Памяти Александра Грина –
последнего романтика наших времен
«И кости жрецов сжег на жертвенниках их,
и очистил Иудею и Иерусалим.»
(2 Пар. 34:5)
XVIII
Расплата
---
- Ассоль, мою в гробину мать…
Хайссенбруннер нежно погладил книжку, лежащую на столике.
- Это надо же придумать такое имя…
Сейчас галиот с влюбленными шел вдаль, прочь от проклятой деревни, едва не погубившей славную девчонку.
Сама она наверняка была счастлива
Кружилась в вальсе, разбрасывала цветы, пела и плясала по палубе и верила в то, что жизнь впереди бесконечна, как само море.
Даром, что она досталась никчемному – как и все эти штатские – усатому богачу англичанину.
Мысль об этом, вернувшемся из прошлого века, галиоте под алыми парусами, заставляла душу петь волшебным, неземным голосом и думать о счастье.
Хотя думать о том, чего не бывает, никогда не стоило.
И вообще все это не входило в обычный образ мыслей.
Поняв свое состояние Хайссенбруннер встряхнулся.
Взял книжку со стола, захлопнул, выровнял выбившиеся из переплета страницы с историей лучшей на свете девочки Ассоль и ничтожного во всех отношениях, кроме наследного богатства, «капитана» Грея, который и капитаном-то стал лишь благодаря папенькиным денежкам.
Потом засунул их на полку между чьим-то завалявшимся Катехизисом и ни разу не открытым, но обязательным для всех командирских кают томом «Майн Кампф».
И грязнейше выругался.
Вспомнил бога, душу, светлых ангелов, задний проход человекообразной обезьяны и цепочку действий, которые было легче изобразить, нежели описать.
После слов, брошенных е железную тесноту каюты, на душе стало легче.
«Счастье».
Он усмехнулся своему отражению в круглом зеркальце для бриться, привинченном на стену возле умывальника.
Еще одна человеческая химера, освобождение от которой сулило блага в движении по жизни.
Счастье…
Что такое счастье?
Момент, когда, простреленный, он упал в осклизлую, более похожую на болото, чем на твердь, землю, и осознал, что лишь тяжело ранен, но не убит.
И тут же подумал о другом.
Не убит – значит вдоволь помучается до восхождения на крест прежде, чем умрет.
Значит, каждая минута перед смертью покажется длиннее всей предыдущей жизни и он будет напрасно взывать к высшим силам, чтобы они скорее забрали к себе на тот свет.
Все равно: в рай ли, в ад, лишь бы с этого, где тело превратилось в один сплошной сгусток немо ревущей боли.
Но высшие силы не отозвались, они не услышали, поскольку их не существовало в природе.
Зато существовал Берндт Краузе.
Более полезный, чем весь сонм богов и святых, которым курят фимиамы в церквях.
Или счастье – это когда он узнал, что раковую опухоль матери вырезали бесплатно, поскольку сын ее, военный моряк, пал смертью храбрых на полях сражений и посмертно награжден сухопутной наградой: Железным крестом первой степени.
И еще большее счастье – вернуться домой, к еще живой матери вопреки всему живым сыном.
Вернуться и ощущать это счастье, пока не узнать, что опухоль была неоперабельной, что мать все равно умрет, и он останется один на всем белом свете через каких-то пару месяцев.
Один-одинешенек, без девушки с волшебным именем Ассоль.
Хайссенбруннер почувствовал, как у него дергается правый глаз.
Не поднимаясь от железного стола, он протянул руку и открыл шкафчик.
Не глядя никуда, нашарил бутылку.
Англичане были ублюдками, но только они умели гнать по-настоящему хороший джин.
Который Хайссенбруннер, сильно рискуя с точки зрения патриотизма, предпочитал и традиционному кюммелю, и пиву и даже вполне добропорядочному доппелькорну.
