Уже более полутра месяцев с того проклятого дня, Мокин жил в полнейшей изоляции, на окраине Москвы. Сутками просиживая в маленькой комнатушке именуемой квартирой, он снова и снова прокручивал в голове минувшие события. «Вестник» помнил всё: и сутки проведённые в заброшенном сарае; и жестокое избиение Коршуном, в исходе которого Анатолий получил два сломанных ребра и сотрясение мозга; и ползание вокруг стоянки Черкизовского рынка в надежде на спасение от ребят «Улика»; и утерянный кем-то сотовый, так кстати пригодившийся ему; и удачно выбранный подъезд с открытой подвальной дверью; и верность «волка» предоставившего убежище ставшее его нынешнем пристанищем. За время проведённое здесь, Мокин полностью оправился от ран, но частые приступы мигрени, не лучшем образом сказывались на самочувствии мужчины, чем непосредственным образом он был обязан Коршуну. Дела же Анатолия обстояли ещё хуже, с каждым прожитым часом принося гибель очередного «ангела». С оставшимися в живых связаться не получалось, - прослышав об исчезновении «вестника», братки дружно разбрелись по норам и затаились. Ситуация сложилась не из приятных, и в этом также был повинен Коршун. Сколько раз, Мокин испытывал фортуну на прочность выбираясь сухим из воды, и на сей раз, преисполненный уверенностью в победе, он предпочёл действовать.
«Волк» отличился небывалой пунктуальностью, - проинформировав о своём приходе тремя условными стуками у основания замочной скважины и услышав глухой щелчок, мужчина смело вошёл внутрь.
- Я ждал тебя – голос Анатолия первым нарушил тишину. -
- Всё готово?
Волк нахмурился
- Не спеши. Есть ещё одна деталь.
- Когда? Скажи, когда? – нетерпеливо перебил его Мокин -
- Уже целый месяц ты кормишь меня обещаниями. Я устал, понимаешь, устал безвылазно торчать в этой дыре. Сколько ещё. Сколько?
- Ровно 24 часа – спокойно ответил «волк» - срок вполне реальный для подведения окончательной черты. Глупо бить горячку не прощупав до конца почвы, и мои мальчики почти закончили. Завтра к вечеру мы приступаем. Думаю, пора.
Мокин злорадно оскалился, но услышанное далее, быстро сбило его задор.
- Я знаю, где прячутся «Головый», «Свищ», «Драгун», «Малик», «Авдей» и «Савик» – продолжал речь «волк»
- Местонахождение ещё семи выясняется, а что касается других»ангелов» - ты в курсе. Большая часть ребят погибло от рук «Улика» и Фракова. Тебе не безопасно оставаться в Москве.
Мокин кивнул
- Да, «волк», ты прав. Я уезжаю за границу, скорей всего в Италию. Почему, Италия? Не знаю, первое, что пришло на ум. Подходящий климат, достаточная отдалённость от России, да и бабы там что надо. Но прежде успокою совесть, - отдам долг. Нехорошо быть обязанным кому-то. Верно?
«Волк» криво усмехнулся.
Подобная перемена ролей грела душу Сторовцева. Как ни крути, а Мокин пребывал в его власти. Обычные колкости, оскорбления, и постоянные попрекания прошлым позади. При данных обстоятельствах, «вестник» не осмеливался грубить «волку», да и не хотел. Всё-таки своим выздоровлением, как ни прискорбно это осознавать, он был обязан Сторовцеву. Но несмотря на признательность Ивану, перебравшись за бугор, Анатолий рассчитывал избавиться от него и его помощников. Уходя на покой опасно хранить свидетелей живыми, мало ли что. А подобных неприятностей Мокин не желал, и заранее придерживаясь разработанного сценария, притворился другом. «Волк» и вправду поверил, что понятие чести существует и в криминальном мире, и вслед за «вестником», он также рассчитывал покинуть страну, прихватив причитающийся по долгу службы приличный куш денег. К сожалению, «ангелам» и его мальчикам, готовилась иная участь – братская могила. По крайней мере, всё выглядело именно так со слов Мокина. Преклонный возраст Сторовцеву добавил лёгкий налёт сентиментальности. Ему шёл седьмой десяток, - пора, когда очень хочется верить в человеческую добропорядочность. И впервые нюх подвёл «волка» на все 100%.
Покидая обиталище «Вестника», он желал скорейшего финала этой долгой истории, и как следствие, -право мирно провести остаток отведённых богом лет. Иван Сторовцев был абсолютно уверен, - его время пребывания на земле ещё не истекло. Такая чрезмерная убеждённость в собственной недосягаемости поистине любопытный порок, постоянно вальсирующих на грани смерти, людей – неистребимый порок, занесенный ветром цивилизации.