Ликующая ночь. Повесть. Одним файлом

               
                Неотправленное письмо.

                Дорогой мой летун!
Прости за такое обращение, но за эти два года ты действительно стал мне необыкновенно дорог.   
 В народе недаром говорят, что любовь – это когда тебя понимают. Я много лет  искала в мужчинах драгоценное качество – понимание, искала человека созвучного моей душе. Мне показалось, что это именно ты. Я изучила тебя вдоль и поперек, мне в тебе было все мило – и твой глубокий страстный голос, и взгляд бархатных глаз, и улыбка – умная и ироничная. Мне казалось, что я знаю тебя, понимаю самую твою суть, что я сама думаю твоими мыслями, чувствую твоими чувствами.
Но все это я выдумала – от начала и до конца. Помнишь, Алена Апина пела: «Я тебя слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила?» Со мной случилась именно эта история. Я тебя полюбила, а ты выбрал другую.
Неразделенная любовь - это нечеловеческая боль, но во мне достаточно мужества, чтобы пережить эту трагедию.  И все равно я благодарю судьбу за то, что ты был, за то, что ты есть.


                Пролог.

Сколько раз в жизни я влюблялась? Трудно сосчитать, трудно упомнить, но, как теперь мне кажется, все эти влюбленности не шли ни в какое сравнение с этой последней привязанностью, постигшей меня на склоне молодости. А на пороге старость, и прожить ее мне хотелось именно с этим человеком, именно с таким, которого я сочинила и полюбила, да, наверное, он и в самом деле именно такой.

         «Такой он, такой, - сердится моя подружка Валя, - а раз он такой, то и вцепилась в него мертвой хваткой эта, не знаю, как ее назвать. Все, что ты для него придумала, все, о чем мечтала, она и осуществила, будто подслушивала под окном. И ребенка она ему родила, и ночи с ним проводит, и слова твои ему говорит! Я всегда знала, что телепатия существует. Ты ведь хотела, чтобы он это имел, чтобы он это слышал, говорила, что он этого достоин! Вот и радуйся, дура, - он это имеет, только без тебя! А тебе так и надо!»

Я понимаю, что Валя отчасти права, но не виню себя за напрасную трату души. Пусть! Если даже это телепатия или еще какая хрень, пусть не от меня он слышит эти чудные слова, пусть! Он достоин счастья!

Но благородные мысли не снимают тяжесть с моей души! Мне плохо, мне маятно и тошно. Я ищу похожие случаи из жизни друзей и знакомых, пытаюсь успокоить себя тем, что не я одна такая дура, что поздняя любовь бывает, что мне надо набраться терпения и ждать развязки – не может же это тревожить меня вечно. «Пройдет еще полгода, - успокаиваю я себя, - и я забуду, как его зовут, и не буду вздрагивать при звуке взлетающего лайнера».

 Не даром говорят, что время лечит и не такие раны. Не прошло и года, как жизнь свела меня с человеком, который полностью исцелил мою душу.

                Глава 1.

        Едем с мужем не по доброму поводу - редко наша родня собирается на праздники да гулянки. По большей части встречаемся мы, когда чей-то жизненный путь завершен, и надо отдать последнюю дань родному человеку.

       Возвращение на малую родину для меня, как правило, грустное событие. Я чувствую в душе необъяснимую тревогу. Всегда находится повод, чтобы  раскаиваться и искупать вину перед родиной предков за то, что редко приезжаю, что не роднюсь даже с троюродными, а уж дальнюю родню и не знаю вовсе.

        Принадлежу я к старому обскому остяцкому роду Тайдоновых. Родня у нас богатая и по деревенским меркам порядочная. Откуда знаю? Можно сказать, впитала с молоком матери. Нет, вполне серьезно. Телевизоров тогда не было, вечерами собирались взрослые у бабушки и рассказывали о родственниках. Это не были нравоучительные беседы, просто вспоминали о каких-то событиях, попутно давалась оценка поступкам, и сразу все расставлялось по своим местам: что такое хорошо, а что такое плохо.

    Хорошо было то, что все тайдоновские  мужики были красивыми, недрачливыми и не блудливыми. Девки особой  красотой не блистали, но отличались завидным здоровьем и  выходили замуж без брюха, да и ранних браков в родне не наблюдалось.

     Я - не исключение. Хоть  и вышла моя мать замуж не за остяка, хоть и фамилию я всегда носила отцовскую, поступала я всегда по родовым законам: замуж вышла раз и надолго. Так что род наш остяцкий не посрамила, хотя бы в этом плане.

       Дорога дальняя. Смотрю в окно и предаюсь философским размышлениям. Моя голова устроена так, что в ней постоянно бродят какие-то мысли. Меня невозможно поймать в простое, это происходит непроизвольно и бесконтрольно: мысли скачут с одного на другое, синтезируя идеи и тут же разваливая их в прах. Стоп! Вот опять залетела через открытую настежь форточку умная мысль. Попробую сформулировать:

      Как же  много их - больших и малых, красивых и неказистых, современных и допотопных раскинулось по берегам больших и малых рек, озер и других животворящих водоемов. Летя на быстроходном автомобиле  мимо сел и поселков, деревень и городов необъятной страны, поражаешься, что везде и всюду живут люди. Живут в полном смысле слова – полноценно и ярко - разные Вани, Мани, Кати, Коли, и Саши, Томы, Даши  и  разные другие …      

       Целый калейдоскоп имен и полуимок. Это раньше родители давали имена своим детям строго по святцам, боясь оставить свое чадо без небесного покровителя. А в шестидесятые годы прошлого века религиозные догмы уже не воспринимались, как обязательные, и пошли по свету Светланы, Ларисы, Тамары, а позже Дианы, Кристины. Они уже не звучали, как чужеродные и странные, потому, что наплыв «иностранцев» несколько разбавил экзотичность современных имен.

    Каждое имя, по законам вселенной, предопределяет характер и судьбу человека. А судьбу, как говорят старики, и на поганой козе не объедешь. Как не объехала ее моя самая-самая близкая подруга, а если говорить строго, то Лелька мне не просто подруга, она – моя четвероюродная сестра. Не виделись мы с ней лет двадцать.

      Не ищите в моих словах противоречий – их нет, часто бывает так, что некоторые родственники тебе настолько родные, что нет необходимости видеть их каждый день, или беспрестанно с ними общаться.

В твоем сердце теплым комочком живет чувство, что он есть на  белом свете - родной и нужный. Именно такое доброе чувство поднимается в моей душе всякий раз при воспоминании о моей Лельке.

       … Вот и до боли знакомый околочек мелькнул справа от дороги, еще несколько километров,  и мы -  на месте.  Поворот налево, еще один, и взгляду открывается небольшое по современным меркам село – дворов сто пятьдесят – двести.

           В доме дяди Толи народу немного, на кухне хлопочет тетя Люба. Я пытаюсь помочь, но она отказывается - ей куда важнее  со мной поговорить. Рассказала обо всех и обо всем, мельком упомянула, что недавно приезжала Лелька и у Селивановых есть ее московский адрес. В моей душе совсем некстати нежно запели скрипки – через две недели я по делам  еду в столицу и непременно заеду к моей сестричке….

           Жизнь распорядилась по - другому, мы встретились с Лелькой гораздо раньше, буквально через несколько дней. Но об этом позже.

           В селе уклад особый, как выразился бы современный образованный человек – у сельчан «особый менталитет». Чтобы его понимать и принимать, с ним надо родится и жить; знать всех и вся в округе, хотя бы приблизительно ориентироваться в генеалогических древах родни и наиболее старинных родов своей деревни;  помнить все истории и небылицы; все, что случались в этой или соседней деревне; все «знаковые» события, чтобы не сидеть на вечерке «белой вороной», когда соседи начинают некие воспоминания: «А помнишь…», и льется рекой неторопливое повествование о чем-то интересном для всех присутствующих

             Многое в деревенском укладе мне по душе, особенно праздники и народные гуляния. Некоторые моменты противны моей натуре, но от реальности никуда не деться. Например, от такой.
       Деревня на язык зла и слава долго живет в народе. Передаются из уст в уста рассказы и про хорошие поступки, и про плохие. Только родившись в деревне, изнутри понимаешь пословицу «Береги честь смолоду, а платье снову». Не однажды бывало: человека уж давно нет, а его детям и внукам годами пеняют на грехи родича. Тяжелый это крест, невольно задумаешься, а стоит ли так подводить своих потомков.

        Издавна в нашей деревне  детей, рожденных вне брака, называли «суразятами». Что это слово значит, не знал никто, но кличка была страшная и стыдная. Маленькую Лильку эта чаша не минула. То ли потому, что вся деревня была свидетелем любви Галины и строителя Димки, то ли потому, что чем-то досадило деревне многочисленное семейство Тайдоновых, но девчонку  сильно донимали этим прозвищем.

       Бурную любовь Галки с заезжим строителем люди не одобряли, тем более что женишок был кровей армянских, а это вопреки всем лозунгам, - компрометирующий момент. Прошел месяц, другой, за парнем ничего плохого не замечалось, потому с ухаживаниями Димки все вскоре смирились, даже родные братья Галины. Подкупил их Дато вежливостью и необыкновенной манерой ухаживать за женщиной.

       По понятиям местных, Тайдониха была страшна, на лице ее, как говорится, черти горох молотили. Было оно в рыжих оспинах, бугристое и красноватое. Тем более был удивителен выбор красавца-армянина - за ним ухлестывали и более привлекательные бабенки. Все объяснилось через некоторое время. Оказалось, что хитрый и ласковый Датик соблазнил неопытную девку в первый же вечер знакомства, более того, она забеременела с этого самого вечера.

       Новость эта строителя не обрадовала, он не хотел скандала, приехал он из Армении с бригадой строителей в надежде за лето подзаработать.  И Дато сделал хорошую мину при плохой игре – клятвенно обещал жениться на Галке. Правда, попросил о беременности несколько месяцев не говорить родным, чтобы он успел заработать на праздник, дескать, у них не полагается гулять свадьбу на деньги родителей. Дурочка и поверила.

       А как было не поверить, если Дато стал еще более внимателен и предупредителен. Он то и дело, оставшись с Галкой наедине, говорил умные вещи, вроде: «Я тебе запрещаю поднимать такие тяжести. Ты должна родить мне здорового наследника!» Правда, дальше слов дело не шло, но неискушенной в любовных делах Тайдонихе, и это казалось сказкой.

        По большому счету, причиной такой наивной доверчивости,  было наше пренебрежение к образу жизни других людей, неприятие, а порой и осуждение национальных устоев и порядков, незнание негласных законов, национальных традиций и обычаев других народов.

       Откуда было знать Галке, воспитанной на идеях братства народов, что люди с Кавказа свято чтут свои национальные традиции. Их великое множество, в том числе и определенные ритуалы ухаживания, сватовства, бракосочетания. Именно там из века в век женщина почиталась и береглась, окруженная вниманием и заботой, именно там поднявшего руку на мать подвергали казни.

       Поведение Дато вполне соответствовало традициям его народа. Галина, привыкшая с детства к другим выражениям симпатии, традиционным для русской деревни того времени, почитание  женщины приняла за неземную любовь. Нет, я не оправдываю мужчину, он использовал ситуацию в своих интересах, но … и осуждать не берусь, Галина не была несмышленышем.

     Отношения с Дато продолжались целых пять месяцев, пока Галкина мать случайно в бане не обнаружила, что дитятко в тяжести. Спрашивать о папаше братья Галины посчитали излишним, сразу  привели Димку. Желая успокоить родственников, тот клятвенно обещал к Покрову жениться, но через несколько дней получил расчет и смылся посреди ночи в неизвестном направлении.

        Никто не знал, где его искать, пытались найти через милицию, но даже фамилию его никто толком не  знал. Так дело и заглохло, хотя люди волновались еще несколько месяцев, то и дело принося сплетни о том, кто и где видел Датика.

         Спокойна была одна Галина. Люди восхищались тем, как она      «марку держит», то есть делает вид, что ничего не случилось. Все в тайне жалели дурочку, сочувствовали, предполагая, что только на людях она такая спокойная, потому, что гордая, а ночами, поди, всю подушку обревела.

    Галке нравилось сочувствие окружающих, оно чем-то напоминало ухаживание Датика, вероятно тем, что позволяло быть в центре внимания. Она не спешила разочаровывать односельчан и уверять, что в самом-то деле ей нечего волноваться, потому, что она-то знала, куда делся жених, и была уверена, что к Новому году он вернется и заберет ее и ребенка в свое далекое и солнечное армянское село.

          Даже с мамой она не поделилась секретом, поэтому для всех было шоком, когда новорожденную дочь Галина назвала Лейлой. Записала и отчество по папочке, что законом не возбранялось, вот только в графе «отец» регистраторша категорически отказалась записать Дато и поставила прочерк.   Галина и на это отреагировала спокойно: приедет Димка и усыновит Лейлу.

     Имена детям они выбирали вместе, когда летними ночами любились на покосах в стогах свежего душистого сена. Вернее, выбирал Датик, Галина только с замиранием сердца слушала старинные легенды. По-арабски Лейла, значит «ночь», а по латыни – «ликующая», так что их дочка будет зваться «ликующая ночь» и принесет усладу и счастье самому лучшему мужчине на земле. Галина верила, что так оно и будет, раз так сказал Датик.

         Хотелось бы пояснить разночтения в имени отца девочки. На Руси не любят чужеродных слов. Людская молва моментально из Амируллы делает Андрея, из Марьям – Машку. В одной старой песенке были такие слова:
                По – армянски  Ованес,
                А по-русски – Ваня …
 Так из Дато ( сокращенно от Давида, о чем в селе никто не подозревал) Айрапетяна получился Димка, а из крохотулечки Лейлы получилась Лиля, хотя и это имя для деревни было донельзя экзотическое. Так и шла по жизни армянка-полукровка  русской девочкой Лилей Дмитриевной.

                Глава 2.

         Весной, оставив четырехмесячную Лельку бабушке, Галина уехала на заработки. Оставаться дольше под прицелом любопытных глаз она была не в силах. Устроилась Галина  в городе на стройке, а после первой же получки она сорвалась и рванула в то село, что называл Димка, но вернулась, что называется «не солоно хлебавши».

         Там она узнала, что  Датик уехал на заработки,  а  молодая беременная жена с сыном ждут его не раньше октября. На этом Галина поставила крест, и больше о существовании Датика никогда  на людях не вспоминала. Как не вспоминала и о своей крошечной дочери, брошенной ею в далекой деревне.

     Жила Галина постоянно в городе, приезжала в деревню раз в год, накупив подарков. Не успевала девчонка к ней привыкнуть, как мамаша собирала манатки и уезжала восвояси.

       А Лелька тем временем росла. Черноглазая, с густой кудрявой шевелюрой и с нежной светлой кожей походила она по облику на своих дядек, Сергея и Николая, но была необыкновенно серьезная, хоть и не хмурая. На ее личике часто появлялась улыбка,  но не та улыбка несмышленого ребенка, а неуверенная полуулыбка, обиженного жизнью человека.

       Временами она была чрезвычайно жизнерадостна и любвеобильна. С самого раннего утра заобнимает и зацелует дядек, собирающихся на работу, обязательно почмокает бабуленьку и старших братиков Толика и Ивашку. Мальчишки сначала сопротивлялись, потом привыкли.

      Сестричку они любили и жалели бедную сиротку. Братья даже не возражали, когда баба Нюра снаряжала Лильку с ними на улицу. Присмотреть за ней всегда находилось много желающих. Это были либо старшие девчонки, либо старушки на лавочке.

      Бывали у сестрички и недоразумения с малявками, нередко ребята слышали из песочницы: «Я Толику скажу, он тебе даст. И Ванятка за меня заступится!» Но ни разу братьям она так и не пожаловалась, а на расспросы неизменно отвечала, что они с девочками давно помирились. Вероятно, ей нужна была не столько реальная помощь, а скорее сознание, что у нее есть опора и защита в этой жизни.

           Реальная помощь Лиле тоже была нужна. Хоть и побаивались в деревне семейного клана Тайдоновых, хоть и уважали пятерых братьев и зятя-председателя сельсовета, но то взрослые. А дети, особенно пацанва, нет-нет да обзовут Лильку суразенком или суразкой. Много раз отвешивали Толик, Ванятка, Санька, Колька, Егор и Митька подзатыльники сверстникам и мелкоте, но помогало мало.

        Толик еще и Лильку отшлепает, чтоб  слезы не показывала. А сам уведет сестру за плетень и вместе с ней наревется: жалко, она же не виновата ни в чем.

         Однажды после такой разборки Лиля пошла к бабушке. Вот так прямо в лоб и спросила: «Где мой папа?»
         Анна Ивановна давно ждала этого вопроса, подготовилась основательно, придумав сотню невероятно правдивых сказок. Но неожиданный  вопрос внучки мгновенно выбил из головы все варианты. Она недовольно буркнула:
- Собакам сено косит.
- Каким собакам? – опешила девчонка.
- Чужим! – зло ответила бабушка. - Не мешай.
Баба Нюра в это время вынимала хлеб из печки, в семье выпечка хлеба почиталась едва ли не священнодействием, и мешать  бабушке и в самом деле было нельзя.

       Да Лилька и не собиралась больше крутиться около бабки. Ответ ее вполне удовлетворил и успокоил. Она рассудила примерно так:  « И чего эти мальчишки врут? Мужик сено косит. Накосит – приедет». Вот только про собак не совсем понятно, но приедет папа, тогда она все и выяснит.

        И только в середине ноября, когда снега выпало по колено, девчонка забеспокоилась. Однажды она набралась храбрости и снова спросила бабушку об отце. Анна Ивановна замялась. Ответил Толик:
- Бросил он твою маму. И о тебе знать ничего не хочет! Тебе что с нами плохо? Вон у нас какая родня. Мы тебя в обиду не дадим.
- Да, а ребята дразнятся! - девчонка была готова расплакаться.
- Терпи, внученька. Знать доля твоя такая, - проговорила бабушка.
- И не тебя одну так дразнят. Ты их не слушай и не плачь. А про отца и не думай. Гад он! – зло выпалил Толик.
- Не буду, - пообещала Лилька.
-
       А обещанье не сдержала. Она думала, собственно говоря, не об отце, а об его отсутствии. Она с завистью отмечала те преимущества, которые дает ребятам наличие отца: и за руку возьмет, и на шее покатает, и под потолок подбросит, и гостинец из кармана достанет.

      Думаете, дядьки и братья обделяли сироту таким вниманием? Ничуть не бывало, скорее этого внимания было слишком много, что еще ярче подчеркивало отсутствие самого главного действующего лица – папы.

         Как бы то ни было, жизнь шла своим чередом.  К пяти годам совсем неожиданно в Лиле высветился талант.     Случилось это зимой.
           В доме полным ходом шла гулянка, справляли пятнадцатилетие Толика. Ребятня толклась в прихожей.
       Пришли запоздавшие гости, внимание переключилось на них. Кто и чем мимоходом обидел ребенка, понять трудно. Только через несколько минут на чисто выбеленной стене угольком из печки был нарисован портрет обидчика.

       Ванятка сразу признал в шарже агронома Василия Кузьмича, посмеялся и попросил нарисовать еще кого-нибудь. Через полчаса вся стенка пестрела шаржами на гостей. Некоторые были довольно обидные. 

      Вышедшие на визг детей гости были изумлены рисунками и даже не ругали Лилю, хотя к этому времени виновница инцидента уже сидела под столом в спальне.  К гостям в тот раз она так и не вышла, и еще долгое время боялась на улице встретить кого-нибудь из героев своих шаржей, особенно агронома.

        И он о ней не забыл - через неделю Василий Кузьмич привез из города для художницы карандаши и несколько альбомов. Лилька долгое время не прикасалась к подарку и даже не поблагодарила старика: впервые в жизни она испытала чувство огромного стыда, хотя ее никто не упрекал и не ругал.

       Однажды, встретив дедка на улице, девчонка завертелась вьюном – бежать было поздно и спрятаться  некуда. Старик видно понял ее состояние, потому близко подходить не стал, проговорив добрым голосом: «Когда ты, доченька, мне портрет-то нарисуешь, со стенки-то твой не снимешь!»

         Лиля со вздохом заметила: «Тот-то баба Нюра давно забелила, я тебе скоро на бумажке другой сделаю. Вот приду в гости и сделаю». Груз свалился с плеч девчонки. Груз вины для такого эмоционального и доверчивого  ребенка – ноша практически непосильная.

     А доверчивая она была до крайности. Особенно верила брату Толику. Как только пацан не изгалялся и не насмехался над наивностью сестры, как только не разыгрывал ее, все одно, верила ему Лиля безоговорочно.

      В лето повадилась ребятня по горох лазить в огород, ничего не помогало: ни слова, ни ругань. За раззор доставалось Толику, а он уже все средства использовал: и прутиком стегал, и крапивой ноги шпарил – не помогало. Не успевал Толик отлучиться из дома на час, как ребятня воробьиной стаей кидалась в Тайдоновский огород по горох.

      А горох, к слову сказать, у бабы Нюры был особый, сладкий. Много раз раздавала старушка всем желающим семена, да не рос горох в чужих огородах, да и только. Вот и приходилось терпеть ежегодные варварские набеги соседской  ребятни.

      Бабушка сначала посмеивалась над мытарством Толика, но видя, что ситуация выходит из-под контроля, сжалившись над старшим внуком, шепнула ему одно заветное словечко. Толик засветился от радости.

        Вечером он рассказал малышне о неком чудище болотном, по прозванию Балудинка. Якобы ходит оно в огороде по ночам, урожай от воров бережет, а днем спит в горохе. Живописал Толик эту Балудинку необычайно красочно: и виду она зеленого, и клыки у нее до самых глаз достают, а пальцы на руках, ну чисто грабли, да еще с огромными, грязными ногтями.

      А чтобы ребятишки поверили, он в следующий же вечер в густых сумерках, надев вывернутую на изнанку шубу, походил по огороду, дико воя и свистя. Ребятня с тех пор в огород ни ногой. А сестренка чуть свечереет и  из дома не выходила. Бабушка с внучком только хитро переглядывались да заговорщески перемигивались. У Толика появилось свободное время, и он радовался свободе, правда, недолго.

         Как на грех, вскоре после этого события,  под вечер приехали гости – мама Галя с новым ухажером. Баба Нюра и послала внучку в огород за укропом. Ослушаться девчонка не могла, но и пойти в сумерках в огород тоже не посмела. Так и сидела она, горестно плача, на крылечке пока там ее не обнаружил новый мамин жених. Не добившись толкового объяснения о причине ее слез, он обратился к вышедшему дяде Сереже:
- Вот плачет, а почему не говорит!
- Дочка, тебя бабушка с укропом ждет, – заметил дядька.
-
Захлебываясь слезами, девчонка завопила:
- Не пойду, там Балудинка! Она детей ест!
Виктор Николаевич подхватил девочку на руки, смеясь, потащил в огород:   
- Я никогда такого чуда  не видел! А взрослых она не ест?
- Взрослых за раз не съешь, они большие! – прокомментировала Лиля, сползая с рук мужчины,  хоть и робко, но в огород с ним пошла.
-
А дядя Сережа уже зычно кричал в темноту сеней:
- Толька! Толька! Иди сюда, паршивец этакий! Я покажу тебе, как маленьких пугать!
      Лилька, конечно, поняла, что Толик их обманул, но еще много лет верила в существование этой самой Балудинки. И по-прежнему верила брату.

                Глава 3.

     Бабушка обычно на сон грядущий рассказывала Лильке сказки. Это так говорится, что Лильке: между спальнями не было дверей, так что можно считать, что спали все в одной комнате, следовательно, слушали сказки все - и Толик с Ваняткой, и дядька с женой, и неженатый младший дядька.

       Эти ежевечерние сказки были особенными составляющими Лелькиной детской жизни. Бабушка в этом деле была большая мастерица, да и охотница. Не однажды во время какой-нибудь вечерки молодежь попросит  бабу Нюру  рассказать сказку, да заслушаются, да и про песни-танцы забудут.

         А в это время Лелька с пацанами лежат рядком на протопленной печи на толстом овчинном полушубке и тоже слушает. Вот бабушка начинает рассказывать про местного остяка, а Лелька уже нарисовала в воображении его лицо и фигуру, так что смотрит почти мультфильм, и слушает бабушкину плавную речь:

  « Мы Метиска – храбрый воин, как война – мы шмиг в тайга. Кедра ласим, шишка пьем, пурундук а Сельпо сдаем…».
     Лилька знает, что дальше будет с храбрым Метиской, но, затаив дыхание, внимательно слушает. Конечно, это не самое любимое произведение девчонки, она бы, к примеру, по сто раз на дню слушала другую веселую сказочку бабы Нюры, про Нестерку:

      «Жил-был Нестерка, была у него детей шестерка, работать Нестерка ленился, а воровать – гусей боялся. И вот однажды твердо решил Нестерка научиться воровать. Взял он краюху хлеба, пошел в околок, положил хлеб на пенек, и ну к нему красться-подкрадоваться. Ехал мимо того околка барин, увидал Нестерку и говорит…»
       Лилька знает сказку до последнего слова, но слушает, открыв рот.

     Уже будучи взрослой, имея своих детей, Лейла много раз пыталась найти эту сказку в сборниках, но тщетно. И только младшей дочери она прочитала ее в полном варианте, встретив сказку в книге русского собирателя сказок Афанасьева. Надо сказать, что страсть к сказкам Лейла сохранила до конца своих дней.

      Совсем недавно, на юбилее одноклассницы, в спиче я произнесла фразу, вызвавшую протест других гостей: « На правах людей лучше всего знающих юбиляршу …» А я искренне убеждена, что претендую на более глубокое знание человека именно потому, что знаю его с детства.

        Это не я выдумала, что все мы родом из детства, именно там закладываются и формируются основные качества личности, черты человеческого характера, а дальнейшая  жизнь только расставляет акценты и выделяет нюансы.

      Так вот и русские сказки проросли в Лелькиной душе и пустили глубокие корни, именно благодаря им развивалась трепетная и фантазийная творческая душа девочки.

      Помните присказку ко всем или почти всем русским сказкам: «Сказка – ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок!». Вот так и все сказки Бабушки Нюры  рассказывались для чего-то, с целью морализации. Если в самой сказке явно не прослеживалась эта самая мораль, то бабушка вывод делала сама: видишь, что бывает с плохими девочками, говаривала она, а иногда разбирала поступок сказочного героя по всем «моральным косточкам».

