и Юра. Они вели какой-то увлекательный разговор.
- О, вот и Вадим... Ну обалдеть, какой красивый, настоящий царь Соломон... – восхищенно произнесла Таня. – Я недавно на него любовалась, а он заметил и стал на меня в ответ смотреть, это был такой диалог, хоть и без слов! Романтика и страсть. Не то, что наши студенты – посмотришь на какого-нибудь хорошенького подольше, а он уже и смущается, краснеет, как красна девица. Главное, чтобы Юрка не заметил – а то обидится еще.
Высокий и крупный бородатый брюнет, видимо, поймав пристальный Танин взгляд, приветливо помахал ей рукой и продолжил беседу с приятелями. Вдруг он вытащил из кармана сигареты и направился в курилку. За ним потянулись остальные. Обсуждение казалось увлекательным, потому что мужчины смеялись и оживленно жестикулировали. Таня встала: "Я на перекур. Вот кто мне больше нравится? Вадим или Юра? И я им обоим нравлюсь! Пойду поверчусь перед поклонниками, пора уже мне определиться с выбором!"
Время шло. Концерт слегка задерживался. Место возле Дженис все еще оставалось свободным - ясно было, что Таня возвращаться не планирует. Ее звонкий смех доносился из заднего ряда - она удобно разместилась на коленях Вадима и чувствовала себя превосходно.
А народ продолжал собираться – веселая студенческая толпа, слегка разбавленная преподавателями и выпускниками, выглядела ярко и пестро – толстые свитера, лыжные костюмы, меховые жилеты. Годится все, что можно надеть для тепла - стиль неважен. У некоторых на плечах одеяла – все-таки зима, и в корпусе нежарко. Лица у всех молодые и счастливые, и возраст не имеет значения – в новогоднюю ночь так бывает всегда. На щеках легкий румянец – это и мороз, и алкоголь. Несколько сильно раскрасневшихся людей вошли в холл, отряхиваясь от снега и громко смеясь – они только что катались с горки на матрасе - вспомнили детство.
Дженис давно уже наблюдала смешную сцену. Один порядком перебравший тип – известная личность и всеобщий друг, постоянно засыпал на своем стуле и оседал на плечо девушки, сидящей рядом. Ее муж (это почему-то было сразу понятно), как возмущенный кот, разъяренно топорщил усы, встряхивал его, как следует, и пытался усадить поровнее. Конечно, ничего не получалось, тот снова падал и опять поудобнее устраивался на плече соседки. Муж закипал от гнева и молча отталкивал всеобщего друга посильнее. Через пару минут все повторялось. Дженис засмеялась.
И вдруг все стихло. Потом по холлу пронесся восторженный гул: «О-о-о-о-о!» Высокий человек с гитарой, волосы до плеч – и талантливый, и знаменитый, и, кстати, почти что местный - челябинский. Его песни Дженис всегда любила. Слова его песен, словно шестеренки, цеплялись друг за дружку, и услышав пару раз, Дженис запоминала их накрепко; он не разводил никакой туманной философии, а то, что хотел сказать в песне, говорил по-журналистски четко и лаконично, хотя и образно, мелодии его были из разряда «цеплючих», но вместе с простотой слышалась в них какая-то оригинальность и свежесть.
"По новому, по новому торопит кто-то жить, но все ж дай бог по старому нам чем-то дорожить". А чем дорожила Дженис? Она задумалась. Свободой - без нее ничего не имеет смысла. Ей кажется, что если человека лишить свободы, со временем он потеряет и свою личность, не сразу, но постепенно и неизбежно, если, конечно, не будет сопротивляться. Ей представляется большое мозаичное панно в каком-то заброшенном парке. Идет дождь, дует ветер, яркие керамические лепестки опыпаются один за другим, и остается нечто серое и унылое. И дружба немало значит в ее жизни – есть ли что дороже? Чувствовать друг друга каждый момент, быть на одной волне, делиться тем, что имеешь. Ей вспоминается старая песенка – «Мы спиной к спине у мачты против тысячи вдвоем...» А если не вдвоем? Тогда еще лучше... Правда, Дженис ни с кем биться не хочет, ведь война порождает лишь войну, и только мир способен спасти этот мир... И любовь наполняет и направляет ее жизнь. Дженис принадлежит к той счастливой породе людей, которые чувствуют ее, не прилагая к тому никаких усилий. На самом деле, это так легко! Ее везде можно увидеть, если этого действительно хочешь. Это и ее город, индустриальный и многоэтажный, с высокими трубами и акварельными дымами над ними, с монолитными тяжелыми зданиями центра, с совершенно деревенскими избушками по окраинам - с окошками в наличниках, город молодежный и прогрессивный, город талантов, бунтовщиков и студентов, а как же без них! город серого камня и цветущих яблонь. Это и ее семья, не стремящаяся ее переделать или изменить – уж какая есть! Ей вдруг вспомнилось: "Если рядом нет того, кого любишь, люби того, кто рядом". А кто рядом с ней? Димка в Питере, даже подруга Таня убежала к "царю Соломону". Дженис вздохнула.
- Тебе не нравится?
Юра... Он сидел рядом. На Танином месте. Погруженная в собственные невеселые мысли, Дженис не заметила, когда он подошел.
- Что ты, - прошептала она, - это слишком здорово! Просто невозможно.
Наверно, он подумал, что она сказала так о концерте. Но если честно – то обо всем. Ее одиночество растворилось, как снежинка от теплого дыхания, и паром вылетело в окно.
Юра улыбнулся ей своей мальчишеской улыбкой и осторожно обнял за плечи. Ей показалось на секунду, что вернулся Димка. Концерт, человек с гитарой, и она не одна. Ничего не повторяется, или все-таки повторяется?
"Давай с тобой поговорим, быть может, все еще придет!" - пел человек на импровизированной сцене.
"Быть может, все еще придет,"- повторила про себя Дженис и придвинулась поближе к Юре.
31 ЯНВАРЯ, 00.00
Закончился концерт, стартовал Новый год. Его встретили смехом, конфетти, хлопушками и традиционной песней “We will rock you” – ее каждый год исполнял один и тот же остроумный и популярный на зимней школе человек – разумеется, из выпускников. Эта была вольная импровизация – он яростно прыгал, стоя на табуретке, и бросал на зрителей испепеляющие взгляды, при этом выкрикивал в воздух некую устрашающе звучащую англообразную абракадабру – вариации на тему известного хита. Все со смеху покатывались, и всегда ждали этого номера.
После концерта Юра взял Дженис за руку. И ей это понравилось – даже сердце забилось быстрее. Вот так, ни о чем не спрашивая, не глядя, как будто они лет сто вместе. Хорошая такая парочка... К ним подошла Саша, та блондинка со светлой косой:
- Ребята, давайте к нам в гости, Новый год праздновать! Минут через десять - мы стол мигом накроем. Компания большая собирается, но все свои.
- Я могу попозже прийти, - ответила Дженис, - мне надо с Таней поговорить, у нее уже что-то напланировано грандиозное на эту тему.
- Таня тоже приходит к нам, - улыбнулась Саша. – Но почему-то мне кажется, что она точно опоздает. Вон она уже нашла хорошее развлечение.
Таня с Вадимом устроили арм-реслинг на одной из парт, стоящих у стены холла. Лицо Тани разрумянилось, волосы слегка растрепались, брови были сдвинуты, Вадим смотрел на нее со снисходительной улыбкой. Он, естественно, побеждал без усилий, но сам процесс его явно забавлял. Таня старалась по-честному и давила на его сильную смуглую руку изо всех сил. Ей, конечно, не победа была важна, а игра. Зрители веселились. Дженис подумала, что Таня делает успехи, и флирт перешел на качественно новый уровень. Куда-то он заведет эту сердцеедку!
- Ну ладно, тогда я скоро буду, - Дженис поворачивается к Саше, – только схожу за напитками и закуской. Могу и со столом помочь - тарелки расставить, или что скажете.
