Начало мая каждый год становится для меня временем воспоминаний и размышлений. Я вглядываюсь в прошлое, перебирая в памяти то немногое, что знаю о своем деде-фронтовике. Моряк по призванию, он с 14 лет ходил в море: сначала матросом, потом штурманом, и, наконец, капитаном дальнего плавания. Впервые встав за штурвал парусной яхты, я поняла, чья я внучка, и зачем люди покидают надёжную и устойчивую сушу: свист ветра, брызги волн и гудение паруса приходят в упоительное соответствие; жизнь стремительно и прекрасно делает всё разом: и хлещет тебя по щекам, и проверяет на прочность нервы, волосы, кожу, и убегает назад пышным шлейфом. От её требовательности и изобилия на свете становится чуть больше счастья и осмысленности. И свободы.
Наверное, с моим дедом произошло то, что можно описать выражением "упасть с небес на землю". Только в его случае небесами было море. С приходом войны экипаж его корабля вышел в бой, в чём был. А был он в чёрных бушлатах. На белом снегу. Радость и мир - всегда цветные, и жизнь, не выдержав, сдалась, хлынув на этот монохром протестующе и бурно - красным. Мой дед, кажется, оказался единственным выжившим.
Наверное, это была просто судьба моряка. Теперь, походив немного под парусом и не раз столкнувшись с непредсказуемостью стихий, я лучше его понимаю. Пережив немало штормов и оставшись в живых, он обрёл право на свою тихую гавань. Она ждала его в госпитале - его судьба, моя будущая любимая бабушка. Военный хирург. В детстве я любила перебирать письма и фотографии бравых военных и невзрачных, на мой заносчивый взгляд, рядовых в пилотках. Я ощущала себя причастной к магической формуле:"Дорогой и любимой Нине Сергеевне на долгую память". Я чувствовала пропитавшую эти фото и письма безнадёжную, безответную любовь. Я знала, что бабушка, моя милая, мудрая и любящая меня так, что даже в самую пасмурную и дождливую погоду всё моё детство было нескончаемым солнечным днем, - моя бабушка безошибочно выберет своего долгожданного и единственного, и буквально сошьёт его заново, бросив считать его ранения на втором десятке.
Я знала это очень хорошо, потому что их любовь и почти (роковое почти! Роковой второй десяток...) двадцатилетнее совместное счастье особенно ярко сияли на фоне трагического конца этой истории. Боль, бесповоротная разлука с морем, безумная материнская любовь и большая доза снотворного одним июльским днём сошлись в одной точке, надолго переполошив сонный провинциальный городок. Дед и его мать, бывшая для меня персонажем ещё более мифическим, адресатом пожелтевшей почтовой карточки, величавшим её "Её превосходительство M-me Podo" - ушли вместе, далеко и навсегда.
Я никогда раньше не думала о том, сколько человек убил мой дед. Осколки всю жизнь тревожили его тело, пытаясь доделать то, что было начато во время войны. Он стрелял, и в него стреляли. Или наоборот - его пытались убить, и он убивал. Кого? Сколько раз? Что причиняло ему потом бОльшую боль - засевшие в теле осколки металла или мучительные воспоминания? Осколки его разлетевшейся вдребезги жизни тревожат меня до сих пор. Как бы мне хотелось поговорить с ним сейчас - о жизни, войне, верности, любви и смерти...
Господи, прости тех, кто считает победой искусство убивать больше и лучше. Спаси нас всех.