Мизандрия - (греч.(Мужененависть) от 'мисейн'(ненавидеть) и 'андрос'(мужчина)). Мизандрия - это негативное отношение к мужчинам, наблюдаемое при некоторых формах психических расстройств у женщин. Часто может являться следствием детских психологических травм. Может варьироваться по своей степени от легкой антипатии или подозрения к мужчинам до отвращения или ненависти к ним.
Латентная мизандрия часто проявляется в ежедневном обсуждении особей противоположного пола с точки зрения «все мужики сво» с незначительной поправкой «но где-то бродит настоящий».
Мизандрия лечится обычными методами бихевиоральной терапии,в качестве поддерживающего курса рекомендуется прием спиртных напитков высокого градуса крепости – перорально или в виде компрессов.
1.
Я их не помню. Я не помню рук,
которые с меня срывали платья,
а платья - помню. Помню, скольких мук
мне стоили забытые объятья,
как не пускала мама, как дитя
трагически глядело из манежа,
как падала, набойками частя,
в объятья вечера, и был он свеже-
заваренным настоем из дождя
вчерашнего и липовых липучек,
которые пятнали, не щадя,
наряд парадный, сексапильный, лучший
и ту скамью, где, истово скребя
ошметки краски, мокрая, шальная,
я говорила: Я люблю тебя.
Кому - не помню. Для чего - не знаю.
(c) Вера Павлова
Размешивала остывший капучино, пока он говорил. Все реплики наизусть. Сделал паузу, удивленно подняла глаза – что такое, не будет знаменитой «я не имею права»? В их любимой португальской кофейне подавали жинжинью, звучало фадо, и по стенам висели фотографии неуловимых лиссабонских трамваев.
Она всматривалась в его лицо, искаженное страданием, не пыталась спорить, спокойно кивала. Ситуация давно уже стала привычной, фразы, реплики, мимика, жесты были отполированы до автоматизма.
Он сжал ее пальцы, больно, до хруста – лишнее, только без слез. Сдержался, попросил счет, торопливо сунул скомканную купюру в шкатулку из азулежу, поднялся, растерянно похлопал по плечу и торопливо, даже как-то комично, ушел.
Захлопнулась тяжелая дверь, она отпила холодный кофе и достала из сумки пачку ментоловых.
В какой-то момент ты устаешь бродить по одному и тому же лабиринту в поисках выхода, вроде бы все вероятные маршруты пройдены, а в конце опять та же стена, знакомая царапинами, выпуклостями, засохшим сгусткам краски и трещинами. Та же самая стена. И ты садишься у стены, достаешь пачку ментоловых…
Вышла на улицу, октябрьское солнце уже не грело, тусклая листва маскировала грязь – угодила в яму, ободрала каблук. Стояла растерянная в самом центре жухлой осени, плакала навзрыд. То ли из-за каблука, то ли от жалости к себе, к нему, из-за потерянного завтра, в котором снова зыбко, зябко, неуютно.
Впервые это случилось в девятнадцать. Был старше на целых шесть лет, закончил престижный ВУЗ, работал в папиной компании – отличался от ее сверстников в растянутых футболках и мешковатых джинсах. Всегда с иголочки, в костюме, для пущей важности не откладывал мобильник ни на минуту, вел какие-то переговоры (нужны ли они были вечерами или просто пытался произвести впечатление?). Ей исполнилось двадцать, подарил двести одну белую розу. Классический мажор. Цветы принимала, от остального отказывалась.
Заговаривали о свадьбе, издалека и экивоками, медленно шли к осознанию значимости в судьбе друг друга. Как вдруг папу-олигарха посадили, имущество было частично конфисковано, счета заморожены, компания закрылась.
Сначала исчез, после настойчивых сообщений и назойливых звонков назначил встречу в этой же кофейне. Тогда еще не португальской. Говорил о проблемах, бормотал, что не хочет портить жизнь, то оправдывал себя, то винил.
Скоропостижно женился на дочери отцовского партнера и сумел-таки поправить дела.
Они встретились через семь лет. Он смутился, она приветливо улыбалась, поболтали ни о чем, пытался пригласить на дачу – подышать свежим воздухом со всеми вытекающими, отказала.
Встреченный в двадцать два был среднего достатка, но вылетел с работы за случайную растрату, через неделю сбил какого-то бомжа на трассе, и, конечно, под гнетом обстоятельств, прекратил их общение.
