Культурный человек в конечном итоге соглашается со своими недугами и проблемами. В пасмурную погоду такой признается в содеянном преступлении. Приходит к жандармам, рассказывает как все было, стоит, в наморщенном лбе играют и пульсируют вены, его не приходиться успокаивать и ловить. Справедливость торжествует в голубом небе. Салют готовиться к грандиозному появлению. Никто не был против смертной казни. Мелких преступников редко приговаривали к публичному убиению. С такими расставались тихо, затушив свечи. Справедливое наказанию подвергались настоящие преступники. В тенистых лесах, в ликовании каменных замков, принцесс и гнедых кобылиц не нашлось такого - кто все таки стал бы против надвигающейся эпохой публичной казни. Создание таковой было общим решением, а решили, что виновник достоин лишь хорошего топора и крепового дерева. Интересно и то, что было уже не так важно, чтобы само преступление можно было опровергнуть или смягчить... Нет, был важен сам факт его совершения. И правосудие всегда и всюду было главным деликатесом в любом обществе. Немного горьким, тяжелым, застревающим в глотке, но все же - деликатесом.
Так и тут не было ничего удивительного. Культурный человек убил человека бескультурного. Человека весьма и весьма негативного, по причинам, в которые мы сейчас не будем углубляться и тратить свое драгоценное время. Причина были проста: ревность. И все тут.
Культурный не скрывался. От дрожи выронил револьвер; от безобразия смерти он пришел в себя на долю секунды, затем снова провалился в безумие ревности и выскочил из душной, уже пропитанной будущим расследованием комнатки. Путь на улицу со свежим, культурно-охладительным воздухом привел его в чувства. Он признался. И подошел к жандарму, буквально одев сам на себя наручники.
Приглашенных на казнь было много: ближайшие родственники, чуть более менее знакомые люди, коллеги по работе, случайные зеваки, любители поглядеть на преступников, маленькие дети, собаки, птицы и гусеницы, даже те были не прочь поглядеть на приговоренного. В воздухе небольшие сомнения, как перед грозой: некоторые считают что палач слишком мал, что топор слишком велик, что преступник не выспался (может перенести дату?). Ровно в десять звучали удары в колокол, и тогда сомнения прерывались. На несколько счетов производилась казнь - уже и разошлись почти все. Палач вытирает топор, и снимают красные флажки с шестов.
Палач этот был очень тонкой личностью. Нет, он никогда не жалел преступника, никогда не желал кому-то смерти. Он руководствовался четким, уверенным знанием о том, что сам факт преступления... Да, тот самый факт. В нем возникало лишь смутное, еле уловимое чувство; палачу казалось, что он иногда приносит приговоренному чуть больше боли, чем требуется для казни. Что взмах плеча слишком крут, нежели это было в предыдущую субботу. По этой самой причине он совершал очень
непонятный многим (конечно же это было его личным секретом), и если бы кто-нибудь узнал - то это стало бы общим обсуждением, как неприемлемое поведение. Как такое возможно? Это неправильно, культурные люди так не поступают.
Дело в том, что именно благодаря этому еле заметному чувству вины, палач, по возвращению домой писал письма своим жертвам, в которых интересовался; больно ли им было, насколько острым показался топор, и непременно просил извинить - если что то было не так. Он понимал, что беспокоить умершего человека это некультурно. Но он просто не мог справиться с этим чувством.
Культурный человек почувствовал резкую электрическую боль где-то между спиной и головой. По мостику, связующему их, ударило острие топора. Им пришлось расстаться. Тогда душа быстренькой девушкой, торопилась из тяжелого тела, лежащего без головы на деревянном пеньке. Она была рада! Наконец-то! Бегу теперь по мокрой траве и все быстрее и быстрее, по тяжелому камню валиться моя легкая тень - и скольжу и скольжу по тропическим водопадам, уносясь все выше и выше. По лестнице культурная душа поднималась торжественно: оценивая дороговизну перил, их драгоценный блеск. Хорошо были почищены мраморные ступени - просто великолепные ступени! На какое-то мгновение душа повернулась в сторону земли, прощаясь с нею: как много неизведанных тропинок осталось не пройденными... А вот и палач! Спасибо тебе, СПАСИБО!
Культурного человека уже ждали за столом: и были рядышком с ним знаменитые люди, и обычные люди, все они были значимы тут, каждый обладал красивым голосом и тянуло Океанией от дыхания, а у иных хлебом; далеко впереди сидел Бог, в окружении всех Святых. А вокруг них все было белое и много тумана. Под ногами холодный песок, культурный человек запустил в него свои ступни - так было ему приятно и прохладно. Любезно разговаривали обо всем, и любые блюда были на этом столе; в блюдце, под тенью культурного человека попала пчела, теперь она купалась в чистой воде. На белоснежной скатерти были столовые приборы из всех драгоценных металлов, какие только можно было описать словами... Под левой рукой лежал нож для конвертов, с краской серебра на звезде украшающей ручку. Под правой - желтое письмо:
пожалуйста, простите меня
вы знаете?
что где-то в мягкой ткани
глумятся розовые черви
такие строгие и четкие
как замороженные ветки
и в этой черной ткани
такое бледное лицо
сшитое из белой нити
натянутое до красного предела
рвется на единственном аккорде:
"Вперед. Казнить его".
тогда молчок. тогда выполнение.
наизусть помню анатомию, психологию - искусно управляю
собственной рукой - местонахождение тонких линий и шрамов, скрытых рукавом
на резком вдохе - собираюсь
на плавном выдохе - провел анализ
анализ и прекрасное сечение
такое чудное мгновение.
не знаю отчего, такого прежде не случалось
решил сначала - показалось
почудилось - будто лезвие неслось сквозь воздух
вместе с нежной кожей топора
готовое развязать войну
с любым, с любой, хоть с кем
сухо произнести:
"Возвращаетесь домой. Отдыхайте".
От чего? От кого?
не восхищает и не ужасает
встреча тела с душой
как наступление жаркого лета
после чуть менее жаркой весны
(для зеленого листка)
только что родившегося мотылька
через секунду он умрет
это прекрасно:
природа не врет
отдельно тело, отдельно душа -
неподвижно и вечно
словно гора
спасибо, за совершенное дело
спасибо, за отсеченное тело
этот смеется мне
этот смеется в меня
стекленным пальцем сжимает
потом раздевает,
делит на слои - проводит анализ
на его операционном столе
все только мягко-ласкательное:
конфеты в розовых оболочках
и перчатки в сиреневых графити
цепляюсь языком
за влажный карниз
черный сапог
падаю вниз
случилось по дороге домой
в темной ткани на бледном лице
тогда я сказал - показалось
но позже решил,
а решенное мной -
утвердили свыше
и это не восхитило, не ужаснуло
- а чертовски просто и глупо БЫЛО
по лестнице, вцепившись в перила
улыбаясь и хохоча над
робостью мира
глянул на меня, в полуобороте,
прислонившись
к звонкому металлу
(это стучат наверху - торопят,
это там все накрыто -
приехали гости
собаки под столом как в советском мультфильме
ждут, когда тело
превратиться в кости)
и наконец-то, сверкнув улыбкой,
по-пионерски, весь в переливах
громко и четко крикнет:
"Спасибо!"
легко развернется, как
солнечный зайчик
оторвется от солнца
размножится в тысячу
вбежит по ступеням
толкаться на входе
ждать регистрации
прибытие в рай
тоже дается нелегко
однако - приятно,
когда стол накрыт
на всех Святых
и тебе оставили место
положили приборы
а в бокале вино
под ногами песок
и любая погода пьянит