Операторам Портальных Полей. Главы 42-46

Глафира Кошкина
                42.

        В последующие два дня события крутились одно за другим.

        В большом зале кафе «Перспектива» объявили сельский сход в связи с уходом Натальи Модестовны на длительный больничный. По следовательской привычке  я обратила внимание на совпадение этой даты с датой автокатастрофы президента Жанзакова.

        Явка местных была обязательной, явка лиц с временной пропиской – по желанию. Несколько минут с помощью своей «приставки» я всматривалась в и.о. председательши сельсовета по имени Джана Мансуровна – лет 45, средней полноты, седая стриженая, тонкие плотно сжатые губки. Честно говоря, несимпатичная. Личико упрямое и вредное.  К Наталье Модестовне я почти привыкла. Мне уже будет её не хватать.

        Джана Мансуровна тут же объявила, что условия проживания лиц с временной пропиской, видимо, будут изменяться, и пригласила председателей всех целительских секций обсудить эти вопросы. Намекнула, что, скорее всего, грядущие изменения будут касаться увеличения арендной платы за жильё и коммунальные услуги.

        Следующим значимым событием стал визит Фриды Кошколюбовой.

        Она поскреблась ко мне в калитку поздно вечером, когда Болдырево плотно окутывали глухие колгорские сумерки. Полусоннная, я пригласила её в кухню. Гостья отказалась.

        - Давайте лучше в ограде поговорим.

        Фрида рассказала, что против неё возбуждено уголовное дело. Плюс оклемавшаяся пациентка, по слухам, намерена выкатить ей счет за моральный и физический ущерб на немаленькую сумму.

        - От меня-то вы что хотите? – спросила я, уже предвидя ответ. Предчувствия меня не обманули.

        - Марсель Назырович сказал, что вы  - следователь, то есть юрист. Помогите мне построить тактику защиты. А лучше – помогите мне куда-нибудь уехать, чтоб зарплата была. Тогда само собой всё рассосётся, вон что в мире творится, не до меня сейчас.

        - А когда вы были у Марселя Назыровича?

        - Только что.

        Я сходила за сотовым, набрала номер доктора.

        - Марсель Назырович, доброй ночи! Мне сказали, что вы не спите!

        - Добрый вечер, Лукерья Михаллна! Фарида, как я понял, уже у вас!

        - Одно ваше слово, и я её отправлю восвояси.

        - Вот теперь я верю, что вы не врач. Поймите меня, как врача. Я очень негативно отношусь к пациенткам, которые, выйдя с приёма квалифицированного доктора, бегут к каким ни попадя знахаркам.  В каждой проблеме ведь две стороны.  В данном случае, говоря вашим языком, потерпевшая в какой-то мере сама спровоцировала за свои же деньги ущерб своему здоровью. Поэтому я крови не хочу. Если вам не трудно, помогите бухгалтеру спокойно уехать.

        В его словах был определенный резон, и я согласилась.
 
        Положив телефон в карман,  кратко объяснила Фриде необходимые действия, потом спросила, поедет ли она на Север. Она накуксилась, но ответила утвердительно.

        Я прошла в кухню, черкнула на бумаге пару слов знакомой бизнесвумен из Ноябрьска, которой были нужны бухгалтера. Фрида запричитала о том, что не переносит холодной погоды, но я жёстко указала на северные надбавки. Добавила, что её съёмную квартиру будет оплачивать фирма работодательницы.

        Выдавив «спасибо», она повернулась было уйти, потом уточнила:

        - А как вы меня в записке назвали? Фридой?

        - Ну да!

        - Вообще-то я – Фарида…

        Я исправила имя и вернула записку Фриде-Фариде.

        Взяв записку, гостья посмотрела на меня с трудно передаваемым выражением лица.

        - Вам-то хорошо,-  задумчиво протянула она, не отрывая от меня нехорошего тягучего взгляда. – Вам-то Марсель Назырович поставил балл… а я на коленях просила… такое унижение…

        - А вы откуда об этом знаете?

        - Да всё Болдырево знает…

        Она снова завистливо вздохнула, всем своим видом подчеркивая свою несчастность на фоне моей удачливости.

