То ли дело наш штаб во дворе на развалке! Мы все стремились после школы попасть туда, тем более что этой осенью мальчишки перенесли его с развалки № 3, где он был расположен на земле, на развалку № 2, на высоту третьего этажа. На уровне третьего этажа чудом уцелел уголок площадью в несколько метров. Чтобы попасть туда, нужно было пройти по железной балке, висящей в воздухе.
Это был, поистине, цирковой номер - у взрослых замирало сердце, и вызывало бурю возмущений. Запреты не действовали – романтика побеждала. Играли, конечно, в партизан и немцев. Но вот беда, немцами никто не хотел быть. Приходилось устанавливать очередь.
Когда было тепло, мы с раннего утра до позднего вечера играли во дворе. Мы жили во дворе, жили вместе со двором. Большинство проблем решалось совместно.
Мы все переживали, когда приходили кому-то похоронки. Первая похоронка пришла Лидии Андреевне. Сначала она хотела скрыть подальше от Вовки-Ба гибель его отца, но рыдания и сердечные приступы быстро выдали ее.
Узнав о похоронке, Ба не плакал, не кричал. Лежа лицом к стенке, он молчал. Есть и пить отказывался. В школу не ходил.
Через два дня Лидия Андреевна, боясь за внука, попросила Витьку, с которым Ба дружил, зайти и попробовать отвлечь Вовку школьными новостями.
- Уходите!, - процедил Ба сквозь зубы. – Я сам!
На третий день Ба встал и строго сказал бабушке:
- Не смей плакать! Он вернется, я знаю! Он мне обещал…
Но не вернулся старший лейтенант. Он сгорел в танке на подступах к Берлину. А сердце Лидии Андреевны не выдержало – она умерла через полгода, так и не дождавшись сына. А когда вернулся с фронта Витьки Мулин дед, целую неделю два двора отмечали это событие. Многие воскресли духом: может и наши вернутся…
Правда, правой руки и у него не было. Вместо нее болтался пустой рукав. Бывало, стоя посредине двора, с бутылкой зажатой культей, ловил проходящих мимо соседей и требовал:
- Если ты мне друг, выпей за артиллерию, за мир!
- Ну и шо, шо у меня одна левая, - продолжал он, - я и левой стопку удержу!
Он часто выпивал, и тогда любил рассказывать разные истории – о войне, о «катюшах», о пушках, наших и немецких. Постоянными слушателями у него были пацаны.
Он был заядлым рыбаком и выдумщиком. Помню, слу-шая его, мы хохотали над рассказами о рыбалке.
- Говорят, французы большие гурманы, разбираются в рибе, но они кушают рибу и устриц живыми, чуть полив лимоном. Так я вам скажу, шо мы гурманее за них! Правда, не скажу за весь Советский Союз, но за одесситов - точно! Я, например, на шестнадцатой станции Большого Фонтана столько слопал живых мидий! Без соли, без лимончика, сколько им и не снилось! Кто лучше одесситов разбирается в рибе?! Да, нихто! А в раках? Опять – нихто! , - возбужденно говорил он. – Так шо, мы не гурманее за них?!
Муля любил деда и гордился его орденами. Но очень стеснялся, когда тот напивался.