Она вспомнила, как заботливые родители снаряжали ее в поездку. Мама прекрасно разбиралась в том, что лучше поставить на праздничный стол – грибочки-помидорки-огурчики, все домашнее. Мировая закуска! Папа втайне от мамы вручил ей две банки водки – в 90-х такие продавались во всех ларьках, они были похожи на сильно увеличенные батарейки, яркие, красно-синие. И, подобно батарейкам, они таили в себе концентрированную энергию. В жидком виде. Теперь это богатство красовалось на столе. Впрочем, там и помимо этого много всего было – все-таки Новый год.
- Супер! – выдохнул Ваня. – Ты не просто дитя цветов, ты...
- Я добрая фея цветов, - ответила Дженис. - Праздник обязывает!
Народ засмеялся.
- Ну, давайте по первой, за Новый год!
Все весело чокнулись стаканами – налито в них было на донышке. В горле зажгло, и сразу стало немного жарко.
«В этом году – все по-новому!» - чувство, накрывшее, словно волной, было свежим, как морозная ночь за окном и искристым, как узор на замерзшем стекле. Честно говоря, календарный Новый год в этом году удался не очень. 31 декабря утром хозяин квартиры, где собирались праздновать, заболел, и не какой-нибудь простудой, которую можно при желании задавить таблетками, а настоящим воспалением легких. Через пару часов оглушенной катастрофичной новостью Дженис позвонил бывший одноклассник, когда-то за ней ухаживавший, и пригласил в свою компанию. В общем, все было миленько – салат оливье, шампанское и мартини, легкие разговоры, ненавязчивая музыка фоном... Но как-то все не так... Чего-то не хватало.
- А я сегодня мат.анализ сдал, - радостно сообщил Ваня. – Меня Левицкий поймал в коридоре, задал три вопроса, причем, первый из них был, хочу ли я зачет. Правда, два другие – уже по учебе. Все заняло не дольше десяти минут! И никакой подготовки, само собой, не было. Даже осознать все, как следует, не успел, а уже сдал. Левицкий сказал оставить зачетку в деканате, на его столе, когда вернемся в город. Думаете, не забудет?
- Он же молодой, ему рано еще склерозом болеть! – завеселилась Саша.
- А какие были остальные два вопроса? - заинтересовалась Мира.
- Только не надо сейчас про учебу! – возмутилась Инна. – Ты уже ему все сдала? Вот и отдыхай, красавица, расслабляйся! Давайте лучше выпьем за сданный зачет.
Разговор пошел о всяких случаях на сессии. С каждым их случалось немало. Хохотали так громко, что, наверно, в коридоре было слышно. Дженис иногда бросала взгляды на Юру – он прекрасно вписался в компанию, несмотря на разницу в возрасте. Видимо, на самом деле был своим, потому его и не воспринимали как старшего. Держался он непринужденно и смеялся вполне искренне. И становился похож на мальчика-старшеклассника. Это Дженис очень нравилось. Но она старалась не смотреть на него слишком часто.
Потом Саша протянула ей гитару.Она взяла два первых аккорда и задумчиво начала: «Не гони нас, дядя из подъезда, мы не будем больше громко петь...» Эту песню Дженис любила, и всегда у нее был ком в горле, когда она ее пела. Потому что, как ни крути, все проходит, и ничего удержать не получится. Ну, может, самую малость, и хорошо, если это будет что-то важное. «До свидания, милый друг, - звенел голос Дженис, - ты уходишь как-то вдруг, ты уходишь, не простившись, ты уходишь невзначай...» Такое нечасто случалось в жизни Дженис, чтобы уходили, не простившись. Но когда она пела эту песню, то все-все возвращалось. И она внезапно ощущала резкую грусть по этим ушедшим друзьям, потому что к самой дружбе относилась по-особому.
А с Димкой они долго прощались – сидели на каменных ступенях Плотинки – городской набережной, смотрели на убегающую реку, пили пиво, разговаривали обо всем, и абсолютно никуда не торопились. Просто вспоминали, обсуждали что-то, как будто опять увидятся завтра, и снова можно будет никуда не спешить. Уже стемнело давно, а они все сидели. А на следующий день он летел в Питер, на собственную свадьбу. Об этом они почти не говорили...
- А я думал, мы с тобой на электричках туда махнем! – его голос звучал слегка неестественно, как будто все интонации поблекли...
- Да ладно, чего уж теперь... – грустно ответила Дженис. Что ж так больно-то...
Так что ушел он, попрощавшись, но все равно – невзначай, как в песне. И друзьями они, конечно, были, и смотрели на многое одинаково. Интересно, а с Юрой у них много общего?
А он слушал Дженис, любовался ей, и сердце его замирало. Такие тонкие руки, но в них есть сила, и как поет под ними гитара! Черные распущенные волосы, несколько прядок сплетены в косичку, украшенную длинной ниткой с мелкими цветочками – кажется, что они настоящие, и даже представляется горьковатый аромат. Или так пахнут волосы Дженис?
Праздник подходил к зениту. Удивительно, что этот «ненастоящий» Новый год казался куда более реальным, чем календарный. Наверно, потому что и зима здесь была живой и прекрасной. Это в городе она доставляла проблемы коммунальным службам, водителям и пешеходам. А тут властвовала безраздельно, и всем было это в радость.
В комнату влетела Таня, сияя улыбкой, потянула Дженис из-за стола: «Что вы тут сидите, там в холле такая дискотека, пойдемте танцевать, пойдемте!» Она распахнула дверь, и вовнутрь ворвалась музыка, закружила по комнате, и невозможно было сопротивляться этому сумасшедшему вихрю.
Холл превратился в танцплощадку. По ней носились разноцветные световые круги в такт чему-то зажигательно-эстрадному, народ двигался слаженно и подпевал. Потом быстрый танец сменился медленным. Тягучая мелодия, хрипловатый голос певицы – “Johnny, oh, yeah, you’ve got the style and the touch…”. У Дженис эта песня ассоциировалась с ночным дождем, каплями стекающим по стеклам. Казалось, что певица промокла и замерзла, и хотелось накрыть ее одеялом, зеленым и пушистым, как на зимней школе. Дженис покачивалась в объятиях Юры, словно бы растворяясь в музыке. Он крепко держал ее за плечи. Вот бы никуда не отпускать ее! Но как ей сказать об этом? Что она ему на это ответит?
- Может, завтра в городе увидимся?
- Извини, но мы с друзьями уже давно спланировали... и как раз на завтра...
- Давай сходим в ресторан!
- Не обижайся, но я не интересуюсь ресторанами. Мне достаточно солнечного света.
- Я в тебя влюблен!
- И я тебя люблю, брат, all you need is love.
Юра улыбнулся – он поймал себя на том, что ведет диалог сам с собой и потому придумывает за нее ответы. А какой в этом прок, скажите? А еще на том, что ему очень нравится эта полузнакомая девушка, и теперь он мучается от глупой нерешительности. Такого не бывало уже давно. Надо просто взять и сказать. Но он молчал, крепко обнимая Дженис.
Танец закончился.
- Пойдем теперь к нашим! – предложил он.
Дженис заметила Таню - она только что появилась в холле.
- Юра, я побуду еще минут двадцать, а потом приду. Может, попою еще у девчонок, а то я при Митяеве петь стесняюсь. А хочется!
- Комната номер 3, на первом этаже. Обязательно приходи. Я буду ждать...
1 ФЕВРАЛЯ, 01.00.
Таня подбежала к Дженис:
- Вот ты где, а я ищу тебя, ищу! Я к девчонкам так и не добралась, так неудобно, но меня Вадим к себе утащил. Слушай, как он целуется... Просто фантастика! Никогда больше не буду целоваться с теми, кто младше, чем... сколько Юре лет, 28? С ним бы я могла... Вот Вадим - никакого сравнения с нашими... студентами, - и она мечтательно подняла глаза к потолку.
Дженис охотно подхватила Танину игру:
- А Димка вот был вполне ничего в поцелуях, хотя и студент, - и она, по примеру Тани, посмотрела вверх, но в глазах ее плясали веселые искорки.