        И когда этот вздох достиг моего лица, на меня повеяло ароматом, хорошо знакомым  по рабочим посещениям морга и выездами на полуистлевшие «подснежники».

        Жутко заломило виски, в глазах поплыли черные мушки, правый висок взорвался пульсирующей болью, затошнило.
 
        Закрыв за Фридой калитку, на слабых ногах я поспешила к косметичке за цитрамоном, но нашла пустую упаковку. Я так давно обходилась без него, что даже не заметила, когда он закончился. Дойти до аптеки не было сил. Да и не работает в этой деревне аптека по ночам.

        Я добрела до своей постели и рухнула.

        Такой меня и нашел приехавший Антон.
 
         
                43.

        С трудом  разлепив глаза, попросила немедленно привезти мне цитрамон.

        Сквозь боль слышала, как братик звонит Федору и просит съездить в дежурную аптеку райцентра или послать туда какого-то Влада.

        Потом был провал, а потом меня приподняли с подушки сильные мужские руки за плечи и слегка встряхнули.

        - Лукерья, алё, гараж!

        - Цитрамон... - простонала я.

        Руки опустили меня на подушку, я снова приоткрыла глаза и увидела, что рядом со мной не Антон, а Фёдор.

        - Держи, Лукерья, вот тебе пара таблеток, вот вода. И постарайся вспомнить, после чего случился приступ.

        В двух словах я рассказала про Фриду.

        - Слышь, православная ты наша, у тебя есть с собой ну просфорочки, святая вода или что-нибудь такое…
 
        - Просфорочки… в красной сумке… в центральном кармашке… в розовом мешочке…

        - Антоха, достань мешочек из сумки! (это – Антону)

        - Давай руку… положи в рот и не жуй, пусть сама тает. И помолчи. (Это – мне).

        Первый раз в моей жизни обо мне ТАК спокойно заботились. Муж всегда боится моих приступов. Они бывают, как говорится, редко, но метко. А в родительской семье тоже как-то не принято было болящему оказывать особое внимание. Может, поэтому я и выросла такой сильной и самодостаточной.

        Боль понемногу отступала. Антон и Федор сидели на постели Антона и тихо обсуждали предстоящий ремонт вишнёвого «Вольво». Фёдор нехорошими словами отзывался о каком-то Петровиче, Антон убеждал Фёдора со зловредным Петровичем не связываться.

        А потом я уснула.


                44.

        Когда проснулась, постель Антона была пуста. Чайник тёплый, чашка аккуратно вымыта.
 
        Я чувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей. Можно было позавтракать и пойти на огород, можно было включить приставку и понаблюдать за чаепитиями в кафе, можно было сходить в магазин за хлебом, но я сидела на постели, и смотрела на пустую постель напротив. Долго смотрела.

        Потом позвонила мужу.

        - Хорошо, что ты позвонила, - сказал он. – А то, когда я по новостям узнал о смерти Жанзакова, сразу понял, ЧТО у тебя там за долгосрочные следственные действия. Не уберегли, значит, президента?

        Я даже не нашлась, что ответить. То есть мой муж, зная, что я нахожусь в  Колгории, сразу же связал смерть Жанзакова с моей «командировкой». И в некотором роде, попал в точку.

        Промямлила что-то вроде «мы с тобой дома об этом поговорим».

        Он не стал спорить, рассказал о домашних делах, о небольших событиях из жизни наших общих знакомых. Потом сказал, что заходила моя старшая сестра Катя (названная так в честь Кати из той же «Малахитовой шкатулки»; если бы Катя родилась мальчиком, была бы Данилой) с мужем Колей.
 
        - Коля вернул дрель и рассказал мне весёлый анекдот про евреев, хочешь? – спросил муж.

        - Валяй!

        - Ну короче, Абраму говорят: «Абрам, когда ты уходишь на работу, твою Сару вся Одесса дерёт!». А Абрам засмеялся и ответил: «Ну и чё, когда я возвращаюсь с работы я всегда её по-своему передираю!».

        Ой-ёй! Ничего себе, «веселый» анекдот! Как говорится, тонкий намёк на толстые обстоятельства.

