Помнится, один мой друг… Дай бог памяти, сколько же десятков лет прошло… Так вот, попал мой друг в мыльник перед новым годом. Хотя, конечно, нынешнему поколению откуда знать, что такое «мыльник»… Вот незадача-то, отвлекаться не хотелось бы… да придётся. Мыльник это вытрезвитель. А что такое вытрезвитель как-нибудь расскажу…. Было это в застойные времена. А что такое застойные времена, как-нибудь расскажу.
Так вот. Наутро заявляется он (друг, то бишь) в бухгалтерию и заявляет там (эх, знатная тавтология!), дескать, прошу мою тринадцатую зарплату перевести в фонд мира. Если кто вдруг помнит, попавшие в мыльник, участок и тому подобные заведения, а также прогульщики и замеченные в других аморальных делах, тринадцатой зарплаты лишались. А о том, что такое тринадцатая зарплата, в другой раз… И так слишком длинно будет. Ах да… ещё и фонд мира… Честно говоря, сам автор тоже не знает, что это за фонд мира такой. Но помнится, что каждый год трудящихся просили туда червонец из зарплаты перечислить. И ещё подписать заявление, чтоб Анджелу Девис и Луиса Корвалана из тюрьмы выпустили.
………………………. Каждому следует посмотреть кино про Алексеева… В главной роли непревзойдённый Збруев, не снимавшийся десять лет. Поражает то, что снял этот фильм сорокалетний Михаил Сегал, который, вроде бы, в «застойные» годы был ребёнком и проблемы тех лет вряд ли осознавал. Да и Гагарин летал в космос задолго до рождения режиссёра. Ну что сказать, молодец режиссёр…
Кино про Алексеева это кино о любви….
Хотя сам киношный Алексеев жил без любви, и ничего… Дожил до старости… По фильму Алексеев это бард такой. В старости приторговывающий тыквой на дороге областного масштаба. Инженер по профессии, осведомитель по призванию. Может, кто помнит ещё, были такие… Барды. Так вот, Алексеев инженер по профессии, осведомитель по призванию и бард по этому, как её… по хобби, что ли… Или по моде… Да это и неважно. Важно другое.
Режиссёру удалось блестяще нарисовать собирательный образ барда…
Впрочем, сегодня слово это прочно подзабыто... А зря… зря… было такое дело, бардовское дело…
Да… Было такое чисто совковое несуразное явление, которое назвал кто-то бардовщиной, что ли, клубом самодеятельной песни, или вроде того…
Я и сам, признаюсь, юнцом, пускал слюни, слушая хрипящий магнитофон «Яуза». И ведь не резала слух нелепая рифма «спросит – вопросом», а наоборот, слезу вышибала… Вот ведь какой парадокс… Эту «спросит – вопросом», сочинила, между прочим, кандидат наук, сельхозинженер… А нынче её поёт хрипловато и красиво Игорь Сукачёв: «Осень… она не сыппроситт, осень… она пыридётт…»
Ещё менее понятно нынешнему поколению слово «осведомитель» Осведомителем мало кто становился просто так: взял, да пошёл записался в осведомители. Или там, кончил осведомительское профтехучилище. Осведомитель это такой внешатный сотрудник ВЧК – КГБ. Не то, чтобы совсем уж сотрудник, а добровольный помощник, что ли. Вроде дружинника. Только дружинники норовили распивающих портвейн в парке, или там, занимающихся сексом, доставить в кутузку. Чтобы позлорадствовать о скором лишении квартальной премии прелюбодеев и бормотушников. А осведомители доносили на ближнего (именно на ближнего) о всяческих крамольных того словах, реже поступках.
Хотя осведомители и были бессребрениками, быть осведомителем было выгодно. Заступники из ведомства постарались бы, чтобы… Ну, в общем, не лишат тринадцатой зарплаты в случае чего. Не выгонят из института за пьянку, дебош и неуспеваемость. Ну, и простят тот же самый дебош, на пятнадцать суток не упекут в кутузку. Кажется, это называется «крыша».
Ну да, вернёмся, что ли к нашим баранам… То бишь, к бардам, конечно… Кино про Алексеева кому рассказывает, а кому напоминает, как… Как… Фестивали разные устраивались, субсидируемые из непонятных финансовых источников. В лесу. Бородатые юноши и дяденьки всей толпой бренчали на гитаре, дружно отправляя нужду в ближайших кустах можжевельника. Не отставали и тётеньки. Ну и беседы беседовали. Кому были нужны эти посиделки в кустах? Ответ на поверхности. Ни одно, так называемое, общественное мероприятие не могло состояться без разрешения КГБ. Как минимум, половина (если не три четверти) бренчащих состояла в осведомителях КГБ и подслушивала, что и как брякнет, размякшая в кустах и ёлках, вторая половина. Очень удобно собрать всех подозрительных в большую кучу, да разом всех под колпак. Понятно, кто субсидировал. КГБ было довольно-таки богатое ведомство. Хотя пристёгивали эти мероприятия, якобы, к местным комсомольским органам. Утверждают, что пластиковых бутылок из-под пива в лесу тусовщики тогда не оставляли. И это чистая правда! Не было тогда, во времена бардовско-кагебешных посиделок, пластиковых бутылок. А стеклянную тару, в народе называемую «пушнина», окрестные жители – санитары леса – тракторами свозили в приёмный пункт.