       Особенно часто рассказывала баба Нюра сказки про принца, которого встретит в жизни внучка. Сказки были самые разные, но каждый раз сказка заканчивалась одними тем же. Как только девчонка задавала свой излюбленный вопрос, каким будет принц, не успевала бабушка что-либо ответить, как с соседней кровати Толик страшным голосом вещал:
- А будет он, внученька, маленьким, плюгавеньким и длинноносым! И любить он тебя будет всю жизнь!
-
Бабушка с дядей ругали  Толика, Лиля от обиды плакала. Так со слов Толика в ее головенке запал образ  суженого, и осталось в ее памяти это предсказание.

            Только оно не сбылось. Первая любовь Лильки не был ни маленьким, ни плюгавеньким, ни длинноносым. Коля был писаным красавцем и ухаживал за Лилей полгода.

             В то время мама уже давно забрала  Лильку в город. Жили они в небольшой засыпушке на окраине. Жили одни – мамины отношения с мужчинами никак не ладились. В конце концов, Галина Васильевна решила, что семейная жизнь не для нее, и попытки найти мужика «по себе» бросила. А жить на зарплату гардеробщицы было непросто. Маленький огородик был хорошим подспорьем в их полунищенском существовании.

      Богатство и бедность – слова не из детского лексикона тех лет. Дети редко видят материальную сторону жизни. Лелька была девочкой скромной, и ей вполне хватало того, что могла дать мама.

       Не было у девчонки сколько- нибудь хороших вещей, смотрелась она при внешней привлекательности серым воробышком, взгляды прохожих скользили мимо ее черноглазой неулыбчивой физиономии на пальтецо не по размеру и старомодные ботинки, и перемещались на что-либо более яркое и впечатляющее.  Сама Лиля была уверена, что ничего особенного из себя не представляет.

       Говорят – не родись красивой, а родись счастливой. Может быть и так, хотя лучше и красивой, и счастливой. А чтобы женщина была красивой, ее этому надо учить с детства, воспитывать в дочери самооценку, чувство собственной значимости.

         Галина Васильевна этого не знала, ей было достаточно того, что Лилька трудолюбива и послушна. Придет мать с работы в восемь часов, а у дочки ужин немудрящий готов, в доме прибрано. А что еще надо?

       Да и Лильке ничего больше не надо было - смыслом ее жизни была мама. Галина Васильевна была единственным человеком в жизни, кого Лелька любила безоговорочно и преданно. Долгие зимние вечера проходили тихо и однообразно – обе читали, но очень редко беседовали о прочитанном. Иногда  Лилька вышивала, еще реже рисовала. В доме все стены были увешены портретами мамы и бабушки, словно других родственников у них не было. Ни одного мужского лица.

        Кстати, о папе. Папу Лелька ненавидела, ненавидела до исступления, и это вопреки всему тому, что говорила ей мама. А она о Дато плохо не говорила. Каким-то шестым чувством, Галина поняла, что нельзя порочить мужчину, которого выбрала, чтобы  ребенок не поинтересовался, почему его мама полюбила плохого парня.

         Сказка о мамином принце вкратце выглядел так. Дато очень любил маму, но родители велели ему жениться на армянке. А у них принято слушаться родителей. Но папа любит и маму, и Лейлу до сих пор, хоть и живет очень далеко. А дальше она рассказывала о том горном селе, где живет папа, вернее пересказывала то, что говорил ей Датик, и что видела сама, когда попыталась найти неверного любовничка.

     Лелька, как натура впечатлительная, все мамины басни запоминала и проигрывала.

Представляла она, как впервые встретит отца, как  и что ему скажет. Наверное, поэтому в детстве Лельке часто снился сон. Снилось всегда одно и тоже, являясь по сути продолжением предыдущего, как бы второй серией: будто она живет с папой в этом самом горном селе. Все говорят на чужом языке, но Лелька все понимает.

       Папа  часто усаживает ее к себе на плечи, и они подолгу гуляют по окрестностям. На склонах гор растет скудная трава, но там, где почвы побольше, растут удивительные высокие цветы, сплошь унизанные желтоватыми розочками. И название их похоже на слово «роза».

       В одном из снов Лелька видела землетрясение. Это папа так сказал, когда земля под их ногами дрогнула, будто кто-то изнутри стукнул по ней большущим молотком. Папа объяснил дочке, что этого бояться не нужно, что землетрясения на Кавказе бывают довольно часто.

        Во сне Лелька всегда была маленькой и отца очень любила. Но когда она просыпалась, она его ненавидела с утроенной силой. Она понимала, что он ее лишил того, что она видела в этих снах. Он лишил ее своей любви и поддержки.

     Однажды она сказала маме о том, что хотела бы увидеть своего отца. Галина Васильевна, не понимая истинную причину этого желания, отдала Лельке тот адрес, который у нее был. А спроси она, зачем дочь хочет познакомиться с отцом, получила бы обескураживающий ответ: чтобы плюнуть ему в лицо. Только спросив, можно было рассмотреть, какие черти водятся в омуте Лелькиной души.

          Между тем внешне это никак не проявлялось. Ученицей Тайдонова Лиля была хорошей, учителя маму не тревожили. За все восемь лет обучения была мама в школе всего несколько раз.

      Кроме основной школы Лиля с отличием закончила и вечернюю художественную студию при каком-то ДК. Правда подвизаться на этом поприще не захотела и по-прежнему любила рисовать только людей, особенно мужские шаржи. И по-прежнему они были едкие и злые. Именно в них выплескивалась вся муть Лелькиной души, ее боль и ненависть к самому дорогому человеку на свете – к отцу. Лиля рано поняла это и особенно своим талантом не гордилась.


                Глава .4.
           В шестнадцать  Лиля   закончила школу, потом техникум, после окончания которого, ее пригласили остаться поработать там младшим преподавателем. Подкупило директора Лилино трудолюбие, исполнительность и дотошность: как-то тихо, без суеты и спешки она переделывала огромный объем работ, не лезла на глаза. На занятиях у ее студентов была образцовая дисциплина, что удивляло даже педагогов со стажем.

       К этому времени роман с Колей дошел до логической точки. Через месяц сыграли свадьбу, и молодые переехали в пригородный совхоз в двухкомнатную квартиру. В те времена это была непозволительная роскошь – люди ждали жилье годами.

         Жизнь молодых не задалась с самого начала. Вот только Лиля этого не понимала. Откуда ей, выросшей с матерью, было знать, как должна выглядеть нормальная семейная жизнь. Она принимала все, как данность.

        Ее не смущало, что молодой муж слишком много времени проводит на работе, домой приходит поздно, сильно уставший и часто пьяный. Даже для посторонних было очевидно, что он тяготится беременной женой и своим положением женатого человека. 

        Соседки шептались за спиной Лили о неверности Миронова, вот только не решались сказать это молодухе в глаза - не то жалели беременную бабенку, не то хотели посмотреть, чем дело кончится.

          Лиля до декрета работала в городе, приезжала поздно, часов в восемь-девять. От остановки до поселка дорога шла через лесок, в те  вечера, когда не было попутчиков, Лилька тряслась, как осиновый лист, вприпрыжку преодолевая страшное место.

      Однажды за ней увязался какой-то мужик, бежать Лиля не могла, слыша за спиной его торопливые шаги, женщина приготовилась к худшему. Мужчина взял ее под руку и только спросил:
- Вы замужем?
 Лилька кивнула. Через несколько шагов он произнес:
- Уходите Вы от него. Он Вас не любит. Я не первый раз вижу, что вы ходите одна так поздно. Это опасно.
-
       Лиля внутренне сжалась, в душе она, конечно, возразила незнакомцу, но вслух ничего говорить не стала. Хотела рассказать Коле о случившемся, но с порога она услышала:
- Где шляешься так долго? Мужик голодный сидит, а ты …
Так и не рассказала, пошла разогревать ужин – мужик был расповажен мамочкой и считал за оскорбление самому накрыть себе на стол.

     Подошел декретный отпуск, Лиля  сидела дома  и занималась хозяйством. Была она примерной хозяйкой и женщиной видной. Видной в понимании тех мужчин, которым нравятся худощавые брюнетки с нежной светлой кожей и румянцем во всю щеку.

      Конечно, беременность не украсила женщину. Лицо ее покрылось коричневыми пятнами, вид был бледный и уставший. Про таких говорят, что ребенок забрал красоту матери. Но зато она по-прежнему была жизнерадостна и весела, искренне не понимая, чем Николаша недоволен.

      А недоволен он был, казалось, всем. Лиля не так мыла посуду, не так расставляла ее в шкафу, не так накрывала на стол, даже борщ варила не так. Лиля старалась в следующий раз сделать так, учтя все замечания Коли, но получалось еще хуже. Ей бы бросить эти угождения и стать хоть немного стервознее, но для понимания этого нужны были годы, а ей хотелось сегодня и сейчас осчастливить Николашу.

      Не обрадовался Миронов и рождению сына, только что обмыл крепко, да сказал, как назвать. В течение долгого времени Лелька мужа не видела – жил он на полевом стане, сначала готовили сено, потом силос и травяную муку, потом подошла уборка.

          Появился он уже в октябре, когда Олежке было три с половиной месяца. Еще два месяца они промучились, пытаясь выяснить отношения, в ночь под Новый год Коля ушел из дома. Ушел, казалось, навсегда.

      К этому времени Леля уже окончательно убедилась, что попыталась сожрать чужой кусок, да подавилась, что Коля не ее принц. Принцы в ее представлении были все как один более благородные, чем ее муж. По крайней мере, они бы поинтересовались на что живет  жена, если сам он не дает денег ни копейки.

        И спросить с него трудно. Чтобы получать алименты, надо подать на развод, чтобы подать на развод, надо поехать в город и собрать кучу бумажек. Ни денег, ни времени у Лели не было. Да и до конца она так и не поверила, что Коля ее бросил. Вот он, тут, всего в ста метрах от дома работает, ходит по той же дороге, он скоро одумается и зайдет навестить Олежку и ее. Переживала, конечно, не спала ночами, прислушиваясь к шагам на лестнице.

Коля и в самом деле вернулся, почти через год. Да не один, а с молодой женой. С молодой в полном смысле слова. Кате было всего восемнадцать, а ее ребенок был на три месяца старше Лелькиного Олега.

Вернулся Николай  и подал на развод. Их развели в одночасье, присудив Коле алименты на содержание Олега и половину квартиры. Вот тут началось самое страшное. В совхозе не было двух благоустроенных однокомнатных квартир, чтобы Мироновы разъехались, и партком не нашел ничего лучшего, чем через приказ провести квартиру со смежными комнатами, как общежитие.

Для Лейлы начались страшные месяцы, битва не на жизнь, а на смерть. А боец их Лейлы, как вы уже поняли, был никакой. Так что воевал Миронов, а Лелька только отмалчивалась, да ревела, как белуга, закрывшись с Олегом в спальне.

 Коля не скрывал своего намерения выжить бывшую жену из хаты. Его не останавливал даже малолетний сын, он для него вообще не существовал. Олег  раздражал Колю самим фактом существования. Характером мальчик угодил в мать – был спокойным и веселым. А еще здоровым. Это злило папашу больше всего. Катин ребенок бесконечно простужался и плохо спал.

Стыдно перечислять, что вытворял бесноватый Николаша, какие скандалы и разборки устраивал почти ежедневно, какими словами поносил бывшую жену. Катерина выходки мужа не одобряла, хотя вслух ничего не говорила. Но мало по малу, в беседах в то время, когда Коля был на работе, рассказала, как и когда познакомилась с Мироновым.

Окончив техникум, Коля приехал в Ельники погостить у дядюшки. В первый же вечер дядя Рома собрал застолье, чтобы отпраздновать приезд дорогого гостя. Там и приглянулась Николаю синеокая соседка (а между тем он уже сделал Лиле предложение, но Лиля была… где-то там…).

 Катерине племянник Мироновых тоже  понравился, и предложение прогуляться она восприняла вполне благосклонно. Прогулкой молодые не ограничились. В тени кустов на берегу реки Коля уговорил Катеньку на «попробовать разок, а если не понравится, то он сразу перестанет».

Благородно, что не говори. Кате не понравилось, но какой мужчина перестанет – Коля оттянулся на полную катушку. Пытаясь загладить вину, затащил девушку в речку и собственноручно помыл ее, и второй раз они сделали это прямо в воде.

 Коля гостил недолго, каждый вечер упражнялся с девушкой вдали от людских глаз, пока по сбивчивым объяснениям Катюшки не понял, что она забеременела. Утром Николай поинтересовался у дяди, сколько девочке лет.  Дело было уголовно наказуемым, за совращение несовершеннолетней ему грозил срок, и он сбежал.

 Соседи  были в полном неведении еще два месяца, пока девчонка не открылась маме. Разгорелся скандал. Дядя с большим трудом уговорил соседей в милицию не заявлять и предпринял попытки найти племяша самостоятельно. Нашел через три месяца, когда тот был уже женат. Уговоры возымели действие.

 Через несколько месяцев Николай Михайлович приехал в Ельники, чтобы договориться о перемирии. Каким образом он мытарил новую родню, какие отговорки придумывал, какие причины –  надо было позавидовать фантазии молодого двоеженца. Коля клятвенно обещал развестись с нелюбимой женой и воссоединиться с Катюшей и сыном. О том, что у него есть Олег, он умолчал. Естественно, и Лелька ничего не знала о случившемся.

Для Кати было дико, что ее муж ведет себя по отношению к Лиле и сыну, как настоящий подлец. Она поражалась, как не совпадает ее прежнее мнение о нем с реальностью. Она неоднократно пыталась сказать это ему, но в ответ получала каждый раз одно и тоже: «Все, что я делаю, я делаю для тебя и для Костика». Обе женщины страдали, каждая в своей комнате.

Когда запас методов Николая Михайловича по выживанию «бывшей» из квартиры был исчерпан, он прибег к последнему средству. Напоив на ночь Катюшку снотворным, он пришел к Лиле в постель.
Она и раньше выполняла супружеские обязанности по обязанности, простите за тавтологию, а приход Миронова восприняла, как оскорбление. Она сопротивлялась, кусалась, дралась, только не кричала, чтобы не разбудить Олега, она не сразу поняла, что именно этого Миронову всегда и не хватало. Он шептал, до судорог засасывая Лилькины губы:
- Наконец – то ты стала настоящей женщиной, а не резиновой куклой.
Знала бы какое удовольствие я получи… - он застонал, содрогнулся и .. Лиля почувствовала, как с тугой струей спермы в ней самой разливается блаженное удовольствие.  Она испугалась.

      Утром слесарь поставил на дверь задвижку. Второй раз Миронов караулил ее всю ночь, правда, впустую, но, не смотря на прокол, свое отношение к Лиле поменял кардинально, на размене больше не настаивал и о сживании со света речи не вел.


                Глава 5

     Лейла поняла, что пора уезжать. В один прекрасный день в присутствии милиции она опечатала свою комнату и переехала жить к матери в город. По наущению соседки подала в суд жалобу на совхозное начальство, нанесшее ей и ее сыну огромный моральный вред.

         Ничего от суда она не выиграла, кроме того, что комнату ей оставили до открытия возможности осуществить полноценный обмен. Забегая вперед, скажем, что возможности таковой не представилось в три последующих года. Да и бог с ней, с этой комнатой!

 Переехав к матери, Лиля твердо решила, что хватит ей экспериментировать, что семейная жизнь не для нее. Она со страхом вспоминала те волны удовольствия, которые окатили ее в момент оргазма. По неведению она принимала их за что-то постыдное и совершенно неприемлемое, такое, что произошло только с ней одной и чего надо избегать и стыдиться.

Ее не угнетала жизнь без мужчины. Семейная жизнь с Мироновым  вселила в нее уверенность, что это просто лишние хлопоты и неприятности, и что ей этого не надоть ни под каким соусом.

Целых два месяца она металась по городу, пытаясь устроиться на работу, но маму с двухгодовалым ребенком на работу брать не спешили, придумывая разные отговорки. Все понимали, что такая работница с больничных вылезать не будет.

 С трудом, через великий блат, она устроилась работать в Метеобюро Аэропорта. Там она представилась Мироновой Лилией Дмитриевной. Эта самая Миронова Л.Д. любому и каждому стороннему наблюдателю казалась немного странной: неулыбчивая и тревожная, она смотрела на людей печальными коровьими глазами, а чаще глядела куда-то себе под ноги. Хорошо, хоть по роду деятельности, ей не приходилось общаться с пассажирами.

Бюро было расположено в здании пассажирского вокзала, хотя и отделено от него небольшим темным коридором. В помещении  было два окна, вделанных в верхние части двух  дверей. Располагались они напротив друг друга и служили для выдачи багажа и информации.

Работа в бюро была, что называется, непыльная. Получали и передавали информацию о погоде. Это была Лилина специальность. Не нравилось ей вторая, вспомогательная, часть работы. При бюро  была организована камера хранения для ручной клади пилотов. Это была вынужденная мера: брать с собой в полет брать ничего нельзя, кроме  того, что положено по инструкции. Ставили ручную кладь на стеллажи, распложенные в три этажа, правда, самым верхним ярусом пользовались очень редко.

Уже в третью смену работы Лили количество ручной клади увеличилось. Напарница посмеивалась: «На новенькую пришли посмотреть». Лиля села за компьютер и посетители уже не могли видеть новую сотрудницу. Лиля несколько раз слышала за спиной: «Нина Федоровна, ребята сказали, что тебе красотку дали в пару. Или пошутили?»

Лиля к разговорам особенно не прислушивалась, работы было много. Нина Федоровна, женщина пожилая и мало что понимающая в технике, старалась как можно меньше садиться за компьютер, а со временем, убедившись, что Лиля не делает ошибок, и вовсе перестала заниматься этой работой. Она с удовольствием выдавала багаж, а чаще общалась с бабоньками из соседних отделов, пила чай или просто сплетничала.

 Лилю такой расклад тоже устраивал. Багажом она занималась крайне редко, а когда вставала, в глаза никому старалась не смотреть, не разговаривала и не улыбалась.

 Но мало помалу и у нее вырисовалась одна симпатия. Нет, ничего определенного. Пилот по фамилии Гогорян как-то некстати краснел, когда Лиля забирала у него сумку, извиняющимся тоном просил: «Может, я сам поставлю? Вам тяжело!» Лиля смотрела на его невысокую хрупкую фигуру, отрицательно мотала головой.

Однажды получилось так, что Лиля, выдавала Гогоряну вещи и не успела еще убрать руки, и  Эдуард накрыл ее руки своими. Не схватил или прижал, а невесомо - нежно погладил руки Лили и взялся за ручки сумки, одновременно проговорив: «Извините». Лиля покраснела.
 
Она понимала, что произошло это не случайно, но даже взглядом не показала мужчине одобрения.  Часто в тишине ночи она вспоминала голос Эдуарда. А голос у него был необыкновенно красивый: глубокий, теплый и удивительно эмоционально модулированный. Слова можно было и не слушать, голос выдавал и тревогу, и радость, малейшие тона и полу оттенки его чувств.

 В этот же день представился случай узнать об ухажере побольше. Нина Федоровна смеясь, сказала, что полку Лилькиных воздыхателей прибыло. Лиля и сама заметила, что высокий сероглазый блондин слишком долго не уходил, когда получил багаж, затеяв с напарницей ничего не значащий разговор.

 Вечером  за чаем Нина Федоровна рассказала все, что знала о мужчинах. Блондина звали Виктором Громовым, брюнета – Эдуардом Гогоряном, это Лиля уже знала. Эдуард представился по всей форме в первую же встречу. Громов не женат, Гогорян недавно развелся. Обоим по тридцать четыре года. Лиля информацию приняла к сведению, ни коем образом не высказав какого-либо особого интереса.

 Нина Федоровна  немного обиделась:
- Тебе вроде неинтересно то, что я рассказываю?
- А почему мне должно быть интересно? – подняла брови Лиля.
- Ну, они  тобой интересуются. За ними многие бабенки охотятся. Холостые мужики здесь всегда в цене.
- В какой цене? – смеясь, спросила Лиля, не отрываясь от компьютера.
- Посмейся мне, посмейся. О будущем думать надо. Не всю же жизнь такой красоткой будешь! – нахмурилась Нина Федоровна.
- Какая из меня красотка? Худая как селедка! – засмеялась рифмовке Лилька.
-
- Ты девочка молодая, что ж ты от холостых мужиков-то прячешься? Тебе замуж надо выходить, - Нина Федоровна не собиралась менять тему разговора.
- Спасибо, уже была, – Лиля вынуждена была повернуться  к напарнице для долгого и скучного разговора.
- Так тебе сколько?
- Двадцать второй. Олежке третий год доходит.
- Тем более надо замуж выходить. Да ты послушай, ну чем тебе эти двое – не женихи?
-
И Нина Федоровна начала рассказывать все подробности жизни Виктора Громова, где, когда и с кем, а про Эдуарда помалкивала. Лиля решила, что тетка хочет ее подловить – ждала, когда Лиля сама спросит о Гогоряне. Лиля спросила.

- Хороший он мужчина – порядочный, честный, добрый, вот только баб выбирает себе всегда одинаковых, что не жена, то дура и таскается. Он и пятый раз женится, но выберет дуру и шлюху. Умные люди говорят, что все мы выбираем точно так же – таких же, какие были предыдущие. Что там Гогорян, я сама второй раз замужем, и второй раз алкоголик попался.
-
- А как тогда быть с Громовым. На него-то эта теория не распространяется? – Лелька улыбнулась.
- А вот выйдешь за него замуж и узнаешь, - засмеялась в ответ напарница.
- А мне замуж не надо. Вот детский сад надо. И комнату в общежитии тоже надо.
- Ты всего три месяца отработала … Но попытайся. Напиши заявление Орлову.
- Кому?
- Орлову. Он у нас тут царь и бог. Нашему Семенычу заявление отдай. Он унесет.    
-               
Красавин Валерий Семенович был начальником службы, в которую входило метеорологическое бюро. Заявление он взял молча, только покачал головой.
    Вечером еще раз вернулись в разговоре к Лелькиному замужеству. Лелька рассердилась:
- Так я и вовсе замуж не пойду, раз мне  по Вашей теории и второй такой же достанется, как первый.
- А судьбу, милая, не объедешь, не обойдешь. Что на роду написано, то и исполнится.

          Можно по-разному относиться к теории, что судьба человека предопределена с самого рождения. Будто есть некто, называйте его как угодно – бог или какой-то инопланетный разум, кто пристально наблюдает за всеми нами и руководит судьбой каждого из нас по своим законам, своим правилам и желаниям.
            
             И многие находят десятки и сотни аргументов в пользу этой теории, приводят примеры из повседневной жизни соседей, друзей или даже собственной. Только при ближайшем рассмотрении оказывается, что только влиянием роковых сил объяснить конкретную ситуацию довольно сложно. Скорее человек в трудной, порой экстремальной ситуации, не смог сделать правильный выбор.

         Старая грампластинка поет сингл семидесятых:
                Мы выбираем, нас выбирают,
                Как это часто не совпадает,
                Часто простое кажется вздорным,
                Черное – белым, белое – черным…
Песня эта, несомненно, о любви, но суть ее в том, что у человека всегда есть выбор, хотя обстоятельства тоже порой выбирают человека. Вот такая диалектика!

     Ночь выдалась спокойная, Нина Федоровна спала, а Лиля долго стояла возле темного окна и думала об этой самой теории. Если все выбирают себе спутника по какой-то установке, то и она, значит, подчинена этим же законам природы.
   
     Значит, и второй ее муж будет походить на Колю Миронова? А что Коля? До той поры, пока жизнь не поставила перед ним невыполнимую задачу, все было приемлемо, а вот в экстремальной ситуации он показал чудеса подлости. Просто слабый человек. Мысли перескочили на сына Коли, потом плавно, в соответствии с женской логикой, на перспективу получения места в детском саду.

                Глава 6.
         Потянулись томительные дни ожидания. Лиля была на взводе, насколько это возможно для человека тихого и уравновешенного. Ее мучили сомнения, имеет ли она право претендовать на такие льготы, проработав незначительное время на предприятии, женщины утверждали, что это напрасная трата времени и сил.

         Как на грех заболела мама, и Лиля целыми сменами сидела, как на иголках, переживала за маму и сына. К этим тревожным дням относится и ее первый рабочий конфликт.
         
           Виктору Громову надоело, что эта новенькая смотрит на него, как на пустое место, вернее совсем на него не смотрит. Его ухаживания перешли на другой качественный этап – от томных вздохов к откровенному заигрыванию. В этом плане у него была репутация не совсем хорошая: часто его шутки и выходки имели непристойный и скандальный характер.

            Все знали, если в коллективе возник конфликт, то это дело рук Громова. Многие его не любили и боялись попасть ему на язык. Откуда же было знать об этом Лиле?

         Громов был показушник и артист.  И как у настоящего артиста - публика была обязательным атрибутом его выступлений. Вот и в этот раз он дождался, когда у окошка выдачи багажа скопится несколько человек и начал представление. Как только Лиля поставила его увесистый портфель на стойку окна выдачи, Громов вдруг прошепелявил:
- Девушка, девушка, это не моя чемодана! Заберите эту мерзость!
-
 И, манерничая, пихнул портфель в сторону Лили. Он решил, что женщина поддержит игру и придержит его вещь от падения. Без тени улыбки на лице Лиля сделала два шага назад. Портфель грохнулся на пол. Компания поддержала придуривания Громова дружным смехом. Лиля, повернув голову, вполне серьезно спросила у напарницы:
- Нина Федоровна, а что в авиаотряде такой дефицит пилотов, что на работу умственно неполноценных берут?
 Ответа Нины Федоровны никто не расслышал -  мужики заглушили его  новым взрывом хохота.

      Лицо Громова сделалось голубовато-белым, он впервые осознал, что коллеги готовы смеяться не только над объектом его насмешек, но и над ним самим. Внезапно его лицо покрылось красными пятнами. Вы когда-нибудь видели, как краснеют блондины? Громов взглянул в лицо женщины с ненавистью и вызывающе выдохнул:
- Или ты немедленно поднимешь портфель, или ...
- Или Вы поднимете его сами, - тихо и невыразительно  проговорила Лиля.
- Я напишу жалобу и тебя отсюда вышвырнут! – Громов только что слюной не брызгал.
- А Вы что и писать умеете? – насмешливо спросила женщина, не повышая голоса.
-
Ее вопрос потонул в новом шквале хохота. Зевак становилось все больше. В окно выдачи информации постучали. Семенович поинтересовался, что за шум во вверенном ему подразделении.
- Да вот, один пилот в изрядном подпитии скандалит, - сказала Лиля.
- Я не пьян, - возмутился Громов.
- Я этот запах хорошо знаю, - Лиля устало отвернулась и ушла за компьютер.
-
      Так Лиля нажила себе первого и самого ярого врага. Поговорка права: от любви до ненависти один шаг. Громов его сделал.

