Эко-эксперимент

               
  Мне позвонила Элька, бывшая мисс Шарм факультета, пропавшая без вести сразу после получения диплома. До ее ухода в глубокое подполье мы были подругами. Прошла целая геологическая эпоха – и вот знакомый голос в трубке зовет в гости. Мол, то да се, приезжай, будут старые фотки, гитара и все такое. Вообще-то я собиралась провести отпуск в тропическом раю, но остров, о котором я грезила целый год, вместе с белоснежным пляжем и койко-местом в очаровательном бунгало не далее как на прошлой неделе погрузился в океанскую пучину. Теперь тамошние алебастровые сосуды и бронзовые треножники интересны только дайверам, а ныряльщик из меня никудышний – до смерти боюсь шевелящиеся морепродукты.  Так что я оказалась свободна  как муха в полете и после недолгих колебаний приняла Элькино приглашение.
- Сначала садись на электричку до станции Ключевая, а оттуда стрекозлом до Лужков, - ворковала подруга.
- Деревня Лужки? – с надеждой на парное молоко и натуральный творог переспросила я.
- Нет, это экспериментальное экопоселение. Автономные дома. Может, слышала?
Кое-что я слышала, и мне стало любопытно на денек окунуться в эко-жизнь. Я пообещала, что завтра же приеду и немедленно заказала билеты в трансагентстве.
   На привокзальной площади было многолюдно. Дачники с помидорной рассадой, торчащей из высоких картонных коробок и корзин, спешили на пригородные рейсы. Им навстречу валила толпа загорелых приезжих, увешанных клетчатыми сумками. Я вспомнила, что ничего не купила Эльке в подарок и заскочила в ближайший сувенирный магазинчик.  Там было душно и пахло почему-то опять же помидорами. Продавец, субтильный лысеющий мужичок неопределенного возраста, заискрился радушием и, как мне показалось, потер под прилавком руки.
- Здравствуйте, здравствуйте! – воскликнул он. – У нас замечательные биосувениры, таких нигде больше не найдете. И он, склонив голову набок, заглянул мне в глаза. Я собралась было улыбнуться в ответ, но вместо этого вздрогнула от ужаса: рядом со мной прямо по голой стене заструился гигантский удав, подсвеченный изнутри желтыми и зелеными огоньками. Ползучий гад на секунду замер, лениво посмотрел на меня немигающим оком и показал здоровенный раздвоенный язык. Я шарахнулась в сторону, а продавец замахал руками и затряс лысой головой.
- Не бойтесь! Это биосветильник «Анаконда», совершенно безопасный и очень экономичный.
- А что-нибудь менее устрашающее у вас есть? – промямлила я.
- Конечно, конечно, - заверил меня продавец. – Для кого желаете приобрести: себе или в подарок?
- В подарок, - ответила я, оглядывая полки. – За город еду, к старой подруге.
-  Тогда рекомендую декоративную росянку. Гораздо эстетичнее и эффективнее, чем обычная липкая лента. Ни одной мухи не оставит в помещении.
Росянка представляла собой горшечное растение, увенчанное взамен цветов мясистыми малиновыми языками, издающими навязчивый помидорный аромат.
- Нет, нет, - поспешила я отказаться. – Мне что-нибудь не связанное с мухами.
- Тогда могу предложить вам массу вариантов в фольклорном стиле. Пожалуйста – курочка Ряба.
Он ловко снял с полки клетку, в которой сидела самая что ни на есть заурядная пестрая курица.
- Ну-ка, ну-ка, - продавец открыл клетку и бесцеремонно запустил лапу под куриное брюхо. Ряба рассерженно закудахтала и клюнула нахала в манжету. Продавца это не смутило.
- Замечательно! Уже снеслась! – возгласил он. – Пожалуйте поглядеть на яичко. Как в сказке – не простое, а золотое.
Я уставилась на округлый предмет, покоящийся в сухой узкой ладошке. Яичко и в самом деле сверкало золотом.
- Внутри натуральный продукт, а снаружи сверхпрочная  нанопленка, - гордо объявил лысый и в подтверждение этого тезиса со всей дури треснул яйцом о прилавок.  Яйцо, как и следовало ожидать, нисколько не пострадало.
- Можете сами попробовать. Каблуком, например, - предложил он.
- Ни к чему. Вы меня вполне убедили, - отказалась я и поинтересовалась, - А как есть эти яйца? Неужели вместе со скорлупой?
- Ну что вы, - оскорбился продавец. – Специально для золотых яиц у нас продаются мыши-открывалки с хвостиками из карбида бора. Лучше, конечно, брать все в комплекте.
- Уж очень это громоздко, мне бы что-нибудь попроще, - попросила я.
- Тогда Змей Горыныч! – продавец метнулся к массивному стеклянному ящику, в котором копошилось что-то непонятное, схватил палку с веревочной петлей и сунул ее в клубок из хвостов и лап. Раз! – и он вытянул на прилавок пойманного за толстое желтое брюхо трехголового варана. Ящер открыл все три пасти, и я предусмотрительно отступила подальше. Но вместо пламени из трех глоток повалил дым, вонючий, как от беломора.
- Никакого никотина, клянусь, - заверил меня мужичок. – Сувенир совершенно безвредный.
- Страшноватый он какой-то, а у подруги ребенок маленький, - отказалась я.
- Может быть, вот это вам понравится, - изрядно вспотевший продавец снял с полки еще одну клетку. – Очень патриотично и недорого.
В клетке сидел двухголовый орел. Пока я,  не зная, что сказать, глазела на этого гордого представителя пернатых, он с достоинством почесал клювами под левой и правой подмышками и внезапно издал резкий гортанный клекот, заставив меня отпрянуть.
- Кормится грызунами, - тем временем давал пояснения продавец. – Подойдут хомяки, мыши, морские свинки. Только каждую голову кормите отдельно, а то передерутся.
- Мне бы что-нибудь поминиатюрнее, - попросила я, терзаясь чувством вины за свою привередливость, и виновато улыбнулась.
- О, я знаю, что вам нужно, - произнес мужичок медленно и четко, словно гипнотизер,  пошуршал под прилавком и выставил передо мной ряд симпатичных маленьких корзиночек, из которых торчало нечто, напоминающее цветную капусту всевозможных оттенков.
- Новая коллекция минигекатонхейров, - шепотом объяснил он. – Только вчера получили. Огромное разнообразие цветов: блондин, морковный, каштановый, шатен, махогон, есть брюнеты, а также пестренькие – на любителя. Посмотрите, какие миляги, курчавенькие как ягнятки…  Только не шумите, - предупредил он, - у них тихий час. Не вовремя проснутся – начнут скулить…
В это время белокурый экземпляр завертел головками, зазевал и стал тереть глазки крошечными кулачками. Я растаяла.
- А как их кормить, из пипетки наверно? И чем?