Тот, с кем завязала роман в двадцать пять, даже успел сделать предложение, готовились к свадьбе, как вдруг попал под сокращение, повисли мертвым грузом кредиты, бракосочетание решили перенести, перенесли, перенесли, а потом и вовсе отменили.
Тот, с кем познакомилась в двадцать шесть, сначала потерял небольшой, но казавшийся стабильным, бизнес, после проигрался в карты, а к концу их романа оказался бездомным.
Ее последний бой-френд закупил на все свои, и не только свои, деньги оборудование для бурения нефтяных скважин, даже умудрился продать, но выяснилось, что не были соблюдены какие-то меры безопасности; что-то вернули, что-то вышло из строя. Компания-производитель растворилась в небытие. Компания-закупщик, не получив компенсации, подала в суд, кредиторы затребовали немедленного погашения долга.
Надо признаться, он сражался до последнего, прежде чем принял ставшее привычным для нее решение «не до личной жизни».
От истории к истории сама действовала одинаково – поддерживала, молча или подбирая правильные фразы, входила в положение, не капризничала, ни о чем не просила, ничего не требовала. Понадобилось бы в ссылку, как жене декабриста, безропотно надела бы угги и яркий пуховик, прихватила бы ноутбук, чемодан косметики и одно из первых изданий «Доктора Живаго», подарок деда.
Мистическое, кармическое дежа вю с обрушением финансового положения выключало в ее мужчинах желание продолжить роман.
Они обливались слезами, уходили в запой, но смиренно ставили точку. После расставания с ней, понимающей, искренней, немеркантильной, проблемы казались страшными и не решаемыми, предпоследний даже пытался наложить на себя руки, но был вовремя обнаружен сердобольными соседями.
При ее-то строгих принципах, ее нежелании делить свои проблемы и расходы, существовании в параллельной бюджетной реальности, именно от нее отказывались в первую очередь. Как от блажи, от морока, от наваждения, мешающего борьбе за место под солнцем.
Иногда она сокрушалась, что не внучка какого-нибудь Онассиса, не может усмехнуться, переспросить «Сколько? Пол-лимона? Да не вопрос, милый, тебе принципиально кэшем?».
Сабина смеялась «у тебя нога-кувалда, ты черная кошка». Она же упорно не хотела видеть закономерности, ссылалась на стечение обстоятельств.
Пока сапожник трудился над каблуком, написала подруге, Сабина тут же перезвонила.
- Дай угадаю, - в голосе ни сочувствия, ни жалости, - Он уже бомж или есть где притулиться холодными бессонными ночами?
- Безжалостная стерва, - усмехнулась она, - Притулиться пока есть где. Но, по-моему, такими темпами, оно ненадолго.
- Засекай время, даю ему месяц на поиски богатой невесты, два до помолвки, четыре до свадьбы.
- Почему ты так плохо думаешь о людях?
- Это статистика, детка. Или сопьется. Выбирай, какая концовка тебе по душе. Только давай без традиционного «я в него верю», за последние десять лет я слышала эту песню несчетное количество раз.
- Суши? – недовольно перевела тему, - Нудлс? Умешу?
- Ясно, в семь в «Чинаре» или в «Чио»?
Конечно, опоздала. Пунктуальность не была сильной чертой никогда. С удивлением обнаружила, что Сабина не одна, а с миловидной шатенкой.
- Познакомься, это Айла, моя троюродная сестра.
- Очень приятно, - протянула руку, - Сабина много рассказывала о вас.
- Да ничего я не рассказывала, - рассмеялась подруга, - Мы только вчера познакомились. Вот сидим как раз, разговариваем на вечную женскую тему.
- О мужиках что ли? Что пили?
- Пока только апельсиновый сок, - парировала Сабина, - К слову, о твоей «ноге-кувалде» я уже поведала.
Непрекращающаяся болтовня выключила ее из реальности, она кивала, но не слушала, о чем говорят. На застекленной веранде Чио было чуть прохладней, чем в общем зале, куталась в широкий шерстяной шарф, размышляла о расставании.
Со временем кожа дубеет, покрывается толстой коростой, пропадает чувствительность, как ни скреби, как ни царапай.
Почему-то подумала о Лане, старой приятельнице, что замужем давно, успешно и, по всей видимости, навсегда. Но у Ланы свое несчастье – не получается стать мамой. На первых выкидышах плакала, убивалась. А потом, спустя несколько лет, пришло равнодушие или смирение, как кому видней. Беременность обрывалась, Лана сжимала губы, выписывалась из больницы, пару дней валялась лицом к стене, а потом возвращалась к обычной жизни – довольно веселой, полной путешествий, карьерных достижений и любви. Потом снова беременела, поначалу осторожничала на сохранении, но вскоре поняла, итог неизбежен. И всё, отпустила ситуацию.
