ЕкатеринаРоманова
Сплю и вижу
Голоса.
- Что, еще не очнулась?
- Прошло уже более трех часов.
Над нею кто-то склонился. И первый голос через минуту бросил, удаляясь:
- Она вас слышит. Если вы останетесь, проследите, чтоб головы не поворачивала.
Лежать без движения было тяжело, но Женя не могла пошевелиться. Она попыталась взглянуть на стоящих рядом и волна тумана, заполнявшего всю ее голову, сменилась чернотой.
Вновь очнувшись, она ощутила чьи-то руки, не дающие ей повернуться на бок. Знакомый голос тихо сказал: «Не надо». «Папа» – подумала Женя и, успокоившись, задремала. Осознание того, где она и что с ней, пришло лишь к вечеру. Отец уже уехал домой, слышался звон посуды, приглушенные разговоры.
- А на нее брать ужин?
Какая-то женщина остановилась возле постели.
-Женя, ты меня слышишь? Ты кушать или пить будешь?
Она попыталась покачать головой, но с двух сторон что-то подпирало щеки. и Женя лишь прошептала: «не…» – голос был чужой, хриплый.
- Не волнуйся, это твой папа подложил сумку и подушку, чтобы ты не вертелась. Значит, есть не хочешь? Тогда я тебе просто чаю принесу - попьешь может.
С этими словами женщина обратилась к соседке: «А вы, Мария Степановна, сами собираетесь идти? Давайте я вам принесу. разве вам после операции можно вставать?»
«Операция… - мысли Жени всплывали бессвязно и как бы в промежутках между сном и явью. – Нам с ней одновременно делали операции». Глаза были плотно закрыты, разлепить их и по возможности широко раскрыть стоило большого напряжения. Ресницам что-то мешало. Наконец, тупая боль с прохладой воздуха проникла через глаза в голову. Чернота.
«Неудача!» - она отбросила эту мысль, когда та начала пробиваться в сознание. «Этого просто не может быть со мной». Женя подняла руку и коснулась повязки на глазах: «теперь ясно». С облегчением она прикрыла веки и уснула. Отгибать край неплотно лежащего бинта сил не оставалось.
* * *
Что остается, когда страх парализует волю и вытесняет надежду?! Женя молилась. Выныривая из забытья и погружаясь в сон, она считала, решив прочесть единственную молитву, которую помнила наизусть, сто раз.
-Отче наш, Живущий на небесах, да святится имя твое! Да будет воля твоя! Да будет царствие твое на земле как на небе!
Человек прекрасен, его помыслы и жизнь прославляют творца, создавшего его. Каждый рожден для счастья и должен быть счастливым, несмотря ни на что. Ха! Вот и мне не зачем смотреть! Бог не желает детям своим страданий. Ну, может кому-то другому, у кого родители грешили, кто сам не любит Бога.
- Хлеб наш насущный дай нам на сей день.
Я хочу быть красивой, молодой, счастливой. Я буду любить Бога, прославлять имя его. Я буду жить для других! И слепым помогать буду! Ну, ты же об этом знаешь, Господи!
- И прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим.
А я не злопамятная! Я не сержусь, не желаю другим несчастий. Да! страдания очищать и облагораживать душу человеческую должны. но мне же восемнадцать, я не убивала на войне! Не воровала, я всегда правду говорила. нельзя меня наказывать, если меня так, то что же с другими будет?!
- И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!
Женя молилась. Ее сознание, мутное от наркоза, искало логики, понимания случившегося. и бродило по кругу. Какой смысл восемнадцати летней симпатичной девушке терять зрение?! Какая в этом необходимость?! По серьезному не грешила, за что наказывать?! Если и стоит, то разве что напугать! Ведь Бог милосердный! Он простит, и он же все видит. Он все слышит. А значит надо молиться и перестать беспокоиться.
- Отче наш, сущий на небесах…
* * *
Ночью у девушки, лежащей в палате №3 у окна, Евгении Черновой, поднялась температура. Соседки с ложки давали ей пить. дежурная сестра принесла жаропонижающее, а когда к середине ночи температура повысилась, вколола успокоительное и обезболивающее.