- Вы большие специалисты по любви, кто бы сомневался, - и Таня шутливо подергала Дженис за косичку с вплетенными цветами. – Make love not war? По первой части у меня есть личные пожелания, а впрочем, и со второй я согласна - войну Америке в лице Вадимовой жены объявлять не буду. Надо же – вот где он американку себе нашел? Зачем?
- Ограничишься партизанскими действиями? – поддразнивала подругу Дженис.
- Придется. Но как мне быть? Мне Юра тоже нравится... Я тут подумала, что оставлю-ка я его на потом, Вадим-то все равно уедет в свою Москву.
- Хорошо придумала, - похвалила Дженис.
- Пойдем к девчонкам сходим, если они вернулись, посидим хоть спокойно! – предложила Таня.
Но Дженис вдруг почувствовала, как навалилась какая-то тяжесть и слегка закружилась голова – то ли из-за алкоголя, то ли из-за духоты. И ей захотелось выйти на улицу – на минутку. Побыть в тишине, отдохнуть.
- Я пойду на улице постою, мне что-то в голову ударили эти все напитки, - сказала Дженис и направилась к выходу из корпуса.
Там она сразу почувствовала себя лучше. Было очень тихо. Свежий воздух приятно холодил. Редкие снежинки кружились в свете фонарей – как будто кто-то рассыпал с крыши крошечные конфетти. А может, с самого неба. «Какая новогодняя ночь", - шепнула она. Ночь действительно выдалась немного волшебная, и была в ней какая-то завершенность, когда все на своих местах, и ничего лишнего. Мерцающие звезды казались крупнее, чем в городе – известный оптический эффект, но какая разница, если так красиво и загадочно? Недалеко от корпуса начинались сосны, и дорожка между ними уходила в лес. Дженис подошла к деревьям и обхватила холодный ствол, весь в серебристом инее. Иногда она чувствовала, что она едина со всей природой, и с другими людьми, и что у этого нет ни начала, ни конца. И потому ничего в этой жизни не страшно. И сейчас она поймала то же ощущение. Лес казался абсолютно черным, но совсем не пугающим – такая идеальная темнота. Такое совершенное безмолвие.
Потом она повернула голову и посмотрела на корпус. Словно лайнер в ночном океане, он сиял огнями и, казалось, даже пульсировал от музыки. Закончилась очередная песня, и народ на дискотеке закричал от восторга и взорвался апплодисментами. Чему все хлопали, Дженис не знала. Но она ощутила какой-то зов и непреодолимую тягу – словно большая светящаяся планета притягивала ее, как спутник. Ей очень захотелось оказаться внутри этого теплого дома, среди радостных людей, в эпицентре праздника и музыки. Она вытянула руки над головой, постояла еще несколько секунд, а потом побежала обратно.
В холле первого этажа она чуть не столкнулась с цыганкой. Это была самая настоящая цыганка – в пестрой многослойной юбке, в блестящих бусах из монеток.
Она посмотрела на Дженис и обратилась к ней:
- Давай погадаю, девушка, руки у тебя интересные.
- А откуда вы знаете? Вам ведь не видно мои ладони?
- А я не про ладони, а про браслеты твои – друзья подарили, да? Много у тебя друзей! Повезло тебе.
Пораженная Дженис протянула цыганке раскрытую ладонь.
Та посмотрела и сказала:
- Ждет тебя два крупных сюрприза, один сегодня, другой – завтра. Главное поймешь, многое решишь, ни от чего не откажешься. А то, что у тебя есть – храни. Оно тебе всю жизнь помогать будет.
- А что у меня есть? – удивленно спросила Дженис.
- То, что в твоей душе, то, что считаешь правильным. Оно настоящее и для тебя самое верное.
- Ну а про мое будущее не скажете?
- А что будущее? Ну ладно, посмотрим, – и цыганка опять глянула на ее ладонь, - один брак, двое детей, жить далеко отсюда будешь, у моря. А сейчас тебя подруга ждет. И мужчина. Интересный такой мужчина. Беги, девушка, не заставляй их ждать.
Спустившийся в холл первого этажа охранник, путаясь в рукавах бушлата, с удивлением уставился на цыганку и спросил с искренним удивлением не вполне трезвого человека:
- Эй, а ты что это здесь делаешь?
- А я знаю? Может, ты мне и скажешь? – не смущаясь, ответила та. – Мы в Вараксино к Васе Панфилову на юбилей едем, артисты. Свернули не туда, похоже.
- Вон оно что! Конечно, не туда, рано свернули . Это ж турбаза, а вам надо дальше по главной дороге, а как проедете железку километров через пять, так первая своротка налево, туда и езжайте.
- Спасибо, дорогой! – воскликнула цыганка и выскользнула из корпуса.
Дженис захотела спросить что-то еще и выбежала за ней. Но только и увидела, как бордовый джип, отъезжая, взметнул брызги снега и скрылся в темноте.
«Все она, конечно, сочинила, артистка. А про фенечки просто знала, что их друзьям дарят», - подумала она. Но Юра-то действительно ждет! А она тут гуляет, на снег любуется! «Я ему нравлюсь, нравлюсь, нравлюсь,» - стучало ее сердце. Может, это и есть первый сюрприз?
Они столкнулись на пороге его комнаты.
- Я за тобой!
- А я к тебе.
А там праздник в самом разгаре. Стол уже посерьезнее, водочных «батареек», конечно, нет – только виски, коньяк, а водка – в дорогом хрустале, бросающем разноцветные ослепительные блики по всей скатерти. И закуски поразнообразнее. Но веселье все то же. Здесь собралась большая компания, в том числе и ректор –выпускник математического факультета, личность, уважаемая и преподавателями, и студентами, и бессменный директор зимней школы, красавец-брюнет, молодой профессор, и талантливый знаменитый гость, кстати, родом из этих мест.
- Вот сразу видно, что ты уральский, наш...Это у нас только такие люди бывают.
Разговоры уже не о сессии, но шутки так и сыплются.
- Ну, и отводит меня таможня в сторону – у вас, говорят, в багаже патроны. Что за черт? Откуда?
- Приносят мне эту эту ведомость на подпись, а там – «С любовью от Васильева», мелкими буковками. Главное, декан уже подписал!
- И тут в середине песни выключается у меня микрофон. Вообще! А народу – полный зал. Что делать, не представляю.
- Полицейский ко мне подходит и говорит что-то строгим тоном! По-английски! А я ничего понять не могу. Стою и киваю. А тон все строже!
И здесь пели под гитару – «Кино», Визбора и даже «Битлов». “Yellow submarine” исполнили таким громким дружным хором, что аж стекла задрожали.
Дженис нечасто приходилось бывать в компании людей, намного старше нее – разве только, когда приходили гости к родителям. Но ей было вполне комфортно. Она ни с кем не была близко знакома, потому молчала, смеялась историям и шуткам, пела вместе с остальными. Но все это время Юра держал ее за руку, и хотя они почти не разговаривали между собой, оба постоянно чувствовали друг друга.
Дженис поёжилась - всё-таки тут прохладно. Открытые форточки -единственная возможность не задохнуться от табачного дыма. Именитые гости ленятся выходить в курилку, а может, просто стараются меньше сталкиваться со студентами, находящимися на самом пике веселья.
Но те, растревоженные близостью любимого певца, сами регулярно открывают двери. Вот и сейчас в дверном проеме возникло радостное нетрезвое лицо: «Олег Митяич, ой, простите, Олег Григорьевич, а спойте «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»! За спиной посетителя послышался сдавленный смех и шепот – подобное шоу не могло обойтись без зрителей.
К весельчаку обратился ректор:
- Послушайте, Ярцев, у вас наверняка «хвостов» дополна, а вам бы только песенки слушать? – он старался говорить в казенной манере советских учителей и потому еле сдерживал смех.
Лицо в дверях приняло виноватое выражение, а ректор продолжал:
- А вы и на экзамены придете в таком виде?
- Не-е-е, - протянул студент, - не в таком.