- Для кормления есть готовая бутилированная смесь, но можно давать и обычную пищу – кефир, молоко, бульон. Все жиденькое и натуральное, никаких ГМО. Дается раз в день в виде микроклизмы. В корзинке есть инструкция.
- Почем они? – задала я финальный вопрос.
Лысый уже не таясь потер руки и прошептал:
- Три пятьсот, - и, заметив, что я вздрогнула, торопливо добавил, - в качестве бонуса прилагаются корзинка, бутыль с питательной смесью на десять дней и клизмочка.
- Беру, - кивнула я, отдала деньги и забрала своего блондина. На свежем воздухе минигекатонхейр заснул, словно пескарь. Я погладила кончиками пальцев нежные кудряшки и решила, что назову его Зюзей – уж очень он милый.
   Стрекозел, треща прозрачными крыльями, кружил над Лужками. Это и в самом деле были лужки, точнее, огромный луг, разрезанный на ровные квадраты темными полосами соснового леса.  Улиц в поселке  не было. Дома бродили по лугу как им вздумается, и меня охватила легкая паника: как же я найду Элькин хаус в этом стаде?  Стрекозел издал долгий бормашинный звук и опустился на взлетно-посадочную площадку. Я вышла, прижимая к боку дорожную сумку с хнычущим Зюзей. Видно, биосувенир уже проголодался и требовал клизму. Рядом с площадкой располагался хорошенький домик, крытый натуральной соломой. На фасаде прямо по побелке было намалевано красным: «Добро пожаловать в передовое экопоселение». Под надписью возле стеклянной двери висела табличка: «Пункт контроля». Я вошла. В помещении было прохладно и пахло озоном. За серым офисным столом сидел усатый дядечка в камуфляже и говорил по телефону, рассеянно двигая по столешнице компьютерной мышкой:
- Да, вы совершенно правы, личный стрекозел стал роскошью, но ведь это не я раздаю посевные угодья в аренду иностранцам…  Посмотрите, сколько стоило биотопливо на прошлой неделе…  Каждый день дорожает, совершенно согласен…  Хорошо, оформлю отказ.
Дядечка сунул телефон в карман и посмотрел на меня. На вид ему было за полтинник – типичный военный пенсионер.
- Здравствуйте, - я улыбнулась как можно фотогеничнее, а Зюзя в сумке заскулил, словно пятьдесят голодных щенят.
- Здравствуйте, - ответил усатый и потянул носом воздух. – Что это у вас в сумке?
Его голос звучал вежливо, но глаза просвечивали и меня, и сумку с проникающей способностью рентгена.
- Подарок подруге, - объяснила я. – Только сегодня купила, толком не знаю, как обращаться. Вы разрешите?
Я поставила сумку на стол и вытащила Зюзю.  Дядя, увидев биосувенир, успокоился.
- А, карликовый гекатонхейр, - заулыбался он, сказал Зюзе: «У-тю-тю» и изобразил пальцами «козу». В ответ Зюзя неучтиво замахал на него сотней крошечных кулачков.
- Он же голодный! – догадался дядечка. – То-то я понять не могу, чем пахнет. У этих малявок, когда уровень глюкозы снижается, запах совсем другой.
Я несказанно удивилась обонятельной изощренности лужковского контролера. А он, видя мое замешательство, как ни в чем ни бывало предложил:
- Давайте я его покормлю. Смесь у вас есть?
Пока я выуживала из сумки бутыль, он вытащил Зюзю из корзинки и стянул с него памперс.
- Дочке на день рождения друзья подарили такого же, только рыжей масти. Она, когда уезжает, нам с женой его подкидывает. Я уже на кормежках руку набил, - по-свойски объяснил дядя. Я внимательно следила за его манипуляциями и старалась запомнить все до мелочей. Через пару минут Зюзя осоловел от сытости и заснул прямо на столе. Я надела на него памперс и бережно уложила в корзинку.
- Вы его голодным не держите - у них от этого характер сильно портится, - продолжал консультировать меня словоохотливый контролер. -  Подрастет – кусаться начнет, а то и матом ругаться. Если чуть поскуливает – уже можно кормить. Будет хорошо питаться – килограмма на три вырастет. Наш уже три двести набрал. «Муху-цокотуху» наизусть рассказывает, правда, ничего не понимает, барабанит как попугай.
Я принялась благодарить душевного дяденьку, а он, отечески улыбнувшись, презентовал мне свою визитку.
- Будут вопросы – звоните. В инструкции ничего толком не написано, а эти козявки уж больно нежные…
Я посмотрела на карточку. На пластиковом прямоугольнике значилось: «Белогоров Николай Иванович. Начальник службы контроля п.Лужки».             - А меня Надежда зовут, - представилась я.
- Очень приятно познакомиться, - поклонился Николай Иванович.
- А вы не подскажете, как найти сектор Б, дом 17? – спросила я.
- Обязательно подскажу – это моя обязанность, - закивал Николай Иванович и взялся за мышь. – Так, так… Вы, значит, к Булкинсам… Они для вас гусеницу заказали.
Я впала в ступор: мало того что новая Элькина фамилия оказалась неожиданно дурацкой, так старая подруга еще и заказала для меня какое-то совершенно дикое блюдо!
- Спасибо конечно, - промямлила я, - но я, пожалуй, откажусь.
Николай Иванович поднял брови.
- Вот и напрасно. Во-первых, без гусеницы вы почти наверняка заблудитесь, а во-вторых, сейчас идет закладка силоса, и ходить пешком небезопасно.
- Так их не едят? – спросила я, чувствуя себя полной дурой.
- Кого? – не понял Николай Иванович.
- Гусениц…
Николай Иванович засмеялся, но как-то необидно.
- Боже упаси! Гусеница – новейшее транспортное средство, специально для приезжих. У всех местных личные стрекозлы.
Мы вышли из домика на задний двор. На подстриженной лужайке лежали в ряд четыре толстые рогатые колбасины изумрудного цвета. Я потрогала пальцем переливчатый бок ближайшей гусеницы. Он оказался мягким, ворсистым и приятно теплым.
- Внутри специальный гель и сократительные волокна. Навигация, управление – все автоматическое, - с гордостью пояснил лужковский контролер.                – Давайте карточку, - он ловко щелкнул гусеницу промеж рожек и откинул овальную крышку, скрывающую панель управления.
- Сколько дней собираетесь гостить? – служебным тоном поинтересовался Николай Иванович.
- Пока не знаю, - созналась я.
- Пассажирский стрекозел прилетает раз в день к двенадцати, так что в случае чего не опаздывайте, - Николай Иванович закончил набирать адрес и закрыл крышку. Гусеница секунду подумала, подтянула хвост и слегка приподняла середину туловища.
- Садитесь, - любезно предложил начальник контроля.
- Куда? – оторопела я.
- А куда вам угодно. Лучше, конечно, посередине. Будет немного покачивать, но если сядете к самой башке, то есть вероятность свалиться, а на хвосте все кочки соберете.