Вечером следующего дня, облокотившись на подушку, Женя сидела и медленно пила чуть подслащенный чай. есть не хотелось, думать тоже. Осмотра в этот день не было. когда врач, делавший операцию, к ней подошел, она спала. будить не стали и отложили осмотр на завтра. Было страшно. Соседка по палате, Мария Степановна, рассказывала, как ярок мир. как ей больно открывать глаза от бьющего со всех сторон света. вокруг Жени лишь чернота. Тошнило. Слабость во всем теле не давала ей сосредоточиться на становящейся реальной проблеме потери зрения. Кто-то взял чашку из ее рук, и снова спасительный сон.
* * *
Возвращение домой. Ее выписали, пожелав удачи. Женя зашла в туалет и, взглянув на себя в зеркало, ужаснулась огромному прыщу, вскочившему прямо в центре лба. в том месте, где как не старайся, не закроешь его челкой.
Мысль о том, что она не видит, пришла не сразу. но прыщ выдавить просто необходимо, какое все остальные мелочи имеют значение! Отражение в зеркале было обычным, четким - как всегда. Женя заметила, как за время, проведенное в больнице, лицо похудело и осунулось. черные круги под глазами, впалые щеки. «Кстати, папа привез темные очки, прикрыть это безобразие, разумеется». Женя смотрела на себя в зеркале, и страх повернуться и обнаружить, что ничего, кроме отражений, она видеть не может, сковал ее. «Врач сказал, что к сожалению и все такое… но я же вижу себя. Если никому не говорить, то может зрение останется?» Обрадовавшись этому решению, Женя выпрямилась и вышла в коридор. Все оставалось таким же, как прежде. кушетки, обтянутые зеленой клеенкой вдоль стен, солнечные прямоугольники на полу. подействовало, она видит! Просто никто не будет знать об этом. и ценой такого маленького обмана она сможет сохранить свое зрение.
* * *
Когда и почему зрение начало падать? Женя не могла точно вспомнить. Долгое время и появляющийся туман в глазах, и головную боль она списывала на нервное состояние, свойственное всякому замучанному подготовкой к школьным, затем к вступительным экзаменам подростку. Кризис случился уже после успешного зачисления в университет. резкая головная боль, повышение давления и темнота. Ее куда-то везли, что-то капали и кололи. и вновь мир ненадолго показался, насыщенными осенними красками прощаясь с ней. Операция давала небольшой шанс на восстановление. И это помогало не пасть духом, улыбаться. Рассуждать о всяком опыте как о новом впечатлении, дающем больший кругозор. И о новых ощущениях, временных конечно, но столь же ценных. И все просто обязанно быть хорошо. Ведь она свой эккзамен уже сдала, ведь как она держится?! С каким достоинством переносит такое состояние?! Женя все еще видела свет, различала цвета. Но как это ничтожно мало в сравнении с тем, что было - со стопроцентным зрением!
В жизни ей встречались слепые люди, и она боялась быть похожей на них. ходят медленно, боясь удариться, вытягивают далеко вперед руки. Сутулые все как на подбор. Каменные лица - самое страшное. Невозможность следить за мимикой. А как они едят! Наклоняются чуть ли не к самой тарелке, роняют куски. тыкают вилкой в поисках ускользающей еды. страшно быть похожей на них!
Женя старалась ходить по возможности быстро. «Если и быть слепой, то хотя бы не опускаться до жалости к себе». Но с разгона налетев щекой на высокие металлические перила, она готова была разрыдаться от боли, унижения и острого чувства жалости к бедной маленькой девочке, потерявшей зрение так рано. На что надеяться теперь? Как следить за собой: краситься, причесываться, одеваться, в конце концов? Как выглядеть по возрасту?
Соседки по палате смотрели с жалостью. врач, подходя к ней, тяжело вздыхал. отец молчал, курил и приносил любимые Женей соки. А она, находясь в состоянии близком к оцепенению, отвечала на вопросы. пыталась шутить, без удовольствия ела и пила. И засыпала, чуть только отходили досаждавшие ей посетители.
* * *
В квартире светло и чисто. Женя собирается гулять. и, зная, что на любимых белых джинсах желтое неотстиранное пятно, пытается вглядеться и понять можно ли его быстро оттереть. Снова мысль, что в принципе она не должна этого видеть. но отчистить штанину некому, и она капает средство прямо на пятно. К этим джинсам подойдет недавно купленная нежно-голубая блузка. белая сумочка со стразами, босоножки, оставшиеся еще с выпускного, на высоченных шпильках. волосы собрать, чтоб крупные кольца в ушах стали видны; а под них, а под них... Ей нравилось отражение в зеркале и, улыбнувшись, она подкрасила губы. Страшные сны о потере зрения - это всего лишь сны, неосознанные страхи. Она не может оказаться слепой, кто угодно, только не она! Если бы такое все же случилось, она умерла бы от невозможности жить. «Как же я испугалась от этих дурацких снов. Как я могла поверить в них? Свыкнись я с этой мыслью, так бы и накликала несчастье». Женя улыбалась и подмигивала отражению, думая и восклицая вслух.