Случалось, давала паузу в полгода-год, предохранялась, не желая пережить новый стресс. И опять, со спокойным упорством, решалась.
Надо бы позвонить, узнать, как на этот раз – давно не общались.
Каждый ушедший был подобен потерянному ребенку, цеплявшемуся за жизнь. Кто-то срывался в первом триместре, кто-то во втором, а кого-то приходилось удалять из души, словно мертворожденный плод. Она любила их точно так, как Лана своих недоношенных потерянных – вслепую, наугад, по наитию, еще не по-настоящему, еще не навзрыд.
- Вот что, - заметно захмелевшая Айла открыла крокодиловую «Келли», - А этот мужик тебе по вкусу?
Уставилась на экран планшета, пожала плечами.
- У меня к тебе дело, дорогая, - Айла переглянулась с Сабиной, - Раз уж вы так упорно твердите о твоем замечательном даре. Принеси-ка несчастье конкретному мужчине, к тому же, за нескромное материальное вознаграждение.
- А кто он?
- Бывший.
- Муж что ли?
- Муж? С ума сошла, зачем мне своего бывшего мужа разорять, если он алименты платит. Нет, не муж. Мы встречались пару месяцев.
- Ты всерьез веришь в эту байду? Да мы же шутим, нет никакого проклятья, простое стечение обстоятельств. Глупости!
- Вот что, - Айла коснулась ее руки, - Давай ты подумаешь, и позвонишь мне. Я ведь не настаиваю. Просто двадцать тысяч евро – это меньше половины стоимости моей сумочки. И я с радостью заплачу их тебе, если согласишься. Половину до, половину после.
Домой шла пешком, несмотря на позднее время. Ярко горели уличные фонари, проносились машины, город чувствовал приближение зимы, городу хотелось догулять последние теплые дни и ночи. На том же месте едва не ободрала каблук, чертыхнулась, прислушалась – у подъезда кто-то жалобно пищал.
Ну, конечно, черный. Заглянула под хвост, черная. Недели три отроду.
Отмыла, обработала спреем от блох (остался от щенка, увезенного родителями на дачу), накрошила хлеба в кефир. Черная наелась, шустро вскарабкалась на диван, «потоптала», помурчала и свернулась клубком в ногах. Не двинуться.
Так и застыла в полумраке, свет уличных фонарей сочился сквозь тонкие занавески, клонило в сон – надо бы перейти в спальню, а то утром будет нестерпимо болеть спина. Открыла глаза, вздрогнула. В кресле напротив кто-то сидел.
Это в голливудских фильмах героини вскакивают, кричат «кто здесь?», в реальности сковывает паралич, сердце бьется так громко, что кажется, слышно в соседних квартирах, и мысли проносятся молниеносно, утыкаются острыми стрелами в непонимание, панику, растерянность, страх.
- Ты храпишь, - сказал знакомый голос.
Не поверила ушам.
- Последние полчаса сижу, наблюдаю. Хотел чай, но не нашел ни чайника, ни спичек.
- У меня спичек нет, там кнопка на плите. Да и чайник электрический.
Она разглядывала его с ужасом и с радостью, это его сорочка, его брюки, ремень, он также сидит в кресле, в той же согбенной позе, положив ногу на ногу, как когда-то, как обычно.
- Поставишь чайник?
- Конечно, - пошла на кухню, нажала на кнопку, достала из шкафчика пакетики. Хотела налить в чашку, вспомнила, вскарабкалась на табурет, достала с верхней полки армуду.
- Конфеты только эти? – разочарованно покрутил в руках шоколадные, - «Кисленьких» нет?
Достал из кармана пригоршню карамелек, протянул одну, взяла, развернула бумажку, положила в рот, ощутила забытый вкус – «Мечта».
- Дед, ты же умер, - ляпнула и прикусила язык.
- Давно, - кивнул он и шумно отхлебнул из стакана, - Но пришлось вернуться, к тебе приставили.
- Ко мне? Приставили? Ангелом-хранителем?
- Вроде того. Только и успеваю охранять.
- От чего? Мне так часто опасность угрожает?
- От непоправимых ошибок, родная, от необдуманных решений, которые ты так скоро принимаешь.
- Ты о чем? – догадка промелькнула, но растворилась в отрицании.
