Пока цветут калины над рекою,
Пока кукушка вещая кричит,
Я буду жить и дорожить судьбою,
Я буду жить, я буду жить…
И всё во мне: и тонкие бёрёзки,
и запахи лесные, и трава,
и журавлиных криков отголоски,
и северного неба синева.
Часто мне снился один и тот же сон. Я еду в трамвае по чужому городу, у меня нет сумки с документами и денег. Я не знаю, где буду ночевать, и куда едет трамвай. В этом городе я никого не знаю.
Потом я просыпалась.
Когда через двадцать лет я приехала в мой родной город Пермь погостить к друзьям юности, я не узнала его. Это был чужой для меня город. Пассажиры в трамваях были неулыбчивы, сосредоточены в себе. Молча сидели, молча вставали и выходили.
Набережная реки Камы, куда к плотам с мамой мы ходили полоскать бельё в огромных ивовых корзинах, где мы в одиннадцатом классе сажали тонкие берёзки, была не та.
По большим водам реки моего детства Каме больше не ходили весёлые трамвайчики и не летели стремительно ракеты и метеоры.
Престольный день
Заговенье - престольный день в Тавенге. В этот день со всех весей съезжались в Тавенгу бывшие тавенжане и их потомки, чтобы почтить память усопших.
Кладбище находится в заповедном сосновом бору, где нельзя рубить ни одного дерева, даже сухого. Связано это со старинным преданием.
В давние годы, ещё в шестнадцатом веке, бродили в этих местах литовские банды. Они промышляли набегами и разбоем. Однажды осенью на праздник Здвиженья подошла к речке Тавенге одна из таких банд. Разбойники были в тяжёлых железных доспехах.
Река Тавенга, вытекающая из большого озера, была в то время, полноводной, моста через неё не было, а брода литовцы не знали. Суровой и неприступной стеной стояли высоченные сосны.
Несколько раз пытались одолеть холодные воды реки разбойники, но ушли ни с чем. Мать-природа сама заступилась за тавенжан.
С тех пор бор считается заповедным. У дороги была построена часовня-пятистенок. На праздник Здвиженья приходил народ, молился, клал поклоны, оставлял скудные копейки в нише часовенки. Кто-то приводил издалека скотину, чтобы она удачно перезимовала и принесла приплод.
Давно нет этой часовенки. К тому времени, когда я приехала жить в Тавенгу, на месте часовни остался у дороги большой синий камень. Однажды я проходила мимо и присела на этот камень, осмотрелась и увидела советский маленький бумажный рубль и какую-то мелочь. Проходили века, но люди от поколения к поколению хранили память о чудесном спасении Тавенги.
Сейчас нет у дороги того синего камня. Благодарные тавенжане поставили поклонный крест, который осветил батюшка Сергий. И кто идёт или едет мимо поклонного креста, может перекреститься и поблагодарить Бога.
Можно подняться в гору к деревне Песок, остановиться и увидеть слева от дороги ключ, бьющий из- под земли, сделанный через канавку мостик, подвешенную для путников кружку и прочесть простые слова:
«Попей воды и помолись за то, что здесь мы родились».
Я не родилась в Тавенге, но она стала мне понятной. Обидно за неё, как за близкого и родного человека. Сначала она поразила меня своей убогостью по сравнению с другими местами, где я жила раньше. Меня поразили и смутили изгороди, поросшие зелёным мхом, огромные дома-корабли, плывущие величаво, как призраки среди цветущих трав. Эти дома когда-то покинули их хозяева, бережно стоят в углу мужские кирзовые сапоги. Кажется вот-вот, вернётся хозяин и оденет их. А под потолком на длинных палках подвешены корзины с кружками застывшего воска. На полу стоит сундук с простой деревенской одеждой.
Больше двадцати лет жизни я со своей семьёй прожила здесь, забывая о том, что до районного центра надо добираться любыми путями больше пятидесяти километров на совещание или в больницу.