      Ночная смена обещала быть тяжелой. Нина Федоровна приболела и уходила домой, они уже выдала весь багаж, а Семенович все крутился в бюро, потом как-то незаметно выскользнул. Только после его ухода Лиля обнаружила на  своем рабочем столе заявление с размашистой резолюцией начальника: отказать.

      Роспись была с «изюминкой». Свою короткую фамилию господин Орлов причудливо расцветил двумя острыми завитками, похожими на коготки. Лиля смотрела на эти коготки, слезы градом катились по щекам. Она не очень надеялась на положительный ответ, сменщицы объяснили, что очередь в сад и на жилье огромные, что очередные строго следят за тем, чтобы никто не получал место в обход.

    У Орлова есть личный резерв и того и другого, но получить что – либо из резерва не удавалось еще почти никому. Но Лиля наивно полагала, что люди должны понять, что такой безнадеги, как у нее, нет ни у кого из очередников. Оказалось, что никому до ее положения нет никакого дела.

       Она выключила в помещении свет, встала у окна и долго смотрела в звездное небо. Сегодня ей не хотелось сочинять историю о том, как с далекой звезды прилетит добрый инопланетянин и сделает ее волшебницей. Ей хотелось, чтобы сейчас у нее за спиной стоял, обнимая за плечи, любимый мужчина, возможно Эдик (интересно, как он целуется?) и никаких проблем с садом: детям пилотов в очередях стоять не надо. А ночь тянулась, как резиновая, и не было ей ни конца, ни края.

        Утром сменщицы еле разбудили Лилю. Стучать громко боялись – сбегутся люди, и у Лильки будут неприятности: спать на работе категорически запрещалось. Но уснувшая на рабочем месте девчонка – это не весь сюрприз.

      В простенке  над компьютером висел плакат. На нем - огромный орел в короне, такой,  что был на гербе старой России, только с одной головой. В когтях у него большущая авоська, в которой все службы аэропорта: котельная, магазин, детский сад, дома и все остальное, даже несколько самолетов и вертолет. Ниже подпись в стихах:
                Мистер Твистер  - местный министр.
                Мистер Твистер – миллионер.
                Владелец заводов,  газет, пароходов.
                А так ли он нужен в СССР?

       Рисунок был замечательный, хоть и черно-белый. Бабы и раньше знали, что Лиля умеет рисовать, но этот шарж в подписи даже не нуждался, все узнали «хозяина».

       Вдоволь нахохотавшись над рисунком, решили оставить его на стене, тем более что его не видно ни из одного окна выдач. Плакат висел спокойно несколько дней. За это время Лиля с Семенычем настрочили еще одно жалостливое заявление.

        Рисунок исчез в четверг. Никто не видел, куда он делся. Лиля узнала об этом в пятницу, когда приехала к четырем часам на смену. Новость ее не сильно огорчила, тем более что в третьей смене одна женщина была  против такого украшения. Ну, сняла Катя листок, да сняла - были новости и поважнее. Нина Федоровна сказала, что Лилю вызывает к себе Орлов по поводу заявления.

         Крылья выросли за девичьей спиной, в голове закрутился рой самых счастливых предположений. Она решила так: если бы отказал, так просто вернул бы Семенычу заявление, как в прошлый раз. Значит, даст и сад, и комнату, или хотя бы то или другое. Лиля глянула на себя в зеркало. Что-то подправила, кое - что подкрасила.

   Нина Федоровна засмеялась:
- Да иди уж, красавица ты моя!
- Боюсь я! – выдохнула Лилька.
- Орлова?
- Нет, через пассажирский зал боюсь идти. Чего они на меня глазеют?
- Красивая ты, вот и глазеют. Они же не знают, что ты у нас дикарка. Да ты голову-то выше держи, что ты в пол все смотришь, будто ищешь, где копейка завалилась.
-
      Нина Федоровна попала в самую точку. Она оскорбила в Лиле ее нищенскую гордость: а вдруг кто и в самом деле думает, что на полу Лиля ищет глазами  оброненные деньги? Даже в самые тяжелые дни мама не позволяла себе опускаться до поисков денег и сдачи стеклотары. У Лили это табу в крови.
          Первый выход Лили в зал ожидания был для нее такой же значимый, как первый бал для Наташи Ростовой.

         Помнит она только фрагменты. Мужчины оборачивались ей в след, даже работницы Аэропорта, в такой же, как у Лельки форме, с завистью ее рассматривали. На мой взгляд, посмотреть было на что. Темно- синяя форма как нельзя лучше оттеняла светлую кожу и яркий румяней. А глазищи!

           Даже то, что Лейла была худовата, было в ее пользу – талия была осиная. А косища до пояса, черная и толстенная – воистину вселяла зависть в каждую женщину. Но Лиля и здесь осталась себе верна, в глаза людям не смотрела, взгляд ее скользнул вверх, у перил второго этажа стояли пилоты. При виде ее они перекинулись несколькими словами и заключили пари, разнимал Гогорян. Лиля нутром почуяла, что спор касался ее и подумала: « Эх ты!» Относилось это, несомненно, к Эдуарду.

       К слову сказать, спор, действительно, касался ее. Громов спорил на то, что еще до Нового года Лиля станет его женщиной. Эдуард возмутился. Именно с ним спорил Громов. Эдик был уверен в девочке, поэтому с легкостью согласился на половину месячной зарплаты. Забегая вперед, скажем, что он получил свой выигрыш, только рад не был. И виной тому события этого же дня.

                Глава 7
       
       В приемную Орлова Лиля не зашла, а впорхнула, полная радостных ожиданий. Секретарша посмотрела на нее осуждающе и процедила сквозь зубы:
- Прическу поправьте и проходите. Игорь Николаевич Вас ждет.
Лиля оставила замечание без внимания и вошла в кабинет Самого. Орлов при виде ее встал. Было ему около сорока. В густой шевелюре местами пробилась седина. Был он мужественен и красив красотою зрелого мужчины.

       Лилька его красоту не оценила - старый. Орлов пригласил сесть. Непозволительно долго молчал, рассматривая сотрудницу. Говорили, что девочка красивая, но не до такой же степени, размышлял он. Лиля не столько была красива, сколь просто во вкусе Орлова.

Лиля ждала, что он сейчас заговорит о заявлении, а он достал из ящика письменного стола плакат с ее шаржем и выложил перед ней на стол. Ноги у женщины стали ватными, голова закружилась, она судорожно глотнула ртом воздух и куда-то поплыла. Ее душа не выдержала крушений всех надежд. Она поняла, по какому поводу ее вызвал начальник, и что просить у него что-либо после этого не имеет смысла.

Ей показалось, что очнулась она через несколько секунд. Лежала она на кожаном диване в кабинете Орлова, с расстегнутой на груди блузкой. Хозяин стоял рядом со стаканом воды в руке. Лицо его не было ни сердитым, ни испуганным, скорее выражало сострадание.
- Ты меня напугала, малышка.
Лиля не ответила, села, застегнула блузку и форменку. Попыталась встать. Оказалось, что Орлов снял с нее туфли.
- Не вставай. Я сейчас.
Игорь Николаевич надел Лильке обувь. При этом его лицо немного перекосило, как при судороге.
- Держись за меня. Я тебе помогу.
-
Лиля попыталась его оттолкнуть, резко поднялась, но ее занесло. Орлов обнял ее, она прижалась к нему, пытаясь устоять. Он, несомненно, все понимал, но его понесло, понесло, как всегда при виде 

      Лелька услышала, как он прошептал ей в самое ухо: « Ты – моя! Не вздумай возражать!» Она оттолкнула его, вернее отстранилась от него и вышла из кабинета. Секретарша злорадно посмотрела ей в след: видно хорошо начальник отчистил, зелененькая вся вышла.   

          Как Лиля шла через зал в этот раз, она не помнила. Говорят, ее привел Эдик Гогорян, нашел  сидящей на ступеньках лестницы в административном корпусе. Нашел – это басни для других. Эдик ждал Лилю за дверями кабинета. По дороге она  ничего вразумительного не сказала, только повторила несколько раз, что она дура, и что все из-за рисунка.

          В бюро они с Ниной Федоровной уложили женщину, накрыли пледом. Некстати пришел за багажом Громов. Эдик поставил его багаж на стойку и очень вежливо попрощался. Виктор не понял:
- А моя милашка где? Смена-то еще не закончилась!
- Если ты имеешь ввиду Лилию Дмитриевну, то она заболела и уехала домой, – зачем-то соврал Эдик.
-
           Его вранье тут же раскрылось, потому что пришла врач. Громов перевесился через окно, пытаясь увидеть, как доктор осматривает Лилю. Эдуарду пришлось его буквально выпихнуть и опустить окно выдачи багажа.

        Он сам сделал вид, что отвернулся, но в зеркало ему было видно, какая Лиля красавица. Потом ему часто снилась по ночам ее грудь с темными рожками сосков просвечивающих сквозь тонкую ткань лифчика, и шея с черной родинкой слева.

          Врач сказал, что ничего страшного не произошло, просто от волнения резко упало давление. Рекомендовала больше гулять и отдыхать.

           Лиля заботу Гогоряна не оценила. Случай, который, по мнению Эдика, должен был способствовать возникновению между ними, по меньшей мере, дружеских отношений, развел их по разные стороны баррикад. Эдик не понимал причины, он не догадывался, что Лиля видела момент заключения пари. А Лиля ничего объяснять не собиралась, для себя сделав выводы и определив линию поведения.

            Через две недели Орлов позвонил в бюро, велел Лиле подняться к нему в кабинет. Та грубо ответила, что у нее болеет напарница и много работы. Орлов пришел сам. Было около десяти часов вечера, клиентов было мало.

           Он вошел по-хозяйски, не постучавшись. Лиля подскочила со стула.
- Я хочу, чтобы ты поехала со мной в ресторан в субботу. У моего друга день рождения.
- Я работаю.
- У тебя выходной.
- Почему я должна выполнять Ваши требования?
- Я. Так. Хочу, – с нажимом ответил Орлов.
- А я хочу общежитие и место в саду, – Лиля удивилась своей наглости.
-
- Это зависит только от тебя. Будешь вести себя хорошо, в понедельник будет и общежитие, и садик, – в голосе начальника был разлит мед.
- Хорошо – это как? Чего Вы от меня хотите? – Лиля не на шутку испугалась.
- В субботу скажу. Но ты, наверное, уже в курсе того, что это стоит дорого. У тебя есть, что надеть?
Лилька кивнула. Она на всякий случай стояла от начальника подальше, но он не предпринял никаких попыток обнять ее. Только уходя, повернулся и насмешливо спросил:
- Ты не забыла, что я тебе сказал в прошлый раз?
-
     Времени до субботы было еще много. Лиля расспросила у напарницы об Орлове. Начала с того, что вопрос с садиком и общежитием начальник пообещал решить положительно, но не так быстро. А сейчас попросил съездить с ним на какую-то встречу.

        Нина Федоровна посмотрела на Лилю с  жалостью и  состраданием и только спросила:
- Девочка, он тебе хоть нравится?
- Да что Вы, он сильно старый, - беспечно ответила Лилька.
- Ему только сорок.
-
       Напарница смотрела на Лильку, как на дурочку: то ли не понимает ничего, то ли просто делает вид. Так и не стала старая клуша ничего объяснять. А зря. Предупрежден, значит вооружен. Позже девочка и сама допетрила, чего хочет от нее начальник. Узнала, что у него именно такая слава – сердцееда и бабника.

       А в начале все было довольно прилично. Вечер в ресторане прошел цивилизовано. Орлов ее представил гостям, как талант, который неожиданно появился в его вотчине. Привез он с собой даже шарж, который нарисовала Лелька. Гости смеялись до одури. Хохотал и сам Орлов. Потом Лелька нарисовала несколько шаржей на гостей. Постаралась, чтобы не были слишком обидными.

     Вел себя Орлов по отношению к сотруднице вполне приемлемо, несколько раз танцевал с ней. Лиля успокоилась. Из ресторана вышли в половине третьего. Шофер довез Лельку до пятиэтажки, Орлов пошел проводить до квартиры.

Изнасиловал он ее в пролете между входными дверями. Долго ли взрослому сильному мужику задрать девчонке подол и стянуть трусики. Лилька даже не кричала, было стыдно. На прощанье он поцеловал ее и сказал:
- Я рад, что ты поняла меня и была умницей.
- Я надеюсь, это – все, что вы от меня хотели? – со слезами прошептала Лелька.
-
- Я скажу, когда будет все, – потом добавил. - Я тебе не нравлюсь, как …мужчина?
- Нет! – в ответе было столько неподдельного горя, что Орлов смутился.
- Я сделаю все, чтобы ты меня полюбила.
- Никогда! – Лиля извернулась и заскочила в подъезд.
Орлов довольно хмыкнул. Он решил, что обида у девочки пройдет, и она смирится. Зато он получил ни с чем не сравнимое удовольствие.
         
     Обида у Лельки не прошла ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц, было такое впечатление, что смиряться с положением вещей она вовсе не собирается, вернее, признавать свое поражение и сдаваться в плен на милость врага.

       В открытую послать начальника к черту она боялась: поговаривали, что крут на расправу, и управы на него нет. А Лельке работу терять было нельзя. Они еле сводили концы с концами на две мизерные зарплаты.

        Зато в моральном плане она расставила акценты, как того хотела. Игорь Николаевич, будучи уверенным в своей неотразимости, не понимал Лилькиной холодности и отсутствие каких бы то ни было эмоций в отношениях. Он не сразу понял, что Лелька объявила ему войну, войну без правил. Вернее, по своим правилам и законам. История тянулась уже три месяца. 

        О связи начальника с девочкой стали ходить упорные сплетни, но Орлов не унимался. Его самолюбие и мужское достоинство были уязвлены до крайности. Он считал себя асом во всех сферах жизни. У него было все: власть, деньги, семья, достойное положение в обществе. С ним все считались. Женщины почитали за честь, если Орлов с ними просто поговорит. С такой непокорной он встретился едва ли не впервые.

Сначала он просто злился на Лильку, но не показывал виду. Потом начал над ней посмеиваться. Порой увлекался и доходил до оскорблений. После свидания, не удовлетворенный и злой, в тишине кабинета занимался самоедством. Ругал себя на чем свет стоит за все отвратительные выпады и придирки то к внешнему виду, то к прическе, то к Лилькиному макияж

Его злило то, что она с ним не разговаривала. Она тупо и спокойно смотрела в пол или куда-то мимо него. Прикрикнет, так глядела ему в глаза, долго, не мигая. Он пытался с ней выяснять отношения. Она – ноль эмоций. Что бы он не говорил, как бы он не злился, но как только дело доходило до постели, он выкладывался весь, до донышка. Как только он не ласкал ее, как не ублажал, ни разу на ее лице не мелькнуло ни тени удовольствия, ни тени улыбки.

               На его вопрос она неизменно отвечала: да, все хорошо. Ни разу она не проявила никакой инициативы в постели, ни разу не пришла сама. Орлов чувствовал себя насильником и …полным идиотом. Он не понимал, как себя вести с этой дикаркой.

        Лиля тоже не знала, как ей себя вести с этим стариком. Решила, что если с ним не спорить и выполнять то, что он требует, то ему это скоро надоест, и она будет свободна. Тогда она сможет больше времени проводить с Олежкой. 

        Лелька чувствовала себя преступницей оттого, что сын много времени проводит в круглосуточной группе. Те немногие вечера, что они проводили в своей комнате, были для них обоих настоящим праздником. Праздником для двоих.  Они рассказывали друг другу сказки, пели песни.

         Как-то раз Эдуард несколько минут стоял у дверей комнаты Мироновых. Ему послышался незнакомый женский смех и самые сладкие для мужчины слова: самый любимый, мой сладкий…. Громов уже принес в летный отряд сплетню о начальнике и Лиле, и в запале ревности Эдик предположил, кто в гостях у его Ляльки.

      В не себя от обиды, не совсем соображая, что делает, он постучал. На пороге мгновенно возникла улыбающаяся Лиля с Олежкой на шее, который звонко пропел:
- Я тебя тоже люблю! Давай ужинать!
Несколько секунд Лиля смотрела на Гогоряна, потом насмешливо спросила:
- Кто пари выиграл?
- Какое пари?
- Да ладно, я сама видела, как вы спорили.
Эдик покраснел до корней волос. Он несколько раз открыл рот, как бы собираясь что-то сказать, но так и не проронил ни звука. Лиля пришла на помощь:
- Поужинаете с нами?
-
Эдик прошел в комнату. Такой нищеты он не видел давно: диван, стол, два стула, на тумбочке плитка. Отсутствовали следы цивилизации: телевизор, холодильник. Даже шкафа не было – форменка и платья висели на гвоздиках на стене. Лиля заметила его ошарашенный взгляд, и впервые критично посмотрела на свое жилище.

     Смущаясь, произнесла:
- Чистенько, но бедненько? Я здесь редко бываю. В основном у мамы живем.
- А его отец алименты платит?
- Он почти полгода на больничном. Упал неудачно.
- А Орлов? – Эдуард сам удивился наглости своего вопроса.
- Ты ужинать пришел, или … зачем?
-
    Голос Лили потерял цвет и теплоту. У Эдуарда пропал аппетит. Так вот в тишине и закончили ужин. Олежка уснул на коленях у Эдика, Лиля разобрала для малыша  постель и сухо попрощалась с Гогоряном.

          В двух комнатах общежития, разделенных какими-то пятнадцатью метрами, мучимые бессонницей, двое молодых людей рисовали в воображении эротические фантазии на тему, что могло бы быть, если бы… По сути мысли их были как близнецы: прикосновения, обжигающие до озноба, поцелуи, напоенные страстью, объятья, обволакивающие теплом и негой..

          Орлов ошибался, предполагая, что Лиля от природы свой холодная и не чувственная. Внутри ее мало помалу разгоралось пламя нежности. Но к Игорю Николаевичу это чувство никакого отношения  не имело. Да и не к одному мужчине на свете тоже. В ней мало по малу просыпалась потребность любить и быть любимой.

          А с Орловым было все по-другому – это был  расчет за детский сад и комнату в общежитии. Лиля  не знала, что отобрать у нее это уже никто не вправе. Выросшая в нищете, твердо усвоила, что сказок не бывает, что за все в жизни надо платить, и она рассчитывалась добросовестно, как говорится, и телом, и делом.

Ужин вселил в душу Эдуарда призрачную надежду, а хмурое утро развеяло эту надежду, как туман. Их экипаж улетал на базировку. Утром они с Виктором побежали сдавать вещи в камеру хранения. Эдик замешкался, поправляя прическу. Застал у окна выдачи багажа только финальный акт трагедии. Четко услышал фразу, произнесенную Громовым:
- А то, что ты – Орловская подстилка, все знают. Эдик подтверди! – Громов обратился к подошедшему Эдику, уступая ему место возле узкого окошка.
-
        Невольно Гогорян оказался с Лилей глаза в глаза. Кроме ненависти и боли в ее глазах он не увидел ничего. Не было даже слез.
         Лиля  категорически запретила себе думать об Эдике. А если думала, то не приведи господь вам услышать эти мысли. Она училась ненавидеть еще одного человека. Получалось плохо. Место, отведенное в ее душе для ненависти, было заполнено до отказа ее чувством к отцу.



                Глава 8

          Возможно, если бы ее жизнь была более интересна и насыщена, она не муссировала бы до бесконечности свою несостоявшуюся встречу с отцом. А так она сотни раз перебирала в памяти эту поездку.

          Когда Лелька училась в школе, у нее состоялся разговор с мамой об отце, и Галина Васильевна отдала дочери тот злополучный адрес. Разговор матерью забылся, а Лелька адресок сохранила.

        После второго курса техникума вся группа поехала в Сочи на уборку фруктов. Тайдонова Лиля поехала вместе со всеми. Только вскоре она отпросилась на несколько дней, чтобы навестить родственников, живущих в Грузии. Такая практика не возбранялась, и руководитель отпустил Лилю, предупредив о сроке возвращения.

          По нужному адресу  Лиля добралась на автобусе. Все было, как в ее сне. Было лето, и предгорья утопали в цветах диких желтых мальв. Было страшно ехать по крутым горным дорогам, идущим по краю пропасти. Лиля то бледнела, то вздрагивала, пока пожилая женщина не посоветовала ей не смотреть в окно. В село она приехала поздно вечером.

           По дороге Лиля придумала правдоподобную версию приезда в село. Дело в том, что в нескольких километрах от него находится сейсмологическая станция, работой которой и интересуется Лиля Миронова, потому что землетрясения -  это тема ее дипломного проекта.

             В темноте с трудом нашла дом Айрапетянов. Стучала довольно долго. Наконец ей открыли. На пороге стояла красивая пожилая армянка. Лиля сбивчиво объяснила цель приезда и  попросилась переночевать.

         На экскурсии гид говорил, что по традиции путнику грех отказывать в ночлеге. И ей действительно не отказали. Тетя Нина, так назвалась женщина, проводила гостью по огромному полутемному дому до комнаты, предупредив, что ночевать им предстоит в одной спальне. Лелька не обиделась. Хозяйка была доброжелательна и предупредительна. Сквозь сон  Леле слышались мужские голоса.

Рано утром тетя Нина разбудила Лельку к завтраку. Девчонка не выспалась, но понимала, что оставаться в этом доме дольше неприлично. Пора и честь знать.

За столом она увидела обладателей тех голосов, что приснились ей ночью. Старший из парней, взглянув на девушку, открыл рот от изумления, привстал и, почему-то смущенно одернул на себе рабочую рубашку, потом густо покраснел

. Тетя Нина представила племянников. Красавца звали Анвар. Был он на несколько лет старше Лельки. Между делом Лелька узнала, что парни собирались на работу, что родители их были в отъезде, гостили в Армении у родственников, и что тетя Нина была двоюродной сестрой матери юношей и постоянно жила в Краснодаре. Гостью она представила так:
- Лиля приехала познакомиться с работой сейсмостанции, да припозднилась немного. Вечером она собирается уезжать.
-
Огорчение тетка прочитала на лицах всех племянников, Анвар же каким-то потерянным голосом попросил:
- Останьтесь еще на один день. Я сам Вас провожу на автобус. Вечером в клуб сходим, – в голосе парня было столько мольбы и ничем не прикрытой симпатии, что даже тетя Нина расчувствовалась.
- Погости, доченька, еще денек, отдохнешь. Да и мальчишкам лестно будет сходить на танцы с такой красавицей.
-
Лиля кивнула, но на душе у нее было пасмурно. Она боялась, что не выдержит так долго эту пытку. Ей хотелось прямо сейчас сказать все, что приготовила, а там будь, что будет. И очень не хотелось этого делать.

        Парни ушли на работу. Лиля помогла тете Нине убрать посуду. Молчали. Надо было о чем-то говорить.
- У Вас большой дом, – нашла выход из положения Лиля.
- Хочешь посмотреть?! – обрадовалась повороту событий пожилая женщина.
Они прошли по двум этажам хорошо обставленного дома. Это обстоятельство подлило масла в костер Лелькиной ненависти: ишь, как богато живет, не то, что мы с мамой. Тетя Нина заметила, что гостья как-то поскучнела и начала расспросы:
- А у вас дом большой?
-
Лицо Лили скривилось:
- Как раз половина Вашей кухни.
- С кем же ты живешь?
- С мамой. Правда, год назад нам дали однокомнатную. Избушка сгорела.
- Почему?
- Не знаю. Все сгорело. Нас дома не было.
-
Тетя Нина выдержала паузу и неожиданно сказала:
- Ты чего-то не договариваешь, девочка! Почему ты пришла в этот дом, ведь мы живем далеко от остановки?
- Я имею право.
- Какое право? Кто ты?
-
Лелька смотрела в испуганные глаза женщины, ей хотелось произнести следующую фразу как можно значительнее. Она много раз репетировала этот эпизод, как актриса на сцене, представляя лица участников событий. Ей казалось, что она точно знала, какая реакция последует после ее слов: удивление, радость, возмущение или даже злость.

- Хозяин этого дома Дато Айрапетян?
- Я тебе уже говорила.
- Я – его дочь.
- У него нет дочери.
- А Вы у него спросите? Он в нашей деревне лето работал. Обещал на маме жениться. А сам, выходит, уже женат был, раз Анвар старше меня.
-
- Значит, скандалить приехала.
- Да, нет, я просто хотела … посмотреть... что ли… как человек может … когда бросил своего ребенка.
- Посмотрела?
- Посмотрела. Может. И очень даже хорошо может. Я, пожалуй, пойду. Не место мне здесь. – Лелька поднялась, пряча от Нины набежавшие на глаза слезы.
-
             Наверное, так и закончилось бы знакомство Лельки с новой родней, если бы на пороге не возник Анвар. Он шумно оповестил тетку, что бригадир отпустил его с работы, когда узнал что в доме гостья.
              Он бесцеремонно схватил девушку за руку и потащил показывать сад, потом село, а там дошли и до сейсмостанции, раз уж за этим приехала гостья. Вернулись они к обеду. Лелька валилась с ног - не привыкла она, как коза, скакать по камням.

        По смеху, донесшемуся со двора, Нина поняла, что гостья брату себя не открыла. Весь остаток дня, наблюдая за племянником, Нина переживала, что больно уж сразу и уж очень заметно Анвар прилип к гостье. Конечно, парню двадцать и пора бы ему влюбиться, да партия–то … неподходящая.

         Тетка никак не могла найти слова, чтобы урезонить племянника, тем более что вел он себя в рамках дозволенного, решила приструнить Лилю. Улучшив момент, она предупредила ее, чтобы была осторожна. Девчонка кивнула, но до конца не поняла грозившей ей опасности.

          Вечером Айрапетяны собрались на танцы. Лелька смотрела с интересом на их сборы, но была разочарована: молодежь одевалась так же, как в ее родном городе, ничего экзотического и национального она не увидела.

          По дороге с братьями часто здоровались и старые, и молодежь. Каждому встречному Анвар представлял гостью.
         Молодежь собралась на открытой площадке, народу было довольно много, но танцующие пары можно было пересчитать по пальцам.

