Из этой командировки мне запомнятся надолго два момента.
День клонился к вечеру, и серое небо немного прояснилось. Когда тяжелым ключом мы отперли церковную дверь, предзакатные лучи вдруг переливчато засверкали на окладах и подсвечниках. Апостолы с высоких сводов внимательно посмотрели на нас.
Было необыкновенно тихо и торжественно. И вдруг Лидия Михайловна предложила:
- Хотите я спою?
Ушла на клирос, и через несколько мгновений сильный низкий голос заполнил все пространство храма: душа моя, душа моя, восстань, что спишь? Голос был чуть хриплый, может оттого, что певица немного простудилась в тот день, но это лишь прибавляло прелести звучанию. Не было в мелодии присущего многим духовным песнопениям сладкозвучия. Казалось, что не одна женщина поет, а звучит душа наша, тревожная и взволнованная.
Потом, поздней уже ночью, случилось другое. Давно была обихожена вернувшаяся с выпаса скотина, молоко процежено и поставлено в холодок. И вдруг – суета в хлеве. Трехнедельная Вечорка, соскучившаяся за день в одиночестве, захотела поиграть. И вырвалась из своей стайки в середину двора. За ней с неожиданной прытью кинулась тяжеловесная Малышка, а молодая Замена и сама не прочь была побегать. И даже успокоившийся уже бычок просунул между жердями любопытную морду. В центре этой круговерти находилась Лилия Михайловна. Вычищенные до блеска коровы мягко толкали ее своими теплыми боками, раскачивали рогастыми головами. Вечорка стремительно пролетала между коровьих ног, бычок тянулся шершавым языком к руке хозяйки. И несколько разноцветных котят на чердачной лестнице с интересом наблюдали за игрой. Смотреть на это было необыкновенно интересно: веселилась большая семья.
А между церковью и лаской животных разместилась вся жизнь Лидии Михайловны Козловой. Трудная и такая чистая, честная жизнь.
Лидии было полгода, когда в их семье разрушилось всё. Родственников раскулачили, рассказывает она, за то, что у них была какая-то машина для переработки картофеля. Отец что-то сказал в их защиту – угнали и его. На руках у матери остались четыре девочки. Лиде удалось окончить лишь два класса Пречистенской школы. Потом, скрепя сердце, мать отдала ее в няньки: иначе не выжить было, шла война. Сама выросшая единственным ребенком в состоятельной семье, мать мучилась необыкновенно, что не могла прокормить и одеть дочек. От страданий и умерла.
А Лидия оказалась девочкой стойкой и умной. Уже в Ярославле на комбинате «Красный Перекоп», окончила на пятерки и четверки школу рабочей молодежи. И уже в те годы проявился ее незаурядный характер. Но все, что она делала, так или иначе, связывалось с религией. Два случая стоит отметить особо. Она стала комсомолкой, полагая, что это не помешает ходить ей в церковь, соблюдать обряды. Поняв, что совместить это невозможно, заявила о своем решении выйти из комсомола. Что тогда началось! Хорошая ткачиха, отличница в школе, репутация самая лучшая… Невероятное случилось: комитет комсомола шел навстречу, чтобы веру ее не трогать. Но она двойную жизнь вести не могла. До молодежной газеты дошло.
А через несколько лет решила она пойти в Иерусалим, чтобы остаться там в монастыре. Это был уже 1959 год, и не знаю, много ли было тогда паломников. Такая, наверно, была одна. Взяла с собой Библию и пешком отправилась к турецкой границе. Шла пешком – Тула, Орел, Харьков, Ростов-на-Дону,Орджоникидзе,Тбилиси, Ереван – четыре месяца, по 35-50 километров в день. Потом подсчитала: прошла более 2700 километров. Ночевала у добрых людей, у них же зарабатывала на еду. Люди, наверное, изумлялись, встречая такую целеустремлённую натуру, никто в пути ее не обидел, а провожали, как родную. Верила, что каким-то образом провидение поможет ей перейти и границу. Но за тридцать километров до границы ее задержали, поместили в спецприемник. Только так чиста она была в своих помыслах и намерениях, что внушила уважение и кагэбэшникам. Её проводили на поезд, и вернулась Лидия в Ярославль.
Здесь она всего проработала четырнадцать лет, меняя предприятие в зависимости от другого своего дела – пела в церкви. Расстояние до храма, скользящий график, сменная работа – вот что определяло этот период ее жизни. Дважды поступала на подготовительные курсы в пединститут – на физико-математический факультет, на иняз. Везде у нее отмечали хорошие способности и везде расставались неохотно, когда забирала документы. Но церковные службы требовали от нее все большей отдачи, хорошая память и музыкальный слух делали ее все более необходимым человеком в церкви. Псаломщицей стала. И полы мыла в храмах, и котлы топила, и на ночь с покойником в церкви оставалась.
