День оказался плодотворным.
Один за другим черные бегущие символы заполняли белое поле листа. Удовлетворено откинувшись на спинку стула, Матильда поправила выбившийся волос. Огонек сигареты заплясал в довольных глазах. Пыл, с которым пальцы отбивали ритмы на клавишах, медленно угасал.
Работа шла неплохо, даже на опережение, и вот уже треть произведения была написана, хотя публикацию юная писательница, одаренная Матильда Беквуд, готовила к дате своего двадцатилетия. Писать, вроде, больше было не о чем, но сегодня телефон молчал и не слышно было оповещений с ее социальных страниц, а значит, можно было посвятить свободные часы изобретению выразительных ниток слов.
Не смотря на юный возраст, о девушке уже говорили в маленьком, провинциальном городке и эта известность ей очень льстила. Не без гордости она, в первые минуты разговора, сообщала незнакомым людям, под каким-либо предлогом и как бы между делом, титулы данные ее скромной персоне, обязательно краснея при этом.
Теперь, конечно, следует отдохнуть, но ведь я должна быть сильнее своих слабостей. Мне нужно работать и сегодня я не отпущу свою музу без боя. Так думала Матильды, но дальше мысли не шли, слова, готовые были пролиться на клавиатуру, застывали на кончиках пальцев. Видимо, снова придется курить... Немного воротило от запаха табачного дыма, которым была пропитана комната, но, наверное, такова участь многих дарований, которые вот так, пренебрегая отдыхом зажигают маленький огонек в темноте. Эти слова ей понравились и тишину сумрака нарушило привычное клацанье. Кольца дыма красиво ниспадали и легкие отсветы прыгали на руке, об этом тоже следует написать, как можно красивее. Да, это будет осень, только нужно сильнее сгустить краски, добавить дождя… Да, пусть льет дождь, как из ведра, пусть будет мокрым асфальт, а воздух мутным, как опаловый самородок. Толковая книга не может быть о весне или скажем о лете, ведь этим временам года не хватает той мудрой грусти, которая проливается дождем по осени; так думала она и радовалась новизне мысли посетивший ее, старательно заносила слова на новый чистый лист. Он пугал ее своей белой неправильностью, болезненной пустотой, как можно скорее его заполнить торопились пальцы, сделать его красивым, с ровным ритмом контрастных знаков. И слова про осень затопили дождем черных нитей о грязи и слякоти, о одиночестве, которое так естественно приходит вместе с ними, о грусти, странной грусти ни о чем, о таких же туманных, как сама осень мыслей о нем. И волшебные эти мысли имели тонкий аромат кофе, словно их знакомство могло случится только в кофейне, но не осенью, а именно весной, ведь на осенью остаются только мысли. Призрачные мысли и горячий ароматный напиток, который воскрешает былые образы.
Как нельзя лучше и поэтично наполнялась содержимым ее миниатюра. Довольная собой и плодотворным вечером, Матильда, или просто Валя, ибо так звали девушку, которая однажды решила, что ее имя недостаточно звучное для таких ярких произведений, пошла на кухню в поисках кофе.
На липком, красном столе стояла незакрытая банка растворимого. Она выругалась, не любила незакрытых вещей которые порой оставляет за собой сожитель. Чайник выпустил пар, щелкнул. Привычную кружку наполнял кипятком привычный чайник и вот уже по всей кухне привычный запах. Этот запах был привычен и просевшей красной обрывке стула, и слегка полинялым обоям, которые теперь, в вечернем сумраке, были неопределенного голубого цвета.
Но непривычный звук нарушил тишину. В закрытую дверь постучали.
На пороге стояла молодая гостья. Ее бледная кожа сияла в тусклом свете сумрака.
- Я вас не знаю. Кто вы? – не самая радушная хозяйка, но, впрочем, она никогда и не претендовала на эту роль.
- И это странно. Ведь я та, про которую ты так много пишешь. – Смех звенел чистым ручьем. Легкими шагами незнакомка вошла в комнату не дожидаясь приглашения. И в воздухе запахло пряной сырой листвой и антоновскими яблоками.
Тонкая, бледная рука дотронулась до куска плотной, темной ткани у стены.
- Ты знаешь, что за ним? – серьезно спросила девушка, улыбаясь одними только зелеными глазами.
Писательница все еще стояла у порога и недоверчиво разглядывала гостью. Она не представилась и без спроса зашла в ее комнату, кто знает, что еще она надумает выкинуть. Но как не старалась Валентина, не смогла подобрать выражения, емкие и сильные, заставившие бы уйти незваную.
- Смотри.
Чувствуя, что поддается чужой воле, Валя сделала несколько шагов и оказалась рядом с девушкой.
- Аа – нестерпимо больно вдруг стало глазам и она инстинктивно закрыла голову руками – прекрати! Все, хватит! Баста!
Но лучи, протянувшиеся в окно стегали и стегали девушку по рукам плетями света. Быть может они ждали этого не один день, и долго пришлось им стучаться в закрытое окно, и теперь всю нерастраченную свою энергию выливали они теперь сквозь хрупкое стекло.
Но вот глаза открылись, и увидела она и старика, одиноко бредущего вдоль одряхлевшего дома, увидела и собаку в наморднике, оставленную хозяевами на улице, и детей, играющих тут же, рядом, но все это пока сливалось в яркое цветное пятно. А комнату постепенно наполняли звуки. Обрывки фраз и разговоров влетали в нее и, сплетая красивые, незнакомые сюжеты, растворялись в тишине.
Валя одна стояла у окна, незнакомая девушка успела уйти, но она не замечала этого. Для нее открылся новый, прекрасным мир, который говорил с ней на известном только им двоим языке.