Тогда стаж мой определялся просто – без году неделя. В участковой больнице Новой маячки, что на Херсонщине, моим главным врачом и наставником был Иван Александрович Мацарский, вдумчивый хирург, отличный диагност, имевший за плечами годы работы в партизанском отряде, щедро делившийся со мной – единственным помощником – своим опытом и хирургической техникой.
- Там, доктор, цыгана привезли. Перитонит. Язык потрескался, пульс больше ста… Будем брать на стол, похоже, перфоративный аппендицит. Посмотри, сходи быстрее. Да, скажи Петру, чтобы ворота закрыли, а то цыгане въедут в больницу всем табором, ведро на колодце скрутят, уже так было: одну на роды привезли, так они нас нагрели…
Пошёл – посмотрел. Там уже историю оформляет дежурная медсестра. Картина ясная – симптом Щёткина-Блюмберга по всему животу, тахикардия, а анамнез скудный: выпил на баштане с хлопцами, и стало болеть в животе… и на двор, как слёзы из глаз, так по каплям.
- Иван Александрович, а Вы сказали Лиде, чтобы первого брали призывника?
- Да. Военком звонил, что мы плохо плановых оздоровляем. Ту грыжу ты первым сделаешь, а потом я буду перитонит оперировать с тобой. Полчаса пройдёт, пока цыгана постригут, ты же видел, там…
…Всё как обычно. Грыжа, действительно, как классифицирует Мацарский, школьный случай. Подготовка занимает больше времени, чем сама операция. Моем руки, везут больного. Укрываем. Местная анестезия. Новокаин. Да, лимонную корку я уже хорошо делаю. Иван Александрович подбадривает. Разрез. Гемостаз. Добавляю – подсказывает главный – Новокаин. Апоневроз. Выделяю грыжевой мешок, снова добавив новокаин. Ушил. Контроль гемостаза. Послойно уходим. Хорошо вышло. Швы на кожу. Мацарский меня хвалит, и я чувствую, что краснею: ведь оперировал он, но только моими руками.
- Шура, - говорит операционная сестра Лида, - вытри парню лицо, смотри, весь мокрый.
Багровое лицо парню вытирает полотенцем, а я спрашиваю: «Что, больно?»
- Нет, доктор, теперь не так, а когда резали и шили, я всё терпел. Ох, как больно было, как по живому.
Быстро привезли больного с перитонитом. Его уже побрили, хорошо отмыли… Уложили на стол. Обработали йодом. Мацарский решил идти нижнесрединным разрезом: «Надо будет хорошо ревизию в тазу делать, контр-апертуры понадобятся…»
Лимонная корка им быстро и красиво вырисовывается, но разрез кожи… прерывает стон-вопль, несмотря на дополнительное введение новокаина… Крик повисает в операционной, дырявясь стоном и воем…
- Покажи мне флакон! – это главный бросает медсестре Кате, которая помогает операционной.
- Вот, Иван Александрович, это тот, который был на первой операции…
- Читай, что на этикетке!
- Вот, 12 августа 1958 года.
А стон по-прежнему вплетается в крик…
- Катя, приказывает Иван Александрович, возьмите Омбредана, залейте эфир и дайте больному маску.
Вскоре привычно запахло эфиром, и больной притих, а затем уснул и расслабился.
- В брюшной полости серозно-гнойный выпот, калового происхождения, - уточнил Мацарский.
Отросток угольно-чёрый, а у основания – отверстие до четверти сантиметра. Быстро выполнив привычные действия, хирург убрал отросток, проворно наложил кисетный шов. Слева направо наложив цет-образный шов, окончил важнейший этап операции.
- Делай контр-апертуры, да пониже и пошире, туда два марлево-резиновых выпускника пусти – пусть течёт…
Операция кончается под мерное посапывание больного наложение кожных швов.
- Туго не затягивай! Пусть отток будет, - подсказывает мне хирург.
Уходя из операционной, Иван Александрович берёт с собой все четыре флакона новокаина.
- Надо будет завтра поручить проверить. Не похоже на новокаин.
В конце дня позвонила Людмила Максимовна из аптеки: Иван Александрович, во всех флаконах изотонический раствор! Я разобралась – напутали при наклейке этикеток…
- При зачатии напутали! – рыкнул в трубку Мацарский, добавив нечто из неформальной партизанской лексики.
- Иван Александрович, а как же мы первому грыжу оперировали? – спросил я в неподдельном изумлении.
- А так, что Господь Бог сотворил человека с поправкой на дурака, вот и терпит Божье создание от дураков…