Но потянуло на родину. Четырнадцать лет назад купила в Николо-Горе старый дом недалеко от церкви, поступила работать в совхоз «Захарьино». Начала в полеводческой бригаде, но на работу ходила мимо телятника, а там криком кричали голодные и грязные телята. Не выдержав, ушла к ним. Что могла она сделать одна? Наступала глубокая осень, а телята весь день были на улице, ночью в сарае без пола, по колено в ледяной жиже. По три дня корма не привозили. Лидия Михайловна то пасла их, то чистила в стойлах. Потом шла на церковную службу, а там не могла петь, захлебывалась слезами, вспоминая несчастных животных. Носила им сено и свеклу с личного огорода, уходила из телятника ночью. Свою картошку при луне копала. Однажды случилось вообще страшное дело. Три теленка ночью забрались на весы и там замерзли голодные. Козлова не выдержала и написала обо всем в Москву, в «Скотопром». Вот тут и началось. Письмо Лидии Михайловны, как бомба взорвало всеобщее молчание. В считанные дни были приняты все меры. Приезжали проверяющие, чего-то поправлялось, что-то скрывалось. Кому-то достался выговор, а Козлову срочно уволили из совхоза за прогулы. Немного погодя у нее отобрали овин – 24 сотки сенокоса, хотя держала она двух коров.
Ах, как многим захотелось насолить ей, и как это легко было сделать! Поет в хоре, пишет «клевету», больное место у нее найти просто: фанатически любит животных. Что против них, то и против неё.
Сейчас, спустя десять лет, я пытаюсь восстановить, как всё произошло, за что уволили с работы скромную женщину. Правда, тогдашнего директора нет в живых, остальные участники и свидетели той истории уже пенсионеры и, оказалось, страдают глубокими провалами в памяти. И это в деревне, где без всяких средств связи известно, кто, когда, за какой стеной чихнул, где знают генеалогическое древо каждой фамилии. А тут что же – каждую неделю рабочих из совхоза увольняют, овины отбирают?
- Нет, - заверяли меня,
- такое случается крайне редко.
Но как в действительности произошло все, никто почему-то рассказать не мог: выветрилось, стерлось из памяти. И было очень неловко за людей, которые когда-то поступились собственными убеждениями. Тогдашний председатель Никологорского сельсовета, подчеркнув свое неизменное восхищение трудолюбием Л.М. Козловой, ничего не могла сказать о старой истории. Бригадир, который участвовал в измерении отобранного овина, наотрез отказался эту историю вспоминать. Другая женщина отметила исключительную любовь Лидии Михайловны к животным, но сам конфликт как-то не запомнила. Бывший парторг совхоза, когда-то Козловой вызванный к погибшим телятам и ужаснувшийся этому, знавший досконально все огрехи здешнего животноводства, историю помнит, признал, что была Козлова наказана именно за критику, объяснить, однако, свою позицию не смог: сверху, мол, командовали. И бывший председатель группы народного контроля, ветеран партии, сославшись на неведение, тоже уклончиво объяснила, что тогда все решалось, как хотело начальство.
Довелось мне встретиться с Альбертом Михайловичем Смирновым, бывшим вторым секретарем Первомайского райкома партии, а сейчас завучем Багряникского детского дома. До этого многие говорили мне, что обладает он уникальной памятью на лица и факты, но историю с Козловой он, оказалось, совершенно не помнит, хотя сама Лидия Михайловна и сейчас с содроганием вспоминает имя его и неблаговидную роль в ее преследовании и наказании. Пусть не обижается Альберт Михайлович, но остался он в памяти псаломщицы Козловой как «сущий дьявол».
При нашей встрече он особо просил подчеркнуть, что к данному случаю отношения не имеет, на Николо-Горе его с кем-то спутали. И вообще удивился: неужели у газеты нет других проблем, как копаться в таком старье? А у Лидии Михайловны в то время отелилась вторая корова. Скот требовал корма, косить ей теперь было негде, ходила по неудобицам, находила траву, охапками да мешками таскала на себе. И так до сих пор. Держит все время по две коровы с телятами, в сенокос покупала по три рубля за сотку на расстоянии километра от дома или по 1 рублю, но еще дальше. Коров держит только из любви к ним. Мясо не ест с детства, молоко чаще не пьет, чем пьет: строго соблюдает все посты. Вот и сейчас, когда начался суровый Успенский пост, угощала меня творогом необыкновенного вкуса и картошкой в сметане. «Всё - экологически чистое», - подчеркнула, а сама горбушку солью посыпала да кружку чая налила.