Опасаясь, что сейчас кто-то может заглянуть к нему, Хайссенбруннер быстро набулькал из четырехгранной бутылки полный стакан душистой, несущей запахи незнакомого можжевелового луга жидкости, и выпил залпом не закусывая.
И сразу ощутил приятное тепло, рванувшееся по жилам.
Тепло, от которого в один миг перестало дергаться веко.
Исчезла боль в изуродованном легком.
И сама душа, еще недавно сомневавшаяся в правоте хоть чего бы то ни было, взмыла в белую высоту справедливости.
И он опять подумал о счастье…
---
- По вашему приказанию прибыл, герр корветтен-капитан!
Хайссенбруннер поднял голову.
Боцман Краузе – огромный, толстый и одновременно подвижный, с окаймляющей лицо черной шкиперской бородкой – стоял в проеме двери.
- А это вы, Берндт…
Хайссенбруннер вздохнул.
- …Оставьте вы наконец ваши герры и прочую ерунду. Мы же сейчас вдвоем. Без всяких Штайнбреннеров, не к вечеру будь помянут…
При этих словах боцман размашисто перекрестился.
Но сделал это с таким ерническим выражением лица, что даже дурак бы понял, до какой степени его отношение к богу совпадает с командирским.
- Рад вас видеть, камрад. Садитесь, пожалуйста.
Стараясь невольно уменьшить свое обильное, здоровое тело перед истощившимся Хайссенбруннером, чей необратимый недуг был написан на изможденном лице с запавшими щеками и тяжелой челюстью, Краузе осторожно опустился на стул.
И замолчал, ожидая приказаний.
- Берндт… - устало заговорил Хайссенбруннер, уловив тепло выпитого джина. – Вы слышали историю англичанина с этого галиота под алыми парусами? И про девочку с неземным именем Ассоль?
- Да, герр корветтен-капитан, - спокойно ответил боцман. – Штайнбреннер рассказал нам все. Нечто вроде лекции по обстановке на фронтах…
- Черт с ним, этим Штайнбреннером, - перебил Хайссенбруннер. – Можно подумать, кроме него не существует больше никого. Скажите мне, только правду, Берндт…
- Только правду, - подтвердил боцман.
- Что поняли вы сами?
- Что я понял…
Краузе поскреб свою бородку.
- Да ничего я в сущности не понял. В любви я не дока, герр корветтен-капитан. Кто в моей жизни был? Только портовые шлюхи. В Гамбурге да в Киле. Это не любовь, а сплошной сифилис.
И замолчал, ожидая слов командира.
- Я тоже, - Хайссенбруннер кивнул. - Мой опыт подобен вашему. Не очень хорошо я все это понимаю. Продолжайте, Берндт. Наверное, настоящим морякам вообще неизвестно чувство любви.
- В любви я не дока, отнюдь. Это трижды так, чтоб меня черти съели. Но меня возмутило отношение соседей к девчонке.
- В самом деле, – удовлетворенно спросил Хайссенбруннер.
Вернее, не спросил, а подтвердил.
Боцман, кажется, понимал без слов то, о чем он еще не сказал.
- Да, герр корветтен-капитан. Это так, хотя я не очень умею думать. Любовь – химера, от которых нас всех разом освободил фюрер…
Выпалив последнюю фразу Краузе осекся, словно сказал лишнего.
И уставился преданными глазами на командира.
Хайссенбруннер подумал, что боцман мыслит теми же категориями, что и он сам.
Все на родине давно мыслили одинаковыми категориями.
Только выводы делали разные.
- Все в порядке. Вы говорите абсолютно правильные слова, к которым не прицепился бы даже сам, - он смачно сплюнул в чашку. – Штайнбреннер, обмажь его дерьмом. Продолжайте, Берндт.
Корветтен-капитан искренне любил боцмана, несмотря на его полную неотесанность.
Из всех младших командиров только его он называл по имени.
И – чего греха таить – мечтал бы иметь на месте Штайнбреннера кого-то, подобного Краузе.
В меру глупого, не в меру исполнительного и абсолютно безопасного со всех точек зрения.