* * *
Друзья иногда звонили, но приехать навестить не могли. «Ты же понимаешь - сессия». Папа, уходя на работу рано утром, оставлял в микроволновке полную тарелку, в холодильнике - уже порезанные бутерброды. И чуть ли не каждый час звонил, интересуясь, поела ли она или нет. Истерик Женя не устраивала. По вечерам они с отцом сидели на кухне и болтали о пустяках. «Реабилитация - вариант Черновой» -Горько шутила она. Все свободное время днем она слушала книги. Осоргина и Хармса, Ромена Гари и Рыбакова. Проблемы голода, страха, насилия над волей помогали отвлечься от собственных. юмор и самоирония укрепляли. заставляли по-новому - с переоценкой старых поступков - глядеть на себя.
Но в иные минуты накатывало. Тогда Женя нажимала на паузу и тряслась от разрывавших голову рыданий до изнеможения.
* * *
Она встала, чтобы отнести пустую тарелку и стакан на кухню. Где-то что-то щелкнуло и, резко повернув голову в направлении звука, Женя качнулась. Тишина. Она повернула к кухне . Сделав два шага, слету врезалась в угол стены. От столкновения тарелка больно ударилась в живот, Женя тихо завыла. потом, взяв посуду в одну руку, вытянула вторую, ощупывая поверхность стены. Только что она стояла у двери, повернула налево. Но здесь нет углов и выступов, они справа от комнаты! Женя повернула к своей спальне и снова натолкнулась на стену. «Заблудиться в собственной квартире!» Сев на корточки, Женя поставила посуду на пол и, обхватив себя руками, беззвучно заплакала.
* * *
- Знаешь, Жека, я думал, что ты это хуже перенесешь.
Через месяц после выписки она гостила у брата и его жены. они сидели в спальне и обсуждали предстоящий день рождения брата, когда он неожиданно сказал:
- Ты хорошо держишься, не ожидал от тебя.
Она улыбнулась:
- А чего за зря слезы лить?!
- Это правильно. Только ты все время спишь, гуляй больше, нельзя быть таким рахитом.
- Устаю быстро, голова болит. Теперь я пью всего одну таблетку обезболивателя в день, иногда даже пропускаю.
- А раньше сколько?
- Три-четыре таблетки в судки.
- Ну ты и рахит! – повторил брат. – Бросай всю эту гадость - ешь, гуляй, книжки читай, и все пройдет.
Рассуждения брата и похожие восклицания друзей вызывали двоякое чувство. с одной стороны - гордость за себя, за свое умение держаться на людях. мужественно и в то же время просто, будто ничего не произошло. случилось и случилось - чего теперь об этом. с другой же - было больно от сознания удаленности от окружающих. от их элементарного непонимания и незнания ее, от их невнимания. «Ты как? Все хорошо? Ну, ты молодец! Я бы так не смогла, наверное…»
- А чего тут мочь! Выбора то мне никто не давал!
Каждый новый день окрашивался все более ужасающими гранями будущего. Однажды ее прошиб пот, когда она вдруг поняла, что никогда больше не сможет увидеть глубину неба и закаты. она не будет теперь часами зачарованно смотреть на бег мелкой речушки и на распускающиеся листья. Она не сможет взглянуть в глаза своему будущему ребенку! Да и будут ли у нее вообще дети? Кому нужна слепая? Она больше не сможет бродить с фотоаппаратом на шее, выискивая интересные кадры в таких знакомых улицах. больше не включает телевизор, потому что не может смотреть! И она больше никогда не поиграет за компьютером. Почему-то именно последняя из невозможностей рождала самые горестные слёзы. И лишь одна отрада, один ответ на любые вопросы - милосердный сон успокаивал и давал надежду.