          Танцы были так себе, хотя сравнить Леле их было особенно и  не с чем. В своем городе на танцы она ходила редко, стеснялась нелепой одежды и неумения танцевать. Здесь это умение не понадобилось тоже. Айрапетяны никого к ней не подпускали, сами тоже не танцевали – стояли в круговой обороне. Анвар объяснил это просто:
- Уведут тебя куда-нибудь. Никто не найдет.
- Может, тогда домой пойдем? – возмутилась Лелька.
-
Парни молча подчинились. Темнота стояла – хоть глаз коли. Младшие шли где-то впереди, Анвар с Лелькой немного отстали. И тут произошло то, чего надо было опасаться. Неожиданно Анвар остановился и крепко обнял Лельку. Она не успела возмутиться, как жадные мужские губы поймали ее рот. Лелька почувствовала его страсть до конца. Она возмутилась превратностям судьбы, слезы брызнули из ее глаз фонтаном.
- Отпусти! – Прошептала она. – Нельзя нам!
- Ты меня боишься?
- Я потом объясню. Просто так нельзя.
- Я подожду, – сказал парень с улыбкой, но руку ее не выпустил, более того, поцеловал ее еще раз.
-
      Это были первые поцелуи в Лелькиной жизни.
Ужинали молча. Лелька не поднимала глаз от тарелки. Анвар не спускал глаз с Лили. Младшие сердились на брата за то, что не дал даже потанцевать с гостьей и вел себя так, будто Лиля принадлежала только ему.

         Утро расставило все на свои места. Лелька проснулась оттого, что на ее постель кто-то сел. Она подскочила. Но это была Нина.
- Вставай. Автобус уходит в половине седьмого.
- Я бы хотела попрощаться с Анваром.
- Он уже ждет тебя. Хочешь рассказать?
- Нет.
- Ты мудро поступаешь. Бог тебя наградит. Не бывает счастья, замешанного на чужом горе.
- Выходит, бывает. Вон они, какие счастливые. Все у них есть: и родители и дом богатый …
-
Анвар с тетей Ниной проводили Лельку до автобуса. На прощанье Лелька поцеловала и парня, и его тетю. Автобус скрылся за поворотом, когда племянник, приобняв тетку, сказал, что найдет Лилю и обязательно на ней женится. Нина усмехнулась, она  была уверена, что страничка про Лилю перевернута раз и навсегда. О девушке можно забыть. Она никогда не потревожит покой семьи Айрапетянов, покой ее сестры Марьям и ее сыновей.

                Глава 9

         Но не тут-то было. Скандал разгорелся в вечер возвращения родственников домой.  В первые же минуты по приезде, младший из сыновей рассказал родителям о девушке, гостившей у них. У Масхуда не было никакого злого умысла, просто это было сногсшибательное событие, пожалуй, самое интересное за прошедшие несколько месяцев.

         Пара фраз Масхуда оказались для Дато, как красная тряпка для быка. Он гневно спросил у Нины:
- Кто тебе позволил пускать в мой дом разных проходимок? - лицо его покрылось красными пятнами, ноздри раздувались, как у бешеного быка. По всему было видно, что Дато настроен на скандал.
-
- Этой девушке всего семнадцать лет. Что плохого она тебе могла сделать? – пыталась погасить огонь свояченица.
- Например, обокрасть! – Дато не унимался.
- Она все время была у меня под присмотром.
- Ты хоть документы у нее проверила?
- Конечно. Она сама мне их показала, - зачем-то соврала Нина. Ей и в голову не пришло спросить у Лельки документы.
-
- Выходит, ты  знаешь, где ее искать, если в доме что-нибудь пропало?
- Ничего у нас в доме не пропало, - вступил в разговор Анвар, - она очень хорошая девочка.
- Хорошие девочки по всей стране одни не ездят. Они дома с родителями сидят и ждут сватов, – в голосе Дато чувствовалась плохо прикрытая угроза.
- Она очень хорошая девочка, - не унимался Анвар, - всем нам понравилась.
- Кому это она понравилась? – насторожился Дато, зло посмотрев на младших сыновей.
- Всем! – Анвар оглянулся, ища поддержки у братьев.
-
Те, понурив голову, молчали. Молчала  почему-то  и тетя Нина. Анвар решил идти напролом.
- Отец, я хочу на ней жениться.
В Дато вселились все сто чертей. Он вскочил, сжав кулачищи, накинулся на Нину с руганью:
- Я доверил тебе дом и сыновей. А ты позволила, чтобы в моем доме появилась какая-то грязная потаскушка и соблазнила моего сына?! Да тебя убить за это мало!
-
       Анвар вовремя встал между отцом и теткой. Удар пришелся ему по плечу. Нина отпихнула племянника и завопила:
- Значит грязная потаскушка, ты говоришь?
Она с неведомо откуда взявшейся силой ударила Дато по лицу. Все остолбенели. Она же продолжала наступать на зятя, выпятив грудь:
- Не смей называть Лилю потаскушкой! Не смей! Ты, грязный подонок, бросил ее мать, когда девочка еще не родилась! Ты не вспоминал о ней все семнадцать лет! Ты ни одного рубля не дал на ее воспитание! Не смей оскорблять дочь! Какая смогла, такая выросла!
-
- Нина! – Марьям бросилась на колени, обняв ноги сестры. - Что ты выдумываешь, Нина?!
- Знать его больше не хочу, и видеть не могу.
- Мою дочь зовут Лейла! – крикнул зачем-то ей в след Дато. – Лейла, не Лиля!
Тетя Нина собрала сумку и вышла из дома ни с кем не попрощавшись. Больше связей с семьей Айрапетянов не поддерживала в течение нескольких последующих лет.

        После ухода Нины   в комнате повисла вязкая тишина. Дато так и стоял, держась за щеку, Анвар беззвучно рыдал, облокотившись на спинку дивана. Марьям тоже плакала, отвернувшись к окну. Ситуация напоминала по глубине отчаяния похороны. Впервые  этот дом посетило горе.

         Дато страдал от оскорбления и унижения, чувство вины придет к нему значительно позже. Анвар плакал о невозможности счастья с Лилей. Марьям переживала о состоявшейся жизни с Дато, а ведь все могло быть иначе. Мальчишкам было жаль брата, но грела душу мысль, что девчонка их кровная сестра.

    Дорога до дома показалась Нине длиннее в три раза. Из головы не шла девочка с  заплаканными карими глазами, с ее неподдельным горем. Женщине казалась, что она почувствовала сколько ненависти живет в сердце этой хрупкого существа, но благородства в ее душе оказалось еще больше. Не захотела она рушить жизнь своих братьев, пусть даже причиной этому был Анвар. И не за деньгами приехала Лиля. Нищая, но гордая.

          Нина не собиралась учинять скандал и рушить семью сестры. У нее был некий моральный долг перед Дато, она оценила его благородство по отношению к Марьям и должна была быть благодарна зятю до гробовой доски.

         Но с годами окружающие стали замечать, что Дато  не становился  мудрее. По отношению к людям в его поведении появилась нотка превосходства, усиливающаяся  год от года. Теперь он имел неприятную манеру рассуждать на темы морали, осуждать людей за поступки, мерить всех своим аршином, как говориться. Во всех и каждом он находил изъяны и недостатки, не считал нужным скрывать свое мнение, каким неприятным для человека оно бы ни было. Многие, в том числе и Марьям, считали, что он имеет на это право. Жизнь свою Дато прожил достойно. А тут некстати  появилась Лиля.

           Нина приехала домой расстроенная, так и не пришедшая  к оценке правильности своего поступка. Поделилась горем с мужем и, приехавшим в отпуск, сыном. Мужики маму поддержали. Оба взялись найти девочку и принять в семью, пусть у нее будет родня. Писали несколько раз по оставленному Лилей адресу, но безуспешно.

           Нина поняла, что Лиля не хочет, чтобы ее нашли. Так и осталась незаживающей раной в ее сердце племянница, не захотевшая родниться. Много раз Нина ходила в церковь, долго стояла у иконы Христа-спасителя и молила его о том, чтобы образумил и наставил на путь истинный зятя Дато, чтоб облегчил горе племянника Анвара, чтобы смягчил сердце племянницы, и чтобы она простила отца, чтобы они когда – нибудь встретились. Ставила  свечи за Лилино здравие.

          Конечно, Лелька не знала, какую беду навлекла на семью отца своим приездом. И дело было не  только в первом чувстве Анвара. Она лишила Нину глубинной уверенности в стабильности  родственных отношений.

        Дато не желал мириться. Об этом рассказал Анвар, приехавший в середине зимы. Все полгода отец не отпускал парня к родственникам, в надежде, что он забудет о девушке и привыкнет к мысли, что она ему сестра.

        Дато ни разу не попытался поговорить с семейными, объяснить, откуда у него взялась внебрачная дочь. Не удосужился попросить прощения у жены, считая давнишний грех не стоящей темой для разговора. Тем более что девчонка не претендует на наследство. Марьям, тихая и покорная Марьям, однажды отважилась и спросила в тишине спальни, не болит ли душа у Дато о брошенной дочери.

           Душа у Дато болела. Лелька снилась ему ночами. Всегда стояла у него во дворе и смотрела на его огромный дом. А он также молча смотрел на нее из окна верхнего этажа. И они не видели друг друга. Сон повторялся из раза в раз, выматывая Дато и лишая его жизненных сил. Дато снизошел до того, что попросил жену привести в дом женщину, разбирающуюся во снах. Старуха, выслушав Дато, сразу сказала, что виноват он перед кем-то очень сильно. И этот кто-то не собирается его прощать.  Надо Дато смирить гордыню и вымолить прощение.

           Дато не послушался. Но сон оставил его на год или два. Как бы ни браво держался Дато Айрапетян на людях, как бы не делал вид перед домашними, что ничего в его жизни не изменилось, Лелька занозой сидела в его сердце. Несколько раз, оставшись наедине с Масхудом, Дато просил рассказать о визите сестры.

           Однажды спросил, на кого из местных девушек похожа Лиля. С тех пор глазами в толпе искал Луизу, дочь местного кузнеца. Каждый раз приходила в голову мысль, если бы дочка была рядом, то скрасила бы его старость вниманием и лаской. Он, сам того не контролируя, слишком часто смотрел на Луизу, настолько часто, что к нему с разговором пришел отец девушки.

             Разговор получился нескладным, Дато к нему не был готов, пришлось сказать, что присматривает невесту для старшего сына. Кузнец покачал головой:
- Опоздал ты, Дато, к Луизе посватались на той неделе.
- Значит не судьба, - с облегченьем вздохнул Дато. – А дочка у тебя красавица.
- И красавица и умница,  - похвастался сосед, - жаль, что бог не наградил тебя дочерью.
- Я тоже сожалею, - натянуто улыбнулся Дато.

Лелька вернулась  с Кавказа не столько обиженная или расстроенная, скорее удостоверившаяся в своей правоте. Она и раньше знала, что отцу она не нужна, так что ничего нового не случилось. Подружкам, сгоравшим от любопытства, сказала, что родственников не оказалось дома, что, по сути, было правдой. Но даже чувство к Анвару нисколько не смягчило душу Лейлы, отца она ненавидела по-прежнему, тихо и упорно, культивируя в душе эту страсть и не давая ее пламени угаснуть.
          Так что  сил  ненавидеть Эдика Гогоряна  в ее душе не хватало.

         Между тем события на работе у Лили Мироновой развивались самым отвратительным образом. Об ее связи с Орловым ходили упорные слухи. Игорь Николаевич принимал определенные меры по пресечению сплетен, но «на чужой роток не накинешь платок». Знала о Лиле и жена Орлова, Тамара Михайловна.

         Привыкшая за годы совместной жизни к его бесчисленным интрижкам, она на этот раз насторожилась. Более месяца адюльтеры мужа обычно не продолжались. Она несколько раз пыталась вызвать Игоря на разговор, но он отнекивался, говорил, что это несерьезно.

        Это бы было несерьезно, если бы Лиля вела себя, как все. А она была живой марионеткой в руках зрелого мужчины, выполняющей его желания, но и только. Орлов не терял надежды расшевелить в ее душе спящую женщину, но тщетно. И он любил ее – слабую и безвольную, не умеющую или не наученную противостоять жизни и постоять за себя.

             Наверное, за это же любил ее и Эдик, и Виктор Громов. Каждый по-своему. Эдик  терпеливо ждал ее благосклонности, ее внимания и просьб о помощи. Он готов был ее на руках носить, только позови.

             Виктор требовал ее внимания, а так как не получал его – мстил. Мстил жестоко, иногда его выпады напоминали ревность, словно он имел на нее право. Его выдумкам не было числа.

        Шептать ей оскорбления, вроде шлюхи или проститутки – это еще цветочки. Несколько раз он накладывал в свой непомерно большой саквояж кирпичей и требовал, чтобы «рабочая» поставила его непременно в отсек номер 16. Ячейка с этим номером находилась на самом верху стеллажа. Лелька пыхтя, поднимала тридцатикилограммовый саквояж на двухметровую высоту.

         Через час Громов приходил, чтобы забрать из саквояжа забытую вещь, и Лелька снова снимала тяжеленный портфель и снова ставила на верхнюю полку. Так продолжалось довольно долго. Эдик несколько раз был свидетелем таких сцен, но даже не подозревал о содержимом саквояжа.


                Глава 10.

         Все разрешилось в один прекрасный день, и тоже в присутствии Гогоряна. Лелька в очередной раз поставила на окно выдачи портфель Виктора. Эдик стоявший очень близко,  видел, что Виктор ничего из сумки не взял, но увидел он и кирпич, высовывающийся из-под какой-то тряпки. Он не успел открыть рот, как приподнявшая было сумку Лиля, спихнула ее за окно.

         Сумка рухнула на ноги Громова. Таких матов Эдуард не слышал никогда в жизни. Все они относились к Лиле. Надо сказать, господь не зря привел Гогоряна в это место, в этот час. Он с удивлением узнал из ругани дружка, что это он, Эдик, придумал эту шутку, а Виктор только исполнитель.

          Лиля стояла белее стенки. Она, не отрываясь, смотрела на Эдуарда. Он чувствовал, что его надежды таяли на глазах. Как в тумане плыли перед его глазами картины: коллеги выгребают из саквояжа Виктора четыре кирпича. Стоит гвалт, приходит Лилин начальник. С Громова берут какие-то объяснительные.

         Мужики глядят сочувственно на стоящую в столбняке Лилю, находятся желающие подписаться, как свидетели конфликта. У Эдуарда мелькнула мысль, что, вероятно не сочувствие девушке – истинный мотив их поступка, а желание  таким образом  заработать девиденты у Орлова, ведь милашка наверняка расскажет хозяину о случившемся.

         Лиля отходила от шока неделю. Наверное, поэтому не так бурно восприняла приход жены Орлова. Тамара Михайловна осмотрела девчонку с головы до пят, и попросила выйти. Больше часа она беседовала с Ниной Федоровной, напарницей Лили, с которой они были знакомы более двадцати лет.

         Немного успокоенная, Орлова ушла домой. Она узнала, все, что хотела: Лиля Игоря не любит, и встречается с ним практически по принуждению. В этом случае нужно разрабатывать другую стратегию и тактику.

         Через месяц произошли сразу два события. То, что Эдуард дважды пытался оправдаться перед Лилей, в счет не берем. Лиля не любила смены с четырех часов дня до утра. В конце рабочего дня всегда много посетителей.

          Бесконечные сумки и портфели казались непомерно тяжелыми, словно каждый из пилотов положил туда по паре кирпичей. Конечно, это было не так, просто Лиля почитай целый месяц стояла на выдачи ручной клади, подменить ее было некому. У Нины Федоровны сильно болела спина.

        Сама Лиля чувствовала себя не самым лучшим образом, но она списывала это на переутомление и чисто женские проблемы. Ей бы, дурочке, поговорить об этих самых проблемах с напарницей, да стеснялась. В тот день, Лиля совсем расписалась, и окно выдачи долго не открывала. Между тем на часах было ровно четыре.

         Вдруг в щелочку под окном просунулась бумажка. Лиля нехотя встала. Кто-то невидимый по ту сторону окна держал лист за кончик. Он рассчитал правильно, недаром ведь пилот. Как только девушка протянула руку, лист медленно спланировал на пол.

       Это была фотография. На ней Лиля и Орлов занимаются сексом в его кабинете. Лиля резко открыла дверь. За дверью – никого. В темном коридоре стоял Эдик с пачкой фотографий, по коридору шли  человек восемь мужиков, в том числе и Громов. Эдик, глупо улыбаясь, протянул Лиле фотографии:
- Я снял,  - кивнул он в сторону стены.
- Зачем снял, может, не все еще посмотрели? – тихо проговорила Лиля и начала принимать багаж у посетителей.
А Эдуард так и стоял с фотографиями, понимая, что выглядит дураком, пока Лиля не сказала тихо:
- Уберите их, выбросите, что ли!
- Это не я. – В глазах его были слезы.
- Это уже неважно.
-
   Для нее уже все было неважно. Сегодня она узнала, что беременна, хуже того, аборт делать уже поздно. Ночью она не выдержала и рассказала все Нине Федоровне. Та поругала ее немного и уложила спать, только спросила:
- Лиля, а зачем тебе его ребенок? Неужто, любишь так?
- Не люблю. А что делать?
- Ну, аборт сделай.
- Жалко, он же маленький. Грех это.
- Ты что, верующая? Поди, и в секте какой состоишь? Да ты не обижайся, я это просто так спросила. Уже больше полугода работаешь, а я  за это время ничего о тебе и не узнала!
- Не верующая я. А как подумаю, что мама ведь тоже меня могла выкинуть, ну, то  есть аборт сделать, жутко становится. Это получается, меня бы не было?! Или Олежки! Нет, не могу. Пусть будет.
-
Лиля уснула, а Нина Федоровна пришла только под утро. Не трудно догадаться, куда она ходила.
          Тамара Михайловна, была женщиной милосердной и позавтракать мужу не помешала. Только когда он допил кофе, она будничным голосом сказала:
- Лиля беременна. Начальство узнает – по головке не погладит. Вечером жду от тебя конкретных предложений. Девчонку не трогай. Да разберись там с Громовым. Сплетни именно он распускает.
- Разберусь! – зло прошептал Орлов, выходя из-за стола.
-
До вечера никаких умных мыслей ему в голову не пришло. С тем и пришел домой, необыкновенно рано, то есть, как все люди.
         С планом жены согласился сразу. Утаил от нее, что днем звонили из обкома и намекали. На отработку плана ушло дней десять. То ли судьба решила повернуться к Лиле лицом, то ли Орлов был неимоверно везучий, но все решалось быстро и так, как надо.

         Лелька даже обрадовалась, что Орлов оставил ее в покое, что все оставили ее в покое. Звонок из приемной восприняла как должное, когда-то надо же было расставить все точки над и. Через зал не пошла, оделась и обошла здание по летному полю. В приемной сидели и Громов, и Гогорян. Лиля сообразила, что речь пойдет о фотографиях, хотя Виктор не выглядел виноватым, скорее победителем. Эдик напротив, потерянно взглянул на Лилю и отвернулся.

          Орлов смотрел на вошедшую Лилю молча, не предложил даже сесть, потом спохватился, засуетился, подвигая ей стул. Перекладывал какие-то бумаги на столе, вероятно собираясь с духом перед  скандалом.
- Я решил, что ты должна выйти замуж. Сегодня.
Лиля молча подняла глаза. Поняла, что не за него, потому, что он женат.  Речь из Орлова полилась потоком, он торопился выговориться, пока любовница не закатила скандал:
- Выбирай за кого из них ты пойдешь. Оба готовы на тебе жениться. Я бы предпочел Громова. Ребенка я обеспечу. В Киеве я куплю квартиру, о работе Виктору тоже договорился.
-
- Эдуарду! – неожиданно твердо перебила Лиля.
- Эдику? – глаза Орлова полезли на лоб. – Громов хоть красавец!
- Эдуард детей любит. Своих у него нет. Твоего вырастит.
- Как хочешь. Только неожиданно как-то.
Он наклонился к селектору и произнес четко:
- Маша, пусть Гогорян зайдет, а Громов свободен.
-
        Эдик зашел с тем же выражением лица, которое у него было в приемной. Никакой радости он, видимо, не испытывал. Чтобы побыстрее закончить с этим делом, Орлов увез их в загс в тот же день. Как и везде у него был там блат.

          В машине, сидя с Орловым на заднем сидении, Лиля шепотом спросила, знает ли Эдик о ребенке и о том, что брак фиктивный. Орлов кивнул и тихо сказал:
- Мы все условия сделки обговорили. Эдуарда Борисовича цена устроила. Об остальном спросишь у него сама. Время у тебя будет.
           Наивно было полагать, что Гогорян разговор не услышит, но он сделал вид, что глуховат. За прошедшие сутки ему пришлось много передумать и переволноваться.

          К Орлову его вызвали по селектору. Его и Громова с разницей в двадцать минут. Эдуард запаниковал: они с Виктором даже не успели  выстроить правдоподобную версию, если речь пойдет о фотографиях.

       Он маялся в приемной уже пятнадцать минут, когда дверь открылась, на пороге показался хозяин и Виктор, с которым Орлов попрощался до завтра. Жестом он попросил Гогоряна войти. Эдик  успел только поймать мимолетный взгляд друга. В нем он увидел неприязнь и еще что-то колючее. Позже он определил, что это была ревность.

           Орлов попросил Эдика сесть и начал разговор о …Лиле:
- Я буду предельно откровенен, речь пойдет о моей любовнице, - начал он, - она не хочет со мной встречаться, но она беременна. Аборт делать она тоже не хочет. Она хочет меня шантажировать.
-
При этих словах Эдуарда передернуло: какая из Лили шантажистка? Но он промолчал, не совсем понимая, куда клонит начальник.
- Она согласна уехать, если я куплю ей квартиру и буду содержать ее и ребенка.
- Она так сказала? А я в таком случае, чем Вам могу помочь?
- Не перебивайте меня, Эдуард Борисович. О Вас речь пойдет потом. Дело в том, - Орлов надолго замолчал, - …в том, что у меня нет такого количества денег, одноразово, конечно. Но у меня есть два пилота, которые любят мою Ладушку. Если один из них на ней женится, мы сможем  …выгодно устроить эту сделку. Я получу уверенность, что мой ребенок растет в семье и ни в чем не нуждается, а моя Лада имеет дом, достаток и заботливого отца для своих детей. Муж получит жилье и прописку в одной из столиц, думаю в Киеве, замечательную работу и такую же замечательную зарплату.
-
- И Лилю?
- Этого гарантировать не могу. То есть формально вы будете супругами, а захочет ли она стать твоей женщиной, я не знаю. Более того, я вынужден буду ей предложить право в этом вопросе принимать решение самой, а от вас буду требовать уважать это право.
- Вы собираетесь навешать Лилю с детьми?
- Моя семья  поставила меня в жесткие рамки. С Лилей я видеться не должен. – Орлов неожиданно вспыхнул, поняв намек Гогоряна. – Наши отношения закончились, если Вы это имели ввиду. Если Вы согласитесь принять мое предложение, то завтра в одиннадцать приходите в приемную с документами. Регистрация сразу же.
-
- Вы предложили это же и Громову?
- Да, мне сказали,  вы оба ни от кого не скрываете, что Лиля вам нравится. И сейчас в беседе со мной Громов это подтвердил. Более того, он упрашивал не делать аналогичное предложение Вам, в том смысле, что Лиля все равно выберет его. Но Тамара Михайловна.., она настаивает, чтобы у девочки был выбор.
- А Лиля сама-то знает…, что Вы ее продаете?
- Незачем ей это сегодня знать, -  перебил его Орлов. – А если и продаю, то только потому, что нашлись покупатели. Вы ведь готовы купить?

                Глава 11.

         И вот теперь, когда Лиля предпочла его Громову, он не знал, радоваться ему, или огорчаться. Он получал сногсшибательную плату в приданное за Лилией и ее двумя детьми. Он получал любимую женщину, но она его не любит.

              Более того, он подозревал, что она его ненавидит, только немного меньше, чем Витьку Громова. Просто, загнанная в угол обстоятельствами, она  из двух зол  выбрала меньшее. Для себя он уже решил, что не станет ее торопить, тем более выяснять отношения и к чему-либо вынуждать. Он подождет, ждал и дольше.

    В ЗАГСе  Лиля выполняла все формальности механически, как во сне. Но и в таком состоянии заметила, с каким лицом Эдик читал данные в ее паспорте. Она забеспокоилась:
- Что-то непонятно?
- Да нет, все замечательно. Только отчество у тебя странное.
- Мне тоже не нравится.
С тем и объявились мужем и женой. Губы у молодой жены были холодные и соленые. После регистрации не было ни гостей, ни поздравлений. Более того, когда ехали домой, Лиля сняла оба обручальных кольца, положила на ладонь мужу, сжав их в кулаке, сказала извиняющимся тоном:
- Пусть пока будут у тебя. Не хочу, чтоб языки трепали. Вечером приходи ужинать.
- Мы будем одни?
- Мы никогда не будем одни. У меня есть сын.
- Гостей не будет?
- А что праздновать?
-
        Короткий ужин прошел, как обычно говорят журналисты, в теплой, дружественной обстановке. Лелька, как всегда, молчала, зато Олег был очень рад гостю. Уже ночью, вспоминая события прошедшего дня, Гогорян раз за разом возвращался к моменту регистрации.
            На Эдика данные Лелькиного паспорта произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Разве он мог подумать, что в холодной Сибири возьмет в жены, при таких странных обстоятельствах, настоящую армянку с таким звучным именем Лейла.

           Весь следующий месяц они с Лилей не встречались. Почему с Лилей? При выходе из загса, Эдик назвал жену Лейлой. Она резко повернула голову, прищурила глаза и отчетливо произнесла, вернее, прошипела, задыхаясь от гнева:
- Никогда не называй меня так. Я ненавижу это имя. Я ненавижу того, кто его мне дал. Его счастье, что мы не встретились.
-
В душу Эдика холодным туманом вполз ледяной страх. Он испугался, что эта неистовая ненависть и его заденет рикошетом, если он осмелится когда-нибудь попытаться реабилитировать тестя. Была ли это чисто мужская солидарность или в силу возраста Эдик понимал, что бывают какие-то объективные причины, из-за  которых человек вынужден совершать неблаговидные поступки, понять трудно. Скорее всего, у него были свои, неведомые пока нам причины  оправдывать отца Лельки.

           Через месяц неожиданно выяснилось, что молодые будут жить в Москве, и Лелька, наконец, узнала, за что продался Гогорян. По тем временам плата была шикарная, что называется «голубая мечта» любого молодого пилота.

 В Москву Лельку с Олегом увезла Тамара Михайловна, Эдик с Орловым уехали тремя днями раньше. Лейле не очень нравилась такая опека, но позже она оценила заботу Орловых.