- О том, о чем подумала. Это не проклятье, милая, то, что с твоими ухажерами происходит. Это естественный отбор.
- Постой-ка, постой-ка! Так это ты делаешь?! Дед, ты?! Ты на них насылаешь все эти несчастья?!
- Ну, положим, - он допил чай, - Они и сами не дураки вляпаться в истории, но я содействую, конечно. Несчастья – сказала тоже. Не болезни, не смерти, так, экзамен финансовым дискомфортом.
- Да почему?! Для чего?! Если считаешь, что человек мне не пара, так и не надо его с самого начала ко мне подпускать!
- А как я с самого начала пойму, пара или нет? Я им посылаю испытания, а они ломаются мгновенно. Хоть бы один сказал «Справлюсь, и тебя не отпущу. Если согласна, пошли!», а они тебя, как балласт, сбрасывают, оправдывая себя, то нежеланием портить жизнь, то несвоевременностью. Любви ни на грош. Я все жду, когда хоть один скажет «вагоны разгружать пойду, без паники» - к такому сам подтолкну.
- Ты же меня учил, что «любовь-морковь» не главное, ты же сам говорил, что сентиментальными соплями женщины живут, а у мужчин цели другие, приоритеты.
- Так кто же говорит, дурочка, что ты должна стать главной, закрывающей собой цели – к чему бы то ни было, к власти, к успеху, к благополучию? Ты просто женщина. Будь рядом или жди на берегу.
- Дед, это на словах легко – просто женщина, сам-то ты как зарабатывал, бабушка с мамой как сыр в масле катались, наряды сплошь фарца, курорты, льготы, водители, люксы и СВ.
- Вот еще, - разозлился, хлопнул по столу, - Ты знаешь, какая у нас свадьба была с твоей бабкой? На сколько человек? Так вот, на двоих. А знаешь, где? На скамейке. У загса. Вышли мы с ней, купили мороженого и отпраздновали вдвоем.
Замолчал, строго кивнул на пустой армуду. Вскочила, побежала на кухню.
- Дед, - крикнула оттуда, - Тебе с гвоздикой, может? Деда? Дед, ты слышишь?
Вернулась, в комнате никого не было. Черная проснулась и гоняла по полу какую-то бумажку. Нагнулась, подняла – скомканный фантик от карамели, «Мечта».
2.
Ребро Адаму вырезать пришлось,
и женщину Господь из кости создал;
ребро была единственная кость,
лишенная какого-либо мозга.
(c) И.Губерман
Айла принесла деньги, переложила в полиэтиленовый пакет, буднично отдала прямо в кафе, на глазах у официантов.
- А если я ему не понравлюсь?
- Понравишься, ты в его вкусе. Для начала добавь в друзья, залайкай страничку компании. А потом напиши, что тебе необходима консультация. И иди. А лучше пригласи в ресторан, в хороший. Деловой ужин в «Зафферано», а? Как идея? Деньги у тебя на это имеются. К тому же, выпендриваться и «Дом Периньон» заказывать не обязательно.
- А потом?
- Что потом? Ты же, по рассказам Сабины, не раз на эти грабли наступала. Все как всегда. Можешь, в принципе, даже не дожидаться, пока Макс уйдет, как начнется черная полоса, сама соскакивай.
- Я пытаюсь понять, - внимательно посмотрела Айле в глаза, - Почему ты во все это веришь? Денег мне дала.
- Да просто. Сильно плохого я ему ведь не желаю. Вот нервотрепки и денежных проблем – это да. Подключать знакомства, использовать сложные схемы для разорения бывшего любовника, завлечения его в невыгодные сделки – не так уж он мне и насолил. Да и разорять там особо нечего – обычный мелкопоместный делец. Дешевле дать тебе денег до, и, если получится, после. Вдруг получится? Моя подруга венец безбрачия на своего надевала, так с нее пятьдесят косарей содрали.
- Делать вам нечего, честное слово.
Не откладывая, нашла в фейсбуке и добавила.
Уже в такси заметила сообщение: «Здравствуйте. Вы не в триста пятой группе учились?»
Оторопела, снова открыла профиль Макса. Быть того не может! На курс старше, один поток на политологии. Макс?! Вот и голову ломать не пришлось.
И октябрь был по-весеннему теплым, в небе сумасшедшая лазурь, рыжие, охряные, желтые листья покрыли улицы красочным ковром, они медленно шли к кафе.
