В промежутках между болезнями я ходила в школу. Ча-сов у нас не было, но это не оправдывало опоздания. Каждое утро начиналось с маминой информации:
- «Доченька, дядя Саша уже ушел. Значит семь часов».
- «Угу», - мычала я, уткнувшись в подушку.
Это была предупредительная информация. В запасе у меня было еще минут пятнадцать.
- «Тошенька, проснись, Ирочка уже минут двадцать, как ушла в институт». Я знала, что это 720 - 730. Нужно вставать и заплетать длиннющие косы, но сил не было. Спать, спать… Я проваливалась куда-то. Из этого состояния меня выводил мамин голос, ничего хорошего не сулящий.
- «Антонина, у тебя совесть есть? Вон Чесик идет, это уже около восьми. Немедленно вставай!». Легко было сказать - вставай! В постели было уютно и тепло, а в комнате - собачий холод. В школе тоже почти не топилось: сидели мы одетые, часто в перчатках писали. Помню, ноги замерзали так, что приходилось снимать обувь и, подложив под себя ногу, по очереди греть их.
Но вставать все-таки надо было. Последней в этих часах-соседях была жена Чесика – Екатерина Константиновна. Она была директором нашей школы и уходила без двадцати минут девять. Она стучала в окно и всегда говорила одно и то же:
- «Тонечка, догоняй, а то опоздаешь».
Больше всего времени занимало плетение кос. Завтрака либо вообще не было, либо, как говорила мама - «на один зуб». Я хватала свой льняной мешок-портфель и мчалась к двери, на ходу выслушивая мамины наставления:
- «Тонечка, смотри, съешь всю булочку, не вздумай, как в прошлый раз, тащить домой!».
Мама имела в виду ту белоснежную, вкуснейшую, изумительную булочку с сахаром, которую нам давали на большой перемене. В большом ящике приносили белые булочки,
где-то 5 х 5 см, маленькие, но очень свежие и к ним, аккуратно завернутые в бумажный кулечек, две чайные ложечки сахара.
Дежурная с преподавателями раздавали по партам этот восторг и мы принимались жадно жевать. Преподаватели внимательно следили, чтобы мы съедали все, потому, что бывали случаи, когда кто-то из детей старался спрятать это лакомство и унести домой. Честно скажу, ничего вкуснее я не ела. Я до сих пор люблю поздно вечером, когда все спят, отрезать кусочек хлеба, посыпать его сахаром, как тогда, и с удовольствием съесть.
Теперь меня мало кто понимает… Но тогда мне стоило огромных усилий донести домой эту вкусноту, чтобы поделиться с мамой. Пока придет мама, я с собой боролась, как могла. А потом начинала подравнивать булочку, уговаривая себя, что это всего маленький кусочек, больше не буду. Но голод брал свое, и часто к маминому приходу от булочки оставались жалкие крошки. Мама категорически отказывалась есть, говоря, что не любит белый хлеб.
Гораздо хуже обстояло дело, когда я не ходила в школу. Помню, я как-то приболела, и мама разрешила мне посидеть дома. В комнате было холодно и я долго лежала в кровати, пытаясь хоть как-то согреться. Но голод брал свое. Где-то к обеду я встала и пошла наводить «шмон» (как говорил Ба) в шифоньерке. Так как шкаф мы давно сожгли, то наша маленькая щифоньерка в три полки нам служила одновременно и платяным шкафом - нижняя полка, и посудным – средняя полка, а на верхней – лежала еда, когда она была.
Я тщательно проверила верхнюю полку, заглянула на среднюю, в надежде найти хоть завалявшиеся крошки. Но тщетно! Везде идеальная пустота.
А желудок требовал работы и противно подсасывал. И тут я заметила солонку с очень крупными кристаллами соли. Недолго думая, я взяла кристалл соли в рот и стала его сосать. И представьте себе – помогло!
Уже потом, всю свою жизнь я подсознательно боялась голода. Всегда должны были быть запасы, если холодильник пуст - настоящая паника. Я до сих пор никогда ничего не выбрасываю. Еду на тарелках не могу оставить. Даже из ресторана, завернув в салфетку, несу еду бездомным собакам.
Вечное ощущение голода притуплялось, пока не видела еду, но стоило появиться какой-то пище или даже запаху, чувство голода сводило с ума.
Иногда дело доходило до курьезов. Как-то мама вернулась с базара, радостно потрясая баночкой с пшеничной мукой.
- «Сейчас будем пировать!», - гордо сказала она, засыпая муку в закипевшую воду. Нужно было подождать минут 10-20, чтобы мука заварилась и образовался восхитительный кисель. Теперь это варево назвали бы клеем для обоев, но тогда… Без всяких добавок - масла, или чего-то еще – это была райская пища Богов.
Исходя слюной, я крутилась вокруг кастрюли, уж очень хотелось есть. Когда мама отвернулась, я решила слизнуть с кастрюли белую струйку муки… И все бы ничего, но кастрюля-то была электрическая!!! Мало того, что шибануло током, так на языке еще образовались волдыри, и я долго не могла ни кушать, ни говорить, а только мычала