- Если у вас все, Ярцев, можете идти! – гневно закончил ректор. А потом добавил уже другим тоном. – Правда, Саня, ну что вы все ходите? Оставьте человека в покое.
Смущенный студент исчез за дверью, а сидящие за столом грохнули от смеха.
«Пойдем потанцуем», - предложила Дженис Юре. И они вышли из комнаты.
На дискотеке к ним сразу подбежал Ваня: «Слушайте, что тут было полчаса назад! Саня Ярцев со второго этажа по лестнице на лыжах съехал! На спор! Это надо было видеть! И даже не упал ни разу!» «Он упал два раза, когда уже лыжи снял!» - добавила Инна, стоявшая рядом. Она вся раскраснелась от смеха. «Это вы про Ярцева?» - спросила подошедшая Таня.
Заиграла медленная музыка. «Юра, пойдем танцевать?» - предложила Таня. Он на секунду глянул на Дженис, та улыбнулась: «А я хочу посидеть чуть-чуть». И села на парту, стоявшую у стены. Эта песня Криса де Бурга была в те времена очень модной. По залу бегали розовые блики, они выхватывали из темноты танцующие пары и замирали ненадолго, это выглядело необычно, а главное, очень подходило к песне. Кстати, тема ее была вполне жизненная, подумала Дженис. Бывает, что общаешься с человеком, и совсем его не видишь, не понимаешь, какой он на самом деле. А потом что-то происходит – и «I've never seen you looking so lovely as you do tonight, I've never seen you shine so bright». Даже и не в красном платье дело – просто в любви. Так бывает между людьми. А бывает, что с первого взгляда.
1 ФЕВРАЛЯ, 02.00
«Можно тебя пригласить?» - Дженис услышала знакомый голос и подняла взгляд. Как будто над ней зажглись все звезды вселенной. Он был высокий и стройный. Повзрослевший. Изменившийся. Красивый до боли в глазах. Как она все-таки скучала! Это она только сейчас поняла. «Димка», - выдохнула она. Он подал ей руку, она пошла за ним туда, где покачивались в такт музыке пары .
Можно было бы написать, что им показалось, будто этих полутора лет не было совсем. Но – нет, не показалось. Если время прошло, его не вернешь. А если еще и столько всего случилось, то и тем более – ничего не вычеркнешь. И потому оба молчали, слушали музыку, и им казалось, что они после долгой дороги пришли наконец-то домой. Вот так, без слов.
А потом они начали говорить, перебивая друг друга, не видя ничего вокруг.
- Ты как здесь?
- У меня одноклассник – журналист, готовит материал о факультете. Взял меня прицепом на такой концерт – почти квартирник. А я как раз из Питера приехал родичей навестить. Добирались с такими приключениями! Выехали позже, по дороге один раз застряли в снегу, в другой - заехали не туда, заблудились. В корпус вбежали к самому началу концерта! Главное, что не опоздали. Я не видел тебя в зале. Правда, мы там у самого входа стояли.
- А мы – в серединке на стульях.
- Ты со Смолиной здесь?
- Ага, с ней. Типа.
Они помолчали. Все-таки это было трудно постичь – они оба здесь, по счастливой, почти невозможной случайности.
- Димка, ты где остановился?
- Другу комнату дали, двухместную, ну, и я с ним.
- А я где-то вещи бросила, сейчас вспомнить бы, где.
- Пойдем к нам, а то тут не поговорить нормально.
- Давай!
Как давно он ее не видел... Кажется, что только вчера сидели на набережной и смотрели на реку. Хотя, он больше смотрел на нее – хотел запомнить. Белая рубашка, в вырезе – пацифик на цепочке. Его подарок. Она носит его, не снимая. Цветы яблони в темных распущенных волосах. Ей нравилось весной и летом украшать волосы живыми цветами. Каким образом она их закрепляла – непонятно. Загадка. Она смотрит на воду, курит, а о чем думает – никогда не догадаться. Он думает о ней. О том, что можно сейчас взять ее за руку. Протянуть свою руку и прикоснуться к узкой теплой ладони. Нет ничего проще. И вода будет так же бежать, и люди так же проходить мимо. Он может это сделать, да хоть сейчас. А завтра в это же время уже нельзя будет почувствовать ее ладонь в своей. И все золото мира не поможет. Можно тихонько окликнуть ее, и она повернет голову. А завтра она уже не сможет ответить, как бы громко он ее ни звал. Он знал, что часто будет произносить имя, которое сам ей дал. Вслух и про себя.
- Дженис! – позвал он ее тогда.
Она обернулась – именно так, как он представлял. Почему-то ему показалось это важным.
- О чем ты сейчас думаешь? – спросил Димка.
- Знаешь, когда Фредди Меркьюри спросили, чего ему не хватает в жизни, что он ответил?
- Что?
- Счастья. Такой талантливый был, просто звезда, а счастья не хватало. Странно, да?
- Мне будет не хватать для счастья тебя.
- Да ладно, Димка, все еще знаешь, как хорошо будет? Не могу я тебя ни держать, ни привязывать. Никто никому никогда не принадлежит. Мне кажется, что очень важно это понять. Тогда на все будешь смотреть по-другому. Ты сам у себя. Всё. Но здорово ведь было, правда? Такое вечное лето длиной в год.
Да, именно это у них и было. Весь год потом именно так и вспоминался.
А теперь она была с ним, прежняя, сидела рядом, смотрела на него счастливыми, сияющими глазами и расспрашивала.
- Как ты? Работаешь, учишься?
- Заканчиваю, диплом уже, последний курс. Практика.
- Дома как?
- Да все в порядке. Кира в универе восстановилась, Полинке год уже.
- На кого похожа получилась?
- На меня – темненькая.
- Вы просто безумные люди... Я вообще не представляю, чтобы у меня – ребенок... Сам уверял, что детей не любишь! А теперь, наверно, уже так бы не сказал. Вот говорила я тебе, что все хорошо будет. Ты мне еще не верил. А так и получилось!
А как на самом деле получилось? Димка нередко мысленно возвращался в те майские дни, когда он только прилетел в Питер. Он улыбался, заводил новые знакомства, обнимал невесту, и все это - на автопилоте. Ошибка сделана, решение принято, и эти приветливые люди вежливо заберут у него привычную жизнь и дадут взамен комфорт, удобства и все возможности строить счастье, не особо задумываясь о завтрашнем дне. Родители могут им гордиться. Только мама иногда с тревогой ловила его взгляд, но он неизменно отвечал дежурной улыбкой.
Когда он прилетел в Питер и появился дома у Киры, она воскликнула:
- Тебя просто не узнать! Зачем подстригся? Тебе было хорошо с длинными.
- Просто так захотелось.
- А я понимаю, почему, - Кира нахмурилась. – Хочешь, чтобы я полностью прочувствовала, на какую жертву ты идешь из-за своей ошибки.
- Да нет, просто хочу, чтобы все было по-новому.
- А гитару привез?
- Нет, мои завтра привезут, - соврал он.
- Не привезут. Не пускаешь меня в ту часть своей жизни. Я тебе неподходящая пара. Зачем тогда все?
Димка чувствовал, что Кира подсознательно ждет ссоры. Наверно, хочет избавиться от нервного напряжения.
- Я бы пережила. Тебе надо к ней. Я же видела тебя, когда ты с ней рядом! Вы просто как две половинки. Нельзя было вас разделять. Не будет из этого ничего хорошего. Возвращайся обратно. Вот прямо сейчас! Я все моим объясню, скажу, что сама передумала.
«А она не ждет,» - подумал Димка. Но, конечно, вслух не сказал. И правильно сделал. А сказал другое:
- Кира, ну не сердись, пожалуйста. Давай все-таки попробуем. Раз уж так вышло.
А в январе родилась Полина, и невозможно было представить, что раньше ее не было. Как-то так и получилось.