У нее, что ни животное, то история. Однажды продала телку, да не в те руки. Корова все рвалась к ней обратно, а новая хозяйка обижалась. От плохого ли ухода, от тоски ли заболела корова, и видимо было, что неизлечимо. Лидия Михайловна собрала денег, отдала когда-то вырученное и привела больную корову обратно. Зачем, спрашиваю, так сделала?
- Хотела, чтобы дома умерла, - ответила печально.
Была у нее корова, которая ни за что не уходила на выгон, пока хозяйка ее не проводит, иногда от пастуха уходила и шла к деревне догонять Лидию Михайловну. Сейчас одна из коров не любит, если хозяйку по дороге остановит какой-то человек, ревнует.
Зато дома для них – все, Лидия Михайловна считает, что, приручив животное, человек обязан быть для него и защитой, и кормильцем. И поэтому рождение теленка для нее не только радость, но и печаль – предвестник расставания. А если приходится скотину забивать, Лидия Михайловна уходит подальше, захватив сердечное лекарство. У неё и на огороде больше для скота, чем для нее,- много ли одной надо. Наверное, и растения чувствуют её доброту и старание. Таких тыкв не найдешь в округе, а кабачки растут без числа, морковь стоит лесом, свекла – с голову Вечорки. Это все для них. Чем кормить-то? Нынче не удалось ей купить ни сотки, где раньше «арендовала», там свой скот завели. А на будущий год, сколько будет стоить тонна хорошего сена?
Трудно бывает зимой. Полтора десятка ведер одной воды надо принести из колодца за двести метров да нагреть её, пойло завести в доме, где газа нет. И все же по три тонны молока сдает она, мяса в прошлом году около 600 килограммов продала. Но прибыли особой нет – все дорого, а пенсию 58-летняя Лидия Михайловна не заработала, всю жизнь от зари до зари проработав то на предприятии, то в совхозе, двадцать два года псаломщицей в церкви. Нет у нее нужного стажа, а по здоровью, считает медицина, она еще крепкая, хотя сильно прихрамывает перед непогодой или после тяжелого дня.
Пенсию назначить при неполном стаже нет оснований, ответили ей в райсобесе год назад, потому что 55 исполнялось не на работе, нет трех лет непрерывного стажа перед обращением, справки о работе в церкви взять в стаж, оснований тоже нет, так как членом профсоюза тоже не была. А сейчас вот и до самой пенсии ей еще жить да жить. И стаж в райсобесе почему-то уменьшили. Она уже и отступилась от этих хлопот: привыкла считать, что все невзгоды для неё – промысел божий, и, может, о пенсии стараться – в грех входить? А легких дней у нее не бывает. В доме у нее только самое необходимое: где поспать, посуда да радиоточка, которая незамедлительно выключается, как только зазвучат песни. Лежат толстые церковные книги, лампадка светится.
К вечеру, приодевшись, уходит она в церковь. Там её мир. Но и в храме, и в священных книгах, и тем более в обыденной жизни трудно сейчас найти покой. Вот и вырвались у нее слова в письме, что отправила в Ярославль: «Как видите, я в плену, хуже чем у гестаповцев. Ни пенсии, ни земли, ни заработка. Пришлите мне, ради Бога, документы о выезде за границу. Сколько будет стоить, я заплачу. Продам коров и забудусь. Устроюсь в церковь. Здесь мне скот не забыть, а кормить нечем. У ленинцев правды не добьешься. Надоела эта несправедливость. Как просить убежища в другой стране? В посольство писать? Или просто бежать?»
Потом в разговоре призналась, что погорячилась, написав так, что от родной земли, от коров от своих, куда ей уйти? Но как и дальше жить, никому не нужной? Правда, сегодняшний председатель Никологорского сельсовета А.Н. Соколов и директор совхоза «Захарьино» В.К. Смирнов, как я убедилась, хотят помочь Лидии Михайловне, намерены исправить давнюю несправедливость, потому что сами с симпатией относятся к этой женщине.
Но вдруг и на их пути встанут аппаратчики вроде бывшего секретаря райкома партии А.М. Смирнова и озадачат вопросом: зачем вы поднимаете эту историю? А зачем мы вообще копаемся в таких старых историях?
Северный рабочий, 6.09.91
Храм свт. Николая в селе Николо-Гора (построен в 1801 г.), взято из интернета