Вот такой типичный бард киношный Алексеев, осведомитель ВЧК - КГБ и демагог, тиражирующий подслушанные по случаю чужие умные мысли. Он, Алексеев этот, по сценарию, также инженер на режимном заводе. Помните такую бардовскую песенку?
Стою я раз на стрёме,
Держу в руке наган,
Как вдруг ко мне подходит
Незнакомый мне граждАн…
Он предложил мне деньги
И жемчуга стакан,
Чтоб я ему разведал
Советского завода план.
Враг, как видно, не дремал. А потому и Чека не позволяло себе дремать. Производя контрвербовку. Любой руководитель даже среднего звена непременно подвергался беседе с представителями органов ВЧК – КГБ, которые имелись в каждом крупном цехе и отделе режимных предприятий и институтов. Не говоря уже об академиках.
Для примеру. Известный всему совковому обществу как «честь и совесть эпохи» академик один, фамилию запамятовал, разве что исключение… В чём автор не сильно сомневается. И вот почему. Как представляют покойного академика совки, уже сказано. С тогдашней, совковой точки зрения, честь и совесть. А с нынешней несколько по другому всё выглядит. Не только у шахматных чемпионов наступает пора, когда мозги уже работают не так шустро, как прежде, а чёрную икру трескать вёдрами по-прежнему хочется, да и заняться чем-то надо. Бывает такое и у учёных, изобретателей, и хирургов всех мастей. И даже у бухгалтеров.
Не заангажированому, не совковому автору дело представляется так. Осыпанный деньжищами и наградами академик, пользуясь тем, что он знает «секретного завода план» занялся, к старости лет, крупным шантажом. Если, дескать, не сделаете для меня то-то и то-то, да ещё того-то и сего-то, тогда я всё буржуям расскажу. Вот что значит, натура человеческая... Уж весь премиями закормлен, а чего-то, всё равно, не хватает… И ведь так и не сумели справиться хвалёные кэгэбэшники с шантажистом. А вы говорите – КГБ… И у них, однако, кишка тонка. Выходит, завербовать знатного академика не удалось.
И вот тому ещё косвенное доказательство. С двадцатых годов прошлого века повелось так, что за границу пускали из Советской России только агентов ВЧК – КГБ. Да и едва ли и не половина белоэмигрантов была чекистами завербована и перевербована. Взять знаменитую шпионскую сеть «Красная капелла», где половина шпионов были двойными да тройными агентами. А того академика за границу не пустили. Значит, не агент. Выходит, нелегко завербовать в осведомители человека с совестью и честью.
Но более всего повадились кэгэбисты вербовать всяких сочинителей. Не только бардов, а и всяких прочих.
Вот, помнится, был такой писатель, Ветров, кажется… И кажется даже лауреат. Нобелевский… Не то что забытый прочно к старости киношный бард Алексеев…
Пьяненького Алексеева сгребли трое дюжих парней за хивок, прямо на улице, да притащили в кабинет. Дебоширил, дескать, надо бы тебя в кутузку, но парень ты вроде неплохой, так ты там присматривай да прислушивай, говорят. Алексеев-то смекнул, что из института враз выгонят за разврат и дебош, да бумажку-то и подписал… Вот… И докладывал о подслушанном и подсмотренном регулярно.
А Ветрову-то честь оказали, прямо-таки, честь… Вызвал его к себе кум… Ну, кум, это, насколько автор знает, с кем детишек крестил… Хотя, чёрт его знает, что слово кум у Ветрова в книжке обозначает. Лауреаты – народ особенный. Дело было на зоне. Он, Ветров тянул срок на зоне. И не за хивок притащили, а вызвал, значит, кум. Кажется, на ихнем, тюремном жаргоне это означает начальник. И предлагает ему кум осведомителем быть и стучать, значит, на сокамерников по полной программе. Или на севера, дескать отправят с первым же эшелоном. По тундре, значит, по широкой дороге, где мчит курьерский "Воркута - Ленинград"...
Ну, Ветров-то, как и Алексеев, сообразительный был. Быстро допетрил: «Страшно-то как: зима, вьюги да ехать в Заполярье. А тут я устроен, спать сухо, тепло и бельё даже. В Москве ко мне жена приходит на свидания, носит передачи... Куда ехать, зачем ехать, если можно остаться?»©http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/gulag.txt
Ну, знамо дело, бумагу-то и подмахнул: «Я, имя рек, даю обязательство сообщать оперуполномоченному лагучастка о готовящихся побегах заключённых...»
©http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/gulag.txt
И вместо северов поехал на юг. В Экибастуз. Есть такая поговорка: пар костей не ломит.
И ведь не соврал, таки, обязательства выполнял. Среди ранних сочинений сочинителя Ветрова был и такой рассказик.
«Донесение с/о от 20/1 -52 г.