Эх, была не была! Я вскочила на гусеницу верхом и тут же провалилась в зеленую мякоть, обтянутую эластичным плюшем. Не знаю как ехать, а сидеть было вполне удобно. 
- Вы пятками, пятками ее, - посоветовал Николай Иванович. Я весело пришпорила насекомое, и оно, плавно поднимая и опуская спину, поползло в сторону новейшего экопоселения.
   Гусеница, равномерно покачиваясь, несла меня по равнине, заросшей высоченной травой. Если бы я рискнула прогуляться до Эльки пешком, то просто потерялась бы в этих диких прериях. Когда гусеница поднималась коромыслом, я получала возможность полюбоваться на автономные дома, похожие на доисторических мастодонтов.  Гиганты песочной, бурой, терракотовой и других экологичных расцветок неспешно бороздили необъятные зеленые просторы, опустив вниз ушастые головы на массивных шеях. Их широкие хоботы-транспортеры всасывали траву, оставляя позади идеально подстриженные газонные полосы. Наверно, это и была заготовка силоса, о которой упоминал добрейший Николай Иванович.  Моя ползучая лошадка лихо огибала опасные участки, оберегая себя и меня от участи быть затоптанными или втянутыми в чье-нибудь ненасытное чрево вместе с измельченной биомассой. Наконец мы остановились возле экстравагантного пятнистого экземпляра с толстой рыжей мордой, из которой  подобно шершавому языку высовывалась лесенка с ковровым покрытием цвета бордо. Меня ждали.
   Пока я выковыривалась из новейшего транспортного средства, в недрах мастодонта номер 17 раздался жизнерадостный визг, и на лесенку вылетела Элька. Она была стройна, черноволоса и юна как Геба. Элька схватила меня за руку, заволокла в отверстую пасть своего эко-жилища и принялась обнимать, поливая обильными слезами радости. Я попыталась выжать из себя ответную слезинку, но у меня ничего не получилось. И виной тому была банальная зависть: Элька в отличие от меня выглядела неприлично молодо.
- Ты не представляешь, как я рада, что ты приехала! – выла подруга, утирая прекрасные карие глаза льняным платочком, на котором голубели вышитые крестиком незабудки. – Ведь десять лет прошло, и ни разу не виделись.
- Быть не может, чтобы десять. Вроде вчера еще вместе с лекций сбегали, - проворчала я голосом молодящейся Бабы Яги.
У меня за спиной деликатно закашляли. Я повернулась, наспех поправив растрепавшиеся от Элькиных  объятий волосы. Передо мной высился бледный худощавый мужчина неопределенного возраста. Блондин. Симпатичный, но какой-то замороженный.
- Познакомься, Надюха, это Эдик, мой муж, хлюпнув носом, представила его Элька.
- Привет, страшно рада познакомиться! – я протянула мужчине руку. Он церемонно пожал ее и слегка поклонился, сохраняя непроницаемое выражение на благородном лице. Дааа, повезло Эльке: у муженька, видать, характер нордический, стойкий.
- Очень рад, - ответил Эдик приятным баритоном, без особой теплоты, но любезно. – Эльвира проводит вас в комнату для гостей. Отдохните с дороги, а вечером отпразднуем встречу. - Булкинс наконец улыбнулся, показав идеальные рекламные зубы. - Не буду вам мешать. Подругам всегда есть о чем посекретничать. 
Нордический муж с достоинством удалился, а мы с Элькой двинули в гостевую комнату.
   Внутри эко-жилище оказалось весьма просторным, но без технологических сюрпризов: вся мудреная инженерная начинка пряталась в каких-то недоступных взгляду закоулках. Не отличишь от обычного двухэтажного особнячка бизнес класса. Вкус хозяев вполне соответствовал уровню достатка. В комнате для гостей меня окружила экологичная простота: кровать из натурального кедра, покрытая меховым одеялом, плетеные из лозы кресло и шкаф, на стене плазма в виде портрета Ольги Хохловой. В ванной все приспособления за исключением кранов были изготовлены из ценных пород дерева.
- Прикольно, - сказала я, - первый раз вижу деревянный унитаз.
- Мыться будешь? – спросила подруга.
- Угу.
Пока Элька дергала в ванной всякие хитрые рукоятки, я присела на кровать и открыла сумку. Зюзя спал. Я вытащила на свет божий свой скромный дорожный гардероб  с целью разместить его на плечиках, но тут Элька выскочила из ванной и, доложив:«Можешь нырять», склонилась над корзинкой.               
 – Что это за прелесть? – прошептала она, разглядывая биосувенир.
- Это вам. Карликовый гекатонхейр, звать Зюзей. Прошу любить и жаловать.
- Просто чудо! Надо будет вечером его к Кристинке отнести.
- Кристинка – дочка? – уточнила я.
- Да. Лошадушка уже  - через год в школу… Ну, ты отдыхай, а я пока на кухню.
    Приняв ванну и облачившись в парадную форму, я попыталась замазать косметикой морщинки возле глаз. Получилась фигня.  Мои года – мое богатство, и этого ничем не скроешь. Я злобно стерла макияж – в эко-жилище все должно быть натуральным, даже физиономии гостей! В дверь постучала Элька:
- Пойдем, я тебе дом покажу. Заодно Кристинке презентуем этого кудряша.
Идти пришлось через оранжерею. Никаких пальм и фикусов там не наблюдалось, зато было полным полно ящиков с укропом, салатом и прочей огородной зеленью.
- А вот здесь у меня ремонтантная земляника, - похвасталась Элька, как заправский садовод, - смородина черная и белая. Красную я не люблю – кислятина.
- Ты что, сама за всем этим ухаживаешь? -  я представила наманикюренную Эльку за прополкой зеленого лука.
- Сама конечно, - Элька засмеялась. - Урожай собираю. Все остальное автоматизировано.
Сквозь прозрачную стену оранжереи великолепно просматривалась зеленая равнина, по которой лениво слонялись травоядные дома.
- Вам этого пастбища хватает? – я уже была осведомлена, что трава употребляется для производства биотоплива, коим каждое домохозяйство обеспечивает себя самостоятельно. Биотопливо расходовалось на обогрев, выработку электроэнергии и перемещение в пространстве. В этом и содержался смысл понятия «автономный дом».
- Если успеваем за лето сделать три укоса, то хватает, - хозяйским тоном объяснила Элька. – Но если лето очень сухое, то приходится и зимой подкармливаться. Целлюлозой, к примеру.
- Деревьями?
- Ну да. Вообще любая органика подходит, необязательно растительная. Отходы животноводства, да все что угодно – и живое, и дохлое.
Мне стало неприятно. Безобидные жвачные дома – симпатяги на глазах начали превращаться во всеядных монстров. Элька, лопоча что-то о сравнительной урожайности различных культур, потащила меня дальше.