В любую погоду, в темноте, на ощупь я шла на перекресток деревни Поздеевской и Корякинской, чтобы дождаться автобуса, который ходил один раз в неделю.
Никогда не забуду, как шла в темноте по извилистой ночной дороге до деревни Огибалово, чтобы оттуда попасть хоть на какой-то транспорт. Это были 90- годы. Из бухгалтерии позвонили, что будут выдавать 35 процентов зарплаты и, если я не приеду вовремя, то деньги может получить другая школа.
Я отчаянно под вечер ринулась в дорогу (двенадцать километров), надеясь, что какая-то случайная машина с лесом догонит меня. Шла и шла, испуганно чувствуя густую темноту чернеющего леса с обеих сторон. И когда стала спускаться с горки к Пёрбово, услышала вой волков, которые сопровождали меня. И тут мне впервые стало жутко, и я дала себе слово, что, если всё обойдётся, я никогда больше не буду испытывать судьбу. Было мне тогда лет пятьдесят. И в это время я услышала спасительный шум мотора и увидела прыгающие фары машины с лесом.
Маленькую основную общеобразовательную школку, последний форпост Вологодской области Вожегодского района, я держала более двадцати лет. И когда над ней нависали очередные чёрные тучи угрозы закрытия, писала и писала письма в Москву президентам, старалась убедить, что сельским детям эта школа, которую считали невыгодной и дорогой чиновники, просто необходима.
Тихо умирает Тавенга, в которой было когда-то четырнадцать деревень, средняя школа с тремя сотнями учеников, колхоз, молокозавод. Ещё двадцать лет тому назад гнали из Заозерья несколько сотен отъевшихся голов молодняка, ещё сказочно голубели поля льна и колосилась пшеница, ещё страдали в деревнях гармони…
Где ты, Тавенга?
Куда убежали, улетели твои дети, твои работники и кормильцы?
Кого это трогает?
Кому это надо?
Твои поля заросли непроходимыми травами забвения, елями и соснами будущих лесов.
Молчит безропотно Тавенга, рождённая каким-то народом, давшим ей это загадачное имя, и впоследствии обрусевшей, разросшейся, шумевшей хлебами и высокими травами, молчит затерянными погостами, тихими речками и затаившимися в лесной глуши озёрами, пружинистыми болотами и пустыми избами умерших деревень.
Разобщение
Объединение поселковых советов, закрытие основной общеобразовательной школы, закрытие дома культуры… - события значительные для территории Тавенги, вызвали неизбежный выезд семей из родных домов.
Людей, живущих здесь, объединяли общие мероприятия: собрания , общие праздники, общие концерты, субботники. Были и какие- то общие радости.
Всё кончилось. Каждый живёт сам по себе. В лучшем случае, своим домом, своей семьёй. Особенно тяжело жить пожилым людям, дети которых далеко. Им просто некому поставить упавший забор, что-то подремонтировать, вскопать грядки: ведь с годами силы у людей уходят.
Нанять совершено некого. А о заботах и проблемах пожилых людей позаботиться некому. Где-то там существует поселковый совет. О бабушках вспомнят, когда наступит время очередных выборов. Вот тут-то и приедут представители, начнут заботливо похлапывать по плечу, только на словах с озабоченным видом выслушивать их. Всё это мне так знакомо и понятно, что я уже принимаю это спокойно. Настолько всё переболела сердцем. Да, каждый сам несёт свою ношу. Несу и я её.
Этой осенью и мне пришлось покинуть дом, в котором с семьёй я прожила больше двадцати лет. Надо было учить где-то внука. А в начальной малокомплектной школе не было первого класса. Значит, не с кем ему будет общаться.
Дочка выбрала посёлок в двадцати километрах от Череповца с незнакомым названием: Новое Домозёрово. Ей понравились всего шесть благоустроенных домов, яркие детские площадки, большая двухэтажная школа в красивом парке.
Сначала посмотрела в интернете об этом посёлке: есть своя пожарная дружина, есть большая проблема: коммунальные услуги в домах в два раза больше, чем в Череповце. А жильё придётся снимать.
