"А всё написанное прежде было написано для нашего наставления, чтобы благодаря нашей стойкости и утешению из Писаний мы имели надежду" (Римлянам 15:4)
Я смотрел на разъярённую толпу и не мог понять, что движет этими людьми. Почему они так неистовствуют? Почему с таким рвением требуют смерти этого несчастного? Ведь только глупому не понять, что здесь обычная зависть, что убогого отдали на смерть только потому, что его слава затмевает славу священников, толпа идёт не за ними, а за этим плотником.
Почему он молчит, почему не защищается? Он ведь не глуп, ой как не глуп! Но молчит! А может он просто понимает, что так его слава станет ещё весомей? Но это сверх глупо! Умирать ради одной славы! Не могу понять я его! Зато прекрасно понимаю этих холёных священников. Так им и надо! Хорошо, что нашёлся хоть один, кто заставил их крутиться как змей на сковороде; замучили доносами друг на друга, будто мне больше заняться нечем, только их междоусобицы разбирать.
Я посмотрел ещё раз на кричащую толпу и поднял руку. Шум быстро прекратился, наступила тишина. Не торопясь, громко выговаривая каждое слово, я сказал:
- Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху? - выдержал паузу, потом продолжил, - Кого из двух хотите, чтоб я отпустил вам?
- Варавву! - заорала толпа.
Странно, я думал, они пожалеют несчастного и спасут плотника, а они требуют освободить отъявленного злодея, который может только грабить и убивать. Как же мне спасти это блаженного?
- Что же сделать Иисусу, называемому Христом? – в смятении спросил я толпу.
- Да будет распят! – ревёт толпа. – Распни, распни его!
Они точно сошли с ума, с такой яростью просить смерти ни в чём неповинного человека! К тому же я слышал, что он их лечил. А вчера его встречали с огромными почестями! Мне донесли, что прибыл «иудейский царь» и люди расстилают перед ним одежды. Странный народ: то кричат «Ты наш царь!», то «Распни его!».
- Какое же зло сделал он? Я ничего достойного смерти не нашёл в нём. Итак, наказав его, отпущу.
Но, они словно с цепи сорвались, орут, как раненые звери:
- Да будет распят!
Проклятые святоши знают своё дело - это они подговорили толпу. Теперь только пролитая кровь успокоит её безумство. Жаль несчастного, но, видимо, придётся уступить черни. Мне ещё править этим народом, и ради какого-то плотника терять расположение толпы и влиятельных людей я не намерен.
Приказываю принести воды. На глазах у толпы вымываю руки и громко говорю:
- Невиновен я в крови этого праведника; смотрите вы.
- Его кровь на нас и наших детях! - орёт толпа.
Боль ужасна: плеть прожигает спину яростными молниями. Закусив губы, молюсь, чтобы выдержать. Мысли путаются в голове, то исчезают совсем, то уносят меня далеко отсюда, туда, где мне было хорошо, к моему отцу, к братьям, то опять возвращают к разорванному в клочья телу, которое горит безудержной болью, а свист плети заставляет всего сжиматься в ожидании очередного ожога.
Почему, дорогой отец, они так жестоки? Как то, что мы создали, могло так сильно измениться? Мне порой даже не верится, что всё можно восстановить и вернуть к совершенству.
Меня окружили римские легионеры и стали одевать в багряницу. Силы нет стоять на ногах. Сердце часто бьётся, готово выскочить наружу. Вот один из них надел мне на голову терновый венок, острые колючки безжалостно впились в тело, я чувствую, как струйки горячей крови побежали по лицу. Кто-то сунул мне в правую руку трость и, поклонившись, смеясь, торжественно проговорил:
- Радуйся, Царь Иудейский!
Потом взял опять трость в свои руки, плюнул мне в лицо и сильно ударил по голове, шипы тернового венка, словно шершни, ещё глубже впились в тело.
Что за шум в центре и почему так пусто на улицах? Я не могу понять, куда подевался народ? Сейчас полдень, до вечернего жертвоприношения ещё далеко, где люди? Шум приближается, толпа идёт сюда к городским воротам, а вот и они.
По улице, словно бурный поток, быстро приближалось множество людей, заполнив собой всю её ширину. В центре толпы шли римские воины, сдерживая людей острыми копями и мечами на расстоянии от трёх окровавленных мужчин, тащивших огромные столбы на своих спинах. Один из них был особенно слаб, он с трудом передвигал ноги. Постой, да ведь это Иисус из Назарета! Точно, он! Не может быть, я его видел в храме позавчера, он выгонял менял и торговцев. Смелый человек! Но, почему он здесь, что с ним, почему он…? Неужели его приговорили к смерти? Не может быть! Я слышал, что он много чудес сотворил, что это такой пророк, какого мир ещё не видел.
Один из воинов стал махать мне рукой:
- Эй, ты! Иди сюда! Бери этот столб и тащи за нами!
Я подошёл, снял с лежащего на мостовой Иисуса бревно и взвалил на свои плечи. Я видел, как он медленно встал, повернулся в мою сторону и, с благодарностью кивнув головой, улыбнулся мне, тут же скривившись от боли.