   Кристина Булкинс, белокурая принцесса шести с половиной лет, сидела на пухлом розовом диване, выполненном в Барби-стиле, и сосредоточенно вращала в носу указательным пальцем. Уютная светлая комната была заполнена мягкими игрушками: зайцы, медведи, обезьяны, крокодилы, чебурашки торчали изо всех углов, свисали с полок, высовывались из-под дивана.
- Кристиночка, это тетя Надя, - преувеличенно ласково пропела Элька. – Поздоровайся, моя хорошая, тетя Надя тебе подарок принесла.
Юное создание, не реагируя на слова матери, продолжало исследовать правую ноздрю. Элька закусила губу. Я решила сама воздействовать на ситуацию.
- Здравствуй, Кристина, - я присела перед девчушкой на корточки и протянула ей корзинку. – Посмотри, кого я тебе принесла! Его зовут Зюзя, и он очень хочет с тобой подружиться. Ты же любишь животных – вон у тебя сколько друзей…
Кристина не отвечала, а ее голубые глазки как будто заклинило в максимально сведенном к носу положении.
- Ладно, пойдем, - грустно позвала меня Элька. – Она сегодня не в настроении.
Я поднялась и поискала глазами место, куда можно было бы приткнуть Зюзю.
- Поставь на подоконник, - подсказала подруга.
Я придвинула трехлапого зайца к одноглазому медведю и на освободившийся пятачок сунула корзинку. Жираф со свернутой шеей грустно глядел на Зюзю, будто печалясь о его будущем, и мне почему-то стало тревожно и захотелось забрать малыша из этой розовой комнаты, которая больше всего напоминала приемную доктора Айболита.
   Стол в гостиной был уже накрыт: жареные перепела, копченый хариус, зелень из оранжереи и ремонтантная земляника со взбитыми сливками. Булкинс отсутствовал.
- Он трудоголик, - объяснила Элька. –  У него дома лаборатория, пока работу не закончит – не придет.
Мы тяпнули по маленькой за встречу.
- Помнишь, как мы после первой сессии напились в Театральном кафе? – Эльку тут же потянуло на воспоминания.
- А как же! Мы еще потом троллейбус перепутали и вместо общаги приехали в зоопарк.
- А там в павильоне с обезьянами мне вольный воробей обгадил норковую шапку. Пришлось вытирать ее конспектом по политэкономии. Кукушкин ржал как ненормальный. Кстати, у тебя же с ним что-то завязалось на пятом курсе. В смысле продолжительных отношений.
- Ну да. Через год он сам сбежал, а еще через полгода – его ротвейлер, которого он любезно забыл забрать.  Так что с кобелями у меня продолжительные отношения не складываются.
Элька моргнула, а потом запустила руку за спинку дивана и выудила обшарпанную гитару.
- Цела старушка! – подивилась я. – Что грянем?
- Давай «Морально мы опустошенные…», - предложила Элька.
- Нет, ее лучше после десерта, а сейчас давай вот эту, помнишь: «От маципуры как крематория дым…»
Элька пристроила гитару на коленях и взяла первый аккорд. Но вдруг взгляд ее стал оловянным, а вместо хулиганской колхозной песни она завела слащавую тягомотину: «Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно…» Я чуть не подавилась. Но Элькино помешательство тут же объяснилось: в гостиную вступил Булкинс.
- Изумительная песня, - сказал он томно, погружаясь в кресло и наливая себе коньяку.
Я сунула в рот ломтик лимона, чтобы оправдать кислое выражение лица.
- Под эту песню мы с Эльвирой познакомились, - шепотом поведал мне Булкинс, пока Элька жестяным голосом домучивала последний куплет.
Я старательно кивнула, давая понять хозяину дома, что прекрасно понимаю его чувства:
- Наверно, было очень романтично – лес, костер, гитара…
- Мы познакомились в ресторане после научного симпозиума, - пояснила Элька. – Какой-то академик до того надрался, что заказал эту песню тамошнему джазу.
- А каким ветром тебя занесло на симпозиум? – бестактно брякнула я.
- Ха! – Элька нисколько не обиделась. – Ну ты подумай, где я, и где симпозиум! У Подкорытиной был девичник в «Старой крепости». Там всегда народу тьма, пришлось делить зал с заезжей профессурой.
- Да, прекрасно все помню, - жмурясь, как сытый кот, проурчал Эдик. – Этот вечер был подарком судьбы: я окончательно определился с направлением своей научной работы и встретил Эльвиру.
- А что за направление в науке вы избрали? – мне было по-настоящему интересно, чем занимается Булкинс.
- Прикладной аспект транскодирования биологических сущностей. Это такое направление в медицине: изменение свойств и функций организма в соответствии с заданными целями. Ничего общего с евгеникой, хотя внешне похоже.
- Ээээ, - мои мозги отчаянно буксовали, - я не сильна в биологии, к сожалению…
Булкинс снисходительно кивнул:
- Могу конкретизировать. Знаете, Надежда, чем занимается возглавляемый мной НИИ охраны здоровья госслужащих?
Я пожала плечами.
- Наверно тем же, чем и другие медицинские центры. Госслужащие ведь тоже люди.
- Отчасти вы правы, - он выдержал паузу. – А вам никогда не доводилось устраиваться на работу в госструктуру?
Я помотала головой и покосилась на Эльку. Она наполнила свою рюмку и жестом предложила мне, но я отказалась, заинтригованная беседой с Булкинсом.  Сам он пил коньяк, но не только не пьянел, но даже не розовел, оставаясь бледно-серым, невозмутимым и устойчивым, как фонарный столб.
- Так вот, - продолжил Эдик преподавательским тоном, - если бы вам довелось подписывать трудовой контракт, то вы заметили бы один интересный пункт, а именно: каждый госслужащий дает согласие на безопасное для здоровья вмешательство в личный биокод, если того потребуют государственные интересы.
- То есть, согласие на мутацию? – уточнила я.
- Ну, это устаревший термин, - поморщился Эдик.
- И что, многие соглашаются?
- Все, кто хочет получить стабильно оплачиваемую работу, бесплатное медобслуживание, гарантированную пенсию и далее по списку… - Эдик усмехнулся. – Желающих хватает.
- А если не секрет, каких изменений в организме чиновника могут потребовать государственные интересы? Скажем, развить внимание и усидчивость можно ведь другими способами. Неужели честность и неподкупность?
В ответ Эдик засмеялся. Смеялся он, не разжимая губ и мелко тряся животом, как будто сдерживал частую икоту. Мне ужасно захотелось пульнуть в его высокий нордический лоб редиской.
- Простите, Надежда, - Булкинс уловил что-то подозрительное в моем лице, - но такое предположение мог сделать только человек – эээ - крайне оторванный от действительности. Не сочтите мои слова за желание обидеть. Я восхищен вашими сказками, а дочка просто обожает сериал о принцессе-страннице.
- Да чего уж там… Я всего лишь старший помощник младшего сценариста.
- Вы вольный художник, так сказать, поэтому вам сложно представить требования государства к своим служащим. Хотя здесь есть, где разгуляться фантазии. Скажем, какие качества требуются полицейским, кроме упомянутых вами?
