Приближалась осень, и меня стали собирать в школу. О портфеле не могло быть и речи – где его взять? Но тетради, чернильницу и ручку нужно было как-то носить. Тогда мама сшила мне льняную торбу, которую я категорически отказалась носить.
Но мама была непреклонна:
- «Ломоносову торба не помешала стать великим ученым…».
С торбой пришлось смириться, но вот теплой одежды просто негде было взять. Старая шубейка разлезлась под руками, «валенки, не подшиты стареньки», как в песне, никуда не годились. Но в школу нужно было в чем-то ходить.
Со школой повезло. Тогда 58 школа находилась на следующем квартале от нас. Это потом ее перевели на Соборную площадь. В школе мне не очень нравилось: строгая дисциплина, неподвижных 45 минут, да еще нужно было приносить с собой какие-то палочки для счета.
Для меня, умеющей считать и писать, это было очень нудным делом. Я крутилась, вертелась и получала сплошные замечания.
Попала я в 1А класс, как теперь бы сказали – «элитный». Здесь занимались дети многих высокопоставленных родителей. Они мне, привыкшей к свободе, казались нудными и скучными. Не знаю, смогла бы я дотянуть с ними до десятого класса, навряд ли.
Но один случай изменил все. Из-за болезней я редко бывала в школе, но если уже приходила, то стремилась к бурной деятельности.
Однажды Лидия Тимофеевна, учительница с неприятным властным голосом, назначила меня дежурной:
- «Никого не пускай на перемене – класс должен проветриться»,
Став в дверях, я приготовилась к честному дежурству. Ни один человек не прошел. И тут подошла Лидочка, сидевшая за первой партой и пользовавшаяся особым расположением у Лидии Тимофеевны.
- «Пусти!», - приказала она.
- «Никому нельзя входить», - отрезала я.
- «А мне можно!», - настаивала она, пытаясь прорваться в класс.
- «Почему это тебе можно, а другим нельзя?», -закричала я и схватила ее за рукав. Как из-под земли выросла Лидия Тимофеевна.
- «Пропусти Лидочку, ей можно», - грозно сказала она.
- «Так вы же сами сказали…», начала я, но Лидия Тимофеевна довольно грубо отстранила меня, пропустив Лидочку в класс.
- « И не огрызайся», - добавили она, а то выгоню из класса.
Прозвенел звонок. Но я продолжала «огрызаться»:
- «Это не справедливо! Я больше не хочу дежурить», - сказала я и отдала повязку дежурной, почти бросив ее на стол Лидии Тимофеевны.
- «Не умеешь вести себя! Выйди вон из класса!».
Гордо подняв голову, я вышла и стала, как и полагалось злостным нарушителям, в угол около класса. Уже почти заканчивался урок, и я порядком замерзла, стоя в дырявых валенках на цементном полу, когда появился наш директор, Екатерина Алексеевна.
- «Тоня, почему ты раздетая стоишь на цементе?», - возмущенно спросила она, зная мое здоровье. Дома я сказала, что больше ни за что не пойду в школу, если меня не переведут в другой класс.
Так я очутилась в самом последнем «В» классе, который славился своим озорством и анархией все десять лет. Здесь было много девочек с Молдаванки и переростков, но мы никогда не ссорились, но и не очень дружили. Они держались особняком и объединялись мы только, когда нужно было сорвать урок или уйти на казенку.
А с Лидочкой мы все десять лет проходили мимо, не замечая друг друга. Оказалось, ее папа был «шишкой» в обкоме партии.