Он был прав, Дженис не ждала. В тот вечер, сразу после Плотинки, она отправилась к своей подруге Катрин и напилась в третий раз в жизни. Компания, правда, подобралась отличная – и песни попели, и поговорили, и даже стихи почитали. Катрин любила собирать у себя творческих людей – она и сама писала картины и стихи, делала украшения и шила необычную одежду, плела фенечки, переводила книги с английского – все она делала одинаково хорошо. Чернокудрая красотка 25 лет в деревянных серьгах и бусах из рун, она никогда никого не осуждала и ничему не удивлялась. Дженис тогда провела у Катрин неделю – даже на улицу не выходила.
Подруги пили чай – Катрин мастерски его заваривала, с травами и ягодами, разговаривали, слушали медитативную музыку, играли в две гитары. А потом Дженис поняла, что нельзя и дольше пропускать учебу, пора в институт, приближалась сессия. И жизнь продолжилась. Но о том времени у Катрин она всегда вспоминала со светлой грустью.
- Димка, а помнишь, как мы у Катрин заседали?
- Конечно, помню, а вы до сих пор дружите? Чем она занята?
- Постоянно у нее бываю, ее «флэт» - мой второй дом, я там всегда возрождаюсь. Она сама в порядке, переводит какой-то длинный роман, готовит собственную выставку, вся в делах. Очередную фенечку мне сплела.
- А квартирники у нее до сих пор бывают?
- Была парочка. Очень классные. Ну, ты ж ее знаешь – к ней случайные люди не заходят.
- А Ося Ткач уехал? Вроде, собирался тогда?
- Да, полгода как уехал.
- В Израиль?
- Почему в Израиль? В Чикаго. Говорят, работает программистом. Он даже последний курс не закончил.
- Молодец. Ну, у него с мозгами всегда был порядок. Но все-таки – программист, и в Чикаго – уважаю...
- Да ты сам скоро модным адвокатом станешь, тоже неплохо.
- До этого – как до Луны. А помнишь, как мы тогда на Плотинке сидели? Мне вообще казалось, что это нереально, если я тебя больше не увижу.
- Ну, увидел же! Здорово.
- Да, я тебя именно такой и запомнил!
- А я тебя другим. Я ж тебя после парикмахерской уже не видела. Да все равно когда-то бы тебе пришлось подстричься.
- Так это понятно. Просто все произошло бы не так резко, ну, ничего не поделаешь.
- Представляю, такой адвокат в суде с длинными волосами и пацификом на шее. Видок!
Оба улыбнулись. Они не могли остановить поток воспоминаний. Казалось, что их год «вечного лета» вместил в себя целую жизнь, но все они помнили до мельчайших подробностей. Наверно, потому что такое солнечно-цветочное, яркое и беззаботное счастье выпадает людям редко. И потому запоминается навсегда.
- Помнишь, ты говорил, что мою фенечку сохранишь? Ты ее с собой забрал или у своих оставил?
- А как ты считаешь?
- Наверно, в ящике для реликвий живет.
- Плохо ты обо мне думаешь! – и Димка достал из нагрудного кармана рубашки знакомую желто-зеленую косичку. – Это мой талисман. Всегда со мной. Она помогает, я уже убедился. Один раз дома забыл, так такой день ужасный выдался, просто туши свет. Больше не забываю. Думаю, надо замочек сделать, чтоб на руке носить. А что такого?
1 ФЕВРАЛЯ, 03.00
Горячая волна взметнулась и залила лицо Дженис, оставив на щеках мокрые полоски, и словно порыв штормового ветра толкнул ее к человеку, сидящему рядом. Она держала его так крепко, как будто вокруг них бушевал ураган, в котором самое главное – не потеряться. Всего на пару секунд у нее появилось чувство, что ничего не исчезло, и расстались они лишь вчера, и абсолютно все им подвластно и не зависит ни от каких стихий. А потом эта мысль – как приговор... То, что показалось возможным, принадлежит теперь прошлому, и они похожи на двух бестелесных призраков. Или на существ из разных измерений. Они хотят ощутить под руками живое тепло, но ловят лишь пустоту. Нет больше той девочки и того мальчика... Есть, правда, другие, но между ними все по-другому...
- Димка, Димка, - повторяла она его имя, - мы столько всего не успели, почему так, ну почему, я надеялась, ты приедешь ко мне в гости в лагерь. Знаешь, как сильно я бы тебя ждала? И что в августе мы на рок-фестиваль поедем. И в Питер на электричках.
- А я поначалу просто без тебя не мог, вообще, видел тебя везде – на улицах, в метро, даже по телеку – думал, крыша съедет. Меня Кира еще месяц обратно к тебе прогоняла.
Он не рассказывал ни Кире тогда, ни Дженис сейчас, сколько раз ноги сами несли его на вокзал, как он стоял у расписания электричек и мысленно составлял маршрут. Потому что отчетливо осознавал, что больше не может находиться в этом чужом городе с чужими людьми. Как будто сию секунду закончится кислород. Ему когда-то давно, в детстве снился один странный сон, как он, убегая от погони, прыгает в воду и начинает погружаться на дно, медленно, не делая попыток всплыть, и все вокруг мутно-зеленое, и когда ему кажется, что вот-вот он задохнется без воздуха, он делает осторожный крошечный вдох и понимает, что и под водой дышать можно. Примерно так, кстати, и получилось. Никуда он не уезжал, а на автомате шел в свой новый дом, всю дорогу пытаясь удержать в голове образ темноволосой девочки в светлой рубашке и джинсах. В прошлой жизни они сидели на скамейке на городской набережной, и она уверяла его в том, что все еще сложится как нельзя лучше. Отпускала, не старалась привязать к себе, была спокойна, улыбалась ободряюще, наверно, все-таки любила, как друга, но не до темноты в глазах, без боли. Вернуться к такой девочке было невозможно...
- Да уж, бедная Кира, как же ей тяжело пришлось... Но ребенок ведь ни в чем не виноват!
- Ну и я так же думаю. Вот, не уехал. Дженис, а если бы не Кира, ты бы со мной осталась?
- С тобой? Да, конечно. Уверена, что да. Правда, тогда мне казалось, что мы стали как-то отдаляться.
- Теперь я уверен, что это было временно. Не смогли бы мы долго по отдельности.
- Слушай, Димка, я почему-то о другом подумала. И меня это как-то беспокоит, что ли.
- Что такое? – он обнимал ее за плечи, и ему очень хотелось защитить ее от всего, что с ней могло случиться и уже случилось, и даже от ее собственных тревожных мыслей.
- Ну вот мы с тобой были вместе, помнишь, нас даже люди воспринимали как единое целое. А потом мы – раз! – и резко стали не вместе. А сейчас мы уже полтора года, как не вместе. И твоей дочке год. А не успеешь оглянуться, как ей стукнет 15. Или Ося Ткач, человек такой, жил себе, жил, а теперь уже полгода, как в Чикаго. Все так молниеносно мчится! Я не успеваю запомнить как следует, прочувствовать. Конечно, признать переменчивую природу самой жизни необходимо, иначе тупик, но у меня часто не получается. И мне страшно, - закончила она печально.
Димка молчал. Он не знал, что ей на это сказать. В его случае время оказалось помощником. Его неумолимый поток относил его дальше и дальше от Дженис. Он хотел это остановить, но, как предвидела Дженис, жизнь, в кторой было много намешано разного, начала побеждать. И тогда Димка убедился, что может жить без Дженис. Скучать по Полинке, находясь в институте, ходить по магазинам с женой и болтать с ней о всяких повседневных мелочах, пить пиво с друзьями, ездить в гости к Кириным родителям и ждать этого – ему очень нравилась теплая и спокойная атмосфера их дома. Но также за полтора года он понял, что, наверно, всегда будет мысленно обращаться к Дженис, делиться с ней своими радостями, вести с ней внутренний диалог и видеть во сне. Сначала он пытался с этим как-то бороться, а потом махнул рукой. «Ну и ладно,» - подумал он. И даже порадовался тому, что та Дженис, которая существует в его душе, не хочет его покидать. Это не мешало спокойно и с оптимизмом относиться к настоящему и даже быть хорошим мужем. Просто она стала его частью. Зато на других девчонок он совершенно не смотрел, и подруги Киры ей откровенно завидовали.