- Понятия не имею.
-   Чутье! – торжественно изрек Булкинс, - Причем,  в буквальном смысле.  Наркотики, взрывчатка, поиск преступника по следу – все, что раньше выполнялось служебными собаками, теперь способны делать сами полицейские. Не все, конечно, - для вмешательства в биокод есть противопоказания - но многие.
Я вспомнила сверхъестественное обоняние Николая Ивановича и поняла, что Булкинс не бредит.
- Или, к примеру, коррекция состава выдыхаемого воздуха. Вы ведь знаете, что такое Киотский протокол? В интересах государства доступными способами сокращать выработку углекислоты, а невыбранные квоты продавать другим странам.
- Неужели?.. – я замотала головой. – Извините, не могу поверить. Это дикость какая-то…
- Ну, почему же дикость? – Булкинс поднялся во весь свой прекрасный рост, размял плечи и с шумом вдохнул и выдохнул. – Количество углекислоты после коррекции снижается в среднем в полтора раза, а не поглощенный организмом кислород превращается в озон. Двойная польза – уменьшение парникового эффекта и укрепление озонового слоя. Случится зайти в какое-нибудь госучреждение, обратите внимание, как легко там дышится – как в лесу после грозы…  Да, человечеству еще далеко до совершенства, но внося направленные изменения, мы шаг за шагом можем улучшать не только отдельных индивидуумов, но и общественный организм в целом. Надо только умело заимствовать у природы необходимые нам свойства.
Булкинс закончил выступление, но аплодисментов не дождался. Элька тяпнула еще одну рюмку, а я последовала ее примеру. Не знаю, как там насчет науки, но талант испортить вечеринку у Булкинса наличествовал в полной мере. Однако дураком он не был.
- Не буду вас больше утомлять, - Эдик церемонно поклонился. -  Поскольку к задушевным разговорам способностей не имею, пойду в лабораторию.
Элька помалкивала. Когда двери за Булкинсом закрылись, она по-детски хлюпнула носом, и из ее глаз хлынули слезы.
- Если б ты знала, какой он был раньше! Остроумный, ласковый – прелесть, а не мужик. А сейчас что? – монстрилла, конь бледный.
- Что же с ним случилось? Зазнался?
- Да нет. Он, видишь ли, любит экспериментировать. Над всеми, до кого может дотянуться, в том числе и над собой. Знаешь, у кого он произвел заимствование для собственного драгоценного организма? – Элька уставилась на меня покрасневшими глазами, и когда я пожала плечами, совершенно некультурно плюнула на пол. – У аскариды! Он теперь человек-глист,  сверхустойчивый к неблагоприятным воздействиям.
Она плюнула еще раз. Я не знала, что и сказать, а подруга продолжала изливать душу, утирая пьяные слезы.
- И как мне с ним жить? Как представлю, что он червь…
- Что ж не разведешься? – я искренне не понимала, что может удерживать красавицу подругу рядом с таким субъектом.
- А куда мне деваться? – Элька была готова к моему вопросу. – У нас с ним симбиоз. Вот тебе не кажется, что я слишком молодо выгляжу? Учитывая, что услугами косметологов я отродясь не пользовалась, мне полагается быть потолще и поморщинистее.
Я кивнула – Элька попала в яблочко.
-  А это всего-навсего заимствование у одного редкого организма, вернее, микроба родом из Антарктиды. Ему миллион лет, а он свеж как огурец. Я теперь тоже такая – вечнозеленая до самой смерти. Только вот от солнца у меня кожа коркой покрывается, и воду я могу пить исключительно талую – из антарктического льда, от другой шелушусь и иду пятнами.
- А коньяк?
- От коньяка тоже облезу, если Эдька укол не сделает. Судьба мне теперь жить в этой экологической тюрьме с глистом в качестве надзирателя.
- Эль, может, не так все драматично? Все же дочка у вас… милая.
- Милее не бывает. Она после заимствований родилась…
Я молчала, Элька монотонно барабанила пальцами по гитаре. Вечеринка, что и говорить, удалась…
- Еще по одной? - подруга пришла в себя и попыталась исправить ситуацию.
Мы выпили  за то, чтобы жить в согласии со своей природой, и только собрались тяпнуть за чувство ответственности у тех, кто нас приручил, как вдруг в недрах эко-жилища что-то пронзительно засвиристело и запищало, вынося барабанные перепонки. От этого невообразимого звука теплую коньячную расслабленность выдуло из мозгов ледяным сквозняком.
- Кристинка! – выдохнула Элька и вылетела из гостиной. Я помчалась за ней. Распахнув двери в детскую, Элька резко остановилась, так что я налетела на нее сзади. В розовой комнатке горел ночник, освещая кружевную кроватку и пушистый белый коврик, на котором алело что-то, напоминающее горсть раздавленных ягод. Кристина Булкинс сидела на одеяле, поставив на колени корзинку, и методично откручивала Зюзе головы. Малыш истошно визжал от боли и ужаса, отбиваясь тонкими ручонками, но белокурая принцесса демонстрировала абсолютное отсутствие сострадания. На милом пухлом личике не отражалось никаких эмоций. Казалось, что Кристине Булкинс совершенно все равно, что делать: увечить беспомощного Зюзю или гадать на ромашке.
- Кристиночка, что ты делаешь? – с ужасом просипела Элька. Дитя даже не взглянуло в ее сторону, а на мягкий коврик шлепнулась еще одна крошечная расплющенная головенка. Я рванулась вперед, но Элька меня опередила. Она подскочила к дочери и вырвала у нее из рук корзинку с истерзанным Зюзей. Кристина издала жуткое утробное рычание, сиганула матери на спину и зубами впилась ей в плечо. Элька охнула, сунула Зюзю мне в руки и закружилась по комнате, пытаясь сбросить с себя озверевшую дочь. Я попятилась, прижимая к себе корзинку, и в этот момент в детской возник Булкинс. Он решительно выставил меня в коридор и захлопнул дверь, но я успела заметить в его руке узкий шприц. Вскоре рычание в детской перешло в тоскливый вой, постепенно превратившийся в обычный детский плач. Зюзя изо всех сил подвывал и подскуливал, размазывая слезы по бледным щечкам. Спустя несколько минут Булкинс вынырнул из комнаты. Рукава у него были закатаны, на запястье багровел след от укуса. Булкинс аккуратно расправил рукава, застегнул пуговицы на манжетах и сухо извинился:
- Очень жаль, что так получилось. Домашнее животное – не лучший подарок для нашей дочери, Эльвира могла бы это сообразить. Ей придется подежурить в детской. Надеюсь, вы нас поймете – ребенка сейчас нельзя оставлять в одиночестве.
Я кивнула.