      Квартира в Москве досталась Орловым бесплатно, так что супруги  всю сумму решили потратить на меблировку. Мебель и все мелочи брали только в иностранных магазинах. Лелька радовалась каждой безделушке. Тамара Михайловна, как женщина деликатная только купила вещи и расставила мебель.

           Украшение квартиры она оставила на усмотрение хозяйки. За эти несколько дней она прониклась к девочке симпатией и материнской жалостью, она поймала себя мысли о том, что ей хочется опекать и баловать Лилю. Ей даже показалось, что она поняла, за что муж полюбил девчонку – именно за эту трогательную беспомощность и беззащитность.

         Не единожды наблюдая в жизни за такими беспомощными созданиями, я, злясь и раздражаясь, думала, кому они нужны, зачем бог пускает на свет таких «никчемушек»? Помните, у Некрасова:

                Есть женщины в русских селеньях
                С покойною важностью лиц,
                С красивою силой в движеньях,
                С походкой и взглядом цариц…..
                Коня на скаку остановит,
                В горящую избу войдет…….

            Вот это я понимаю! Именно таких женщин я уважаю – смелых и самостоятельных.                ( Кстати, это Некрасов думал, что это были женщины, на самом деле, это были мужчины. Американские генетики, сделали сенсационное открытие, что половина женщин на земле – мужчины, если брать за основу гормональный состав крови)

         . Только с годами я поняла, что во мне говорила глубинная зависть к этим «неумейкам и никчемушкам», которых мужья носят на руках, выполняют все их капризы, у которых не жизнь, а малина.
       
           Ну, не случилось мне по жизни стать «настоящей женщиной», зато, говорят, рабочая лошадь получилась безотказная и не слишком строптивая. А Бог, он не Епишка, он все видит. Видит он, что беспомощные его создания не смогут тянуть жизненную лямку. Тогда создает он и пускает в жизнь мужчин, большая часть натуры которых – женская. Мужчина – нянька, именно такого надо было для Лельки.

Первый месяц семейной жизни Гогорянов прошел на удивление мирно. Эдик был к командировке, Лелька была предоставлена самой себе. За этот месяц они с Олежкой обследовали все окрестности, заглянули во все магазины. Правда, Лелька ничего кроме продуктов, не покупала. Она считала, что вещей в доме и так непозволительно много, и все они шикарные.

В продуктах она так же понимала очень немного, покупала самое необходимое, на деликатесы не заглядывалась. И с этим ничего не поделаешь, воспитание в каждом из нас сидит в печенках. За все это время она сделала только одну стоящую по ее мнению покупку. В парке к ним подошла женщина и предложила купить книгу о национальных блюдах Кавказа. Цену запросила небольшую, и Лелька ушла, довольная приобретением.

Эдик вернулся из командировки в половине двенадцатого. Он поужинал, принял душ и ушел в спальню. Лельке казалось, что должен был бы заглянуть к жене и сыну. Она хотела утром попросить у него объяснений, но, посмотрев на его хмурый вид, не решилась. Муж отсыпался целые сутки. Лелька и не возражала. Утром следующего дня его разбудил Олег. Мужики затеяли в спальне возню, и вскоре появились на кухне раскрасневшие и растрепанные. Оба бухнулись на стулья. Олег пропищал:
- Мы есть хотим, мы пить хотим!
- А руки мыли? - осведомилась мать.
- Мыли!! – хором ответили едоки, хотя это было бессовестное вранье.
-
     День не оправдал Лелькиных надежд. Она все время ждала чего-то от Эдика, то ли разговора, то ли поступка. Не дождалась ни в этот день, ни в следующие.

     Нельзя сказать, что Лелька не предпринимала никаких попыток к сближению. Она научилась готовить некоторые блюда. Готовила исключительно для мужа, они с Олегом такие острые блюда не ели.

        Эдик пробыл дома только неделю. Он дважды куда-то уезжал на целый день, так что радости от его приезда семейные не испытали. Как – то вечером муж  буднично сказал, что завтра ему на работу, он уезжает в командировку, предположительно на месяц. Деньги в шкафу.

         Так с самого начала ничего и не получилось. Когда Эдуард вернулся в очередной раз из поездки, Лелька уже ничего не ждала. Он вел себя безупречно, но Лельке показалось, что от него пахнет женскими духами, неявно, едва уловимо. Проснувшись утром, Эдик долго о чем-то говорил с Олегом. Через полчаса Олежка пришел парламентером:
- Папа хочет, чтобы ты пошла с нами в гости.
- Я себя плохо чувствую.
- Папа сказал, что беременность  - не болезнь, - мальчик с умным видом процитировал «папу».
-
         Лелька обрадовалась возможности начать создать хоть какую-то иллюзию отношений. Через час подъехало такси. За городом остановились у добротного двухэтажного кирпичного дома, похожего на дворец. И вот тут началось представление. Эдик открыл дверцу машины, помог Лельке выйти.

Очень мило улыбаясь, сказал:
- Улыбнись, на нас смотрят из окна.
- Я не собираюсь играть  счастливую жену.
- Тогда просто молчи, спишут на беременность. Договорились?
-
Лелька промолчала. Эдик добавил:
- Твою золовку зовут Ева. Будь умницей.
- Буду! А Олегу рот завязывать будешь?
- Зачем? Он значительно сообразительней тебя!
-
           Олежка и в самом деле папу не подвел. Он живо общался с родственниками, после обеда хозяйские дети уложили его спать. Мужчины пошли курить, а госпожа Ева Саркисян навалилась на «дорогую Лилечку» с вопросами. Благо Лелька от природы не была болтушкой, и Ева нашла в ней благодарного слушателя.

          Между делом, предупредив дорогую Лилечку, чтобы не обижалась, она сообщила, что родители Эдика не довольны его браком, что мама  собирается приехать в Москву, настаивает на генетической экспертизе, потому, что не верит, что это дети  Эдика. И еще много глупостей о том, что Эдик – любимчик у родителей, что родители планировали остаток жизни прожить именно с ним. А он второй раз женится и второй раз неудачно. Лелька процитировала детскую считалку:
- Первый раз прощается, второй запрещается, ну а третий раз не обманет Вас.
- Ну, дай-то бог, - засмеялась Ева.

            Вошедшие мужчины  застали  дам за веселым разговором. Эдик присел на диван рядом с Лелькой, обнял ее и поцеловал в висок. Она стрельнула в него глазами. Он видел, что она вот-вот заплачет
- Устала? Через полчаса подъедет машина. Я пойду Олежку разбужу.
В присутствие мужа Ева не затевала с Лелькой никаких разговоров. Арам сидел с гостьей на диване и расспрашивал, где они с шурином пересеклись. Еще не зло пошутил:
- А ты его не у жены увела?
- Он уже в разводе был, когда я на работу устроилась?
- А что покрасивее нашего Эдика не нашлось? – съехидничал хозяин.
- Нет, все остальные еще страшней! – серьезно ответила Лелька.
-
Саркисян разразился басистым смехом, говоря входящему шурину:
- Ишь, как любит, говорит, что ты самый красивый на свете!
- А ты чего так веселишься?
- Да я сестру твою много раз спрашивал, в кого братан такой страшок? Тесть с тещей – красавцы.
- В деда я пошел.
         Лелька видела, что Гогоряну разговор не по нутру. Но тут подошло такси. Эдик сел с женой и сыном на заднее сиденье.

       Никакого разговора о родне Эдуарда не последовало. Ни в этот вечер, ни на следующий день. Только Олежка трещал о разговорах с братом и сестрой, разбирал и раскладывал игрушки, подаренные хозяевами. Дни тянулись, как резиновые. Эдик помогал Лельке на кухне, убирался в квартире, гулял с Олежкой, ходил по магазинам.

       Он старался себя занять хоть чем-нибудь, чтобы не оставаться с Лелькой наедине. Боялся, что сестричка наговорила девочке много хорошего, и его стратегический план под угрозой. Если бы не эта затянувшаяся война с родственниками, можно было хоть сегодня приступать к массированной атаке. За эти три месяца девочка достаточно настрадалась от отсутствия его внимания, что сейчас растает от первого поцелуя. И тогда будет все, как запланировал Эдик.

                Глава 12

       Но даже у великих стратегов не все планы осуществлялись.
       Случилось нечто. Семейная жизнь Эдика, так идеально спланированная и так красиво обставленная, покатилась под откос в одно мгновенье.

      Из очередной командировки Гогорян приехал вечером. Еле заволок в квартиру огромную сумку, не раздеваясь, прошел в спальню, стал складывать в чемодан какие-то вещи. Лелька проснулась от шума. Она долго соображала, что Эдик делает в спальне. Остановившись в дверях, спросила:
- Ты что уходишь?
- Да. Насовсем.
- А договор?
- Это уже неважно. Пусть делает, что посчитает нужным. Половину зарплаты я буду платить. Можно я не буду выписываться?
-
Лелька кивнула. Потом принесла из шифоньера новые веши и уложила в маленькую сумку.
- Остальное я соберу, как – нибудь заскочишь, заберешь.
- Ладно.
- Передумаешь – возвращайся.
- Не передумаю. Леля, я ухожу к другой женщине. Она меня любит. Она меня ждет.
-
Эдик еще что-то говорил об этой женщине, у Лельки было только одно желание, чтобы он быстрее ушел – ей с утра было нехорошо. Из всего разговора она запомнила, что в большой сумке приданное для малыша, Орлов велел купить в Венгрии, и что на кухне он оставит номера телефонов, по которым она обязательно должна позвонить, когда ей будет пора рожать.
- Дзинь – дзинь! – Про себя сказала Лелька. – Пора!
-
Эдик убежал так быстро, словно внизу его ждала машина. Его никто и нигде не ждал. Он смотрел на светлые окна свой квартиры, проклиная всех и вся, что встали на пути его счастья. Он не мог сказать Лельке правду, боялся, что она не по силам беременной женщине. А если вдруг и поймет, то, навряд ли, простит ему обман. Благо, что подвернулась внеочередная командировка и можно на время обо всем забыть.

         Лелька легла в постель. В голове было пусто-пусто, крутились только куплет песенки Вахтанга Кикабидзе:

                Просто встретились два одиночества,
                Развели у дороги костер,
                А костру разгораться не хочется,
                Вот и весь разговор…

        Вот  и весь разговор. План Эдика наверняка бы сработал. Лелька  была готова  признаться мужу, что готова пересмотреть отношения и  …что он очень ей нужен. И она бы все это сказала, если бы не …другая женщина. Она понимала, что насильно мил не будешь, и что Эдика не удержишь теперь никакими уговорами и  договорами. Тогда и нечего выставлять себя на посмешище.

Между тем к утру начались схватки. Маргарита Михайловна прибежала на стук, будто спать не ложилась. Она видимо сильно волновалась, никак не могла назвать диспетчеру скорой правильный адрес.

      Машина долго не приходила. Заспанная фельдшерица не очень торопилась, осматривала роженицу с позевываниями, почему-то долго читала документы. До больницы Лейлу не довезли, вернее в приемный покой она поступила с новорожденным сыном. Маргарита Михайловна подняла страшный скандал, дождалась главврача.
      Утром, как вроде в оправдание за ночные неудобства, неонатолог сказал, что мальчик замечательный, что давно не видел таких здоровых детей. Зато гинеколог продержал Лельку в роддоме почти десять дней.

          К ней никто не приходил, ни разу. Соседки переглядывались и перешептывались, пока Лелька не сказала, что муж у нее пилот и сейчас в командировке. А кому было ее навещать? Соседку Маргариту Михайловну она попросила присмотреть за Олежкой и за квартирой, и постирать детское белье к выписке. Ее она не ждала. А кого ждала? Мужа, который ушел к любимой женщине?

            Из роддома ее забрали Орловы. Откуда Игорь узнал о сроках, одному богу известно. Но была красивая машина, цветы персоналу и все, как полагается.
          И дома был накрыт шикарный стол. Орловы улетали на вечернем. На прощание Игорь, наклонясь над сыном, спросил:
- Что с твоим мужем сделать?
- Ничего.
- Жалеешь? С работы вылетит – придет.
- Тем более не придет.
- Вы что поскандалили?
- Нет. Просто не сложилось. Он своих родственников любит, а им мои дети – поперек горла. Он видимо побоялся сказать, что сын не его. Родители грозились генетическую экспертизу оплатить. Больше я ничего не знаю. И еще он влюбился, он сам сказал.
-
- Как малыша назовешь?
- Александром.
- Александр Игоревич. Звучит!
- Александр Эдуардович. Звучит.
- Как хочешь.
- Я не стану ничего менять. Я благодарна Эдику, что он был рядом и заботился о нас.
-
Игорь Николаевич посмотрел в шикарные Лелькины глаза и про себя подумал, что такой глупой и жалостливой позволительно  быть, когда у тебя за спиной надежный тыл, а …
- Ты хоть понимаешь, что он тебя бросил? Бросил в момент родов. Он - подлец. Ты ведь могла умереть! – закричал он.
- Он реально не знал срока беременности –  мы ни разу об этом не говорили. Он думал, что еще не скоро, – стояла на своем Лелька.
-
В этот момент вошла Тамара Михайловна и увела разбушевавшегося мужа на кухню. Лелька слышала ее голос:
- У молодых свои понятия о жизни. Она имеет право решать сама, как и с кем ей жить.
- Ну и что делать? Я должен его наказать, – не унимался Орлов.
- Не надо. Может он вернется через месяц, а Вы ему карьеру испортите, – сказала вошедшая Лелька.
- Видишь, она правильно рассуждает. Оставь Гогоряна в покое, хотя бы на время.
-
Между тем, с Гогоряном или  без Гогоряна, жизнь продолжалась.
                Время – река шальная,
                По жизни летит вприпрыжку,
                С рожденья нас вовлекая
                В водовороты дел …
       Этих водоворотов в Лелькиной жизни было предостаточно. Тот, у кого есть дети,  понимает, что первые месяцы после родов самые тяжелые. Даже если поделить тяготы на двоих или на троих, работы хватает всем. Но Лелька справилась и с этим испытанием. Не без помощи бабы Маргоши, конечно, и господа бога. Именно он дал Лельке спокойных,  здоровых и некапризных детей. Женщина добросовестно выполняла материнские обязанности, но жизнь казалась серой и однообразной. В голове часто рефреном повторялся, где-то слышанное четверостишие:

                В твоей жизни унылой и трудной
                Много тягот, обид и потерь.
                Только день не бывает без солнца,
                В это ты, пожалуйста, верь!

        Стишок дурацкий, но Лелька все еще надеялась на возвращение Эдика. Надежда, говорят, умирает последней. Или появляется новая…

         Поздним вечером седьмого марта в дверь позвонили. Лелька нехотя открыла. За дверью стоял высокий симпатичный летчик. Лельке стало неловко. Она представила себя со стороны: коса растрепана, поношенный халат с закатанными рукавами, старенькие шлепанцы – одним словом, красота неописуемая.
Пилот, улыбаясь, сказал, что ему нужна Гогорян Лейла. Женщина извинилась:
- Мы снимаем квартиру только три месяца, а хозяйка уехала куда-то в Сибирь. Если нужен адрес, то он есть у соседки. Заедите через две недели, соседка к тому времени будет дома…
-
Считая разговор законченным, Лелька начала закрывать дверь. Мужчина дверь придержал и извиняющимся тоном произнес:
- Меня просили забрать сумку.
- Ах да, меня предупредили, сумка стоит в комнате. Проходите.
Так бы и не открылся Лелькин обман, если бы в этот момент не заплакал Санька, и Олежка не выскочил в коридор за матерью:
- Мам, он соску выплевывает.
Олег посмотрел на гостя и вдруг выпалил:
- Вас папа прислал?
-
       Гость посмотрел на Лельку и укоризненно покачал головой. Та виновато улыбнулась и развела руками: ну не получилось. Санька пошел показывать, где стоит сумка, мама отправилась кормить Саньку. Из детской было прекрасно слышно, как мужчина о чем-то неторопливо беседует с мальчиком. Потом он заглянул к Лельке, она думала, что попрощаться, но пилот был уже и без кителя. Лелька обомлела: он что, остаться собирается? Как бы в подтверждение ее мыслей, он спросил:
- Леля, тебе чаю налить?
- Не с чем там пить чай, - сконфужено произнесла она.
- А ты долго еще?
- Минут пятнадцать.
-
Мужчина по-свойски прошел в темную спальню, присел возле мамы с сыном на корточки, разглядывая малыша. Санька сразу выпустил сосок изо рта, повернул головенку и агукнул.
- Как зовут?
- Санечка.
- Ну, здравствуй, тезка, - он потрогал малюсенькую пяточку, торчащую из пеленки.
-
Лицо гостя было так близко, что даже в полумраке Лелька рассмотрела темно-серые глаза, насмешливые морщинки в уголках губ и густющие светлые волосы. Ей на миг показалось, что он, не отрываясь, смотрит на ее обнаженную грудь и темный сосок, который Санька ловит открытым ртом.

          Когда Александр вышел, Лелька облегченно вздохнула. Неловко как-то. Хотя Лелька отметила, что никаких неприятных эмоций гость у нее не вызывает. Все его действия, поступки естественны и логичны, от него волнами исходит богатая энергетика сильного и доброго человека.

         На кухне она застала семейную идиллию: мужчины накрывали на стол. Они долго пили чай с какими-то замысловатыми печенюшками. Олежка вертелся и хвастался матери:
- Это папа мне прислал!
Лелька прикусила губу и в упор посмотрела на гостя. Она знала, что Эдик никогда из загранки не привозил ничего, а тем более какие подарки могли быть сейчас, когда он ни разу за три месяца не поинтересовался, что с его семьей.

         Олежку мать умыла и отправила спать. Гость, казалось, уходить не торопился. Он без спешки перемыл чашки, поинтересовался по ходу разговора, почему у хозяйки пустой холодильник. Лелька хмуро клевала носом, не понимая, что еще гость от нее хочет. Оставлять его ночевать хозяйка не собиралась.

 Оказалось, ему надо было поговорить. Он спросил прокурорским тоном:
- За что ты его выгнала?
- Он сам ушел, - оправдывалась Лелька.
И что за дурацкая манера  оправдываться! Она всегда чувствовала себя виноватой и всегда извинялась. Знала за собой эту особенность, но все равно плохо контролировала себя в сложных ситуациях.
- Но вы поругались?! – он смотрел на нее в упор.
- Он прилетел, собрал вещи, сказал, что  любит другую женщину,  и ушел, - разозлилась Лелька, - А Вам, собственно какое дело?
-
- Но Саша –  его сын? – продолжал настаивать гость.
- Нет!
- Значит, он правду сказал. Ты пыталась заставить его воспитывать чужого ребенка!
- А почему бы и нет? У него своих нет и не будет.
Гость улыбнулся, рассматривая Лельку, сказал:
- Ты не сердись. Мне обязательно нужно было знать правду. А почему ты мне не позвонила? Я весь извелся, думал, с тобой что-то случилось.
-
- А что, я должна была Вам позвонить?
- Эдик давал тебе номера телефонов? Один из них мой. Так почему не позвонила?
- Зачем? Скорая помощь у нас работает. А его я и видеть не хочу. Если скажете ему, что я у мамы, а квартиру сдала, я буду Вам очень благодарна.
Гость поднялся. Уже в дверях сказал:
- Я за сумкой заеду по дороге на работу.
- Приезжайте, – засмеялась Лелька.

                Глава 13
-
Он приехал на следующее утро с букетом цветов и тортом. Дверь ему открыл Олежка. Лелька только покормила Санечку и наклонилась, чтобы положить малыша в кроватку, как мужчина вошел в детскую с цветами.

     Лелька торопливо выпрямилась. Он секунду наблюдал, как она пытается запахнуть на груди халат, но пояс развязался и упал к ногам. Одно мгновение и Александр обмотнул халат вокруг ее  бедер, так что ворот халата сполз с плеч и обнажил почти всю грудь. Лелька замерла. Объятия были стальные. Поцелуя, казалось, она ждала целую вечность.

     Губы у Саши были сухие и горячие. Лелька обмякла в его руках, голова  слегка кружилась, она пыталась вспомнить, когда ее целовали в последний раз. Не вспомнила, только знала наверняка, что так не целовали никогда.

         Байтингер Александр Фридрихович стал бывать у Лейлы почти ежедневно. Она ждала его и боялась его визитов – живой, энергичный и подвижный, он  не давал ей спокойно посидеть ни одной минуты. На каждый день и каждый час у него были готовы планы. Если не для всех, то для Олежки точно:
- Мы с Олегом в зоопарк. Вечером пойдем в театр. Будь готова.
-
Это означало, что он купил билеты, договорился с Маргошей и он, конечно, точно уверен, что будет именно так. Лейла умом понимала, что мужчина влюбился, и раз она принимает его внимание, то  рано или поздно ей придется платить и по этим счетам

       И оплата далеко не символическая. К ногам Саши она должна положить всю себя, без остатка - свою жизнь и судьбу своих детей. Она точно знала, что мужчина  рассчитывает именно на такую  взаимность. Вот только сердце по-прежнему щемило, что последнего разговора с Эдуардом так и не произошло. Не считала она их разрыв окончательным, была в нем какая-то нотка фальши, неестественности, неправдоподобности. Извечная борьба ума и сердца. Ум попросил сердце заткнуться, тем более что Саша утверждал, что Эдик о Лейле ни разу не спрашивал.

          Отношение Александра и Лейлы дошли до точки кипения. Пришло время принять решение. За два месяца они так и не были близки. Наконец, терпение мужчины иссякло и, потеряв надежду получить приглашение, он не уехал домой ночевать. Лелька постелила ему в спальне, в той самой супружеской спальне, в которой Эдик так и не дождался ее любви. Уже после полуночи, Александр понял, что ждет напрасно - она не придет. Он открыл дверь. Лелька  в одной сорочке стояла в коридоре у стены.

          Он взял ее на руки, удивился, какая же она легкая. Лелька прошептала ему в самое ухо:
- Мне страшно!
- Трусишка, -  тихо хохотнул он.
-
Удивительное ощущение, когда в твое тело стремительно входит мужчина. Плоть раздвигается, пропуская в себя желанного гостя, обволакивая его вниманием и лаской, предоставляя ему право на все шалости, которые хозяйка может позволить столь дорогому гостю.

        Ей эти игры доставляют такое же удовольствие, как и ему. Они расстаются, довольные друг другом. Александр не отпустил Лельку, так и лежал, прижав ее к себе, только прикрыл углом одеяла. Она пожалела, что это не произошло раньше. Неожиданно в тишине ночи прозвучало:
- Леля, скажи, что я лучше Гогоряна.
- Ты лучше всех, - прошептала она
-
- Скажи, что я это делаю лучше Эдика! - настаивал Саша, непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез.
- Я не могу тебе этого сказать, – снова прошептала она, - не могу!
- Он лучше? - в голосе Байтингера послышалась обида.
- Мы с ним не были близки, – сказала Лелька со слезами в голосе.
- Странно! Вы же женаты были!
- Это очень сложно. Я потом расскажу. Сейчас я о другом думаю.
-
   Она так и не рассказала в тот раз Александру ничего. Он не стал особо настаивать, только отметил для себя, что упоминания об Эдике всегда расстраивают ее. Именно расстраивают, а не раздражают. Он  подозревал, что Гогорян далеко не пройденный этап в жизни его милой.

          Честно говоря, он прекрасно осознавал, что увел жену у друга, воспользовавшись сложной ситуацией супругов. Но сердце никак не хотело мириться даже с мыслью, что он должен дать Гогорянам шанс на примирение. Оправдывал он себя тем, что Эдик бросил беременную Лельку  ради кого-то. Зачем искать кого-то, когда рядом с тобой такое наливное яблочко.

       Да и судя по слухам, у него нет никакой женщины. По крайней мере, никто и никогда его ни с кем не видел. Правда он живет где-то за городом, но это, говорят, дом его сестры, уехавшей в Италию то ли на отдых, то ли насовсем.

        Саша нисколько не кривил душой говоря, что Эдик не спрашивает о Лейле. Почему он должен был спрашивать у Байтингера о жене, если друг ему сказал, что его жена сдала квартиру и уехала рожать к матери.

         Писать теще он не стал. Тем более что через некоторое время обман открылся. Как любой счастливый человек, Саша не смог долго хранить тайну. Он принес на работу фотографии своей новой семьи. Именно в этот момент неожиданно зашел Гогорян. Эдуард молча посмотрел снимки и отвернулся. Александр подошел сам.
- Ты не злись, она тебя все равно никогда бы не простила. Она родила сразу же, как ты ушел, в ту же ночь. Такое не прощают. Твоему сыну уже пять месяцев. Я ее очень люблю.
- Я ее тоже люблю. И она по закону моя.
- Ты же ушел к другой …
- Струсил я, побоялся ей признаться, что … Впрочем, уже неважно.
- Я ей предлагал выйти за меня замуж. Не хочет она твою фамилию менять.
-
- Это мои дети. И это моя жена.
- Бред какой-то. Это твоя жена, которую ты бросил, когда у нее начались схватки. Это твои дети, которым ты сраной конфетки в жизни не привез. Олежка каждой безделушке удивляется, ни разу в жизни не видел. И каждый раз спрашивает: это папа прислал?
- Ты не поймешь, не пытайся. Это страшная история. Не очень она тебе доверяет, если не рассказала о своей тайне.
-
          Разговор занозой засел  в душе Байтингера. Что за страшная тайна у этой тихони? Он несколько раз за следующие полгода заводил разговор с женой, но так и не получил ответа. А потом ему стало не до этого.

          Но все по порядку. Через месяц после первой брачной ночи, Александр повез Лельку знакомить с мамой. О своей семье он почти не рассказывал, только время от времени проводил целый день у мамули. Лелька не спрашивала, чем он там занимается, не была любопытна. Знала, что свекровь зовут Галина Васильевна, так же, как ее собственную маму.

       Она к снохе и отнеслась, как мама. Санька сразу перекочевал на руки к бабушке, Олежка примостился на широком подлокотнике ее кресла. Саша повел Лельку показывать свои апартаменты.

        Квартира была трехкомнатная в старом сталинском доме, с большими комнатами и высокими потолками. Поражало огромное количество книг и гравюр. Саша привел ее в просторную комнату, его личную комнату, туда, где он вырос.

         Казалось, что там по-прежнему живет подросток, так много вещей хранило память о хозяине: модели самолетов, фотографии знаменитых авиаторов, дипломы с каких-то выставок, кубки за победы в спортивных соревнованиях. В душе Лельки нежным цветком расцветала гордость за ее мужчину. Саша водил ее по своим владениям, как по музею, с нежностью наблюдая, что гостья в восторге от хозяина этой комнаты.

