Терпение

      
       Хорошо помню: каждое утро дежурная (или это была староста?)в чёрном фартучке извлекала из шкафа деревянный короб с низкими бортиками и, как заправская коробейница, разносила по столам маленькие, размером с яблоко стеклянные или пластмассовые сосуды цилиндрической формы  с опущенными в глубину отверстиями в виде воронки, чтобы заливаемая вовнутрь тёмная жидкость не расплёскивалась,  К ним следовало иметь деревянные палочки со съёмными металлическими наконечниками, раздвоенные концы которых при соприкосновении с твёрдой поверхностью расходились и, безжалостно царапаясь, пачкали всё вокруг вышеупомянутой жидкостью. Потому к выбору наконечников относились очень серьёзно. Были такие (под названием «семечко»), что царапали меньше зато пачкали больше, а случались и наоборот.
      И ещё была «промокашка». Специальная бумага не стирающая, а  высушивающая  кляксы (для незнающих – капля оставленная на бумаге чернилами).
        Всё это, как вы наверное уже догадались, называлось чернильница, чернила и перьевые ручки, вспоминая которые я сегодня c содроганием спрашиваю себя: а как мы вообще умудрялись в детстве писать?  Как успевали зафиксировать задуманное? Ведь мысль не ждёт пока её запишут. Она спешит и улетучивается. И даже то, что я сейчас  с такой лёгкостью и быстротой, почти порхая, отстукиваю на кейборде, это уже троюродная... да что там троюродная, десятиюродная сестра первоначального замысла, который уже давно исчез.
      Хотя в сравнении с тем, как писал недавно...
       Помню, как в юности, намучившись водить пером по бумаге, мечтал об этом «чуде». 
       Недосягаемые! Их тогда было считанное количество. И все на учёте в соответствующих органах.(чтобы не печатали листовок)  Для простых же смертных существовали машинбюро, где накаляканную ими писанину взрослые тёти за определённую плату выстраивали на пищущих машинках в ряды стройных печатных букв, и человек наконец видел, что на самом деле наделал.
       Из-за этого у меня постоянно возникали конфликты, я писал стихи лесенкой, а машинистки ленились и лепили в одну строчку. И все претензии встречали с возмущением. «Товарищ, военный!- пыталась запугать меня одна дура, обращаясь к такому же, как я, клиенту в мундире, - Примите пожалуйста меры. Я не могу так работать»
       Потому так запомнилась первая купленная у знакомого развалюха. Называлась Москва. Потом у меня были и другие, а в последнее время даже две, новенькие из магазина, в том числе и популярная Эрика. Но Москва... Подумать только, без всяких выкрутасов – нажимаешь клавишу, затем другую и слово уже на бумаге.
       А тут долби, как дятел, ежеминутно ручкой чернильницу, выводи каждую букву, соединяй их разборчиво в слова, чтобы могли прочитать и другие, старайся не поставить кляксу, не сделать дырку в бумаге, не испачкать руки....
        Да за такое время умрут не только троюродная сестра, но и её далёкие потомки...
        Хотя сто лет назад именно так и написал «Войну имир» Лев Николаевич Толстой.
Бесконечно макая ручку в чернильницу. А до него Вильям Шекспир слагал свои сонеты вообще гусиными перьями. И  на одну «Ромео и Джульетту» извёл наверное целую стаю гусей.
        А каково было тем, кто в древности изо дня в день, не щадя себя, высекали слова на камне. Ведь в отличии от них Толстой с Шекспиром имели хотя бы возможность по ходу редактировать, вносить поправки, переписывать заново.
       А тут не аэрозольный балончик, не графити, не «Алик + Валя» нацарапанные ножиком на садовой скамейке, не SMS-ка набранная на айподе, а камень который при случае не перестучишь, не переберёшь и не переправишь.
       Каким же надо было обладать терпением, какой верой в своё дело, как уважать и ценить слово, как желать донести его через поколения людям последующих тысячелетий, так никуда не спешить, чтобы за какую-то жалкую миску бобов и кусок чёрствого хлеба всю жизнь с утра до вечера, как проклятый, долбить неподатливую твердь, порой даже не надеясь завершить эту работу и оставлять её следующим поколениям..
        Вот чего мы с нашей торопливостью и суетой, неуверенностью в себе и завтрашнем дне начисто лишены сегодня. И что делает наших предшественников гигантами по сравнению с нами