С чувством тоски и страха я покидала свой старый, но родной дом.
Мне казалось, что я прожила правильно свою жизнь: последние двадцать лет отдала маленькой сельской школе и её проблемам. Но жизнь выбросила меня и моего внука из сельской глуши. Я оглянулась вокруг себя и поняла: что-то пропустила в этой жизни. Стояла на балконе третьего этажа съёмной комнаты, вглядывалась в коттеджи с красными кирпичными крышами, в дымящийся страшный город, похожий на преисподнюю, тоска и страх перед будущим наполняли моё сердце.
Новое Домозёрово
Сейчас , когда я снова в своём доме, с благодарностью вспоминаю всех , кто мне помогал жить. На второй день со мной стали здороваться незнакомые люди. Это и удивило и обрадовало: сохранил народ лучшие деревенские традиции. В посёлке много трудолюбивых людей, особенно женщин. Хорошо работает совет ветеранов, социальная служба, много и качественно проводится мероприятий, концертов. Бесперебойно и грамотно работает ФАП. Конечно, есть свои трудности и тяжёлые моменты.
Ко мне относились так, как будто я прожила здесь не один год, я не чувствовала себя одинокой и чужой.
С любовью буду вспоминать школу и прекрасный парк, в котором она стоит, и памятник Пушкину. И в пронзительные ветра, и в метели, и в знойные дни он всегда на своём посту стоит и, кажется, наблюдает за домозёровцами и снисходителен к «племени молодому и незнакомому».
Эта чудесная аллея сосен и елей у школы ,чьи ветви встретились и сомкнулись, а могучие корни буграми поднимают асфальт, и округлые кроны ив и клёнов. Сколько раз я приносила сюда щемящую боль своего сердца, и сколько раз деревья впитывали её…
Сколько любви и труда десятилетиями вкладывают в парк учителя и их ученики…
А в самые трудные моменты жизни меня просто вынесла на руках мудрая и сильная женщина, отличник образования, Валентина Васильевна Мурашова, духовно богатая, отзывчивая, необыкновенно талантливая во всём. Я не чувствовала себя одинокой и забытой, она научила меня побеждать маленькие и большие трудности. Я здесь как бы снова училась заново жить, осваивать незнакомое пространство.
Когда у внука начались проблемы с чтением, мы пришли к ней, она обняла его и сказала: «Ничего не бойся, Кирилл, кричать на тебя я не буду, надо только очень стараться». И ребёнок начал читать…
С Галиной Николаевной Мурашовой, учителем этой школы, мы часто гуляли по школьному парку и беседовали о школьных проблемах, о том, что невозможно подогнать отдельную личность
под стандарты, о стихах и книгах. Было так приятно, что поколение, идущее за нами, несёт в себе мудрость, талант, занимает активную жизненную позицию.
Дорога на Харино
Эту дорогу я называла тропой здоровья, а сейчас я думаю, что лучше её назвать дорогой мужества и сопротивления. Человек живёт, пока он движется и трудится, это известно всем.
Дорога на деревню Харино - три километра туда и три километра обратно, и так почти каждый день. Молодые здесь не ходили, а шли люди пожилые, недужные, с давлением, шли упорно, в любую погоду, останавливал только дождь и гололёд. А потом приходила награда: прибавлялось здоровья, становилось лучше дыхание.
Меня потянуло пойти в библиотеку, найти томик Хэменгуэя и перечитать «Старик и море», перечитать и понять уже не из лекции
преподавателя, а на собственном жизненном опыте: жизнь – это сопротивление, преодоление, сопротивление жизненным невзгодам, всегда и везде, в любом возрасте, в любых обстоятельствах.
Пусть ещё продлится моя дорога.
Пусть продлится дорога дорогих мне людей.
Пусть то, что дали нам наши родители и учителя, пусть то хорошее, что дала нам наша страна, останется с нами, чтобы мы могли передать это нашим детям, внукам и правнукам.
И пусть не очерствеет моё сердце от боли, тревоги и испытаний.
фото автора