          Это не была рисовка или притворство. Саша был из другого мира, в который он звал и ее. И Лельке нравился и этот мир, и этот дом. В нем была особая аура, особая  атмосфера ума, интеллигентности и доброжелательности. И не удивительно – отец Саши был профессором медицины…
   От размышлений ее отвлек Александр. Он нежно сжал ее в объятиях и сказал:
- Теперь это и твой дом. Я сказал маме, что ты – моя жена, а Олег и Санька – мои дети. Не сейчас сказал, а …сразу, как только почувствовал тебя своей…
-
Лелька про себя прокомментировала:  с того момента, как мы разделили постель. Она покраснела. Саша словно прочитал ее мысли и смутился:
- С того момента, как увидел тебя кормящей ребенка. Знаешь, мне хотелось… поцеловать твою грудь.
- А я думала, что мне показалось. Ты и в постель со мной тогда бы лег?
- Нет. Я ждал, когда ты почувствуешь, что я тебя очень люблю.
- Я это сразу почувствовала.
- И ничего мне не сказала?!
-
- Испугалась. В меня только однажды так влюблялись. Сразу двое, нет трое. С первого взгляда. И все вели себя по-разному. Виктор Громов сразу решил, что я должна принадлежать ему. Что он только ни делал, чтобы привлечь внимание. Но у него был конкурент – закадычный дружок – Эдик Гогорян. Он, наоборот, только робко улыбался и …ждал.
- И дождался, как я понимаю!
- Не сразу, через полгода, уже с четырехмесячной беременностью.
- Откуда?
- От начальника Аэропорта.
- Это была любовь?
- Только с его стороны. С моей - это была плата за детский сад и общагу.
-
         Так  постепенно Лелька рассказала и обо всем остальном. Было очевидно, что Эдуарда она жалела и уважала его чувство. Байтингер тоже посочувствовал другу. Это каким человеком надо быть, чтобы столько ждать благосклонности женщины, а потом отказаться от нее?

       Эдик так ни разу и не обмолвился о сложностях в семье, хотя не однажды говорил о своей привязанности к Саше и доверял ему во всем. Видимо это была та тайна, которую нельзя доверить ни другу, ни врагу.

        На радость свекрови молодые жили дружно. Саша любил и баловал жену, Лелька была благодарной женщиной. Она ценила его внимание и платила ему заботой и преданностью. Это не было показушное облизывание на людях, столь неприятное окружающим, ни сюсюканье с «малышкой», «малышом» и разными другими «котиками».

          Это была тонкая невидимая паутина взглядов, чуть более продолжительных, чем принято, усмешек с полунамеком, касаний мимолетных, пожатий незаметных для окружающих. Галина Васильевна много раз хотела сказать, что напрасно они от нее-то прячутся, не сглазит она счастье своего сыночка, рада она от души, что нашел он, наконец, свою половинку.

        Свекровь она была образцовая. С расспросами не лезла, знала о снохе только то, что рассказал сын: то есть то, что Лейла – жена Гогоряна, они расстались, у нее двое детей. И все. Все остальное она узнает уже в процессе совместной жизни, если Лейла сама захочет рассказать.

         Галина Васильевн и не спрашивала. Ей хватило Ирочки. О ней она знала все с самого рождения. По крайней мере, она так думала. Молодые прожили десять лет. Дом – полная чаша, ежегодные курорты, бесконечные визиты, полные шкафы импортных тряпок.

        Первые шесть – семь лет  разговоры о малышах и не заводили – пусть ребята поживут для себя.  Потом Галина Васильевн забеспокоилась. Поделилась тревогой с Ирочкиной мамой. Сначала сватья утверждала, что молодые не хотят себя обременять, потом говорила, что Саше дети не нужны.

          Галина Васильевна приступом с истерикой вызвала сына на разговор. Кое-как добилась правды - деток не будет, Ирочка бесплодна. Профессорша смирилась со своей участью. Только ровно через год Ирочка развелась с Сашей и вышла замуж за немецкого атташе. Через полгода она родила сына.

         Саша был в шоке. Мать с руганью заставила пройти Александра комплексное обследование. Вывод медиков был обескураживающим – абсолютно здоров. Так тридцатипятилетний мужчина был вынужден начать жизнь, что называется, с белого листа, впервые осознав, что он может и хочет стать отцом. Так что Лелька со своими пацанами пришлась как нельзя ко двору.

       К свекрови молодые ездили почти каждую неделю. Несколько раз оставались  ночевать. Именно в такую ночь Саша  впервые озвучил свое самое заветное желание. Он много раз порывался просить об этом Лейлу, а тут, наконец, решился, видно родные стены помогли:
- Лелечка, любимая моя, - шептал он, наслаждаясь подругой, - роди мне сына!
Лелька обхватила его руками и ногами, мешая двигаться, и тихо засмеялась:
- Сына обещать не могу, рожу того, кого ты смог сделать.
- Ты беременна?! – голос Саши прозвучал как- то глухо.
- Ты не рад? – испугалась Лелька.
-
Он был на седьмом небе от восторга. Саша без конца целовал Лелькин живот, гладил его, что-то мурлыкал. Вероятно, шумели молодые непозволительно сильно - в дверь постучала Галина Васильевна. Она чуть приоткрыла створку и тихо спросила:
- По какому поводу такая буря радости?
- Заходи мама, сейчас шампанское пить будем!
-
Саша накинул халат и убежал на кухню за спиртным. Галина Васильевн попыталась узнать подробности у снохи, но та, смеясь, показала пальцем у виска, намекая, что муж свихнулся.
- Мамочка, мы хотим тебе сообщить, - Саша разлил шампанское по большим фужерам, - ты скоро станешь бабушкой!
- Мне внучку! – почему-то поспешно сказала бабушка.
- Устала от пацанов? Мы можем реже приезжать, – предложил сын.
- Нет! Нет! Только теперь я хочу девочку. Всегда хотела девочку, - свекровь неожиданно прослезилась.
-
Это была самая замечательная ночь в жизни этих людей. Они почти до утра сидели на кровати, разговаривали о жизни, пока Лелька не уснула, положив голову на колени мужу. Мама долго смотрела на спящую сноху, потом спросила:
- Саша, сколько ей лет?
- Двадцать три.
- Трое детей. Справится?
- Справимся. Олег уже большой.
- Он тебя папой не зовет?
- По Эдику скучает.
- И что, он так ни разу не приехал?
- Темное дело там, мама. Не говорят оба, что случилось. И мне кажется, что они оба любят друг друга.
- Боишься, что Леля тебя не любит?
- Нет, любит. Только Эдика она тоже любит,  может как-то иначе, чем меня.

                Глава 14.

          Поговорим о странностях любви. Психологи делят брак на пять видов. Не станем путаться в терминах. То, что предложил Лельке Александр условно можно назвать «покровительством».

        Предполагалось, что командовать парадом будет он, решать проблемы будет самостоятельно, ни с кем не советуясь. Хорошо, что он был безмерно влюблен, и все его действия были направлены только на то, чтобы ублажить свою девочку и сыночков. Это скорее нонсенс, чем правило.

        Я знаю сколько угодно случаев, когда мужчина, взяв на себя роль хозяина, фактически играет  роль свадебного генерала, но при этом  все блага гребет только под себя, оставляя семье крохи, причем выставляет себя в роли страдающей стороны: все вам, вам, когда же для себя-то жить буду?

        Но это никоем образом не относилось к Александру. Он был хозяином в хорошем первоначальном смысле этого слова: ни властью, ни ответственностью он не собирался делиться ни с кем.

        Если Вам показалось, что Лелька была довольна таким раскладом, то Вы несколько заблуждаетесь. Какой бы робкой и беспомощной не казалась Лейла окружающим, бесхребетной амебой она не была.

        Был внутри ее существа стальной стерженек, именуемый в быту характером. Основой  ее было материнство. С появлением Эдика проявилась и вторая страсть Лейлы – мужчина, как … вторая половинка материнства, что ли. Именно в Эдике она впервые увидела эталон мужчины, гармонично дополняющий ее  саму до состояния, называемого семьей. Не в официальном, юридическом смысле, а в духовном.

            Ей в Гогоряне было мило все: как он говорит с Олежкой, как он его берет на руки, даже то, как он моет его под душем или как несет завернутого в полотенце в детскую. Именно из-за этих сладостных минут, Лелька готова была простить Эдуарду все унижения и оскорбления, которые ей пришлось вынести от них с Громовым.

         И если бы Эдик не ушел, Лелька бы предложила ему дружеский  союз двух любящих людей по воспитанию детей. Именно равноправный союз. Она хотела пользоваться своим правом матери и решать что-то самостоятельно.

          С Байтингером  она чувствовала себя заложницей или пленницей, пусть даже клетка была золотая. Конечно, все было не так остро и явно, но свободы ей не хватало. А Саша даже саму мысль о свободе не допускал. Немного проще было, когда муж уезжал в командировки. От длительных он отказывался, говорил, что у него беременна жена, а в десятидневки старался проконтролировать Лелькину жизнь от «А» до «Я».

        У Саши было много друзей, в доме часто были гости, и эти гости были в Лелькином вкусе – допоздна не засиживались, пили немного, порой и совсем не пили, и разговоры их были живыми и интересными. Надо сказать, что дети при Сашиных гостях  не выдворялись в детскую, а весь вечер находились вместе с папой и мамой.

           Седьмого марта Байтингер пригласил друзей на годовщину совместной жизни. Пришли несколько семей пилотов. Время пролетело незаметно и весело. В июне молодые несколько раз ездили на дачу к кому-то из сослуживцев

       . В июле Александр отменил всякие визиты и с тревогой поглядывал на жену. Лелька должна была родить десятого, а ему нужно было срочно улетать.  И замениться было некем. Байтингер  уговаривал жену переехать на это время к его матери, но Лелька сопротивлялась. Так он и улетел с тяжелым сердцем.

        Предчувствия его не обманули: Лелька родила дома. Правда, с мамой и дочкой все в порядке. Так ему сказали, когда он вернулся в Москву. Он позвонил в роддом. Медсестра усталым голосом сказала:
- Да родила Ваша Гогорян. Девочку, три с половиной килограмма. Вы там всем родственникам перезвоните, а то я устала отвечать.
- Это, насколько я понимаю, Ваша работа.
-
          Сзади раздался смех. Мужики пожимали Саше руки, поздравляли. Саша взглядом искал Эдика, оказалась, тот вчера улетел в отпуск к родителям. У кого-то возникла идея обмыть дочку Байтингера на даче.

      Погода была прекрасная, спиртным затарились под завязку. Пили всю ночь. Тосты были красивые, а  настроение - праздничным. Под утро лужайка напоминала Куликово поле после побоища – везде лежали тела.

           Один Байтингер еще держался на ногах. То ли от пережитого волнения, то ли от усталости, вкуса водки он сегодня не чувствовал, пил ее, как воду.  Почему-то вспомнилось, как он укорял Эдика за то, что предал Лельку, когда ей было плохо.
- А что я тут делаю, - подумал он, - когда мои девочки ждут меня?
Он завел машину Герасима и уехал.

         Лелька знала, что Саша в командировке и никого с передачами не ждала все пять дней. Но сегодня в обед ее выписывали, и она была уверена, что если Саша и не прилетел, то с кем-нибудь договорился, чтобы ее забрали из роддома.

         На сердце было тревожно. В одиннадцать стали выписывать рожениц с детьми. Лелька ходила от окна к окну. В двенадцать принесли кормить дочку. Ниночка спала, и грудь не брала. Несколько раз в палату заглядывала акушерка. Она видимо тоже нервничала. Лелька оставила ребенка на кровати и пошла позвонить.

       В ординаторской была приоткрыта дверь. Акушерка разговаривала с врачом о Лельке. Фамилию Гогорян Леля расслышала четко:
- А  кто Гогорян забирать будет?
- Заберут! Звонили, сказали, мужа похоронят, и сразу за ней приедут.
-
Увидев стоящую в дверях пациентку, доктор подскочил. Лелька медленно сползала по косяку двери. Резкий запах нашатыря привел в чувство ненадолго. Снова нашатырь. Эпизодически слышала голоса, кто-то на кого-то орал:
- Я Вас обеих уволю!… Кто Вас просил рассуждать, о чем вас не касается…. Держите руку…
- Я ее не видела…. А если умрет …
-
          Потом она помнила, что ее вели к машине. Видела свекровь, именно она взяла внучку. Остальных людей то ли не знала, то ли не узнавала. Запомнила, как врач оправдывался перед пожилым мужчиной в летной форме, как тот сердито угрожал врачу. Голоса она не различала.

        Так началась растительная жизнь Лейлы Гогорян, жизнь ненужная ей, совершенно обесцененная потерей дорогого человека. Даже ее хваленый материнский инстинкт нивелировался до животного.

            Лелька трупом лежала целыми днями в постели, тупо уставившись в потолок. Вставала только покормить Ниночку. Санька с Олежкой были у бабушки. В квартире Лельки постоянно толклись какие-то люди, часто приезжали врачи.

          Лелька слышала слова «лечение»,  « психиатрическая клиника» и еще чаще  «Дом малютки». Но она не чувствовала угрозы со стороны приходящих, хотя была благодарна, когда они уходили. Видеть она не хотела никого, даже соседку.
        Иногда по вечерам Лелька стояла у открытого окна и разговаривала с Сашей. Ее сильно расстраивало, что муж последнее время часто на нее сердится, даже кричит. Ей неловко было перед гостями, которых в доме было очень много.

       Гости, застав Лельку перед открытым окном, истолковали все превратно и забили створки большими гвоздями. Доктор сменил лечение, и слуховые галлюцинации у пациентки прекратились, но она впала в другую крайность -  перестала общаться со всеми, даже с Маргошей.

                Глава 15.
        По возвращении из отпуска Гогорян неожиданно попал на поминки. Отводили сорок дней. Тягостная тишина не прерывалась ни одним разговором. Время от времени кто-нибудь бросал косой взгляд на Эдуарда, но никаких подробностей Эдик не услышал.

       Когда все встали из-за стола, начальник попросил Гогоряна зайти к нему в кабинет. Он начал разговор сразу с дела:
- Эдуард Борисович, Вы – самый близкий друг Байтингера, и поэтому я бы хотел, чтобы этим делом занялись Вы. Его жену врачи кладут в психиатрическую клинику, не в себе она. Старших детей пока забрала бабушка, а вот маленькую нужно отвезти и оформить в Дом малютки. Органы опеки настаивают. Мы выпишем Вам оплачиваемый отпуск, пока будете оформлять документы.
- Прямо сейчас?
- Можете и сейчас.
-
Эдуарда трясло, как в лихорадке. До него только сейчас дошел весь ужас произошедшего. Он на миг представил состояние Лели, и сердце сжалось от боли. Ехать на своей машине Эдик побоялся, взял такси.

     В квартире дежурили Герасимовы. Эдик отправил их в магазин, а потом и вовсе отпустил домой. На пороге Миша обернулся:
- Эдик, она ничего не ест, будь готов к тому, что придется кормить насильно.
- Накормлю. – Отмахнулся экс-муж.
-
     Лельку застал в том состоянии, о котором говорил начальник. Он присел к ней на кровать, погладил руки, исколотые до синевы, лицо. Она нехотя повернула голову, бескровные губы что-то прошептали. Эдик не был уверен, но решил, что зовет Сашу. От нее исходил запах немытого тела и еще чего-то специфического, должно быть медикаментов

      Подошло время кормить новорожденную. Лелька послушно повернулась на бок, сунув грязный сосок в рот ребенку, так же спокойно отнеслась к тому, что кто-то дочку забрал.

      В дверь позвонили. Пришла баба Маргоша. Она остолбенела на пороге, увидев Эдуарда,  потом решительно шагнула в квартиру:
- Тебя тоже заставили дежурить? -  ехидно процедила она.
- Вы не забыли, что это – моя квартира, и я здесь прописан? - Эдик решил сразу не давать соседке спуску.
- Не забыла, как ты жену рожающую бросил. Что рассчитывал, что умрет, а квартирка тебе останется с полюбовницей? – не сдавалась бабка.
-
- Ты зачем пришла? – зло прищурился хозяин.
- А что выгонишь? Другие выгоняли.
- Поможешь вымыть ее? – в голосе Эдика уже не было того напора и злости.
- Думаешь, не пробовали до тебя? Дерется.
- Сначала давай детскую перемоем, кроватку перестелим и девочку вымоем. Как назвали? – это он говорил уже на ходу, открывая дверь комнаты сыновей.
- Собирались Ниной. – Маргоша семенила следом.
- Раз собирались, то так и зарегистрируем. У меня маму зовут Ниной.
- Ты что, на себя записывать будешь? – от неожиданности бабка придержала мужчину за рукав.
- Мы не разведены. Она до сих пор моя жена, и дети тоже мои. – Эдуард с силой выдернул рукав рубашки из цепких пальцев соседки.
- Так Сашина мать возражать будет.
- Договоримся.
-
         Как Вы уже поняли, Эдуард никуда не захотел отдавать Лельку с детьми. Органы опеки были бессильны против штампа в паспорте о прописке и свидетельства о браке. По поводу Лельки тоже пришлось писать несколько расписок об ответственности, но, в конце концов, все уладилось.

          К тому же, Галина Васильевна подключила все мужнины связи, и Лельку стал наблюдать знаменитый профессор. С оформлением Нины тоже проблем не возникло. Галина Васильевна поставила только одно условие, чтобы дети считали ее бабушкой и регулярно приезжали. Эдуард не возражал, помощники ему сейчас были очень нужны.

       Три месяца прошли, как в страшном сне. Иногда казалось, что Лельке нисколько не лучше. Профессор утверждал, что лечение проводится на должном уровне, но больная не стремится поправиться, и причина только в этом.

        Эдуард давно вышел на работу, на время отсутствия нанимал сиделку, Маргоша безвылазно жила у Гогорянов. У старушки там были довольно большие интересы, хотя бы потому, что это вносило в ее скучную жизнь разнообразие. Столовалась она у Эдика, так что прилично экономила  свою  пенсию, кроме того, Эдуард ей платил и деньгами за помощь. Может и невеликие деньги, а все подспорье.

        Лелька прошла уже третий курс лечения. Теперь она поднималась, ходила есть на кухню, но по-прежнему была апатичная и вялая, почти совсем не разговаривала, если не считать разговором «нет» и «да», к которым ее вынуждал Гогорян.

          Надо отдать должное Эдуарду – терпение у него было ангельское. Чего ему стоило заставить Лельку регулярно принимать душ, воды она почему-то панически боялась. Первый раз и вовсе все закончилось скандалом. Лелька вырывалась и тихо взвизгивала.

           Не даром моя бабушка говаривала: «Даже самый худой мужик сильнее бабы». Хрупкий на вид Гогорян довольно быстро справился со строптивицей, и только вытирая ее, заметил, что Лелька его укусила.

           Через три недели она смирилась с необходимостью мыться и  не сопротивлялась, когда Эдик мыл ее. Однажды Эдик разделся и встал с ней под душ. На лице женщины он увидел кривую гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. Разве  прежняя Лелька не поняла бы, зачем к ней в ванну залез голый мужчина? Нынешняя Лелька тоже поняла: она намылила вехотку и стала мыть Гогоряна. Эдик был готов расплакаться.

        Этой же ночью он осуществил свою давнюю мечту. Он лег с Лелькой в постель. Он и до этого спал в этой же спальне на раздвижном кресле. Но теперь он демонстративно положил свою подушку рядом с Лелькиной и сказал: «Я буду спать здесь».

           Наивно было ждать ответа. Он долго лежал в темноте и просто держал ее за руку. Он не помнит, что его разбудило посреди ночи, но  в его объятиях спала Лелька, его прежняя Лелька, а не тот полутруп, что занимал эту кровать почти четыре месяца.

       Нет, утром чуда не произошло. Все было почти по-прежнему. Неделю, другую, третью. Только однажды ночью он услышал тихий шепот:
- Мне холодно.
- Иди ко мне.
Лелька скинула сорочку и нырнула под его одеяло. Она соврала. Была она тепленькая и  … Эдик прошептал:
- Ты тепленькая. Это где ты замерзла?
-
               Именно в эту ночь он понял, что не зря столько страдал и мучился. Лелька была его женщиной, по сути, не по факту. Она и днем изменилась. Все время озиралась, как будто что-то потеряла. Эдик решился на разговор:
- Ты кого-то ищешь?
- Дети.
- Олежка с Сашей у бабушки.
- Ты меня обманываешь, его нет.
-
             Впервые Лелька заплакала. Через несколько минут рубашка на плече Гогоряна промокла. Он прижимал Лельку бережно и уговаривал. Он чувствовал, что она его понимает, уже понимает, что ей трудно смириться с потерей, что для нее Саша – это муж. Пусть поплачет. Боли надо дать выход.

       Чтобы как-то разрядить обстановку Эдик принес фотографии сыновей. Лелька поставила их на тумбочку возле кровати, туда, где они стояли прежде, должно быть вспомнила.

         Все понемногу налаживалось. Чтобы как-то отвлечь жену от тяжелых мыслей Эдик привез мальчишек. Он с удивлением наблюдал, как сразу преобразилась Лелька, ругал себя за то, что сразу не послушался профессора, который настаивал на том, что реабилитировать надо, опираясь на сохранные функции, в данном случае на материнский инстинкт.

             Этот инстинкт творил просто чудеса, и через полгода Лелька стала собой. Нет, конечно, кое-какие странности остались, но это было очевидно только для тех, кто Лельку знал прежде.

        Сексуальная жизнь четы Гогорян была на редкость гармонична. Вот если бы можно было повесить плакат в  полнеба: «Я счастлив» - Эдик бы это сделал без промедления. Возможно, это было связано с предшествующими событиями, а может Эдик был внутренне настолько эмоционален.

      Ему было достаточно ее улыбки, когда он открывал ей дверь, ее объятий, когда он сам приходил поздно. А вечера, когда они ужинали вдвоем, наполняли его сердце ожиданием чуда. Он с особым удовольствием наблюдал, как Лялька набирается сексуального опыта, требует тех или иных полюбившихся ей ласк, как терпеливо делает так, как нравится ему. Она всеми силами души пыталась показать, что она его любит и ценит его заботу. Он платил ей тем же.

    Одним из способов выразить свои чувства стали стихи. Никому в жизни пилот Эдуард Гогорян не признался бы, что написал хоть строчку. А ведь написал, пусть не шедевр, но чувства в них – через край. А Лелька рифмовала быстро и интересно. Обнаружилось это случайно. Супруги собирались на юбилей к коллеге Эдика, Лелька подписывала открытку. Эдуард стал читать, заглядывая через плечо.

                Из глубины веков, из Трои, из Микены
                Пришли в наш мир  Прекрасные Елены.
                Из глубины веков они несли с фурором
                Красу очей, ланит и нежность взора,
                Таланты разные и к пению пристрастье,
                Способности к притягиванию счастья.
                Одна из них живет сейчас меж нами,
                Окружена любимыми друзьями…..

Эдуард прокомментировал:
- Ляля, надо писать из Микен.
- Знаю, но тогда не рифмуется, – плевать она хотела на правила русской орфографии.
Часто на столе или на тумбочке в спальне они оставляли друг другу стихотворные записки.

         Но самым дорогим посланием он считал подарок жены на его день рождения:
                В нем шпаги блеск и звон булата,
                Шипение шампанского вина.
                Королевским именем когда-то
                Нарекли родители тебя.

                И оттого такой ты строгий
                И на челе величия печать,
                Умен, талантлив ты по мненью многих
                И мы не станем это отрицать.

                Ты крест несешь за предков и поныне,
                В тебе играет голубая кровь.
                Ты не умеешь жить наполовину.
                Зачем тебе нужна полу любовь?

                А на земле таких, как ты, немного
                И потому твое стремленье ввысь,
                Там ты почти под крылышком у бога,
                Но только слишком этим не гордись.

                Пройдут года и серебристой птицей
                Твой лайнер ввысь умчится без тебя
                А чтобы ты не тосковал без неба
                У тебя есть дружная семья.
В период депрессии, когда Лелька уезжала на неделю навестить могилу матери, в голове у мужа родились такие строки:

                Таких, как ты на белом свете больше нет,
                Не может просто быть на целом свете белом,
                Пишу о том на черной краске мелом,
                На белом черным я фломастером черчу,
                Пою и плачу и кричу: «Таких, как ты
                На белом свете больше нет…»

Таких шедевров, больших и маленьких, серьезных и шутливых, строгих и непристойных у них накопился целый альбом. Супруги снабдили каждое стихотворение рисунками, часто неприличного содержания. Альбом наряду с постелью считался делом интимным и посторонним не показывался. Он был просто пазлом в картинке семейной жизни Гогорянов, в целом счастливой семейной жизни.

                Глава 16

        Только однажды набежала темная туча – Лелька заметно поскучнела и в постели все время старалась отлынить от исполнения супружеских обязанностей. С большим трудом Эдуард добился объяснений: жена была беременна. Она со страхом  смотрела на мужа, пока он переваривал услышанное, потом сказала с тоской в голосе:
- Я знаю, что ты не хочешь. Я слышала, как ты говорил Маргоше.
- Я не считаю нужным говорить Маргарите Михайловне правду. Это не ее дело.
- Тебе придется уйти. Я не могу его выкинуть. Не могу.
- Почему? Потому, что мой?
- Потому, что мой!
- Ты и остальных детей рожала, потому, что они твои?
- Наверное.
- А я думал, потому, что любила их отцов, а ты просто самка, осуществляющая инстинкт продолжения рода.
- Инкубатор? – Лелька приподнялась на локте, разглядывая Эдика в темноте.
-
Скажи она сейчас, что любит его и поэтому не сделает аборт – вопрос был бы исчерпан, но она замолчала и долго лежала с открытыми глазами. Уснула незаметно.  И снится Лейле Давидовне стотысячный сон.

      Сны - это вообще-то очень интересная тема для разговора, а относительно понимания натуры Лейлы, так вообще незаменимая. Во все сны она свято верила и видела их ежедневно, во сны с четверга на пятницу верила безоговорочно, кстати сказать, они достаточно часто сбывались. Были сны, которые повторялись из года в год, немного трансформируясь, но все же оставаясь узнаваемыми. Таких было два.

      В первом сне всегда присутствовал отец, но об этих снах вы уже знаете, они заполняли мир Лелькиной фантазии в детстве. И только к тому времени, когда она повзрослела, она начала вычленять в этих снах еще одного человека – кого-то, кого она считала братом. 

