Скажем, так. Вы собираетесь поехать куда-нибудь, допустим, за город. "Гости съезжались на дачу...". Рюкзачок собран, газ проверен, вода перекрыта, кошкам насыпан корм. Это всего лишь на сутки. Сейчас - метро, электричка, потом автобус. Но вы останавливаетесь и вспоминаете поезд, который всегда приходит по расписанию. Садитесь. Просто так, немного расслабившись. Путь до метро. Вхожу, подходит поезд. Я это ясно вижу. Пересадка, другая, Царицыно. Полупустая электричка. Мелькает узенькая речка в крутых берегах, через которую перемахивает электричка, и все остальное, что проносится мимо окна, вижу толстую симпатягу-тетку напротив, с ангелочком рядом. Он по-уши в мороженом. Тетка ворчит, вытирает. Скоро Чехов. Вижу. Уже Столбовая. Надо выходить. Выхожу. Остановку автобуса перенесли, надо оглядеться. Остановки нет. Вернее, она точно есть. Нет меня. Выйдя на платформу, я исчезла. Меня нет в автобусе, который скоро проедет мимо знаменитого, самого большого в Подмосковье дома скорби, а потом еще километр - и я буду на месте. Но мое путешествие прервалось после того, как я вышла на станции Столбовая.
Я облегчено вздыхаю, спокойно, потому что такое со мной не впервые, оглядываюсь, кладу в угол рюкзак и снимаю куртку. Я дома. Что там у меня было отложено, какое дело? Мне кто-то показал, что ехать не надо, и я уже знаю, что ослушаться нельзя, да и не получится. Почему - скоро станет ясно. Ну, не крушение, конечно, не ДТП с автобусом, но сухое дерево, остановка сердца, просто лоханусь и разговорюсь с обитателем желтого дома в стеганой телогрейке поверх сизой байковой жеваной пижамы, пойму, что меня оставляют с ним, вольюсь в коллектив непринужденно. Может, так, а, может, через полчаса мне позвонит Филипп, которого я не поняв французского его мамы Моник, уже три года считаю умершим. И он приедет, двойник Жерара Филипа, бледный до голубизны (?), кровь плохо сворачивается, рассеянный и ласковый, странный и вспыльчивый, и позовет с собой обратно, во Францию, в Лион... Чудеса со мной уже случались, я знаю, как они начинаются, и что и кто за ними стоит. Ведь не по чистой же случайности тогда осенью 91-го в Триесте на конференции от милой астрономки-француженки Софи сбежал ее трехлетний сынишка, а я нашла его в гостиничном лифте, очень веселого. И это она спустя год прислала мне приглашение на другую конференцию, в Лез Арк, что недалеко от Шамони (доклад мой, впрочем, тоже был весьма неплох, рассказывала я, оказавшись номером один в трагически осиротевшей нашей после гибели Вити Шварцмана группе, результаты 15-летнего труда, о том, что получилось, хотя никто и не надеялся, что получится, получилось не то, чего ожидали, и вообще, ни в какие ворота, то, что было подтверждено лишь восемь лет спустя, уже без Вити), и статус она мне выбила - ни много ни мало, а Гость Правительства Франции, попросила коллегам не хвастаться, что было трудно. О, какое это было счастье - от начала и до конца! И как я тосковала потом! Та моя поездка - отдельный роман, мениппея, авантюра, любовная эскапада, путешествие, отчет о котором написан ахматовской строфой, но здесь важно одно - по дороге я встретила Филиппа Тринкаля. Это произошло за час до полуночи на вокзале, куда я приехала из Меца с шестью франками в кармане (в этом городе меня высадил из своего трейлера водитель, который ехал прямо, в Париж, в то время, как мне пора было сваливать налево, к Лиону, к водителю, югославу, не говорившему ни на одном из известных мне языков, меня сосватали в качестве бесплатной попутчицы для разговоров, чтобы он не заснул за рулем, двое немецких полицейских из Швондорфа, и одного из них, вы подумайте, звали Зигфридом; на рассвете мы пересекли границу и въехали во Францию, было довольно холодно, уже светло, и все вокруг было голубое, розовое, серое, золотистое и белое, и так жаль было расталкивать спящую сладким предутренним сном черноволосую пограничницу, чтобы предъявить въездной документ).
Не случайно у меня с собой был томик Георга Тракля, а Филиппа я нашла в форменной одежде служащего справочного бюро на вокзале, в Лионе, он один из шести красивых молодых людей говорил по-русски и поразил меня в самое сердце, в первое же мгновение, своим удивительным сходством с Жераром Филипом. Тут, конечно, на меня попер Томас Манн со своим Феликсом Крулем, неотразимым и очаровательным юным слугой в ливрее, то есть, в форменной одежде, авантюристом с пеленок, встреченным дамой-интеллектуалкой, писательницей, супругой фабриканта унитазов, а значит, тоже авантюристкой.
А в это время над центром Европы летел апрель, вернее, конец марта, кругом были белые известняки, еще лишенные листьев пепельно-серые от покрывающих стволы старых яблонь лишайников сады светились белым и розовым на фоне фиалкового неба, и вдоль моей дороги почему-то было много серой, зеленоватой и голубой воды - каналов, прудов и рек... А я иногда заглядывала в маленький томик и прочитывала еще одно стихотворение прекрасного, трагического и таинственно мерцающего Георга Тракля, который с тех пор - брат моего сердца и возлюбленный моей души, загадочный, непереводимый стихами, великолепный и в подстрочниках. Я написала стихи о нем, но перевести его я так пока и не сумела.
О, как я потешалась еще недавно над склеротическими фонтанно, незатыкаемо болтливыми старушками, у которых ветвились мысли! И вот получаю по полной. Тот же грех. Оправдываюсь тем, что я лишь расслабленно следую, отклоняясь от цели, по ветвям своей жизни, а они каждый раз норовили рассказать о болезнях и богатой личной жизни троюродный сестры деверя первой жены четвертого мужа своей подруги. Поэтому вернемся к Бёллю и к расписанию поезда.
Есть короткие гениальные произведения литературы, которые значат для меня больше, чем многое другое, и которые сильно изменили мою жизнь. Например, Третья экспедиция Брэдбери, Смерть в Венеции Томаса Манна, Метель Пушкина, Остановите Потапова Горина. Тамань, сами знаете, кого, Осквернители праха Фолкнера, Солнечный удар Бунина, Заповедник Довлатова, Псалом Булгакова (остановите меня!). К их числу принадлежит и короткая повесть Генриха Бёлля Поезд приходит по расписанию. Напомню на всякий случай, что речь там идет о молодом солдате, который после недолгого отпуска возвращается, кажется, в 1942 году, на Восточный фронт. Один из попутчиков дает ему карту. Солдат следит за тем, как движется его поезд, а потом начинает заглядывать вперед. Ему надо доехать до Стрыя, и он мысленно и глазами продвигается вдоль железной дороги и чувствует, что да, он будет по расписанию во Львове, доедет до Черновиц (о, это город другого моего романа, привет вам, Лева Зисельс, Нина Нестеренко и Бума Тутельман!), но сразу же по выезде оттуда натыкается на пустоту и дальше себя не видит. Я не скажу сейчас, специально для тех, кто не в курсе, что за трагические события произошли дальше. Слишком хороша эта повесть, я вам завидую, читайте.
Так вот. Сегодня я, не раздеваясь, посидела в коридоре. Я не увидела себя подъезжающей к Маши Орловской дому и среди гостей, которые съезжались на дачу. Вместо этого я села к компу и дописываю то, что сейчас дописываю. И жду. И надеюсь. Завтра будет ясно, что будет.