А самое главное – верного и до сих пор верящего в силу фронтового братства, которая могла оказаться сильнее, чем любом напомаженного графа к девчонке.
Но, к сожалению, не имеющего нужного образования, чтобы занять должность второго помощника большого тяжелого крейсера.
- Англичанин глуп, поскольку влюблен…
Боцман гулко вздохнул.
-…Но девчонка Ассоль мне понравилась. А ее соотечественники…
- Как называется деревня, где ее унижали и притесняли все, от мала до велика? – перебил Хайссенбруннер. – Капель… Каппельсвайде? Каппельсверне?
- Каперна. Каперна, герр корветтен-капитан.
- Ка-пер…на, - с трудом выговорил по слогам Хайссенбруннер. - Дикари. Дикарский язык, дикарские названия. И дикарские нравы.
- Так точно, герр корветтен-капитан! – подтвердил Краузе.
- Да…
Хайссенбруннер замолчал, думая о своем.
-…Послушайте, камрад. Я редко исповедуюсь. Но поверьте, мой дорогой Берндт – вы самый надежный, самый верный и самый уважаемый мною человек на этом корабле…
- Danke shoen, herr Korvetten-kapitan - вставил боцман.
-…И самый дорогой мне тоже.
Лицо боцмана залилось краской.
- И я даю вам задание особой важности.
- Будет исполнено, герр корветтен-капитан! – заранее пообещал Краузе.
И передвинул свой табурет поближе к качающемуся, как и пол каюты, столу командира.
- Так вот, Берндт.
Хайссенбруннер сделал паузу.
- Я хочу, мой дорогой Краузе, чтобы вы…
---
- …Вы позволите, герр Хайссенбруннер?
Дверь командирской каюты отворилась со скрипом, но без стука.
Второй помощник Штайнбреннер – белесый, словно выкупанный в кислоте, с выпученными круглыми бараньими глазами – прошел и сел, не ожидая приглашения.
Он никогда не обращался к командиру по уставу, называл только по фамилии.
Вероятно, этим подчеркивал полное неуважение в званиям, которые можно так же легко потерять, как и получить.
И словно намекал, что потеря не за горами и даже зависит от него.
Хайссенбруннер не выносил нордического барана, но вынужден был его терпеть.
Перед самым выходом в море прежний второй помощник Альтенштедт, нормальный во всех отношениях, кроме неумеренной слабости к женскому полу, подхватил дурную болезнь в припортовом борделе и попал в госпиталь на длительное излечение.
Штайнбреннер, которого подсунуло начальство, не ему понравился.
Позже Краузе в беседе с глазу на глаз сообщил, что Штайнбреннера привезла в гавань черная машина с рунами «зиг» на номерах.
То есть он был засланцем черных сил, которые правили теперь не только в самом фатерлянде, не только на сухопутных фронтах, но уже и в открытом море.
Рассказав это, Краузе посоветовал любимому командиру остерегаться нового второго помощника.
Хайссенбруннер отмахнулся: что могло грозить ему, не имеющему семьи, не забывающему ни на час о простреленном легком, да еще носящему на груди Железный крест первой степени?
Однако назойливость, с какой новый второй помощник совал нос в дела, его не касающиеся, раздражала Хайссенбруннера с первого дня.
И он старался решать все с помощью первого помощника, отличного моряка Кестера.
Хоть с ним и не было таких доверительных отношений, как с толстым Краузе.
- Слушаю вас, Штайнбреннер, - устало поговорил Хайссенбруннер.
В данный момент ему меньше всего хотелось кого-то слушать.
Он помнил о едва початой бутылке английского джина, что плескалась под килевой качкой в глухом шкафчике каюты.
И ему страшно – сильнее, нежели обычно – хотелось выпить.
Выпить и не думать и о чем.
Тем более, погасить внезапные ненужные воспоминания, рожденные вчерашним рассказом про с усатого дурака англичанина.