- Мне, наверно, лучше будет уехать. Вечера длинные, так что я засветло успею…
- Куда успеете? – перебил меня Булкинс, поморщившись. – Ночуйте у нас, все равно до завтра никакого транспорта из Лужков не будет. К тому же, этому… вашему питомцу необходима медицинская помощь. Пойдемте!
   В лаборатории, заставленной стеклянными шкафами и мудреной аппаратурой, нашлось все необходимое для перевязки. Булкинс  деловито опрыскал Зюзю из баллончика какой-то резко пахнущей жидкостью.
- Это местная анестезия, - пояснил он, ловко заштопал Зюзины ранения и закрыл их стерильной повязкой.
- Знаете, - ободряюще улыбнулся мне Эдик, сдирая резиновые перчатки, - потеря десяти процентов голов не так уж страшна. Конечно, декоративные искусственные организмы особой жизнестойкостью не отличаются, но от этой травмы ваш Зюзя не умрет. А вам я бы посоветовал отправить производителю биосувениров письмо с пожеланием использовать при производстве продукции гены организмов, особо устойчивых к неблагоприятным воздействиям.
Я насторожилась:
- Это каких таких особо устойчивых?
- А вот таких! – Булкинс распахнул блестящий шкафчик и выставил на стол несколько стеклянных сосудов кубической формы. В емкостях колыхалась мутноватая жидкость, но чего-либо, похожего на представителей флоры и фауны не наблюдалось.
- Что это?
- Удивительные, чудесные существа, - Булкинс вдруг заговорил с придыханием. – Можно сказать, совершенные организмы. Они не выставляют себя напоказ, лицезреть их доступно лишь ценителям… - он выдержал паузу и предложил,- Хотите посмотреть?
Я уже начала догадываться, кого собирается продемонстрировать Элькин муж, и несмотря на легкое отвращение, поддалась любопытству. Булкинс сунул в ближайший куб кабель с миниатюрной видеокамерой и включил экран на стене. Сначала по монитору поползли какие-то белые разводы, словно от пролитой простокваши, потом изображение стало четким и оформилось в безглазую белесую морду с разинутой пастью, обрамленной длинными зазубринами.
- Это кто? – шепотом спросила я.
- Анкилостомы, зубастые гельминты, - с нежностью в голосе ответил Булкинс. – Могут показаться страшноватыми, но на самом деле они удивительно гармоничны и милы.
Похоже, безобразные черви для него поистине родные существа. Я поежилась, а Эдик продолжал заливаться соловьем:
- Забавно, правда? – они живут в кишечнике, и человек для них – и дом, и пища. А ведь и наше бытие устроено по тому же принципу. Взять, к примеру, экодом. Мы живем в его чреве и потребляем его энергию подобно гельминтам.
Такое сравнение мне вовсе не понравилось.
- Знаете, Эдик, - возразила я, отодвигаясь подальше от стеклянного куба, - мне эта аналогия кажется не слишком удачной. Если ее продолжить, то вообще все существа, населяющие Землю, окажутся глистами. Но ведь это не так! Паразиты отличаются тем, что ничего не создают, сосут соки из своей жертвы, при этом отравляют ее же своими, с позволения сказать, экскрементами…
- А человек разве не отравляет Землю, не высасывает из нее все что можно?.. Но я не хотел бы сейчас спорить на эту тему. – Эдик сдвинул в угол растворы с глистами и поставил на стол бутылку конъяка и две рюмки.
- У меня к вам есть серьезный разговор. Вы, Надежда, простите за каламбур, наша последняя надежда…
Я уставилась на Булкинса, который налил себе рюмку и тут же опрокинул ее в рот. Неужели волнуется? Эта аскарида в галстуке? Этот профессор паразити-ческих наук? О чем он может меня попросить – приютить в кишках несчастных бездомных анкилостом?
- Речь пойдет о Кристине, – Эдик сел напротив и вбуравился мне в лицо серо-голубыми сверлами глаз. – Вы ведь заметили, что она ребенок…эээ, так сказать, со странностями?
Я кивнула: такое трудно не заметить.
- Дело в том, что она… - Булкинс замялся.
- Не совсем человек? – не удержалась я.
Эдик вздрогнул.
- Вижу, вы весьма проницательны…  Да, у моей дочери врожденное искажение кода. Это горе, и я не могу с ним смириться…
- Это можно как-то вылечить? – участливо спросила я: мне стало жалко Булкинса, в котором наконец-то проявилось что-то человеческое.
- Официальная медицина пока ничего предложить не может, - Эдик помолчал и снова налил себе коньяку. Я к своей рюмке не притрагивалась – и без спиртного голова шла кругом.
- Но! – с нажимом сказал он и поднял тонкий указательный палец, похожий на бледного червя, - я нашел способ, который теоретически с высокой вероятностью должен помочь.
- Это замечательно, а что за способ? – сочувственно поинтересовалась я.
- Знаете, Надежда, как раньше делали противостолбнячную сыворотку? – начал Булкинс издалека.
Я в ответ лишь пожала плечами.
- Говоря очень упрощенно, заражали лошадь столбняком, и ее организм начинал вырабатывать специальные клетки, которые боролись с токсином. Ну, а затем лошадиную кровь обрабатывали специальным образом и получали, если так можно выразиться, концентрат этих самых клеток, то есть сыворотку. И если непривитый человек наступал на ржавый гвоздь и заражался столбняком, сыворотка была его единственным спасением.
- Это очень интересно, но я как-то не улавливаю связь…
Булкинс посмотрел на меня как экзаменатор на безмозглого студента и пояснил:
- Этот пример я привел, чтобы вы поняли последовательность действий, проще говоря, алгоритм…  Короче говоря, Надежда, прошу вас помочь мне вылечить дочь и уверяю, что располагаю необходимыми возможностями, чтобы отблагодарить вас должным образом.
- Не надо считать меня корыстной идиоткой, - с невольным раздражением отозвалась я. – Объясните просто, кем мне надо будет стать: ржавым гвоздем, непривитым бедолагой, столбняком?
- Лошадью! – ответил Булкинс и снова вперился в меня стальным взглядом.
- То есть как? – я оторопела. – Вы хотите меня чем-то заразить?
Булкинс потер лоб, встал и принялся прохаживаться туда-сюда по своей лаборатории.
- Это нельзя назвать заражением в прямом смысле… - сказал он, тщательно подбирая слова. – Я введу вам, скажем так, биологический материал, взятый у Кристины. Ваш организм, Надежда, никогда ранее не подвергавшийся заимствованиям, начнет вырабатывать защиту. Я думаю, на это уйдет около месяца. Гарантирую, что на все это время вам будут обеспечены самые лучшие условия проживания! Затем я совершенно безопасно и безболезненно произведу забор вашего биологического материала и введу его Кристине. Как противостолбнячную сыворотку, понимаете?
- Теперь понимаю. Но объясните, я после всех этих манипуляций не изменюсь? Мой код останется прежним или я сама стану, простите, не вполне человеком?
Булкинс вздохнул и снова сел.