       Именно он всегда был рядом, именно он заслонял ее от бед и предупреждал о неприятностях, но и вестником радости был тоже он. Одна старушка из соседей сказала, что это-ангел – хранитель, даже если он пришел на землю в образе близкого человека.

      Вот и сегодня ей снился брат, и музыка была тревожная. Ангел- хранитель явно не одобрял Лелькиных планов, но обида и душевная боль оказались сильнее доводов посланника небес.

        Проснулся Эдик от шума на кухне. Баба Маргоша кормила детей завтраком. Это могло обозначать только то, что Лелька дома отсутствовала. Мысли мячиком катились в голове мужчины, пока до него не дошло, куда в такую рань делась жена.

 Полчаса ушло на выяснение у  упирающейся Маргоши в какой больнице Лелька. Еще полчаса добирался до места.

        На его счастье женщины еще сидели в приемном покое и ждали  врача. Лельку он выделил из толпы сразу. Даже в самые тяжелые дни ее болезни она не выглядела так плохо: лицо отекло и покраснело от слез, губы тряслись. Увидев его, она отвернулась. Эдик молча взял за руку и повел жену к двери.

           В такси молчали. Дома тоже. Это продолжалось довольно долго. Эдику нужно было улетать, и откладывать разговор не было больше смысла:
- Ты еще слабая, нельзя тебе рожать! – попытался Эдик облагородить свою позицию.
- Ты не хочешь от меня детей! – тихо выдохнула Лелька.- Не хочешь. И именно от меня.
Повисла тишина. Эдик обдумывал сентенцию Лельки.
- Я всегда был уверен, что у меня не будет детей. А теперь я не готов его принять.
- Неужели боишься? – Лелька от изумления подскочила. – Чужих троих растишь, не боишься …
- Это чужие … А это свой!
Лелька проглотила от изумления язык: ее дети Эдику были и остались чужие. А она, дура, ни разу об этом не спросила.
- У тебя не будет своего ребенка. Я так решила.
- Вот только посмей!
- Завтра уедешь, и посмею!
-
Эдик немыслимыми путями договорился о подмене и остался дома. Черт поймет этих мужиков, то не надо ему ребенка, то только посмей избавься. Лелька с мужем не разговаривала, односложно отвечала на вопросы и послушно исполняла все то, что он от нее требовал: ешь, хоть полной ложкой!

      На душе у Эдуарда было пасмурно, хуже, чем в те дни, когда болела Лелька. Он, конечно, пытался с ней поговорить, она его слушала, но не слышала. Она пыталась смириться с мыслью, что если Эдик и любит кого-то, то только ее, а ее детей просто терпит, куда от них деваться.

Часто она останавливала взгляд на ребятишках. Все они походили на своих отцов. Олежка был брюнетом в Николая, Саша шатеном в Игоря, Ниночка унаследовала густую светлую шевелюру Байтингера. Лейла точно знала, что дочка Эдика будет похожа на него – черноглазая и шустрая.

Не успели родители утрясти вопрос с очередной наследницей, как навалилась новая проблема. Вообще-то Лелька не была сторонницей посвящать детей в семейные дрязги, и в этот раз почти двухмесячное противостояние родителей прошло почти незамеченным детьми. Нет, конечно, они видели, что родители поссорились, но и только.

 К тому времени, когда беременность скрыть было уже невозможно, начались бесконечные конфликты с Олежкой. Стал он капризен, дергался и грубил. Разговаривать и объясняться ребенок не хотел.

Возили его и к детскому психологу, и психиатру. Оба специалиста единодушно решили, что это обычная детская ревность. Лелька несколько раз пыталась поговорить с сыном откровенно, предлагала даже пожить у бабы Гали, если ему мешают брат и сестра. Олег долго плакал, прижавшись к матери, но жить у бабушки отказывался. С Эдиком он вел себя еще хуже, чем с матерью.

В детской стало меньше шума и возни, а ссоры и вовсе утихли. Часто вечерами ребятишки сидели одни и о чем-то тихонько беседовали, иногда Ниночка выбегала из комнаты, прижималась к матери или Эдику и убегала к братьям. Чем ближе был срок родов, тем тревожнее становилось дома.

Не выдержал напряжения четырехлетний Александр. Эдик был на кухне, когда Лелька услышала в детской шум драки, в дверях показался взлохмаченный и зареванный Санька и закричал:
- Мама, чего он врет, ты же не умрешь?!
-
Парнишка обхватил мать за ноги и разрыдался. Эдик вышел на шум и попытался навести порядок:
- Зачем ты маленьких пугаешь? Все будет хорошо!
- Не верьте ему, он опять нас бросит, когда это начнется. Он предатель! Она от Нины чуть не умерла! – мальчишка бился в истерике в руках Эдика.
-
          Вот и верь, что дети ничего не помнят и все прощают. Тяжелым грузом легли Лелькины домашние роды на душу сына, вселили страх и сделали Эдика виноватым во всем этом ужасе. Хоть и говорил Байтингер, что Олежка скучает по Эдику, часто спрашивает о нем, но помнил Олежка ту боль, которую причинил Эдик своим уходом. Помнил и копил обиду, как некоторые коллекционируют марки или значки, ну чисто так же, как Лелька копила обиду на отца. Как говориться яблоко от вишенки недалеко падает. Практически рядышком.

          Бетонной глыбой пали на сердце Лельки слова сына. Она много раз думала о том, что в ее снах было нечто, что подтверждало Олежкино восприятие ситуации. Если бы попросить Лейлу ответить, доверяет ли она мужу, она бы без колебаний ответила утвердительно. А вот на уровне подсознания происходило нечто, что тревожило ее и регулярно напоминало о возможной катастрофе.

     Имеется в виду  второй сон, который стал сниться ей с тех пор, как она познакомилась с Эдиком. Сюжет был всегда один и тот же, места - разные. Часто снился магазин, какого в действительности Лелька никогда в жизни не видела. 

       В этом магазине, полном до краев товаром, она искала отдел с золотом. В некоторых снах она его не находила, в других находила, но ничего не покупала. В соннике прочитала, что золото – к слезам, а терять нужное место, когда уверен, что оно именно тут должно быть – к предательству.

     Во втором варианте сна они с мужем едут в туристическую поездку, и Лелька Эдуарда постоянно теряет и не находит. И состояние нарастающей тревоги не покидало ее с начала сна и до того времени, когда она присыпалась в холодном поту. 

      Тот же сонник интерпретирует эту ситуацию так, что женщина интуитивно не доверяет своему избраннику. Так что предчувствия мамы и недоверие сына имели между собой какую-то мистическую связь. Она понимала, что они с Олегом чувствуют и понимают мир одинаково, но нельзя недооценивать и то, что она давно не показывала старшего сына врачам. 

Больше испытывать крепость нервов своих детей Лелька не стала и уехала в роддом немного раньше. Все эти несколько дней Олег с отцом не разговаривал, да и Эдик не знал, как завести с семилетним мальчиком разговор о родах.

     Накануне выписки  матери из роддома Эдик решился на разговор:
- Олег, ты меня сильно обидел. Я не предатель.
- Предатель! – выдохнул Олежка. - Ты нас бросил.
- Я не знал, что так получится. Я не виноват, что маме было так  плохо. Почти все женщины так рожают.
- А зачем они нужны? – Олег всхлипнул. – Пусть больше не рожает.
- Если так рассуждать, то и тебя не надо было рожать, и Саньку, и Ниночку. Давай лучше подумаем, как сестричку назовем!
-
    Долго перебирали имена, подключились даже Санька с Ниной. Решили, что каждый напишет по два имени, а потом Нина вытащит одно. На том и порешили. Эдик ночь не спал. Он сам не понимал, чего волнуется теперь, когда все позади. Он не просто смирился с тем, что Лелька родила его ребенка, но и хотел подержать его на руках, поцеловать малюсенькую ладошечку, заглянуть в мутные карие глазки.

          Девочку назвали Миланой. Мила, Милочка, Милашка. Эдик схитрил и написал четыре бумажки с этим именем, ему отдала свой голос Лелька. Все остались довольны.

                Глава 17.

Жизнь текла ровно и несколько однообразно, как и  бывает обычно. Лелька занималась домом и детьми, Эдик летал. Он с удивлением вспоминал то время, когда был готов проводить на работе почти сутки, и только строгий предполетный контроль и собственное чувство ответственности заставляли пойти домой.

Теперь его тянуло в шумную квартиру в спокойном спальном районе, хотелось съездить со старшими на прогулку или экскурсию, или, собрав всех погулять в соседнем парке. Каким-то непостижимым образом за год накопили на автомобиль, а еще  через год решили на этом автомобиле поехать всей семьей на море. Ждали, когда подрастет младшая.

      Милашка росла шустрой, подвижной, но не крикливой и не капризной. Легкая и маленькая, на девятом месяце пошла самостоятельно и больше в коляску не села: признавала только папины и мамины ручки.

          Эдик слишком много внимания уделял младшей дочке, порой в ущерб старшим, чем расстраивая Лельку до слез. С Олегом у отца отношения так и не наладились до конца, были отчужденные и  не доверительные. Олег по-прежнему относился к Эдику настороженно, словно каждую минуту ожидал от него подвоха. Вот так и жили.

       Через год планы Эдуарда изменились. Он отказался от поездки на автомобиле, решил ехать  поездом, чтобы по дороге в Сочи на несколько дней заехать к родителям в Краснодар. Дедушка с бабушкой хотят увидеть внуков.

        Лелька нахмурилась, но уступила: родители Эдика имели право знать свою внучку, жаль, что ее собственная мама не дожила до этого счастливого времени. Именно это обстоятельство заставило Лейлу согласиться, правда она довольно быстро об этом пожалела.

         В народе говорят, что подготовка к празднику гораздо лучше самого праздника. Лелька представляла не раз, какой «прекрасный», судя по подготовке, ожидает ее праздник. Три месяца готовились к поездке.

         Это было время размолвок, недоразумений и непонимания, время отчуждения и кратких перемирий. Чем ближе была дата отъезда, тем напряженнее становилась обстановка. 

           Перед самым отъездом Лейла хотела уже отказаться от задуманного: Эдик стал невыносим. Он постоянно был во взвинченном состоянии, ему не нравилось все - наряды, которые брала с собой жена, одежда для детей казалась недостаточно красивой, а подарки старикам недостаточно богатыми.

        Лелька устало отмахивалась от его зудения, списывая на усталость, даже предложила ему поехать одному, но он еще больше разнервничался и, бросив ей на ходу:

             Эдуард лежал вниз лицом на кровати. Лелька села рядом, погладила по спине, потом сунула руку под футболку и погладила по горячей влажной коже. Она почувствовала, как Эдуард напрягся, как бы отталкивая ее. Она вытащила руку и собралась было встать, как услышала:
- Не уходи. Ты прости меня. Я нервничаю очень. Мои родители.  Я боюсь туда ехать.
-
- Почему?
- Я не оправдал их надежд.
- Чего они от тебя ждали?
- Что я смогу обеспечить их старость. А я и Вас с трудом обеспечиваю, им самим впору мне помогать.
- Ты боишься это от них услышать? Может, мы с ребятами поедем сразу на море, а ты один заедешь к родителям, а то из-за нас поссоришься.
-
           Примирение состоялось, но до конца отношения не прояснились. В таком же состоянии ехали двое суток до Краснодара. Эдик рыкал на детей, даже Милашка поняла, что папа сердитый.
            Все четверо переместились на мамину полку, и, как стая воробышков, прижались к ее теплому боку. Удивительно, почему возле хрупкой мамы хватало места всем четверым? Эдик хмуро смотрел на них с верхней полки. Леля чувствовала его взгляд, но глаз ни разу не подняла.

          В Краснодар приехали около десяти часов вечера. На вокзале их никто не встретил. У Лельки  к сердцу холодной волной подкатила тревога: неужели родственники объявили бойкот? 

          Эдика отсутствие оркестра и встречающих видимо не смущало, он деловито и на удивление спокойно ловил такси, женщина немного успокоилась. Поехали на двух машинах, в одну не влезли.

         В довольно большом мансардном доме горел свет, вероятно, их ждали, но из дома никто не вышел. Эдик с шофером переносили вещи, жену с детьми он оставил на улице. В окнах по-прежнему горел свет, но никакого движения не наблюдалось.

           Тревога никак не покидала сердце Лейлы. Вместе с детьми они вошли в прихожую. Массивная дверь в комнату была закрыта, и - никаких признаков жизни. Лелька вопросительно посмотрела на мужа.

              Он улыбнулся и кивнул в сторону крутой лестницы. Жить им предстояло в мансарде, Лелька с детьми  поднялись на второй этаж. Надо было укладывать детей спать. Женщина несколько раз вопросительно смотрела на мужа, тот только как-то неестественно улыбался и делал вид, что все идет нормально.

В мансарде на столе, судя по продуктам, был накрыт ужин для детей. Ребятишки свалились  в постель, как подкошенные, им было не до еды. Эдик вдруг заторопил Лельку – велел переодеться – пора знакомиться с родителями.

Он необыкновенно заботливо поправил завитки на лбу, и неожиданно одарил таким нежным поцелуем, что женщина не на шутку испугалась – последние две недели она не видела от мужа внимания ни днем, ни ночью. А сейчас было видно, что Эдик Лелькой любуется. Она, действительно была хороша в открытом темно-бардовом платье с блестками и туфельках на тонких каблучках.

Они спустились по лестнице, шум голосов в гостиной затих. Эдик открыл дверь и галантно пропустил Лельку вперед.
Она произнесла: «Здравствуйте»  и замерла. Послышался сдавленный женский крик. Не Лелькин. Лелька с ненавистью рассматривала многочисленную компанию.

Двоих она знала точно, кто остальные, вычислила моментально. Эта седая дама  - тетя Нина. Анвара не узнать было невозможно. Этот мужчина слева, вероятно, ее свекор, уж очень похож на Еву. Ну а этот грузный мужчина, без сомнения …..
 
Лелька сказала то, что первое пришло в голову:
- Мне не надо никакого отца. Он мне нужен был, когда я была такой, как Ниночка. А теперь у меня есть муж и дети. И Вы мне не нужны.
-
          Она повернулась, с силой стряхнула с себя руку Эдика, отпихнула его в сторону и вышла на улицу. Душили слезы и злость. Она брела куда-то по горячему асфальту, не соображая ничего, полная горестного монолога - высказывала все то, что не сообразила сказать там, в гостиной Гогорянов. Вдруг вспомнились слова сына: не верьте ему – он предатель. Стало втрое горше.

Борис Арамович первым оправился от шока:
- Ты что, предупредить не мог, конспиратор чертов? С матерью чуть инфаркт не приключился, – голос  его кипел негодованием.
- Не смог я. Она бы не поехала. Я сейчас найду ее. – Эдуард засуетился.
- Анвар найдет. С тобой разговор есть, - настаивал отец.
-
        Анвар выскочил на улицу, не услышав ничего похожего на шаги, сел в машину и включил дальний свет. Где-то в ста метрах сверкнуло в лучах света малиновое платье. Он настиг беглянку через несколько минут, насильно запихал в машину и увез.

        Борис Арамович  был человеком дотошным и настырным, ему надо было все знать до конца. Его нисколько  не смущало, что сын расстроен до слез, надо было расставлять все точки:
- Когда ты узнал, что она – именно она?
- Когда регистрировались. Ее все Лилей звали, откуда я знал, что она по документам Лейла?
- Но мы с мамой приезжали, ты от нее ушел, сказал, что она грязная шлюха, что она тебя обманула и еще много разной грязи…
-
- Я ушел потому, что вы приехали. Я что-то должен был говорить, чтобы вы не встретились. А Санька и правда не мой. Ее начальник соблазнил и  потом выдал замуж … за меня. Я сам согласился. В приданное получил московскую прописку и работу. И Лельку с пацанами. Я думал, что пройдет время, она меня оценит, она не могла не видеть, что я ее люблю. А тут – Вы… со своей инспекцией и Ева …
-
- Но это все можно было утрясти…, - не выдержал отец. - Объяснил, мы бы поняли.
- Дело не в вас, вернее не столько в вас. К тому времени, когда вы уехали, я собрался уладить это дело. Я, когда уходил, велел ей позвонить, когда ей пора будет рожать. Она не позвонила. Я попросил Сашу Байтингера съездить в разведку. Он сказал, что Лелька сдала квартиру и уехала рожать к теще.
-
- Ну и что в этом плохого? – В недоумении поднял брови Борис Арамович.
- Он обманул. Он сам в Лельку влюбился и остался у нее.
- И она его приняла? – подал голос Дато.
- Приняла, не сразу, правда.
- У тебя был шанс все исправить. Надо было объяснить, она бы простила. – Мама всегда считала себя истиной в последней инстанции.
-
Эдик перешел на крик:
- Скажи мне, как женщина скажи, ты бы простила мужчину, который перешагнул через тебя, когда ты корчилась в предродовых схватках? Вот и она не простила.
- Ты бросил ее, когда у нее начались схватки? - Голос отца осип от волнения.
-
- Я ничего не понимаю в этом, я ничего особенного не заметил, только ночью она родила. Так мне Саша сказал, когда у них с Лелькой все сладилось. Я не стал лезть. Саша был моим лучшим другом.
- Был? И куда он делся?
- Они прожили два года. Лелька родила ему дочь. Я в это время был в отпуске. Они с мужиками хорошо обмыли это событие, и Саша поехал домой. На машине. Не доехал. А Лельку еще из роддома не выписали.
-
Эдуард замолчал, не знал, стоит ли продолжать – по лицу Дато катились крупные слезы.
- Не молчи, - тихо произнесла мать.
- В роддоме акушерка сказала Лельке про Сашу, ей стало плохо. Они накачали ее какими-то лекарствами и сдали на руки свекрови. Вот и все. Я приехал и попал на поминки. Там и узнал все: Лелька свихнулась, дети у Сашиной мамы, Ниночку собираются оформить в «Дом малютки». Приехал, посмотрел и остался.
- И тебе позволили? – у отца округлились глаза.
- Мы с ней разведены не были, я развод ей не дал, впрочем, они и не просили. Так что все твои внуки, дядя Дато – мои дети, не только Милаша. Хочешь посмотреть?
-
         Они осторожно поднялись по лестнице, ни одна половица не скрипнула. Ребятишки разметались во сне на широких кроватях.  Дато Айрапетян с улыбкой рассматривал спящих внуков. Такие разные! Долго смотрел на девочек, тяжело вздыхал, смахивая слезы. Спустился вместе с Эдиком вниз, произнес задумчиво:
- По делам и награда!
- Да не расстраивайся так. Утром все уладим, - успокаивал его хозяин дома.
- Спасибо тебе сынок, что дал возможность увидеть дочь и внуков. А что она видеть не хочет – это мне наказание, справедливое наказание и твоей вины тут нет, - повернулся он к племяннику.
-
           Слова падали не на благодатную почву, а на пожарище. Ничего, кроме боли молодому человеку они не доставляли. За эти шесть лет его душа выболела до донышка.

         Кто в молодости задумывался, что любовь может быть трагедией? Может быть, он потому с первого взгляда и влюбился в Лельку, что почувствовал в ней родную кровь? Ну, зачем так жестоко?

         Он вытерпел, казалось невероятные мучения, когда ждал окончание Лилиного романа с начальником. Он получил ее несчастную, обесчещенную и покорную в благодарность за мучения, и расслабился, решив, что все уже позади.

              В ЗАГСе судьба вонзила ему нож в спину. Он до сих пор помнит, как от ужаса у него отнялись ноги, когда он прочитал в паспорте: Миронова Лейла Давидовна. Мысли завертелись хороводом, и картинка нарисовалась: это та самая Лиля – дочь дяди Дато. Все вспомнилось и всплыло в один миг, а реакция Лельки на имя расставило все точки над и.

                Глава 18.
          К двум часам ночи в доме все затихло: спали или не спали, дело десятое, но тишина стояла оглушительная, только иногда над головой, в мансарде, слышались шаги Эдуарда. В половине пятого у дома остановилась машина, но из нее никто не вышел. На лестнице пробарабанили шаги – Эдуард торопился на улицу. Потом в тишине ночи послышался невнятный разговор между ним и водителем.

Эдик заглянул на заднее сидение. Свернувшись клубочком, там, под пиджаком Анвара, спала Лелька.
- Сильно расстроилась? – спросил тихо Эдик. – Что говорила?
- Только одно слово: наливай! – съязвил Анвар.
- В каком смысле?
- В прямом. Пьяная она. Пусть, так ей будет легче. А о нас она ничего не говорила, не переживай.
- Это плохо. Лучше бы сказала, я бы тогда знал, что делать.
-
Помолчали, закурили. Вдруг Анвар спросил:
- Почему ты ей сразу не сказал? Ну, сразу, когда понял, кто она.
- И ты бы не смог, не захотел ее потерять. Она так ненавидит Дато! - Эдик тяжело вздохнул.
- Теперь так же она ненавидит нас всех. – хмуро отреагировал Анвар.
- Может, разбудить, пусть идет на постель?
- Она только по дороге уснула, жалко будить. Давай я унесу ее.
-
         Анвар взял ее на руки, ему, высокому и крепкому мужчине Лелька показалась невесомой. Она обняла его за шею, и положила  голову на плечо. Каково было это видеть мужу? Ему в голову некстати пришла мысль, что в нервотрепке последних месяцев, когда его голова была занята разработкой плана Барбороса, он отказывал Лельке и во внимании, и в настоящих ласках.

Лельку уложили  на кровать. Эдик с Анваром спустились вниз, а когда муж вернулся, Лелька раздетая спала в постели с сыновьями, благо диван был широкий.

Утро выдалось солнечным, но не жарким. Проснулась ребятня. Лелька на их возню даже голову не повернула. Эдуард умыл и переодел всех, потом они дружно спустились вниз завтракать.

Топ, топ, топ. По высоким ступенькам парами спускаются четверо детей Лейлы Гогорян. Впереди Олежка с Милашей. Мила добросовестно держится за перила, лицо ее серьезно и сосредоточено. Олег держит сестру за руку, второй страхует от падения.

За ними идут Нина с Сашей. Эти очень красивые и очень самостоятельные.  Эдуард уже внизу. Ему хочется хоть как-то загладить перед родителями вчерашний инцидент, поэтому сегодня ставка сделана на детей. Еще в мансарде даны детям соответствующие инструкции, но уверенности нет никакой – уж слишком много им дома Лелька позволяет.

И он не ошибся. Было несколько неловкостей, но родители предпочли не очень на этом заострять внимание, за что сын им был безмерно благодарен. Сначала Нина, обнаружив, что манная каша почему-то соленая, язвительно спросила: «А в этом доме, что сахара нет?»

Только непосвященный мог не догадаться, кому принадлежат эти слова – интонацию и голос папы Нина копировала изумительно. В повисшей тишине, когда взрослые еще никак не успели отреагировать на вопрос Нины,  послышался голосок Милашки: « Е – е – есть! Только бабушка его спрятала!» - гости дружно засмеялись, бабушка пошла за сахаром.

Эдик сидел как на иголках. Следующий шедевр преподнес Санька. Борис Арамович поинтересовался у сына, сколько сноха будет спать. Ответил Лелькин сынок: « Пусть спит, все равно она это есть не будет!»

День  стал продолжением ночи, не задался с самого утра. Эдуард несколько раз поднимался в мансарду, но Лелька делала вид, что спит, может быть, и в самом деле спала. А после обеда, когда она уже явно не спала, разговаривать с мужем не стала – демонстративно отвернулась и закрыла голову подушкой.

Да и на первом этаже день прошел в тягостном молчании. Дато уехал домой на автобусе, Анвар остался погостить несколько дней у тетки. Ребятишки весь день провели на улице под присмотром бабушки и дедушки.

Лелька так вниз и не спустилось. К вечеру списывать это на похмельный синдром стало уже абсурдно. Эдик весь день просидел на веранде, карауля Лельку на лестнице. Он понимал, что объясниться с женой надо немедленно. Чтобы набраться храбрости, он без конца прикладывался к кувшинчику с маминым домашним вином. К вечеру он был, что называется, хорош.

Лелька, конечно, слышала все разговоры, доносившиеся снизу, но заставить себя спуститься вниз никак не могла. Не считала она себя правой, но и развести ситуацию была не готова, уж слишком внезапно появилась такая серьезная  и запутанная проблема.

Поговорить бы с Эдуардом, но как только он приходил, к горлу подступал соленый ком, и слова застревали в этом сгустке злости, обиды и стыда. Она не могла представить, как посмотрит в глаза мужу и его родителям. 

И только тогда, когда все допустимые сроки прошли, а Эдик не торопился укладывать детей спать, она поднялась. Долго стояла у двери, ведущей на лестницу. На нижней ступеньке Эдик беседовал с Анваром. Вероятно, в сотый раз Эдик рассказывал шурину, как познакомился с Лелькой. Лелька шагнула на площадку, Анвар увидел ее, а Эдик, тоже видно в сотый раз, сказал:
- Ты сам посуди, зачем бы я стал на ней жениться, если бы знал, что у меня будут свои дети. Другую бы нашел, без такого хвоста …
-
Лелька сделала шаг назад в глубину мансарды. Чувство вины уступило место  жгучей обиде и тоске. Она слышала, что Анвар увел мужа спать. Лелька собрала и уложила в постель малышей. Потом нашла Анвара, они о чем-то коротко переговорили, Анвар завел машину и уехал.

         Утро в семье Гогорянов выдалось хмурое, хотя погода на дворе стояла солнечная. Эдик, страшно болея с похмелья, с трудом одолел двадцать ступенек лестницы и замер: пусто. Посередине комнаты стоит небольшая сумка. И все. Он заплакал – не захотела Лелька ждать его объяснений – уехала. Выглянул в окно, резюмировал – с Анваром уехала.

          Уехать из дома с четырьмя малышами и кучей вещей, да еще посреди ночи, когда прекрасно слышен каждый шорох – дело невозможное. Безусловно, родители Эдуарда слышали, как в шестом часу    утра в мансарде зашумели, как из дома вынесли чемоданы.

          Нина смотрела через густую тюль окна, как сноха и племянница в одном лице, уезжала из дома, в котором десять лет назад трое взрослых людей хотели принять ее, как самую родную и желанную родню. Благими желаниями, говорят, дорога в ад вымощена, но Нина думала сейчас не о вечном.

         Анвар вернулся через четверо суток, заскочил на полчаса по дороге домой. Он отозвал брата в сторону и рассказал о том, что Лелька слышала их разговор и жить больше с Эдиком не намерена. Деньги она забрала все, он снимет себе с книжки. Эдик усмехнулся – всех денег было полторы тысячи, ну на месяц ей хватит, чуть больше. Вернется, никуда не денется.