И мысли о хрупкой, как крокус, девочке Ассоль.
- Герр Хайссенбруннер! – сказал Штайнбреннер.
В тонких – абсолютно не гармонирующих с глазами – пальцах он вертел толстую бразильскую сигару.
Такие, судя по хронике, курила толстая жаба, английский премьер-министр Черчилль.
Лорд Мальборо и еще черта в ступе, из его титулов можно было сложить эшафот.
Наверняка проныра Штайнбреннер одолжился этой сигарой у вчерашнего англичанина.
Однако закурить ее в каюте некурящего из-за своего полуживого легкого командира не решался даже такой свиной ососок, каким был этот фашистский молодчик.
И он просто сидел, вылупив глаза, молча держал сигару.
- Слушаю вас, - напомнил Хайссенбруннер.
Второй помощник утомил его, еще не начав говорить.
В самом деле, больше всего на свете он мечтал сейчас выгнать Штайнбреннера за дверь.
А потом открыть шкафчик и напиться так, что лишь заботливый боцман Краузе смог бы понять что-то из его бессвязных слов, и передать команду вахтенному офицеру.
- Герр Хайссенбруннер…
«Эта нацистская гнида никогда не назовет меня просто по званию», - с внезапно вспыхнувшей ненавистью подумал Хайссенбруннер.
-…Я слышал ваш разговор с этим подонком Краузе…
- Послушайте, Штайнбреннер, - оборвал корветтен-капитан. – Этот подонок Краузе вынес меня, раненного почти насмерть, из под шквального огня. Так что прошу вас фильтровать язык.
- Хорошо, - кивнул Штайнбреннер, не прекращая мусолить сигару. – Я слышал ваш разговор с боцманом Краузе.
- Подслушивали под дверью? – Хайссенбруннер усмехнулся. – Завидная доля. Даже для такого наци, как вы.
- Да, истинный наци должен владеть всей информацией.
Штайнбреннер ухмыльнулся, нагло взглянул в глаза командиру.
Хайссенбруннер, не в силах терпеть обнаглевшего нордического ангела и тяжко поднялся, раскрыл шкафчик.
Извлек плоскую бутылку с желто-красной этикеткой «Гордон'с» и налил себе полстакана.
После чего закрыл шкаф, не предлагая выпить даже ради приличия.
С огромным наслаждением он опрокинул в себя пахнущий можжевельником напиток.
И почти сразу ощутил, как и на душе и внутри тела становится спокойнее.
И даже ставшая привычной боль в легком отодвинулась куда-то на второй план.
- И какой же информацией вы владеете? – выдавил он, огромным усилием подавляя в себе желание ударить нациста хотя бы бутылкой.
- Вы хотите устроить карательную акцию в деревне Каперна, – невозмутимо ответил Штайнбреннер. – И уничтожить всех ее жителей, разве нет?
- Да, – подтвердил Хайссенбруннер. – Они заслуживают этого. Мы не Армия спасения. Но вы не правы насчет карателей. Мы ангелы справедливости. Такое человеческое дерьмо, как эти крестьяне, живущие в Каперне, нужно закапывать в землю живьем.
- Но… - Штайнбреннер поднял тонкий палец. – Вы делаете ошибку. Все жители Каперны заполнили опросные листы фольксдойче.
- Откуда вы знаете? - вырвалось у капитана.
- Знаю, - осклабился Штайнбреннер. – Поскольку два дня назад провел опрос.
«Мразь», - подумал Хайссенбруннер. – «Нацистский ублюдок. Выходит, он за моей спиной осуществил высадку на берег и провел все прочие процедуры без моего приказа… Его бы стоило убить прямо сейчас, выстрелом из пистолета в лоб. Потому что если каждая сволочь будет устанавливать свои порядки на военном корабле, то это будет уже не военный корабль…»
Хайссенбруннер усилием остановил свои мысли.
- Если они фольксдойче, то и девчонка, которую они травили, была такой же. В таком случае они плохие немцы, - сказал он.