        Закончив разговор с мужем, я еще раз посмотрела на пустую кровать Антона и вдруг запаниковала. Побежала к двери, закрылась на крючок, чтоб ни Диля, ни кто другой меня не беспокоили, позвонила Ксении Григорьевне и доложила о своем смятении чувств.

        - Даже Японка перестала сниться! Можно, я вернусь домой?

        - Не торопиться бы тебе, Лукерьша! Сейчас-то и начинается самое главное. Ты окрепла, силенок поднакопила… должна сдюжить…

        - Вы о чём?

        - Подумай сама, ЗАЧЕМ Антон рядом с тобой? Он очень умный, и прекрасно понимает, что любви промеж вами не случится. Понимает также, что и в защите его, как военного, ты не нуждаешься. Подумай же, подумай, ЧТО ему нужно возле тебя!

        Действительно, я как-то об этом не подумала. Если не секс и не охрана моей жизни… может быть, просто я его прикормила? Нет, а если серьёзно, тогда – что?

        Решила вечером задать ему этот вопрос. Если приедет, конечно.


                45.

        Антон приехал.
 
        Показалось, что от него немного попахивает бензином и болотной тиной. Впрочем, в последнее время он заметно осунулся и одеколонами не благоухал.

        Мне не пришлось задавать свой вопрос. Антон просто наткнулся на мой взгляд, и этого было достаточно. Он стал понимать меня без слов.

        Ужинали молча. Только и спросил, успокоилась ли моя головная боль. Услышав утвердительный ответ, удовлетворенно кивнул.

        После ужина, пока я мыла посуду, он позвонил Федору и сказал:

        - Передай Степану, что клиентка дозрела, пора информировать.

        Взял гитару, попросил меня надеть какую-нибудь кофточку и выйти к машине за ограду.

        - Куда едем? Опять штепсель выдёргивать? – попыталась пошутить я, но получилось как-то неловко, он даже не улыбнулся.

        Открыл передо мной дверку  «Вольво», сел рядом. Проверив, удобно ли мне, чуть-чуть приспустил спинку сиденья.
 
        Почувствовав мою дрожь, еле заметно усмехнулся, но ничего не стал комментировать. Тронул машину, напевая полузабытого Высоцкого: «ЭТА НОЧЬ ДЛЯ МЕНЯ ВНЕ ЗАКОНА».


        46.

        Она и вправду получилась вне закона, эта изумительная, соединившая  все пласты моего бытия в одно целое, великолепная ночь. И - во всяком случае,  для меня - незабываемая.
 
        Смотрите сами. По законам современного мира, я должна была постелить общую постель или в горнице на полу, или на травушке в огороде. Встретить рассвет под пение колгорских петухов на крепком плече офицера российской армии с утолённым чувством жажды романтического приключения. И по приезде домой поделиться с Галкой и Розкой впечатлениями о темпераменте несостоявшегося летчика.

        Но после знакомства с Ксенией Григорьевной я стала жить по иным законам.
 
        Я никогда не смогу рассказать  Галке с Розкой ни о смерти президента Жанзакова, ни о ночных явлениях Японки, ни об Антоне. А что за приключение, о котором невозможно рассказать?! Вот и рассказываю об этом тем из вас, кто по каким-либо причинам готов меня слушать.

        Итак, продолжаю.

        Около четверти часа мы ехали по полевой дороге. Один раз, увидев темное пятно на обочине, Антон осветил его фарами, прокомментировал:

        - Свежесломанный бампер. Долбанулся здесь кто-то недавно.

        Мы доехали до  леса, остановились под огромной раскидистой березой.  Вопреки моим опасениям, здесь не было мертвой тишины болота с трансформаторной будкой. Легкий ветерок, то пропадал, то усиливался, подгоняя тучи, за которыми время от времени пряталась луна. Шелестела листва, где-то слышалось глухое потрескивание веточек, редкие голоса ночных пташек… лес – дышал своей жизнью, и от этого дыхания щемило сердце.
 