- Буду искренен, Надежда: конечно, ваш личный код изменится. Но! Лошади не умирают от столбняка, и вам, уверяю, особой опасности это вмешательство не создаст.
Я вспомнила Эльку и недоверчиво вопросила:
- Неужели? А чем это можно подтвердить?
- Лучшее подтверждение – мой личный научный авторитет! – торжественно возгласил Булкинс, воздев к небу бледный заостренный перст, и снова взялся за бутылку. Я вздохнула.
- Очень сочувствую вашей дочери, и Эльке, и вам, Эдик. Если что-нибудь другое – кровь, там, или костный мозг, - я сдам, пожалуйста! Но заражаться непонятно чем с неизвестными последствиями не хочу. Я не черствый человек, но жизнь-то у меня одна…
- Вы отказываетесь помочь больному ребенку? – отчеканивая каждое слово, спросил Булкинс.
- Не надо переносить на меня свое чувство вины, – Я встала и взяла со стола корзинку с Зюзей. Я готова помочь, но не требуйте от меня полного самопожертвования.
- Хорошо, - Булкинс подошел ко мне и наклонил голову, словно собираясь клюнуть в макушку своим острым носом. Я отступила и села на стул. Лицо Булкинса, нависающее надо мной, словно галогеновая лампа на штативе, стало сосредоточенно-отстраненным, и он прошипел:
- Я совершил ошибку…  Так делать не следовало…
Я сидела как загипнотизированная и не могла понять, извиняется он за бестактное требование или разговаривает сам с собой.
- Собственно, никакого согласия и не нужно, - Булкинс вдруг резко наклонился и сгреб меня со стула. Мгновение – и мы с Зюзей оказались в стеклянном шкафу, а торжествующий хозяин со звоном захлопнул дверцу. От неожиданности я даже не заорала, а разинув рот и выпучив глаза, будто аквариумный телескоп, наблюдала, как Булкинс выдвигает из ниши широкую каталку, застилает ее стерильной простыней и, не глядя в мою сторону, быстрыми шагами удаляется из лаборатории. Белые двери плавно закрылись, щелкнул замок, и только тут меня прорвало. Бедный Зюзя! За свою недолгую жизнь он натерпелся всякого, но вид беснующейся хозяйки, а, главное, вопли и проклятия, заполнившие тесное пространство стеклянной клетки, его доканали. Он запрыгал в своем углу вместе с корзинкой, выкрикивая заученное налету: «Булкинс, ты сволочь!» Но наш шумный протест оказался бурей в стакане воды – он просто не был слышен за пределами шкафа. Зато в соседней секции, половину которой занимал куб с мутным содержимым, кто-то громко зевнул и помянул матушку. Мы с Зюзей замерли. Из куба медленно высунулся гигантский бледно-розовый червяк и, ловко зацепившись хвостом за край пластиковой крышки, сдвинул ее вбок. Вслед за хвостом из куба, покачиваясь как одуванчик на майском ветерке, выдвинулась круглая голова свекольного оттенка с недельной щетиной на обвисших щеках, сизым носом и отекшими глазами.
- Мне к семи на работу, а у них дискотека, - укоризненно сказал червяк.  – Совести у вас нет – по ночам орать.
Меня было уже ничем не удивить.
- Скажите, как отсюда выбраться, и мы уйдем, - предложила я страдальцу.
- Ха, выбраться! – скривился червяк. – Стекло закаленное, замок магнитный – хрен откроешь. Сам бы сбежал, если бы мог. Хозяин чекушку задолжал еще с прошлого месяца. Я знаю, где у них водка хранится – на кухне стояк чистил, успел подсмотреть. Справа от холодильника навесной шкаф. Станешь уборку делать, будь человеком, -  принеси пузырь.
- Какую уборку?
- Так ты ж горничная.
- Почему это вдруг?
- А чего тогда здесь сидишь? Ааа, так тебя еще в гусеницу не преределали…
Договорить он не успел, потому что дверь открылась, и в лабораторию вошел Булкинс с Кристиной на руках. Червяк тут же спрятался обратно в куб и закрылся крышкой. А я, скрестив на груди руки, злобно уставилась в спину спятившему профессору. Булкинс уже уложил дочь на каталку, и, облачившись в белый халат, производил над Кристиной какие-то манипуляции, время от времени позвякивая медицинскими инструментами.
Пару раз он оглянулся и смерил меня взглядом, будто бы прикидывая рост и вес. Вот тут я горько пожалела, что в свое время поленилась взять несколько уроков женской самообороны.
- Папа, не надо больше уколов, я буду хорошо себя вести,- вдруг жалобно произнес детский голосок.
- Потерпи, это последний раз, - строго ответил отец и снова наклонился к дочери. Внезапно пространство огласил уже знакомый звериный рев, над каталкой взбрыкнули ноги в розовых носочках, столик с инструментами грохнулся на бок, а Булкинс с диким воплем отпрянул от Кристины и заметался по лаборатории. Из левого глаза у него торчал здоровенный шприц. В этот момент в открытых дверях мелькнуло перепуганное Элькино лицо, и почти сразу после этого вырубилось электричество. В уютном и теплом чреве пятнистого мастодонта началось светопреставление: Булкинс орал и натыкался на мебель, Кристина завывала, звенело и билось стекло, выплескивались растворы, с грохотом и лязгом летел кувырком  ценный научный инвентарь. Пользуясь суматохой, я, подхватив Зюзю, выскочила из открывшегося шкафа и ломанулась к выходу. Стукнувшись плечом о косяк, я все же проскочила в коридор и напоролась на Эльку. Она молча схватила меня за руку и потащила на второй этаж в комнату для гостей. Здесь свет был.
- На, – она сунула мне в руку ключ, - запрись. И на задвижку закройся.
Руки и шея у Эльки были в следах от укусов, а на щеке темнел здоровенный синяк.
- Кристинка? – задала я глупый вопрос.
- Ну да, - равнодушно ответила подруга. – Дочь – зубами, муж – клешнями, или черт знает, что у него там…  Ладно, пойду обратно, пока он с электричеством возится.
У дверей она обернулась:
- Хочешь – верь, хочешь – нет, но я понятия не имела, что у него на уме. Сам, скотина, посоветовал тебя в гости позвать.
Элька ссутулилась так, что растрепанные волосы упали ей на лицо. Теперь она была похожа не на прекрасную богиню, а на вокзальную синявку. 
- Да ладно, Элька, я все понимаю, - промямлила я.
- Утром уезжай, - не глядя на меня буркнула подруга.
- Поехали вместе! Первое время у меня поживешь…
- А потом? – зло спросила Элька и тут же спохватилась. – Я же говорила – не могу.
- Да ты попробуй хотя бы!
- Не хочу я пробовать! Ты Вову Зонова видела?
- Какого Вову?