- Плохие или не плохие, решать фюреру, - ответил Штайнбреннер.
- Но что делать команде, решаю я.
- Но я предупреждаю вас, герр корветтен-капитан…
«Надо же, сучий потрох впервые назвал меня по званию,» - отметил Хайссенбруннер . – «И вряд ли это хороший знак.»
- …Что я вынужден доложить о ваших действиях фюреру.
- Вы свободны в своих волеизлияниях.
Корветтен-капитан старался говорить бесстрастно, это получалось не очень хорошо.
- Но сейчас прошу оставить меня. Я плохо себя чувствую и хочу отдохнуть.
Не козырнув, Штайнбреннер встал и вышел из капитанской каюты.
- Ренк! Боцмана… - крикнул Хайссенбруннер, едва закрылась дверь.
Краузе явился прежде, чем отзвучали последние звуки слов.
- Краузе… Камрад… - пробормотал Хайссенбруннер.
Боцман, вытянувшись в струнку, ждал приказаний.
- Первое. Спешно в радиорубку и прикажите Гаккелю на время сделать рацию неисправной. Пусть выдернет из разъема какую-нибудь лампу или отсоединит какой-нибудь провод под панелью, еще что-то вроде этого. Пусть сделает это срочно, пока никто не успел радировать. Если встретите его по дороге – бейте в морду и скажите, что поскользнулись и задели локтем.
- Jawohl, herr Korvetten-kapitan.
Краузе улыбнулся; он понял, о ком говорит командир.
- Второе. Камрад… В завтрашней операции с вами должен присутствовать этот зажравшийся любимчик фюрера.
- Но герр корветтен-капитан… – осторожно проговорил боцман. – Мне казалось…
- Должен участвовать, Берндт – повторил Хайссенбруннер. – Хотя нет никакой гарантии, что его не поразит ружейная пуля кого-то из местных или даже наш осколок. Они ведь летят сами по себе и не знают, в кого попадут.
- Конечно они ничего не знают! – боцман расплылся в понимающей улыбке. - Будет исполнено, герр корветтен-капитан!
Хайссенбруннер подумал, что в этой жизни все-таки осталось что-то надежное.
---
Штайнбреннер стоял на палубе, облокотившись на низко провисший леер, и курил свою великолепную английскую сигару.
- Между прочим, фюрер не курит, - насмешливо сказал Краузе, проходя мимо.
- Что вы хотите этим сказать?! – глаза Штайнбреннера вспыхнули недобрым блеском.
- Ничего, - невозмутимо ответил огромный боцман и погладил свою черную бороду. – Кроме того, что фюрер не курит.
- Но…
Штайнбреннер от неожиданности уронил сигару на палубу.
Красные искры рассыпались во мраке, спеша разбежаться и угаснуть.
- Фюрер не курит, - в третий раз повторил Краузе.
И, сплюнув за борт, пошел дальше.
*******************************************
ВЫ ПРОЧИТАЛИ ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.
Полный текст можно приобрести у автора –
обращайтесь по адресу victor_ulin@mail.ru
*********************
АННОТАЦИЯ
Романтическая повесть Александра Грина грешит прекраснодушием, отсутствующим в реальной жизни. Эта книга есть попытка завершить историю восьмой главой, где воздается по заслугам мучителям девочки Ассоль. Атмосфера времени, предшествующего Второй мировой войне, наполняет вымышленные события реализмом и побуждает верить душевным порывам персонажей. Их имена и судьбы намеренно ассоциируются с героями Ремарка, для которых высшими ценностями служили фронтовое братство и торжество справедливости.
******************************************
2015-2019 г.г.
© Виктор Улин 2019 г.
© Виктор Улин 2019 г. - фотография.
© Виктор Улин 2021 г. - дизайн обложки.
https//ridero.ru/books/alye_parusa_final_feerii_1/
46 стр.
Аудиокнига (1 ч. 05 мин.) доступна напрямую от меня.