        Антон вышел из машины, взял гитару, потом подошел с моей стороны, открыл дверцу и подал мне руку. Рука была крепкая и тёплая. Я поспешила сократить миг соприкосновения, и он это понял.  Освободившейся рукой провел по гитарным струнам. Я подумала было, ЧТО он сейчас споёт, чтобы вписаться в гармонию звуков ночного леса, но он ничего петь не стал, а положил гитару на капот машины.
   
        Кинул на траву коврик с заднего сиденья машины для меня, с водительского сиденья – для себя.

        Вот в такой обстановке началось доведение до моего сведения долгожданной трудноперевариваемой информации. 


        - Как говорит наш психолог, Нателла Леонидовна, - начал Антон, устраиваясь на своём коврике, -  принципиально новое для себя инфо, рассматриваешь изначально с трех позиций – с высоты птичьего полета, с высоты человеческого роста и из мышиной норки. Она вычитала это у Льва Гумилёва, и ей понравился тезис.
 
        Так вот, Луша, с высоты птичьего полета скажу только одно положение.

        Среднестатистический человек прилип сейчас к доступным средствам массовой информации и активно переживает предлагаемые ему события – от нового наряда светской львицы до нового трупа на фронтах военных действий.

        А самое глобальное событие между тем остаётся ЗА рамками восприятия среднестатистического человека. Оно, это самое главное глобальное событие – с нами здесь и сейчас. Слышишь, как лес дышит? У меня такое впечатление, что – слышишь. Тебе это дано. Оглянись вокруг себя.

       
        Показалась луна, и в её свете между темными стволами мелькнули и погасли маленькие разноцветные искорки, наподобие тех, что сопровождали моё падение в канаву на обочине. Прошелся по поляне ветер, зашелестела листва, и её шелест был обращен конкретно к нам. Если чуть поднапрячься – можно было бы разобрать звуки и сложить их в слова. А пока прочитывалась только интонация. Она не была угрожающей, она была мирной, типа «Здравствуйте, я, лес, рад видеть вас, хороших людей, беседуйте себе на здоровье!».

        Когда луна скрылась, я посетовала, что не знаю, кого слушать. Лес или Антона. Но всё-таки поинтересовалась, ЧТО он имеет в виду под глобальным событием. Для меня глобальное событие - это переформатирование мировой экономики в связи с резким обострением международных проблем, а в моей частной жизни – поиск себя, цельной и настоящей.

        - То, что ты перечислила, - это в некоторой мере следствия глобального события.  Суть его можно передать одним простым предложением: техногенная эра меняется на эру нетехногенную.

        - Это как?

        - Ты имеешь в виду, в чём это будет выражаться для человека? Да во всём. Ну хотя бы во внешне беспричинном отказе всех видов техники от утюга до самолётов.

        Дались же ему эти самолёты! Никак успокоиться не может!

        - В самолётах электроника…, - протянула я, переваривая информацию про завершение техногенной эры.

        Антон коротко рассмеялся.

        - Да полетит вся эта электроника! Как результат -  качественные садовые инструменты будут стоить дороже, чем все пульты управления – от телевизионных до разного уровня диспетчерских. Деревенская изба с печкой будет стоить дороже, чем всякие навороченные и широко сегодня рекламируемые «умные дома». Велосипед и лошадь с телегой будут стоить дороже, чем «Кайены» и «Хаммеры». Всё это превратится в груду ненужного металла.
 
        Антон замолчал, видимо, грустя ещё и о судьбе «Кайенов» и «Хаммеров».

        - И когда это будет? – воспользовавшись паузой, спросила я.

        - Процесс уже запущен и идёт полным ходом. Отказы и капризы электроники из разовых и веерных становятся более массовыми, стабильными, и чем дальше, тем явственнее это будет проявляться.

        Снова выглянула луна, ветер пронесся порывом, обещающим дождь. Я обратила внимание на тени деревьев в свете луны. Они впервые показались мне плотными и живыми. Они шевелились, колыхались вместе с листвой, и мелкие искорки то сгущались над ними, то рассыпались, в своем движении медленно, но неуклонно приближаясь к нам с Антоном. Дивное и совсем не страшное зрелище!

        ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

http://proza.ru/2015/04/16/1451