Она была отличной женой - чуткой и любящей. Лучше и не пожелаешь. Появление малышки сильно их сблизило. Говорят, что ребенок не может скрепить неудачный брак. Но в их случае Полинка не скрепила, а просто создала его из ничего, на пустом месте. Увидев ее впервые, крошечную, смуглую и синеглазую, он резко осознал, что для счастливой жизни ей нужны мама и папа. Прочее прибавится со временем, но пока – вот так. «Ну, значит, будем мамой и папой, раз надо,» - сказал он себе. Димка потом и гитару привез. И даже волосы немного отрастил, к большой радости Киры. Правда, когда ее отец попросил его помочь в одном важном судебном деле, ему пришлось снова подстричься. Ну, волосы – это мелочь.
Так что в итоге Дженис оказалась права - то, что началось, как катастрофа и крушение, обернулось нормальной жизнью. Счастьем? Димка об этом не задумывался. Все живы и здоровы, и порядок. А лучшего и не нужно.
- Дженис, - осторожно сказал он. - Может, пусть оно, время, идет, если хочет? Мне кажется, что пока человек помнит, ничего никуда не исчезает. Я и через 70 лет буду вспоминать наше "вечное лето". Значит, оно никогда не закончится. А ты...ты и так всегда со мной.
- Как это? - удивилась Дженис.
- А вот так.
- Но все-таки бывает ведь, что какой-то момент хочется остановить? Просто до боли. А надо уходить. И это – без вариантов. Эскалатор непрерывно движется. Я бы, например, этот момент остановила. Я в одной классной книге встретила удивительное стихотворение. Хочешь, прочитаю?
- Конечно, хочу.
- Ну слушай...
«...И я уйду. А птица будет петь, как пела,
и будет сад, и дерево в саду, и мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрет закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за беленою стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет...
И я уйду; один - без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего...
А птицы будут петь и петь, как пели».
- А Дженис будет петь и петь, как пела, - задумчиво произнес Димка. Он знал, что в его памяти девушка с цветами в темных волосах всегда будет сидеть на газоне в центре города и петь, не обращая внимания на прохожих. Петь для него.
Снаружи послышался нарастающий шорох. Кто-то брёл по коридору, частично переложив тяжесть своего тела на стену. Дверь рывком распахнулась, и на пороге возник молодой человек в милицейской шапке, лихо сидящей на затылке. Судя по виду, он был изрядно пьян. Он пошатнулся, обвел комнату мутноватым взглядом и спросил:
«О... вы что здесь...?» Димка сказал: «А это Ник, мой бывший одноклассник. Друг, где головной убор добыл?» Тот засмеялся, погрозил пальцем и, тщательно выговаривая слова, объяснил: «Это... подарок... Меня менты-охранники в свой отряд приняли - завтра в семь утра тренировка. Сначала... обтирание снегом, потом кросс...» Димка заметил, что первое Нику прямо сейчас не помешало бы. Но тот тяжело рухнул на кровать, проверил рукой, не упала ли с головы шапка и мгновенно уснул.
Дженис глянула на часы: «Ого!»
- Димка, мне пора. Правда. Надо еще поспать. Домой завтра, – она словно уговаривала его (или себя?), и при этом искала причины уйти.
Ей показалось, что она лежит на самом краю глубокого колодца, но ей совсем не страшно. В нем есть что-то, что зачаровывает, и тянет, и лишает воли. За ним – другой мир. Может быть, там темнота и страх, может – свет и любовь. Но Дженис все-таки хочет остатсья в своем мире.
Димка смотрел на нее молча, не отводя взгляда. Прощаясь окончательно.
Она подошла, крепко обняла его, в последний раз вдохнув запах незнакомого одеколона, и быстро вышла за дверь.
1 ФЕВРАЛЯ 04.00
На секунду Дженис показалось, что уйти будет непросто. Но надо было всего лишь встать, открыть дверь, выйти и закрыть дверь. Может, помогло то, что это было с ней и с Димкой уже во второй раз, может, сработал образ движущегося эскалатора – хочешь, можешь бежать по нему вперед или даже обратно, он будет идти со своей скоростью, медленно, но неумолимо. Может, она поверила словам Димки о том, что все эти полтора года она незримо была с ним. А также тому, что ничего не проходит, если мы об этом помним. Простая истина, можно сказать, банальность, а ведь хочется в нее верить.
Ей представился камин, угли в котором вечно мерцают рубиново-красным под слоем пепла, не прогорая дотла. Если осторожно разгрести пушистый серый покров, то можно увидеть живую пульсацию грубоко спрятавшегося огня. Возле такого камина всегда можно согреться... А еще в первый раз Дженис посетила мысль, которая часто потом будет приходить в разные периоды жизни: счастье от того, что было нечто хорошее, в разы перевешивает печаль от того, что это прошло.
Так что ни боли, ни горечи она не чувствовала, а только радость – а что еще можно чувствовать, если встречаешься с близким человеком после долгой вынужденной разлуки? Там, где раньше жила глубоко спрятанная тоска, наконец-то поселилось что-то теплое. «Он мой друг, и я его люблю, - отчетливо подумала Дженис. Жалко, что нет такого устройства, чтобы можно было нажать кнопку и поговорить, где бы мы ни находились, в любой точке планеты. Но когда-нибудь мы все-таки найдемся окончательно и уже не будем так надолго теряться». Неважно, что их «вечное лето» закончилось. Начнется другое. Когда-то они были по-сумасшедшему влюблены, а теперь – просто любят. И потому знают, что всегда будут друг у друга. Можно находиться в разных городах и вообще не пересекаться, но от этого знания все равно будет тепло. В тигле, которым и является сама жизнь, переплавятся горькое отчаяние, душащая тоска, леденящее одиночество – на выходе будет золото.
Она шла по спящему корпусу. Новый год закончился. Хотя, правильнее сказать – наступил. Вокруг – ни звука. Даже лампочки, светившие в коридорах, казались тусклыми, как будто они тоже погрузились в сон. Ни шороха, ни голоса, блестящий «дождик» на елке слегка подрагивает от движения невидимых воздушных потоков. Зима все же, сквозняки... Она тихо зашла в темный холл и присела на диванчик у стены.
Странно было представить, что недавно все пространство было заполнено танцующими людьми. Казалось, что их тени притаились вокруг, а может, это отголоски их чувств, ярко разгоревшихся в новогоднюю ночь, до сих пор кружат невидимыми маленьким вихрями, закручивают воздух в воронки, шевелят хвоинки на елке, и они с еле слышным звуком опадают на пол. Все-таки в пустом холле неуютно, от того, что праздник закончился – какая-то едва заметная грусть, как начинающаяся зубная боль. «А вот не надо застревать в прошлом! - говорит себе Дженис и решительно встает. – Пора двигаться в будущее».
Она без труда нашла свою комнату. Все уже спали. Лунный свет падал на порядком разоренный стол, красовавшийся посредине. Чего тут только не было – пустые консервные и стеклянные банки, бутылки, всюду хлебные крошки и яркие пятна от разлитого порошкового напитка – дешевой и потому популярной в студенческой среде «запивки». Чувствительная к запахам Дженис поморщилась и в одежде прилегла на кровать. И тут взгляд ее упал на надежно укрытые от посторонних глаз за ножкой стола полстакана водки. Ощутив вдруг ком в горле, она, обхватив голову руками, села на кровати: «Какой ужас, - подумала она, - как мне спать? Не могу ведь я начать сейчас прибираться! Я же всех перебужу!» Она бросила взгляд на кровать Тани – она была пуста. «Вот паразитка, - весело подумала Дженис, - значит, все-таки партизанская война!» Любите друг друга, братья и сестры, такая уж сегодня ночь! Безумная, колдовская ночь, которая помогает самоуверенным девчонкам крутить запретные романы.
Дверь открылась, и на пороге появился Ваня. Он шепотом обратился к Дженис:
- Можно, я посмотрю, нет ли у вас лишних одеял?
- Смотри.
