Черновик. Как приснилось - так и записал.
Вопрос
***
Однажды маленький Альфред меня спросил:
«Скажи мне, дед, ну почему мы проиграли ту войну?
Ведь вел нас лучший в мире вождь, солдат ведь лучше не найдешь,
И против нас никто не смог бы устоять.
Вот дядя Вернер говорит, что Рейх однажды победит,
Что мы вернем себе однажды кровь и честь.
И что огромные крыла железноклювого орла
Опять накроют Прагу, Краков и Париж.»
Я на него глядел и в нем я узнавал себя, как в том,
В том тридцать третьем, Богом проклятом году.
Как будто снова вижу я: идут Дойчланда сыновья,
Штурмовики идут, чеканя звонко шаг.
И на трибуне Он стоит, Он словно в душу мне глядит,
Его слова кувалдой в сердце мне стучат,
Что возродится Вечный Рейх, что содрогнется этот век,
Что покорится нашей воле унтерменш.
***
То был июнь, стояла сушь, я помню ту ночную глушь,
Когда сносили танком пограничный столб.
Давя штыком последний крик катился по земле Блицкриг,
И враг сдавался или в панике бежал.
Я не СС, я гренадер, я не убийца и не вор,
Но соблазнился на пуховый тот платок.
Своей Изольде отослал, хотя в письме и не сказал,
Что с тела мертвой русской женщины он взят.
Тогда я очень молод был, и без сомнений подарил
Своей любимой хоть звезду б из их Кремля.
Но пулей раненый упал, в тот день я в госпиталь попал,
И потому-то я, Альфред, еще живой.
Что дальше было, рассказать, из-под обломков вынес брат
Мою дочурку, когда «Джек» бомбил Берлин.
Но вот Изольда не спаслась, и жизнь ее оборвалась,
Тогда я начал что-то смутно понимать.
Мы шли вперед и жгли дома, стараясь не сойти с ума,
Мы жгли дома, где каждый камешек стрелял.
И каждый стреляный патрон кричал все громче мне о том,
Что это, в общем, не моя война.
***
Случилась ночь, без лишних слов оставил за собой окоп
И к страшным русским молча в темноту пополз.
Во тьме зубами я стучал и только громко повторял:
«Камрад, товарищ, Бога ради не стреляй!»
Я понимал, что я не свой, что я для них навек чужой,
Меня куда-то волокли, заткнувши рот.
Сдавила сердце боль и грусть, ну расстреляют – так и пусть,
Но я тогда не мог иначе поступить!
В усталых русского глазах сверкнула молнией гроза,
Он пачку фото вдруг швырнул передо мной.
От керосинки прикурил, и затянулся что есть сил,
И мне негромко так сказал: «Теперь смотри!»
А после я ночей не спал, и очень долго вспоминал
Своей малышки темно-карие глаза.
К своей дочурке я шагал, но кто-то вдруг ее хватал,
И тельце детское качалось на столбе.
***
Я очень рано поседел, но русский плен тут не у дел,
И ты не верь, что говорят про их GULAG.
Я просто понял, кем я был, что в этой жизни натворил,
И я поклялся никогда не воевать.
Ты говоришь – я не пойму, как проиграли ту войну,
А как скажи, могли тогда мы победить?
Ведь мы плодили в мире зло, плодили всем богам назло,
И как же мог остаться с нами Бог?
Теперь скажи ты мне, Альфред, а я спрошу тебя как дед:
Зачем тебе так нужен тот проклятый Рейх?
Ты тоже хочешь убивать, но должен четко ты понять:
За все придется в этой жизни дать ответ
***
С тех пор прошло пятнадцать лет, давно в могиле старый дед,
Давно, наверное, вырос внук его Альфред.
Но я хочу его спросить, как он намерен дальше жить,
И так ли хочет повторить он ту войну?