- Говорящего червя. Бывший сантехник Эдькиного НИИ, апофеоз экспериментального транскодирования. За бутылку подписался на все, какие можно, заимствования, начал превращаться в червяка, запил и чуть не сдох без влажной среды. Пришлось забрать его сюда – канализацией заведовать. Восемь часов  ползает по трубам, шестнадцать – отмокает в физрастворе, - Элька печально хмыкнула. – Мне вот что-то не хочется остаток дней провести в пробирке… 
Она вышла.  Я старательно закрыла дверь на ключ и упала на кровать. Ночник в форме еловой шишки освещал корзинку с Зюзей. Малыш уже спал, тонко посвистывая крошечными носиками. Я тоже задремала. Проснулась я от непривычных звуков: Зюзя чихал, подвизгивая и всхрюкивая, и брызгал во все стороны соплями, словно миниатюрный фонтан. Только насморка нам еще не хватало! Я забегала по комнате в поисках салфеток и возле приоткрытой ванной наступила на что-то продолговатое и скользкое. Приглядевшись, я попятилась: из унитаза вытекал и зигзагами продвигался к входной двери  хвост гигантского червя – это Вову Зонова во внерабочее время отрядили отпереть комнату! Издав воинственный крик, я захлопнула двери ванной. Хвост на секунду замер, а потом начал судорожно крючиться, пытаясь втолкнуться обратно в родной и безопасный санузел. Мне стало жалко Вову, этого подневольного мученика. Я приоткрыла двери и дала хвосту возможность исчезнуть в унитазе из черного дерева. Ситуация продолжала портиться: Булкинс оказался чрезвычайно настойчив в исполнении своего плана. Мне оставалось только бежать. Жаль, что гусеницу заперли в гараже – придется топать пешком через ночную саванну.
- Зюзя, - спросила я, методично вытирая наволочкой сорок пять носов, - хочешь стать туристом?
Зюзя не возражал: он затих и стал засыпать. Вот и чудненько! Тишина и покой – это как раз то, что мне сейчас нужно.
   Первым делом я содрала с кровати простыню тончайшего льна и при помощи маникюрных ножниц злобно распластала ее на полосы. Затем связала лоскутья морскими узлами собственного изобретения. Один конец веревки я обмотала вокруг унитаза, к другому прицепила дорожную сумку с  Зюзей. Выпихнув сумку в окно туалета, я осторожно спустила ее вниз. До земли она не достала. Это было ясно по тому, что где-то там, в темноте, сумка вертелась вокруг своей оси, закручивая веревку. Навскидку, до приземления багажу не хватило около полутора метров, но это было не критично.
   Погибающий месяц мерцал из-за рваной занавески облаков, пряно пахло свежескошенной травой и ночной сыростью. Обнаглевшие комары, пользуясь моментом, изымали из меня бессчетное количество порций биоматериала. И вообще, спускаться по веревке оказалось страшно и очень трудно. Два раза я чуть не сорвалась, ободрала руки до крови, а спрыгивая, перепачкалась мокрой землей. Сумка, как я и предполагала, болталась на уровне моего носа. Не мучаясь с узлом, я отрезала веревку ножницами, и, оставив на ручке в качестве сувенира кусочек булкинсовской простыни, побежала по выкошенной полосе подальше от обиталища глистов-мутантов.
   Минут через двадцать передо мной возникла темная стена травянистой растительности. Присмотревшись, я поняла, что это гигантский рогоз. Значит, дальше пути нет – впереди озеро. Нужно было срочно решать, в какую сторону удирать. Выбрать было нелегко – вокруг все дышало опасностью. В буйных зарослях кипела ночная жизнь: что-то шуршало, пощелкивало, шелестело и потрескивало. Вполне возможно, что где-то меж гигантских стеблей жабы-мутанты закусывают исполинскими червями, а кроты-переростки роют тоннели, в которых можно обустраивать линии метро.
Прижав к себе сумку с Зюзей, я топталась на месте в полнейшей нерешительности, как вдруг прямо передо мной высокие черные стебли закачались и раздвинулись, и из травяной чащобы на прогалину выступил человек. Я ойкнула и отскочила. Человек потянул носом воздух, спрятал во внутренний карман куртки какой-то тяжелый предмет и спросил голосом Николая Ивановича:
- Кто это вас надоумил ночью по поселку бегать?
- Никто… - только и ответила я. Не рассказывать же начальнику контрольной службы дикую историю, ставшую причиной моей ночной прогулки – все равно не поверит.
- Сигнал на вас поступил, - произнес Николай Иванович укоризненно. – Булкинс Э.В. заявляет, что вами из его дома похищен ценный лабораторный образец каких-то там биологических субстанций.
- Что? – оторопела я. – Каких субстанций?
- Да я в этом не специалист, в терминах объяснить не могу. Что-то имеющее отношение к медицинским исследованиям, - пояснил Николай Иванович. – Извольте вернуть, иначе буду вынужден вас задержать.
- Никаких образцов у меня нет. Проверьте сами, - я подала ему сумку. – А убежала я потому, что моей жизни и здоровью грозила опасность. Посмотрите только, что они с малышом сделали!
Николай Иванович открыл сумку, проверил ее содержимое, обнюхал клочок простыни, болтающийся на ручке, и надолго замолчал, разглядывая изувеченного Зюзю. Потом как-то по-собачьи дернул ушами и посуровевшим голосом сказал:
- Идите направо вдоль берега, пока не увидите горушку. Там наверху база парапланеристов. Попроситесь к ним, чтоб до города подвезли. Со стрекозлами не связывайтесь и с электричками тоже. Я-то заявлению хода не дам, а вот если Булкинс в полицию обратится, ничего сделать не смогу. Лучше бы вам, конечно, уехать на время, пока все не уляжется…
Николай Иванович вернул мне сумку и исчез в зарослях.
   Через пару часов, сидя в дощатом сарайчике среди строп, лебедок и огромных рюкзаков, я пила чай из алюминиевой кружки и смотрела, как первые солнечные лучи поливают гладь озера расплавленным золотом. Со стороны экопоселения к водоему медленно брел пятнистый мастодонт. Подойдя к самому берегу, он не остановился и не повернул, а тупо и равнодушно попер вперед, словно решив перейти озеро вброд. Довольно долго он брел по брюхо в воде, а потом то ли попал ногой в яму, то ли поскользнулся на илистом дне, потому что вдруг стал крениться влево и, не найдя опоры, бухнулся на бок, подняв гигантскую волну. Видимо, команда в лице Эльки наконец-то подняла бунт и в отчаянии пустила семейный корабль ко дну.  Над Лужками затрубила сирена, и на ее зов со стороны Ключевой к озеру  помчалась тесная стайка спасательных  стрекозлов. Пора было улепетывать, пока по окрестностям не начали шнырять неприметные люди со сверхчувствительным обонянием.  Я уже твердо решила: как только доберусь до дома, сразу отшвартуюсь – и ариведерчи! Прибьюсь к какому-нибудь каравану таких же воздушных  пузыредомов и отправлюсь в долгое путешествие. Подальше от всяких эко-экспериментов.