Он заглянул в стенной шкаф:
- О, здорово, целых два! Можно, я их возьму?
- Ну бери. А тебе зачем? – поинтересовалась Дженис.
- А я иду спать в холодную комнату.
- Что это за комната?
- Там батареи почти не работают, представляешь? Я если лишнего выпью, то потом спать совсем не могу: ложусь, и начинаются «вертолеты». Ну, и вскакиваю сразу. Только в холоде получается заснуть.
- Слушай, Ваня, - попросила Дженис, - возьми меня с собой, а? Я тут не засну, среди всех этих запахов.
- Давай!
Ей показалось, что в холодной комнате было не намного теплее, чем на улице. Хотя, дышалось здесь легко. Ваня выбрал кровать у окна, Дженис устроилась недалеко от двери. Каждый завернулся в пять одеял, стало тепло и уютно.
- Здорово я придумал сюда пойти? – радовался Ваня.
- Да вообще, просто супер! У нас самые лучшие места из всех! За них надо бы дополнительную плату брать.
В окно заглядывали звезды. Конечно, 4 часа – это уже утро, но за окном царила глубочайшая ночь – ведь зимой рассветает поздно.
- Слушай, можно я спрошу, только ты... ну если... – замялся Ваня.
- Спрашивай, я не испугаюсь, не удивлюсь и не буду про тебя плохо думать.
- Ну ладно, - слегка улыбнулся Ваня. – Как ты думаешь, просто твое мнение... я Инне нравлюсь?
Дженис помолчала и честно ответила:
- По-моему, да. Ну, насколько я видела, – а сама еще подумала: «Классная пара бы получилась! Так друг другу подходят, просто удивительно!»
- Хорошо, если так, - он замолчал ненадолго. – Я думаю пригласить ее куда-нибудь, ну, когда в город вернемся. Но по улицам гулять не будешь – холодно, в кино поговорить не получится, не в музей же ее звать? А если просто к себе в гости? Или это как-то неприлично?
- А ты поменьше грузись, а просто возьми да пригласи. Хоть бы и в гости! – посоветовала Дженис.
- Может, я и правда нравлюсь? – размышлял Ваня. – Она меня, кстати, в прошлом году в их педотряд звала.
- Это очень здорово. Я летом ездила в лагерь вожатой - просто восторг! Обязательно опять поеду.
- Да я к ним не пошел, что я там делать буду... я с детьми как-то... не знаю...
- Да? А по-моему, тебе стоит попробовать. Мне кажется, что у тебя классно получится. На гитаре играешь? Уже половина дела.
- Думаешь, стоит? – спросил Ваня. – Она, кстати, недавно опять спрашивала... А ведь классный Новый год в этом году? Я зачет по мат.анализу сдал. Сюрприз!
- А я друга хорошего встретила, - улыбаясь, сказала Дженис. – Он теперь в Питере живет, уже полтора года. Мы все это время не виделись, а сегодня – раз! – и неожиданно здесь встретились. Или все-таки вчера?
- У меня тоже хороший друг в Питере живет, мы раньше в одном классе учились. Тоже бы увидеться...
- Мы летом на электричках в Питер собираемся! Хочешь с нами? И друга повидаешь!
- Ух ты! – обрадовался Ваня. – На электричках до самого Питера? Конечно, хочу!
- Ну, тогда договорились!
- До лета, правда, еще дожить надо...Оно так нескоро еще придет...
- Очень скоро, Ваня, гораздо скорее, чем ты думаешь, - это Дженис знала точно.
1 ФЕВРАЛЯ 04.15.
Уже засыпая, Димка понял, что только что ушедшая Дженис вернется к нему снова – в его любимом сне. Он приходил нечасто, но всегда оставлял после себя ощущение безоблачного счастья. В нем повторялись реальные события. Однажды они поехали компанией за город – там были и Ося Ткач, и Катрин, и еще друзья. Поставили палатки, побросали в них вещи, включили магнитофон, и Дженис начала танцевать. Она кружилась в потоках золотистого июльского воздуха, наполненного звоном кузнечиков, ее длинная юбка вихрями закручивалась вокруг стройных ног. В деревянных бусах, в венке на голове, с двумя косами, она казалась Димке воплощением лета. Ося Ткач пробовал аккомпанировать на губной гармошке, получалось смешно и непохоже, но ей это совершенно не мешало – она словно растворялась в битловской музыке.
“Once there was a way to get back homeward
Once there was a way to get back home
Sleep pretty darling do not cry
And I will sing a lullaby”
Димке казалось, что дом там, где она. Хоть бы эта палатка, где лежат их сумки. Чем она хуже какого-нибудь особняка? Неважно, какие вокруг тебя стены, важно лишь, с кем ты рядом. А стены какие-нибудь да будут... Куда без них в современном мире...
“Golden slumbers fill your eyes
Smiles awake you when you rise
Sleep pretty darling do not cry
And I will sing a lullaby”
Утром их палатка казалась сонным островом в море света, а увядшие цветы из венка Дженис заполняли ее терпким ароматом. Она спала и улыбалась чему-то – поющему морю, клубничным полям, или цветущим лугам?
“Boy, you're gonna carry that weight,
Carry that weight a long time”
Пусть так и будет, думал Димка во сне. Какая же Дженис – тяжесть? Разве может быть тяжестью юность и их «вечное лето»? Девушка кружится в танце, солнце кружится в небе, где-то бежит эскалатор времени, а четыре ливерпульских мальчика стоят на сцене и поют о золотых снах.
1 ФЕВРАЛЯ 12.00
Наступил новый день, серенький и мрачноватый. Дженис давно заметила, что таким часто бывает 1 января – чудное начало года, свежая страница, ее самый нелюбимый день в году. Солнце выглянуло на минутку, полыхнув красно-золотым, а потом поглубже зарылось в облака, словно решило еще поспать. Дженис вышла на улицу. С неба сыпал мелкий снег, больше похожий на песок – он острыми холодными иглами колол лицо и руки. Деревья, напоминавшие вчера колонны какого-то сказочного дворца, черно-серебряные от инея, были обысновенными скучными столбами, и кому бы пришло в голову их обнимать? Тоскливо на сердце, и ничего не хочется. Но Дженис умела не подпускать тоску близко, а, почувствовав ее присутствие, превращать в стихи или музыку. В этот раз строчки сами сложились в голове.
Апельсины из бумаги,
Дым погасших сигарет.
Летом листья, будто флаги,
А зимою листьев нет.
Свет холодный и прозрачный
Пропускают витражи,
Зимний день, печально-мрачный,
И в округе - ни души.
Можно жить и не прощаться,
Веря чувствам и уму.
Снова хочется смеяться
Или плакать - не пойму.
По-честному, ни смеяться, ни плакать ей не хотелось, просто так легли слова. А хотелось ей выпить чашку горячего чая. И следовало уже подумать об обратной дороге. Сюда-то домчались с ветерком. Надо бы узнать расписание автобусов и где остановка, а вдруг и компания какая-нибудь подвернется. Это было бы здорово. А если не будет автобусов, сгодится и попутка.
Она вспомнила о Юре. Вот бы увидеть его, чтобы понять, осталась ли между ними новогодняя магия, или все ей вчера показалось. Щеки ее слегка порозовели. А может это лишь от того, что она с холода вошла в тепло? Она прошла мимо комнаты, в которой останавливались Димка с другом, дверь ее была открыта, и она бросила быстрый взгляд вовнутрь - ни людей, ни вещей, и даже постельное белье уже сняли с кроватей. «Улетели спозаранку,» - подумала она, улыбнулась и тряхнула головой, словно прогоняя наваждение, а потом ускорила шаги. Хорошо, что никаких следов не осталось, это правильно. Было, и прошло, как в песне. И не будем возвращать.
В мамской комнате было светло и неожиданно пусто. Только Саша с каким-то серьезного вида старшекурсником вели оживленную беседу. Причем, Саша, смущенно отведя взгляд, накручивала на палец кончик своей великолепной косы, а ее собеседник смотрел на нее во все глаза. Дженис не хотела им мешать, потому налила стакан чая и пошла к себе – в ту комнату, где бросила вчера сумку.