Мы вышли из города и направились к Голгофе. Огромная толпа шла следом, многие женщины громко рыдали, причитая об Иисусе. Он повернулся к ним и сказал:
- Дочери Иерусалима, перестаньте плакать обо мне. Плачьте о себе и о своих детях, потому что наступают дни, когда скажут: «Счастливы бесплодные, не рожавшие и не кормившие грудью!». Тогда люди будут говорить горам: «Упадите на нас!» - и холмам: «Покройте нас!». Ведь если так поступают, когда в дереве есть влага, то, что будет, когда оно засохнет?
Мы пришли на место, называемое Череп, там его распяли, а рядом двух других. Никогда не забуду его слов, когда воины прибивали его руки: «Отец, прости их, потому что они не знают, что делают». Я еле сдержался, чтобы не накинуться на этих извергов, когда они после этого уселись возле распятого и стали делить его вещи. Нет, надо бежать отсюда, бежать куда глаза глядят, подальше от этого места.
Какая боль! Самое обидное, что так глупо попались! Не надо было ходить на рынок, я ведь говорил ему, а теперь всё. Нас распяли рядом с ненормальным из Назарета. Говорят, он великий пророк, а висит здесь вместе с нами. Какой же он пророк, если Бог его не спас от рук простых людей? И какой смысл быть праведником, если тебя казнят вместе с преступниками?
К нам подошли пятеро мужчин в дорогих халатах, один из них ткнув в назаретянина пальцем, смеясь сказал:
- Других спасал, пусть спасёт себя самого, если он Божий Христос, Избранный.
- Точно! Ну-ка, царь иудейский, сойди и мы поверим, что ты действительно царь. Спаси себя! – подхватили его слова воины. Один из них стал тыкать в лицо несчастному копьём с тряпкой на конце, замоченной в кислом вине.
- Разве ты не Христос? Спаси себя и нас! - с издёвкой и скрытой злобой процедил мой напарник. (Напарник! Убить толком не умеет! Один купец, которого мы ограбили, выжил. Узнал нас на рынке - вот теперь висим здесь.)
Боль невыносимая! Голова от неё раскалывается, скорее бы помереть! Говорят, этот чудак из Назарета людей лечил и ни лепты с них не брал, мог в золоте купаться! А он ничего, говорят, даже дома своего не имел, так скитался по деревням и всё о царстве каком-то рассказывал. Мне стало жаль блаженного, превозмогаю боль и говорю напарнику:
- Неужели ты совсем не боишься Бога? Ведь ты осуждён на то же самое! Мы осуждены справедливо и получаем то, что заслуживаем за свои дела, а этот человек не сделал ничего дурного.
Вспоминаю, как один мальчонка на рынке рассказывал, что этот чудак говорил о том, что скоро Бог вернёт людям Рай и что нам надо молиться об этом, что Его Царство наведёт порядок, что будет воскресение праведных и неправедных. Помню, я ещё тогда пошутил напарнику, мол, худо нам будет, когда все, кого мы порешили, опять оживут. А с другой стороны, было бы неплохо жить по-человечески. Боль пронзила всё тело очередной выворачивающей наизнанку волной. Когда она немного утихла, я повернулся к назаретянину и прошептал:
- Иисус, вспомни обо мне, когда придёшь в своё царство.
Он измученно поднял голову, попытался улыбнуться, но только скривился от боли, потом сказал:
- Истинно говорю тебе сегодня: ты будешь со мной в Раю.
О, Боже, зачем ты его оставил? Зачем допускаешь это? Почему позволяешь мучить моего сына? Ведь он ни в чём не виноват, он всегда слушался Тебя! Почему же он страдает?
Я не находила себе места, боль выкручивала душу. Я слышала приглушённые стоны, видела, как течёт кровь по его истерзанному телу. А его глаза! В них мука и любовь и всё те же теплота и нежность. Он всегда был любящим сыном, заботливым братом. Как я теперь без него? За что мне всё это, Боже?
Сын поднял голову и посмотрел на меня - сердце сжалось.
- Женщина, вот твой сын! – сказал он измученным голосом и кивнул в сторону моего племянника Иоанна. Повернулся к нему и сказал, – Вот твоя мать!
Потом он попросил пить. Один из воинов насадил губку на копьё и, обмакнув её в сосуд с кислым вином, поднёс к его губам. Иисус сделал усталый глоток и сказал насколько хватило сил:
- Свершилось!
После этого его голова безвольно упала на грудь, а тело безжизненно обвисло. Моё сердце остановилось, внутри всё похолодело, я потеряла сознание.
- Доктор, что с нею? – услышала знакомый голос, очнувшись.
Я лежала на кушетке в сводчатом зале, на стенах которого висели огромные картины. Володя - мой муж стоял рядом и взволнованно смотрел на человека в белом халате.
- Ничего страшного. У вас очень впечатлительная жена. Видимо, вот это, - доктор обвёл рукой вокруг себя, - эта великолепность ей противопоказана. Так что везите её поскорее домой. И полный покой! Пару недель никаких картин, книг, интернета и прочего… Тем боле никаких музеев! Повторяю - полный покой!
Потом он повернулся к ассистентке, которая что-то записывала в увесистый журнал, и спокойно сказал:
- Типичный синдром Стендаля. Так и запишите, Вера Павловна.