Спокойно беседовали, шутили, вспоминали преподавателей и однокашников. Кто-то уехал, кто-то женился, развелся, прославился. Макс верил в то, что она собиралась контактировать исключительно по рабочим вопросам, охотно рассказывал о своей компании, о том, как решился уйти из банка, где провел много лет и, казалось бы, уверенно двигался к креслу зампреда. Она прежде много читала о стартапах, пришла подкованная, сыпала цитатами Стива Джобса, Джордана Белфорта и Билла Гейтса, мучительно вспоминала курс MBA, употребляла, словно в рифму, словечки «стагнация», «девальвация», «инвестиция».
- Ты красивая, - перебил он ее вдруг.
Стояли у португальской кофейни, дверь то и дело открывалась, пятничный вечер обещал аншлаг, доносились звуки «Beijo de Saudade».
- Ну, что? Зайдем? Я иногда бываю тут, но тебя не видел ни разу.
- Не заметил, наверное.
- А это вряд ли, - Макс бережно взял ее тренч и передал в гардероб. Его рука чуть коснулась ее спины, и… мурашки по коже, вздрогнула, задохнулась на мгновение, почувствовала, как кровь прилила к щекам, спряталась за распущенными кудрями.
Во чреве едва зашевелилось дитя, на этот раз она знала, аборт необходим и неминуем.
А потом болтали о самолетах. Она всегда мечтала попасть в кабину пилота, а он, оказывается, даже побывал за штурвалом. Много путешествовал, ни в какое сравнение с ее типичным туристическим набором – «галопом по Европам, Турция, Египет». В его рассказах синели норвежские фьорды, били из-под земли горячие источники Исландии, пели марроканские муэдзины.
Как начинаются современные романы? Интернет вернул эпистолярный жанр. После первого свидания обязательна переписка в вотсапп. «Спокойной ночи» и «доброе утро». Переписка – дьявольское развлечение. На нее подсаживаешься, и лучше сразу выбрать определенный градус интенсивности, константу. В переписке легче маскировать эмоции, в переписке же легче ошибиться, трактуя ту или иную фразу. И безответное сообщение способно порой испортить настроение на весь день, ранить, обидеть. Эмоциональная зависимость – главная опасность.
Она же просто предпочитала общение вживую, не воспринимая всерьез многоголосье букв. С детства привыкшая легко излагать свои мысли на бумаге, могла емко, одной короткой фразой охарактеризовать свое отношение. Да и ко времени относилась с какой-то суетливой алчностью – тратить его на то, чтоб печатать, отправлять, ждать ответа. Дудки! Легче созвониться или обсудить при встрече. Со временем поняла, что ее равнодушное и даже слегка раздражительное отношение к чатам необычно.
Однако, переписка с Максом показалась ей удивительно интересной. В любом общении, именно с ним, можно было провалиться в кроличью нору, черную дыру. Меняло свои очертания настоящее, время замедляло или наоборот убыстряло ход, гравитационный коллапс материи преодолевал горизонты событий, сознание переставало воспринимать хронологию в обычном режиме. Они проводили вместе час, а ей казалось, ушли сутки. Пролетали недели, она не замечала.
Их близость была скорой, но она не поняла этого. Оказаться в постели с мужчиной, спустя две недели после первого свидания, прежде назвала бы немыслимым, фыркнула бы, смерила бы взглядом. С Максом все было настолько естественно, без слов и приготовлений, без торжественного «сегодня едем в номера» - возвращались с концерта, держались за руки, целовались, зашли в подъезд. Cut. Завтрак вместе.
- Ты лишил невинности мою соковыжималку, - смеялась она, - Я купила ее три года назад и даже не распаковала.
- Ты очень хозяйственная, - он жарил настоящий омлет, с молоком.
По правде, завтраков он ей с тех пор ни разу не готовил, ограничивался изредка бутербродами, заваривал чай, наливал кофе.
За быстрым ланчем с Сабиной, интересовалась, как поживает Айла. Потом отгоняла неприятные мысли. Деньги, полученные до знакомства, остались почти нетронутыми. Так, прикупила пару недорогих платьиц, обновила арсенал нижнего белья, чуть потратилась на косметику, салоны красоты и солярии. В принципе, обычные будничные затраты – хватало и зарплаты. Но тут решила сэкономить «свои», гонорар за соблазнение подсознательно считала «чужим».
В тот вечер город утопал в тумане. Макс швырнул телефон на стол и вышел из комнаты. Сразу почуяла, началось.
Раздавило девальвацией. Если не вдаваться в ненужные, скучные подробности, обязан был выплатить куда больше, чем предполагалось.