Там было чисто прибрано, и даже проветрено, на табуретке возле стола сидела Таня и сосредоточенно красила ресницы.
- О, сестричка! Куда ты пропала? Я понимаю, что свободная любовь и все подобное, но чтобы ты и Ваня... Не ожидала от тебя такого! Ну и как он тебе? – смеясь, дразнила подругу Таня.
- Ах ты холера, ты сама где до утра болталась? – Дженис накинулась на нее и повалила на стоящую рядом кровать.
- Эй, тихо, тихо, - смеялась Таня, - а говоришь, что ты за мир! Ничего себе, какая мирная, как дикая кошка!
Дженис вдруг отпустила ее, и улыбка пропала с ее лица:
- Слушай, а если Инна подумает, что мы и вправду... ужас просто... и ведь не буду же я ей объяснять!
- Не волнуйся, - Таня села на кровати, - твой возлюбленный Ваня увел Инну какой-то незамерзающий источник смотреть – часа полтора, как ушли. На улице так противно, а они ушли! Сумасшедшие люди! Охота им мерзнуть... Вообще сегодня все очень странные. Юрка утром три раза забегал. Заглянет-выглянет-выбежит. Во второй раз сделал вид, что меня только что заметил: «О, привет!» Будто раньше не замечал. Наверняка он к Вадиму ревнует? Побегал, в общем, да домой уехал.
- А, - слегка разочарованно протянула Дженис, - а я думала с ним в город напроситься.
Она немного огорчилась. Хотелось встретиться, ну да ладно. Может, еще когда-нибудь получится. Все равно поездка отличная вышла. И с сюрпризом цыганка угадала на сто процентов. А что один, а не два, не беда – наверно, если будущее предсказываешь, не все четко видно. Все-таки это ж будущее. Никаких претензий.
- Ага, уехал, видишь, машины его нет. Парковка-то тут, прямо под окнами.
- Мне, кстати, тоже пора. Хочу домой, в душ, выспаться, отдохнуть.
- Может, останешься? Здесь вечером здорово – спокойно так, душевно. Костер, чаепитие... Дискотеки, ясно, не будет – музыка-то спонсорская, они ее увезли. Но будут разговоры, истории всякие, в мафию поиграем.
- Не, Тань, спасибо, конечно, но в город хочется. Где остановка, знаешь?
- Вон тропинка между соснами, идешь по ней, дойдешь до ворот турбазы. За ними большая дорога. На той стороне – остановка. Ее сразу видно. Автобусы – каждые полчаса.
Дженис надела куртку, взяла сумку, легко закинула чехол с гитарой на плечо и пошла, помахав Тане рукой на прощание. Она бы уже не смогла остаться.
Это чувство было ей хорошо знакомо. Когда все кажется удобным и комфортным, но почему-то начинаешь ходить кругами и с грустью выглядывать в окно. Значит, пора уходить. Прямо сейчас. Дело в том, что здесь уже закончилось все важное. Закончилось, отпечатав в памяти свежий четкий след – как колея на снегу. Таким он и останется, кусочек прошлого – словно травинка в янтаре. Всегда можно посмотреть и полюбоваться, хоть завтра, хоть через пять лет. Может, воспоминание получится веселое или печальное, тревожное или счастливое – все одинаково ценно. Но чтобы сохранить, необходимо уйти. Иначе драгоценный момент сотрется, потонет в скучных мелочах, утратит яркость и реальность. И потому дорога будет звать более и более властно, и не усидишь на месте. Нужно идти, и путь окажется легким и радостным.
Дженис не замечала ни холода, ни острых иголок снега. Еще наступит сегодня уютный синий вечер, с кружением снежинок под фонарями. Можно пойти к Катрин, она заварит своего фирменного «чайного супа» (как она сама его называет), Дженис расскажет, как они с Димкой неожиданно встретились, и они станут обсуждать невероятное лето того памятного года, уже без грусти. Катрин включит экзотическую музыку – какой-нибудь ирландский фолк или японский рок, и Дженис, как обычно, почувствует - это именно то, что подходит к драгоценному и неповторимому моменту. Можно остаться дома – в гостиной негромко забормочет телевизор, родители будут не спеша обсуждать прошедший день, из кухни – донесутся аппетитные запахи (так и тянет пойти и стащить что-то вкусненькое). А она сядет в любимое кресло с книжкой Кастанеды, мгновенно переместится в горячую Мексику, где так много растений на каменистых склонах, и в самом незаметном, конечно, прячется твой союзник. Она начнет вместе с Карлосом искать путь воина, невсерьез, потому что какой из нее воин?
Вот и остановка – действительно совсем близко. До ближайшего автобуса 20 минут. Ну, ладно, зато хоть снег перестал, и можно почитать. Вроде, не так холодно.
- Девушка, вас подбросить до города? - белый микроавтобус затормозил рядом с Дженис. Юра...
- А я думала, ты уже уехал.
- Да нет, мы просто с Женей и Вадимом с утра на лыжах катались, тут такая трасса есть неплохая. Вот и разминулись с тобой. Я пару раз к вам забегал наудачу сегодня...
Дженис открыла дверку и села на переднее сиденье.
- Мне крупно повезло! Этот автобус пока еще дождешься. А теперь не успеем оглянуться, как дома будем. Спасибо, Юра!
А он вдруг вспомнил, как они вчера танцевали и как он вел смешной диалог сам с собой и придумывал реплики за эту девушку, которая сидела рядом. Все-таки стоит попробовать начать настоящий, не воображаемый разговор? Смех, да и только – 28 лет, а решиться сложно.
- А может быть, если хочешь, вечером в городе увидимся?
- Ну, давай. Надеюсь, что я не просплю целые сутки, устала – ужас как... Можно встретиться вечером.
- Я позвоню. Вот, проверь, у тебя такой номер? Мне тут написали...
- Ага, мой, звони, конечно.
- Может, тогда в ресторан сходим?
- Я не против. В ресторан с хорошей музыкой. Как насчет джаза?
- Полностью одобряю джаз, есть пара неплохих мест. Тогда я вечером позвоню, и потом заеду. И еще...мне даже кажется, что я в тебя немного влюблен!
- И я тебя люблю, брат, all you need is love.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Оказывается, смеяться вместе было здорово – ничуть не хуже, чем танцевать под ту грустную песню на вчерашней дискотеке.
- Ну ладно, поехали тогда поскорей, - сказал Юра, - раз на сегодня у нас столько планов. Он специально сказал «у нас» - словно пробовал на вкус это коротенькое словосочетание.
- Только ты сильно не торопись, все-таки, наверно, скользко, – и она подумала о том, что цыганка оказалась права: и со вторым сюрпризом она угадала.
Дженис откинулась на сиденье – как же хорошо. Это даже больше, чем хорошо. Это даже не выразить. Как будто мгновенно оставляешь за спиной целую эпоху. Полчаса назад она была вокруг тебя, звучала, двигалась, заставляла действовать, что-то решать, все в ней было расставлено по местам, как в комнате. Дженис так долго в ней жила! Но в какой-то момент она стала не более, чем страничкой в книжке. Можно перечитать, а можно и перелистнуть. Она вспомнила недавнее ощущение, как в голове ее стучало: «Пора уходить!» Все получилось очень быстро – ушла из одного места, и тут же пришла в другое, словно шагнула в портал, как в фантастическом кино.
Дженис бросила взгляд за окно. Дорога блестела, бежали за окном засыпанные снегом обочины. Сделаешь шаг с дороги – провалишься по пояс. Сложно было представить, что под белой толщей снега, под замерзшей черной землей спят, ожидая своего часа, ромашки и колокольчики, иван-чай и лютики. Спят и видят золотые сны. И если помнишь об этом, то день кажется не таким серым, небо не таким низким, а лето – не таким далеким.
Крайсчерч
Март 2015 - октябрь 2017
© Copyright:
Наташа Антонова, 2015
Свидетельство о публикации №215041000730