Он бежит по извилистой дорожки всё вверх и вверх, поднимаясь, по бокам развёрзлась пропасть, чёрная и зловещая, как ад, который протягивает к нему руки. «Нет. Подождите» - его крик напоминает хрипы зверя, попавшего в тиски. «Не надо. Я должен увидеть это. Ещё слишком рано». Но бездна уже затягивает его, все глубже и глубже.
Влад проснулся от какого - то странного шума. - Он лежал на полу и всё его тело ломило от ноющей боли.
- Отче наш. Иже еси на небеси! Да святится имя Твоё. Да приидёт Царствие Твоё. Да будет воля твоя… - Стоя на коленях, впервые за много лет, Влад молился, глядя на икону стоявшую, на столе, в углу огромной комнаты. Казалось, она попала сюда случайно, затерявшись среди холодной роскоши отеля.
- Яко на небеси и на земле, хлеб наш насущный, дай нам днесь; и остави нам долги наши, Яко же и мы оставляем должникам нашим… - Чёрные печальные глаза Иисуса Христа проникали в каждую клеточку его тела, и он уже не принадлежал себе. Впервые за столько лет ему стало легко и свободно дышать.
- И не введи нас во искушение, да избави нас от лукавого. Яко Твоё есть Царство и Сила и Слава Отца и Сына и Святого духа. Ныне и присно во веки веков. Аминь.
Влад поднялся с колен, и пошатываясь, медленно, побрел к ночному столику. Пытаясь понять внезапно нахлынувшую на него веру, он неотрывно смотрел на окаймленный страданием образ Христа. «Я не знаю ни одной молитвы, так откуда взялись эти слова? Впрочем, неважно. Пока ещё душа чиста от греха, я могу поговорить с тобой, создатель, а завтра уже нет. Завтра всё светлое, что есть во мне, будет предано навсегда. Завтра. Но ещё есть время сегодня».
– Отче наш Иже, еси на небеси…
На рассвете, Влад, лёжа на полу и прижимая к груди распятие, крепко спал. Этой ночью он обрёл веру, чтобы отречься от неё навсегда.
*
В это же время, в женском монастыре Ионины, расположенном недалеко от Уральских гор, всю ночь горела свеча, в келье, одной из монахинь. Прося смирения и милосердия, защиты и прощения, она молилась за всех - раскаявшихся и заблудших, озлобленных и одиноких, за всех покинутых и жестоких. Лишь с восходом солнца женщина осторожно погасила огарок, боясь нарушить, то священное таинство, что постигала здесь, каждый раз обращаясь к Богу. Верила ли она в него так же сильно, как пыталась убедить себя или одно глухое отчаяние привело её сюда десять лет назад?
«Какой попутный ветер, манил тогда его?
Зеленый взгляд блудницы и ночи колдовство».
Мелисса походила на кошку - дика, необузданна и своенравна. Никто не мог воспротивиться её магическому очарованию. Её любили и обожали, посвящали стихи и пели серенады под окном. Они могли получить, такое желанное и гибкое тело, но никто не смог даже приблизиться к сердцу роковой красавицы. Она позволяла любить, но не любила, позволяла желать, но отдаваясь и забывая. У ней были яркие зелёные глаза, пухлые губки, и маленький вдернутый носик, но главное её украшение - копна рыжих до плеч волос. Тонкий стан с правильными изгибами тела и упругим бюстом, как райское пламя притягивал мотыльков, летящих на лунный и обманчивый свет. Всё переменилось однажды. Она увидела его.
Звонил колокол, напоминая об утренней мессе сестёр монастыря, всё настойчивее и грубее проникая в сознание Мелиссы. Вздрогнув, она обвела взглядом келью, больше похожую на каморку или чулан, с трудом возвращаясь к действительности. Всё чаще и чаще память бередила старые раны, и всё меньше было желания что - то забыть. Она хотела помнить всё и искупить свой грех до конца, до самого дна выпить эту чащу.