- Что будешь делать?
- Придется продать квартиру. Того, что я получу за машину – не хватит.
- А контракт? Там же наверняка прописаны форс-мажорные ситуации.
- Да, конечно, посмотрим, что смогут сделать юристы.
Их общение стало менее трепетным, он был загружен работой, настроение ухудшалось день ото дня. Она же вела себя как обычно в подобных ситуациях – выслушивала, пыталась помочь. Опыт подсказывал, обрушение еще в процессе.
Так и получилось. Отчим Макса решил потребовать свою долю от продажи квартиры, доставшейся пасынку в наследство от матери, опротестовал завещание. И началась сложная волокита… Сделку аннулировали, необходимо было вернуть деньги, уже возвращенные другим.
Петля на шее Макса затягивалась.
Она просто замерла в позе лотоса, ожидая часа икс. А он все не наступал.
Назначили встречу в португальской кофейне. Пока ждала, заказала капучино, заранее оплатила счет. Сидела, нахохлившись, размешивала пенку.
- Я ведь понимаю, - начала сама, - Тебе не до меня сейчас. Тебе вообще не до отношений. Хочешь уйти и, по всей видимости, не знаешь, как сказать об этом…
- Так, минуту, - перебил он чуть хмуро, - Если хочешь все закончить, хорошо, не спорю. Я не лучшая партия. Выбор твой приму и пойму. Отнимать время, когда ты можешь встретить другого, способного обеспечить достойную жизнь, не имею права.
- Нет, - возразила она, чувствуя, как холодеют кончики пальцев, - Я никуда уходить не хочу.
- Ну, так оставайся. Будет трудно, вагоны пойду разгружать, - он засмеялся, - Прорвемся, выше нос.
Она молчала. Улыбалась и молчала. Потом встала, взяла телефон и вышла в уборную. Нашла в списке контактов номер, набрала.
- Алло, Лан, я тут о тебе вспомнила. Сто лет не общались. Как ты?
Не успела та ответить…. Услышала плач, во всю глотку кричал младенец, настоящий, живой младенец.
- Как ты ее назвала? Фатима? Как португальский город. Замечательное имя.
В воздухе пахло хеппиэндом, настоящим книжным, киношным.
- Да какая мне разница, - в голосе Айлы чувствовались раздражение и досада, - Хоть замуж за него выходи, хотя, я бы не советовала. Ты выполнила все условия. И не ты мне должна денег, а я тебе. Вторую половину отдам на днях.
Пробовали ли вы начать собственное дело с двадцати тысяч евро?
Подбадриваемая Максом рискнула. Первое в городе кадровое агентство узкого профиля, специализирующееся на обслуживающем персонале. Городу, где чуть ли не ежедневно открывались новые кафе, рестораны, магазины, отели, требовались квалифицированные сотрудники. Работодатели не хотели тратиться на обучение растерянных псевдо метрдотелей и испуганных менеджеров, им нужны были профессионалы – чуткие, честные, юркие.
Заполнила нишу, не конкурировала, мудро сотрудничала с компаниями, специализирующимися на проведении тренингов и курсов повышения квалификации, консультантами.
Прошел год, агентство стало расширяться. В ее подчинении трудилось уже десять человек. Справлялась с налоговиками, наладила отношения с исполнительной властью.
И тут, перспектива сорвать большой куш – открылся огромный молл. «Конечно, справлюсь!» - заявила, не моргнув.
Когда поняла, что выплата неустойки чревата абсолютным банкротством, растерялась. С осознанием проигрыша приходит отчаяние и равнодушие. А потом понимание того, что мечтаешь о том, чтоб мечтать. Время становится склизкой вязкой субстанцией, движения замедляются. Нарастает темной плесенью раздражение.
Позвала в кофейню, попили капучино, послушали фадо, помолчала, трагично скомкала салфетку, после четко сформулировала «Прости, сейчас не до любви, не до отношений», и, сдерживая слезы, ушла в моросящий ноябрь.
В ногах спала Черная. В кресле напротив сидел дедушка.
- Я даже не знаю, что тебе сказать, - он растерянно развел руками.
- Слушай, ты же юрист, как считаешь, несу ли я ответственность, если…
До зимы оставалось несколько минут, дождь сменился мелким градом, а потом снегом. Словно сахарной пудрой обсыпанный город застыл. Невидимая, несуществующая камера удалялась от окна квартиры, где, широко жестикулируя, маленькая девочка рассказывала призраку об оформлении трудовых договоров.