* * *
Вот девушка - молодая и красивая идет с палочкой, выкрашенной золотой краской. Она улыбается прохожим. через розовые стекла очков глаз не видно и не ясно, видит ли она. ее движения слишком уверенны для слепого человека, но дорогу она ощупывает тростью. Женя смотрела на серую массу толпы, мрачную и больную. Она смеялась над их скудостью. «Замыкаются в своих якобы бедах, варятся в собственном соку. бродят и ничего и никого не видят - несчастные люди!» Они не помешают ей жить и наслаждаться жизнью. Она хочет одеваться ярко, ей нравится создавать новые интерьеры. подбирать цвета, согласовывать стили. Ее воля сильнее потери итак несуществующего зрения. Она выше их всех и потому может видеть!
* * *
И снова утро. Открыв глаза, Женя напрягается, пытаясь вглядеться в то место, где должно быть окно. Ну, хотя бы свет! Пусть какое-нибудь пятнышко света! Она потрогала тут же заболевшие глаза: открыты. «Ну почему?!»
Вставать - зачем? Жить - как? На слезы, жалобы не было сил; на ненависть ко всем зрячим - тоже. Она лежала, спрятав лицо в подушку, просто чтобы темнота, окружающая ее, была нереальнее той, что осязаема в некотором смысле. Пустота и тишина, и…
Резкий звук открывшегося окна - секунда- шелест и удары по стеклу. Женя не шевелилась, мысли скакали одна за другой: «Одна. Позвонить не успею. Обороняться? – ей самой стало смешно, - спрятаться под одеялом? Кто это все-таки и почему он возится так долго?» Балкон второго этажа, но ограбление в одиннадцать утра на виду у всех? Стук и шелест. Женя села, решив подойти к окну и громко спросить: «какого черта!» На секунду всякое шевеление прекратилось и раздалось жалобное чириканье. Руки дрожали, от бешено колотящегося сердца уши заложило, а ноги отказывались идти. Кое-как она добралась до балкона и одним движением распахнула створки. «Лети, пленница моих страхов, летай, пока у тебя есть такая возможность».
С того дня страх не отпускал ее.
Она молчала, ведь стыдно сказать: «Мне страшно». Смешно! Взрослая уже!
Женя оставалась одна и часами сидела, притаившись в углу дивана. не включая магнитофона, в жару держа балкон и форточки закрытыми. Она крадучись ходила по квартире, боясь пропустить звук взламываемого замка. Почти не дыша, она стояла под дверью, слушая шаги соседей по этажу.
«Я ненавижу себя, я просто схожу с ума!» - думала она и продолжала слушать тишину. Страшно быть одной, отец весь день на работе.
Женя звонила подругам: «давай погуляем?»
- Я уже договорилась, извини.
Женя придумывала поводы: «слушай такая тема, хочу по магазинам пробежаться, очень надо…»
- С удовольствием, правда, загруз такой ближайшие дни. А что с братом не можешь?
Она гостила у родни. но разговоры и планы на будущее у других – зрячих - заставляли скрипеть зубами от жалости к себе, такой ненужной.
- Где же вы, мои верные, мои преданные?! Чужой болью запачкаться боитесь? От чужого несчастья заразиться страшно?
* * *
Светлое майское утро. Папа купил варено-копченой грудинки, а хлеба не было. Женя любила бутерброды, и повод был хороший. Без претензий, вполне даже по-простому она оделась. кроссовки и джинсы, футболка и сумочка с ключами и кошельком. Палка была новая. Ходить с тростью Женю никто не учил, да и чему, собственно говоря, учиться, взял и водишь впереди себя. Магазин в этом же доме, около тридцати шагов налево за угол и еще десять шагов. Визуально свой маршрут Женя представляла.
Спустившись с лестницы, она нащупала тростью кирпичную стену дома. И медленно, считая шаги, двинулась вдоль нее. Споткнувшись о выложенный кирпичом спуск в подвал, она ушибла ногу и чуть не упала. Обойдя, как ей казалось опасное место, она снова двинулась к стене. Шаг, другой, третий… «Я же не отходила так далеко от стены!» Сделав еще пару шагов, она задела щекой ветку дерева. «Таак - деревья у нас сразу за углом, то есть поворот к магазину я уже прошла». Женя развернулась, уже не считая шагов двинулась назад. будучи уверена, что рано или поздно врежется в торец своего же дома. «Хороший день для прогулок» - она начинала паниковать, когда услышала шаги где-то неподалеку.
- Простите, пожалуйста! Вы не могли бы мне помочь!?
Человек остановился, но голоса не подавал.