В свое время мне удалось, по вашему заданию, сблизиться с Иваном Мегелем. Из разговора с Мегелем выяснилось, что 22 января з/к Малкуш, Коверченко и Романович собираются поднять восстание».©http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/gulag.txt
За осведомительские заслуги сочинитель Ветров вербовщиками же был назван писателем, всячески раскручен и заслан был в сытую заграницу. Где прожил счастливую жизнь, не тревожимый ни совестью, ни сомнениями. А умирать вернулся на обосранную им, в толстых и бестолоковых книжках, родину. Родина, она ведь всех принимает... И тех своих сыновей, которые родину любят и даже жизнь за неё отдают, и тех, кто родину свою охаивает. Потому так её русские люди и называют: Родина-мать.
Да… что-то отвлёкся… Так вот, Алексеев…
Кино, как уже сказано, вовсе даже про любовь. Алексеев этот киношный, он ни женщин не любил, ни родину, ни близких. Разве что самого себя. Да и то, не любил, жалел. Что такое любовь, он и понятия не имел. Жуткий такой эпизодик фильма. Девушке, признавшуюся ему в любви, он предложил тут же, прямо на полянке, отдаться ему, да и побежал песню петь… Песню о том, что он дезертир…
Сказать, что Алексеев растоптал любовь, было бы неверно. Уже через минуту он девушку напрочь позабыл, не потому, что он попрал любовь, а потому что он вообще не знал, что такое любовь. Не ведомо Алексееву и что такое совесть, честь… Ветровы и Алексеевы знают только то, что у них есть шкура. И то, что шкуру эту надобно беречь. Ни на секунду не запомнил он ни единой черты лица той девушки с бардовской поляны...
Появляется, надо сказать, в кадре ненадолго и действующий бард. Фамилии не помню. Гундосый такой... Раньше, правда, числившийся в рок-музыкантах и был раскрученным, пожалуй, не меньше, чем Паваротти или Руссос вместе взятые... С какого бы, интересно знать, перепугу... И берёт, якобы, у Алексеева автограф. Для понта это называется. По сюжету там должен быть понт. Якобы берёт. А на самом деле, по сценарию фильма, всё это подстроено. Некоей женщиной с красивыми, но увядающими чертами лица, чарующим голосом и лебединой пластикой. Словом, доброй феей.
Киношный Алексеев у режиссёра-то способный, автомат изобрёл, лучше, чем сам Калашников. Вот… Но автомат тот на вооружение не взяли...
Помнится, песенка такая есть у Бреговича. Это сербский бард такой… Точнее, как он сам говорит, югославский. Кучерявый… Но без бороды. И в сосенках нужду не справлял… Этакий дискобой…
«Однажды, спускаясь с гор, я увидел красивую девушку.
Ее волосы блестели, как вороненый ствол моего "калашникова".
Три дня и три ночи я не спал, все о той девушке думал...
КАЛАШНИКОВ -- САМЫЙ ЛУЧШИЙ АВТОМАТ НА СВЕТЕ,
А МОЯ ЛЮБИМАЯ -- САМАЯ КРАСИВАЯ В КАРПАТАХ»!
А вот киношный Алексеев всю жизнь спал спокойно. Нет, что бы кто ни говорил, а кино про Алексеева надобно посмотреть каждому. Оно так и называется, «Кино про Алексеева».
А девушка та, с поляны, бардами обдутой, повзрослела, но любовь к барду Алексееву пронесла через всю жизнь. Бывают такие вот настоящие девушки. Они есть до сих пор в русских селеньях. Входящие в горящую избу, останавливающие коня на скаку... И любящие до самой смерти даже таких козлов, как Алексеев, в полном соответствии с поговоркой: любовь зла, полюбишь и козла. И она… девушка та, с поляны… устроила Алексееву праздник души на старости лет. Пригласив его в настоящую студию. И даже состряпав бутафорскую пластинку.
Чёрт его знает, кто настучал на Романова и Арутюнова тем високосным летом… Но точно, не Алексеев, который существует только в кино... Вряд ли и завфермой колхоза "Красное дышло". Потому как Романов музыкант, а не дояр. Похоже, да что там, не просто похоже, а очень даже похоже, что собратья - музыканты осведомили соответствующие органы… Может, из тех, с кем играл когда-то. А может, кто другой… Это нетрудно, в общем-то, прикинуть, кого после посадки Романова раскрутили да в лауреаты определили… К примеру того кинощного то ли рокера, то ли барда, что у Алексеева автограф брал, тоже в какие-то лауреаты определяли по многу раз. И даже какой-то степени орденом наградили... И он, награждённый, до сих пор бренькает чего-то, правда, теперь против ветра. Охаивая того, кто наградил.
Да и жену Романова соблазнил он же... Расчёт, прямо-таки, как в "Графе Монтекристо". Мужа - в тюрьму, жену - себе.
Алексеев, он ведь всего лишь собирательный образ. И старость его, хоть и не реальная, а киношная, но счастливая. Радостно возвращается он на электричке из Москвы в Тулу прижимая к сердцу бутафорскую грампластинку.
А где-то на хуторе Малые Билыки бренькал что-то бардовское на плохо строеной шестиструнке первый парень на станице, местный самоделкин, атаман Билык.