- Я ищу дом, Садовая двенадцать, это где-то совсем рядом. Желтая пятиэтажка. Куда мне? направо, налево?!
Кто-то двинулся к ней, загремела колесами тележка, вывезенная на асфальт.
- Аа. Чаво?
Отступать было поздно, и Женя повторила свой вопрос.
- Ща помогу, пойдем, пойдем.
Трясущейся рукой женщина взяла ее выше локтя и повела, как казалось Жене, в противоположную сторону.
- А те куды нада то? Ой, не знаю, кажись там, а че совсем слепая? Меня-то видишь?
От спутницы пахло жуткой смесью мочи и спирта. Хотелось вырвать руку и закричать: «Не прикасайтесь ко мне!» Но куда бежать - она единственная, кто помогает ей. вот только куда, же она ведет ее?!
- Мне нужен дом, - снова начала Женя. - желтая пятиэтажка, там магазин есть «Золотая рыбка» называется. там еще ремонт обуви, еще милиция…
- Милиция! Так это ж не сюда!
Они сделали серию бессмысленных поворотов и, сойдя с асфальтовой дороги, двинулись по траве.
Услышав голоса беседующих бабулек, Женя громко позвала: «Простите, а дом двенадцать на Садовой близко?»
- Женечка, - бабулька подскочила, - что же ты одна?! Вот, вот, сейчас помогу! Как же ты одна?! Что же сходить то за хлебом даже некому? Как они тебя слепую одну пустили?!
Женя лишь сжимала челюсти, надеясь, что за очками глаз, переполненных слезами, не заметно. «Не надо, только не надо меня жалеть! Мне самой себя жалко, так жалко, что выть хочется. Капля вашего показного сочувствия меня сломает!»
* * *
И еще месяцы, и месяцы сидела Женя дома. От нехватки действий и воздуха голова болела ежедневно. К трем часам она уже засыпала. Отец часто уезжал в ночные смены, и Женька пила чай, слушала книги, писала дневники по ночам. периодически замирая и вслушиваясь в редкие шорохи.
Чернота. Звуки из редких и невнятных, постепенно обретали смысл. В руках кисть. Свет. Первый мазок, как яркая вспышка. из мрака и ничто начинала зеленеть покрытая солнечной пылью летняя травка. Женя широко-широко открыла глаза и быстро, без остановки, принялась за рисунок. Выгоревшая колея убегает вдаль. Женя помнит, как сложно и захватывающе смешивать краски для получения необходимого оттенка. но в этот раз все получается легко и как бы само собой. Не глядя, Женя макает кисть. палитра с боку, и в каком месте какой цвет она и так знает. Стоит же кисти прикоснуться к черноте, так сразу стебли - темные у корней - взмывают к солнцу. начинают покачиваться от ласки теплого ветерка. запахи утомленного разнотравья щекочут ноздри. Она сделала первый шаг. а кисть уже утонула в бездонной синеве полуденного неба. Женя боялась задохнуться, вспугнуть это чувство прозрения, не успеть насладиться им. «А я думала, что больше не увижу тебя, мое небо, небо князя Андрея!..» Глубина поглощала все существо девушки. руки и ноги немели синевой. Вспыхивали, рассыпаясь радужными искрами. взлетали, наполняясь теплотой летнего воздуха. И снова становились руками и ногами, но только уже не человеческими… Там, в дали, где-то на грани видимости - мазок другой, - темнел ряд строений. Она медленно приближалась. Потемневшие от времени бревна, резное крыльцо. выжженная солнцем тропинка к нему и всепоглощающий запах свободы.
- Я на месте! Там где и должна быть! Именно здесь мой Дом! Серые коробки - как мне плохо там было. огромные кирпичные гробы! А было так потому, что я забыла места своего дома. Как я могла их забыть?!
Женя вдруг поняла, что все время, пока шла, вырисовывая каждый шаг своего пути, боялась повернуть голову назад. Но теперь дорога подошла к концу и не страшно. Она огляделась вокруг. и не было более ни плоской поверхности полотна, ни черноты за спиной. ни вынужденной миниатюрности вновь создаваемого мира. Краски, запахи, звуки – все вполне реально. и именно здесь она должна будет остаться, если хочет быть зрячей! А зрячей она будет. Рано или поздно. в этой или иной жизни. но она увидит небо и окунет кисть в палитру. Ведь свое горе, свою боль она смогла пережить.