          Искать Эдик Лельку не стал, отдохнул месяц  и поехал домой, уверенный, что Лелька перебесилась и давно уже дома.

          Квартира была на сигнализации, на подстанции сказали, что за последние сорок два дня, с пульта квартиру не снимали. В душу Эдика холодной волной заполз страх. Через несколько дней Саньке идти в первый класс, а ничего не куплено: приедут перед самым первым сентября, потом бегай-ищи.

          Утром он съездил и купил все необходимое. Долго выбирал букет, не зная, что обычно несут первоклашки в школу, остановился на традиционных гладиолусах, красных с белым горлом, такие любила Леля.

          Леля. Он часто просыпался ночами, с тоской убеждаясь, что постель пуста, горестно проговаривал монологи, объясняющие его свинское поведение. А зря. Лельке не было никакого дела до душевных мучений мужа.

          Анвар увез их той злополучной ночью в Анапу, снял бунгало и оставил немного денег. Обещал приехать в конце месяца и посадить их на поезд. Но жизнь распорядилась несколько иначе.
       
                Глава 19.
                «Восток – дело тонкое, Петруха!»  К слову сказать, Кавказ – это тоже очень непросто. Свои обычаи, традиции, свой юмор и свои печали. Ну, так принято, что, возвращаясь издалека к семейному очагу, полагается рассказать старшим, где был и что видел. А рассказчики они хорошие. 

              Анвар и раньше отличался от братьев некоторым своеволием, и отец, вопреки обычаям, спускал старшему многие огрехи. В этот раз сынок перешел все границы: попросил у отца значительную сумму денег, а причину такой потребности объяснить отказался. Скандала не было: Дато, гордо вскинув голову, в займе отказал.

             Противостояние продолжалось целый месяц и, вероятнее всего, закончилось бы полным крахом надежд Анвара Айрапетяна, если бы однажды поздним вечером Дато не подслушал разговор Анвара с матерью.
- Вы ведь женщина, мама, как Вы можете говорить, что Леля не права!
- Женщина должна слушаться мужа, должна почитать его. А Лейла должна быть благодарна Эдуарду за то, что он воспитывает ее детей! - тихая Марьям говорила невыразительно и монотонно.
-
- Мама, Вы не можете знать, что испытывает женщина, которую бросили, которая воспитывает одна ребенка. Вы прожили за спиной отца простую и легкую жизнь! – Анвар сердился.
- Ты ошибаешься, сынок. Моя жизнь стала легкой и простой только после того, как Дато женился на мне.
-
Дато протянул руку к дверной ручке, но соблазн не позволил ему войти. Соблазн узнать нечто такое, что от него скрывают. Он притаился и именно с этого момента  с особым вниманием слушал разговор.
- Я люблю ее, мама. Я не виноват, что у нас один отец. Я не могу ее бросить, не могу предать. Я должен через два дня посадить Лелю с детьми на поезд. Завтра я пойду просить в долг у дяди Альберта.
- Отец не простит тебе, если ты пойдешь просить деньги у моего брата. – мать чем-то зашуршала, потом выдвинула ящик комода. Дато обомлел, в верхнем ящике комода хранились драгоценности Марьям.
-
- Вот возьми, этот браслет мне достался от бабушки, Дато о нем ничего не знает, Альберт только год назад отдал его мне. Унеси его Айре Бабаян, она  хотела его купить. А Лелю ты люби, сынок, она тебе не сестра. Ты не сын Дато Айрапетяна. Дато -  благородный человек, он женился на мне, хотя знал, что я беременна.
-
           И здесь на сцену выступил сам Дато Айрапетян. Анвар сразу понял, что отец слышал весь разговор. Мужчины стояли друг напротив друга, как два взбешенных вепря, горя глазами, тяжело дыша и сжав кулаки.

           Слов не находили оба. Дато боялся дать слабину, тогда пасынок совсем выбьется из-под контроля. Анвар удивлялся благородству отчима - за столько лет никто не узнал о мамином грехе, для кавказской женщины это великий позор. Дато поступил мудро, он сменил тему:
- Рассказывай, что с Лелей.
- Она ….
-
Анвар рассказал все, что знал. Упор сделал на то, что Леля не хочет прощать Эдуарда и жить с ним. Еще некоторое время втроем обсуждали ситуацию, но к единому мнению не пришли, решили оставить разговор до утра.

     Утром Дато позвонил Гогорянам и был крайне удивлен тому, что родители Эдика спокойно отнеслись к  внезапному отъезду снохи, и что сам Эдик не стал искать жену и детей, а через месяц спокойно укатил в Москву. Значит, его дочь Гогорянам не нужна, решил Дато.

       Вечером тридцатого августа к бунгало на берегу моря подъехал «Рафик». Двое мужчин постучались в запертые двери. Молодая женщина, нарисовавшаяся в темном проеме, от неожиданности ойкнула. Все трое спустились с крутых ступенек и сели под раскидистыми кустами на скамейку.

         Беседовали долго, ожесточенно спорили вполголоса, не желая будить детей, но предосторожности были излишними. Старшие мальчики приняли участие в разговоре. Взрослые сначала услышали голос Олега:
- Мама, соглашайся. Он нас не любит.
- Мама, поедем с дядей Анваром, хоть ненадолго. –  Этот голос принадлежал младшему из сыновей.
-
- Саше послезавтра в школу, - капризничала Леля.
- Пойдет Александр в школу в нашем селе. Да и билетов на ближайшие две недели в кассе нет. – Дато хотел было поставить точку.
- Что Вы людям скажете, – это был тот самый вопрос, что просился на язык Лейлы с самого начала разговора, - что я Ваша племянница?
- Люди имеют право знать правду. Дато Айрапетян не привык врать, – в голосе Дато было столько неподдельного отчаяния.
-
- Так может быть, ты и обо мне скажешь? – тихо  спросил Анвар.
- Скажу. Леля, Анвар тебе не брат. Я женился на Марьям, после того, как двое подонков ее изнасиловали. А помог им организовать похищение брат Марьям, Альберт. Об этом знаем только мы трое: мама, я и Нина.
-
На этом разговор закончили, решили, что утро вечера мудренее.
     Лелька так и не спала до утра. Перед глазами крутились каруселью годы жизни с Эдуардом, казалось счастливые годы, полнокровные и яркие, и самое главное, не скучные.

         Ей казалось, что она знает своего «тихоню» вдоль и поперек, вплоть до того, что он скажет и как он  чувствует, знала на вкус каждый сантиметр его тела – от макушки до кончиков пальцев; могла по глазам угадать его настроение, а по дыханию определить, болен он или здоров. Он и сам дарил ее теплом и лаской больше, чем многие женщины получали за всю долгую  и очень счастливую жизнь.

          И все ЭТО оказалось ложью, игрой, притворством, фальшью и предательством. В душе его жил трусливый эгоист, по ошибке получивший чужой подарок и всеми силами оберегающий тайну, чтобы этот подарок не отняли. Сколько же сил нужно было иметь, чтобы изо дня в день изобретать камуфляж для своей тайны и готовить годами эффектную развязку драмы. Великий режиссер, да и только!

           А Лелька, сама того не подозревая, была главной героиней этой занимательной трагедии. А теперь режиссер почивает на лаврах - удивил своими выходками всех, ошарашил неординарными и глупыми решениями и поступками. А актеры – свободны. Теперь пора писать сценарий новой трагедии.

      Анвар тоже долго не спал, томимый любовной горячкой. Он наивно полагал, что устранил все препятствия на пути своего семейного счастья. Под пальцами он ощущал горячую Лелькину кожу, на губах – сладкий привкус ее язычка. Был это бред, вожделение, приводящий мужчину в неистовое возбуждение. Дважды за ночь он ходил на море купаться, чтобы хоть как-то снять напряжение и жар. Каждый раз надеялся, что Лелька поймет и придет к нему. А она ни разу не пошевелилась, ни когда он уходил, ни когда возвращался.

      У Дато была своя причина не спать. Он даже представить не мог, как будет объяснять родне и односельчанам, откуда у него взялась Лелька и четверо внуков. Пообещать оказалось легче, чем выполнить. Радовало то, что Марьям была на его стороне. Еще в тот вечер, когда Дато подслушал разговор, он накричал на жену:
- Не смей отдавать ему украшения. Это испокон веку передается по наследству!
-
Марьям спокойно сказала:
- Это должно было перейти по наследству нашей дочери. Но у нас нет дочери. Значит первой внучке. Значит, это все будет принадлежать Милане и Нине. Так почему ты кричишь?
- Вот и пусть принадлежит Милане и Нине. Я дам денег. Сколько надо, столько дам.


                Глава  20.

        Мысли как-то сами перескочили на Марьям. Эта женщина была болью всей его жизни. Не любовью, а именно ошибкой и болью. У русских есть такая поговорка « как чемодан без ручки», Марьям была именно таким чемоданом.

       Она появилась в его жизни, когда ему был двадцать один год. Ранним летним утром он возвращался с охоты – ушел далеко, пришлось заночевать в горах. Небо было промозглым и серым, охота -  неудачной и настроение непраздничным.

        В пятнадцати километрах от села повстречались двое верховых. Это были молодые мужчины, явно не местные. Перекинулись парой слов, спросили дорогу, Анвар показал. Только после того, как всадники скрылись за поворотом, Анвара пронзило озарение – сказали, что  на охоте заблудились, а оружия с ними не было.

        В парне проснулся азарт охотника и следопыта. Почти час он шел по следам джигитов, пока у горного ручейка не наткнулся на девушку. Она что-то делала у ручья. Анвар, спрятавшись за кустами, с интересом наблюдал. То, что он увидел, обожгло его ужасной догадкой.

        Девушка, задрав юбку, подмывалась в холодном ручье, зорким глазом охотника Анвар заметил, что вода с нее сбегает кровавая. Что бы подумал в таком случае молодой парень, что бы сделал? Не дай бог молодому парню оказаться в такой ситуации. Анвар покопался в свой охотничьей сумке, нашел кусок ткани, неслышно подошел к девушке и сказал:
- Ты простынешь. Возьми, так будет лучше.

             У повернувшейся на голос девушки лицо перекосило от страха, она готова была упасть в обморок. Анвар протянул тряпку и отвернулся. Через пару минут он услышал удаляющиеся шаги. Он догнал беглянку, спросил, откуда она.

       Девушка остановилась, посмотрела на него как-то странно и сказала, что возвращаться домой ей нельзя. Вчера ночью ее выкрали, якобы для жениха, а сами  позабавлялись с ней и бросили в горах. Если завтра утром к родителям не приедут сваты – ей лучше вообще не жить.   

        В Дато закипела кровь, он связал два события в одно, картинка сложилась. Утром он встретил двух насильников Марьям. Что делает благородство и жалость с мужчинами…

        Утром у ворот дома родителей Марьям были сваты. Была и свадьба,
красивая и многолюдная, с подарки и поздравления. Вот только первой брачной ночи, по сути, не было. Дато не разделил с женой постель. Он целый месяц ждал подтверждения своим опасениям. И дождался – Марьям была беременна.

          Еще месяц он не мог решить, как ему быть, но тот, кто взялся нести чемодан без ручки, должен знать о предстоящих трудностях. Дато смирился. Из Марьям получилась честная и покорная жена, а что еще надо самолюбивому горцу? Ну, если только любви!
           Вот тогда и появилась в его жизни Галка. А теперь у него есть Лелька. Лелька. Лелька, как заноза в сердце.

     В ночь первой встречи Дато пережил сильнейший шок. Совсем недавно он нашел дочь, которая была счастлива с детьми и мужем, уверенная, что никакой отец ей не нужен. Он помнит ее, красивую и гордую, говорящую ему эти слова, еще не осознавшую, что за ее плечами – змея, пригретая ею на сердце, с холодным равнодушием оценивающая произведенный эффект.

     Все изменилось почти моментально – семья Лельки рухнула в одночасье на глазах всех, придавив ее саму тяжелыми обломками, переломав и перековеркав судьбы ребятишек. Ущерб невозможно было оценить, разве только в гикокалориях горя и …пустоты.

    Судя по словам Анвара, на семью Гогорянов особого впечатления трагедия не произвела. И это была правда. Любить отвлеченно бедную и несчастную племянницу, ставить за ее здоровье свечи в церкви было проще, чем принять саму Лельку с ее четырьмя детьми, с кучей проблем, и сына, навесившего на себя эти проблемы.

             Какого труда стоило родителям уговорить Эдика не искать «психанувшую из-за ничего» жену, а спокойно отдохнуть в Ялте вместе с приехавшей Евой…

       Утро началось с плача Милашки, обнаружившей в комнате несколько чужих дядек, одного из которых, водителя Пашика, она приняла за отца.

     Настроение у всех испортилось. В Сочи заехали на базар, купили мальчикам одежду и школьные принадлежности. Лелька даже не вышла из машины и не поинтересовалась, что в тех двух баулах, что погрузили в машину. Она вообще была в каком-то трансе. Анвар списывал это на болезнь. Лелька на  несколько дней ложилась в больницу, когда он привез их в Анапу.

     За всю дорогу она не сказала ни слова, тупо смотрела в окно, о чем-то напряженно думала. Нет, она не беспокоилась о материальном будущем. В ее жизни всегда находились люди, которые решали за нее все проблемы.

               Вот и сейчас на ее пути стал Анвар, милый и бесконечно влюбленный. Он даже не брат ей, а ей самой это до лампочки. Она и не видит, что он на грани срыва, что он гипнотизирует ее часами, не спускает с рук ее детей, что-то ей предлагает – то воды, то бутерброд, то посмотреть какой-то пейзаж. На очередном привале Дато отозвал сына в сторону и сказал, что он не правильно себя ведет, что ей надо дать время, чтобы прийти в себя.

      Приезд Айрапетяна с дочерью и внуками произвел в селе впечатление. Первые две недели отец никуда не отпускал Лельку одну, вероятно боялся, что люди станут расспрашивать. Он напрасно переживал, Лелька ничего путного и не смогла бы рассказать любопытным, жила она в своих воспоминаниях, воспринимая окружающий мир, как нечто постороннее и неинтересное.

        Она часто ловила себя на мысли, что не слышит половину из того, что говорят дети, все думы ее были с мужем. Это напоминало сон наяву. Она заставляла себя сосредоточиться, но получалось плохо. Запоминались самые яркие эпизоды, например Лейла помнит, как первого сентября еще до рассвета отец куда-то ушел и вернулся, когда Лелька с детьми и Анваром уже выходили со двора, направляясь к школе. Дедушка принес два больших букета цветов, чем несказанно растрогал дочь.

       Марьям встретила падчерицу прохладно, но ребятня очень быстро растопила лед: Милаша сразу назвала Марьям бабушкой, Ниночка несколько дней приглядывалась, но быстро купились на бусики и брошки, которых у бабули было великое множество.

       Как-то быстро для Лельки нашлась работа в местной школе. Но такая жизнь была ей в тягость. Не понимала она тихой и размеренной деревенской тянучки. А вечера в обществе Анвара ставили ее в тупик. Он по большей части молчал, смотрел на Лейлу долго и задумчиво. А ей и самой было не до разговоров: дом у Дато был огромный, уборки было много, а еще стирка, глажка, готовка.

         Лелька никак не могла привыкнуть к отсутствию цивилизации. А еще и дети требовали пристального внимания. Олег трудно привыкал к грузинскому языку, село хоть и стоит на границе Грузии и Армении, но село грузинское и национальный язык к изучению обязателен.

         И вообще у Олега с его непокорным характером конфликты случались значительно чаще, чем у спокойного Александра. Лелька в суть детских размолвок не вникала, просила сына немного потерпеть, потому что жить здесь постоянно  они не будут.

      Дато говорил всем, что Лейла погостит у них до Нового года, пока муж в командировке, Лелька боялась, что не выдержит так долго.    
       В долгие зимние  вечера всей семьей собирались возле горящего очага, а мама и бабушка по очереди рассказывали детям сказки.

       Лелька длиннющие  сказки Марьям не слушала, как завороженная смотрела она в огонь и видела Эдуарда. В душе ее неиссякаемым источником жила обида и боль. Порой ей хотелось сделать нечто, что поможет  достойно отомстить мужу.

         Лейле казалось недостаточным возмездием то, что она избавилась от его ребенка. Ей хотелось сделать нечто большее, и чтобы он об этом обязательно узнал. Временами она пугалась своих намерений и гнала такие мысли прочь, иногда наоборот они приносили ей успокоение.

       Новогодние праздники готовились отмечать широко. В самом начале декабря в школу приходили шефы – солдаты и офицеры воинской части, расположенной в селе. Капитан Федоров оказывал Лельке настойчивые знаки внимания. И Лельку это ни злило, ни смущало. Это был флирт чистой воды, без последствий и обязательств, по крайней мере, так казалось Лейле, но капитан думал несколько по-другому.
             Вскоре его ухаживания стали настойчивыми и несколько нервозными, его не смущал Лелькин «хвост» и наличие мужа. Лелька испугалась.

      Впервые за четыре месяца она решилась на разговор с Дато. Поздно вечером, уложив детей спать, она спустилась в залу и присела на кресло возле камина.
- Нам надо уезжать. Так не может больше продолжаться, – сказала она тихо.
- Тебе у нас плохо? Или ты решила простить мужа? – Дато давно ждал этого разговора и боялся его.
- Я ничего не могу решить, пока не поговорю с ним. Сегодня я не нахожу причин, чтобы оправдать его поступки. Но с другой стороны – я не ангел тоже. Почему он побоялся мне рассказать сразу?
-
- Это я могу тебе сказать, сам у него спрашивал. Он сначала решил, что вы с ним кровные родственники, потом, уже позже, боялся, что потеряет тебя.
- Я скучаю по нему, ребятишки просятся домой.
- Я не могу тебя здесь удерживать, прав я на тебя не имею, - с горечью проговорил Дато. – Я рад, что ты простила меня. Перед смертью хотел бы покаяться перед твоей мамой. Думаешь, простит?
- Мама умерла пять лет назад, – Лелька всхлипнула.
-
Дато присел около дочери на пол и произнес:
- Я не кривлю душой – я горжусь тобой и внуками. Собирай вещи, думаю, до Нового года вы успеете в Москву.
- У меня все собрано, - сказала Лелька тихо.
- Значит, уехала бы и без моего согласия, - с обидой произнес Дато.
- Я знала, что Вы меня поймете, - успокоила его Лелька.
- Анвару сказала? Он ведь тебя любит, - тихо спросил отец.
- Для меня он брат, даже если не брат, - с грустью сказала Лелька.

                Глава 21.

Дато смотрел на несчастное Лелькино лицо, боясь, что видит дочь в последний раз. А если это так, то главный разговор должен произойти именно сейчас. В комнату вошла Марьям, присела на соседнее кресло и попросила:

- Оставь старшего внука нам. Так многие делают. И тебе легче будет, и нам – отрада. И о деньгах не беспокойся – у тебя есть законная доля наследства в этом доме. И драгоценности перейдут к твоим дочерям…

Наступила томительная пауза, наконец, Лелька ответила:
- Я об этом не думала. У моих детей есть все. Нина – единственная наследница Байтингеров, квартира в Москве куплена для Санечки его отцом. И деньги у меня есть. Покоя у меня нет. Выбил Эдик у меня опору из-под ног, пусто у меня на душе, словно в саду, побитым сильным заморозком.

- Сад после заморозка, пусть не сразу, но может и отойти, и расцвести лучше прежнего. – Марьям улыбнулась. – Ты не хочешь, чтобы Анвар проводил вас до Москвы?
- Не надо его мучить! Будет лучше, если он женится. Младшие уже детей имеют, а он один, нехорошо это. – Прозвучало пафосно и фальшиво, Лелька сама поняла это, она встала и вышла из комнаты.

Марьям вышла следом за Лейлой, догнала в коридоре, кинулась на колени, обхватила ее ноги и горячо зашептала:
- Будь милосердна к моему сыну. Он любит тебя. Пожалей ты его. Он многого не просит.
- Я его не люблю.
- Тебя никто не принуждает. Его любви хватит на вас двоих. Я боюсь за него. Нельзя мужчине быть в таком напряжении так долго, с ума может сойти. Иди к нему, за детьми я присмотрю.
- А Дато?
- Он не осудит.
- Я не могу, – тихо сказала Лелька.

Вот и все, можно перевернуть эту страничку жизни…. Что ждет впереди? Она была вся в этом будущем, но страничка перелистываться не желала – в  темном коридоре второго этажа ее ждал Анвар.

 Впервые Лелька почувствовала себя наедине с гордым и необузданным горцем, куда тебе делся тот телок, который с грустью рассматривал ее все эти месяцы. Он обнял ее, прижал, горячие губы целовали шею. Она пыталась сопротивляться, он не слушал ничего.
- Я для тебя не мужчина?! А ты для меня  - вся жизнь. Ничего больше не прошу, подари одну ночь.
- Ты мне только брат, я люблю другого.
- Я не любви твоей прошу – как нищий – милостыню.

        Она промолчала, он посчитал за согласие, потому что руки стянули с ее плеч кофточку, обнажилась грудь. Он лизнул  сосок, потом другой, его губы заскользили вниз по ее телу, захватывая и покусывая кожу живота. Уже и юбка лежит у Лелькиных ног, ее всю вдруг прошиб какой озноб, что она невольно прошептала:
- Мне холодно.

          Он поднялся, будто внутри у него распрямилась стальная пружина, снял с себя рубашку и накинул на нее. Она уловила

               Именно это движение возбудило Анвара и окончательно  убедило, что ему не нужно больше сомневаться и опасаться – сегодня и сейчас его мечта исполнится, что называется  с обоюдного согласия сторон.

             Руки Лельки стремительно снизу вверх скользнули по телу мужчины, потом опустились вниз и с беспредельным бесстыдством сомкнулись внизу его живота. Он почувствовал тепло ее ладоней и уже не помнил, как они оказались в постели.

             Теплое женское тело, стальные объятия Лелькиных ног, пружинящие полушарья грудей, жадный Лелькин рот и сладкие звуки соития. Потом услышал, как она просила еще и еще, и вдруг в глазах вспыхнули и медленно погасли миллиарды ослепительных звездочек, тело по инерции выполнило еще несколько фрикций, фейерверк повторился, Лелька застонала.
        Лежали молча. Через несколько минут Анвар повернул к Леле голову и спросил шепотом:
- Поспишь?
         Лелька подвинулась к нему, устроилась на плече, положив ладошку на его грудь, и тихонька хрюкнула.

             Подружка однажды затеяла дебаты в подвыпившей женской компании: какой должен быть мужчина – волосатый или безволосый. Мнения сторон не совпали, но бабенки единодушно решили, что мужчина должен быть …. и сильный, и ласковый. Так вот, возвращаясь к вопросу о волосатости, Лельке нравились именно те, что « последние с дерева слезли», то есть были похожи на обезьян.

    Ладонь полностью утонула в шикарной поросли на его груди. «Медведь!» - прошептала она и  расхохоталась. Анвар навис над ней, закрыл рот поцелуем. В груди у женщины сладко отозвалось нежное, благодарное чувство признательности. Она выскользнула из-под него, пытаясь сползти с кровати, но он изловчился, перевернул ее на живот и вошел сзади. И на этот раз все закончилось быстро и с удовольствием для обоих.

       Лельке вдруг пришла в голову мысль, что ей хорошо и никакого отношения к мести это не имеет. Ей просто хорошо оттого, что любящий ее мужчина доставил ей удовольствие.

      Мужчина не спал, он понимал, что это – единственная ночь, когда Лейла рядом, когда он может погладить ее там, где захочет, целовать когда захочет и … сколько захочет. Он не преминул воспользоваться своим правом единственной ночи.

          Казалось на ней не осталось ни кусочка кожи, не поцелованной им, его руки гладили ее не переставая, позы чередовались, будто он объелся «Виагры».  Лелька чувствовала его напряжение и возбуждалась сама, требуя новых ласк и удовольствий…Уснула она под утро, предупредив любовника, что ежели чего, то она не против. А Вы бы отказались? Ой, ли!
       Уехали Гогоряны утром следующего дня. Дато и Марьям проводили их до Сочи и посадили на поезд. Прощались долго и трогательно. Впервые Лейла обняла и поцеловала отца и мачеху. В поезде целые сутки Лелька отсыпалась, столько энергии высосала из нее бессонная ночь, но и мысль о мести тоже приходила в голову не раз и не два. Как всегда на десятки раз она проиграла сцену объяснения, предусмотрев, казалось все варианты, даже самые фантастические и неблагоприятные.

        Квартира их встретила оглушительной тишиной. Было чисто, но живым не пахло. Холодильник пуст, да и к лучшему, – туда с трудом впихали продукты, привезенные от родителей.

         Лелька встала к плите – не оставлять же детей без праздника. На душе было еще хуже, чем там, у отца. Эдик их не ждал, и Новый год встречал с кем-то другим. Такого варианта даже ее изощренная фантазия не предугадала.

     В половине десятого зазвонил телефон. Сердце Лели забилось с бешеной силой в тревожном предчувствии. Ниночка оказалась самой шустрой и через секунду звонко вопила:
- Это мой папа! Мой папа!
Леля с трудом отняла у нее трубку. В трубке молчали. Ниночка рыдала, еле допытались, что тетя сказала, что она едет.

      Послышался щелчок ключа в замочной скважине. На пороге стоял Эдик с цветами, тортом и шампанским. На бледном  лице кроме испуга не было ничего. Картина Репина «Не ждали».
 Лелька с трудом выговорила:
- Она сейчас приедет.

            Эдуард с растерянностью смотрел на примолкших детей, на женщину - мать этих детей и судорожно решал, нужно ли все это ему? Вот через несколько минут в дверь позвонит молоденькая стюардеска, сладкая и сексуально озабоченная. И никаких проблем. Совесть боролась с похотью, последняя победила. Раздался звонок. Эдуард улыбнулся на прощанье одной Милашке и исчез за дверью, будто и не было его никогда.

       Страшное это слово «никогда». Поймет только тот, кто пережил такое, это не обязательно смерть близкого человека, это вполне может быть просто потеря, то состояние, когда  отношение сошли на нет, а дальше  – ПУСТОТА. В авиации есть понятие «точки возврата». Это такая характеристика полета, после прохождения которой вернуться назад нельзя. Вот так и в жизни: тот, кто прошел, вернее, перешагнул за черту «никогда», как правило, назад не возвращаются.

                А время, а время не убавляет ход,
                А время, а время, идет себе, идет…

                Глава 22.

              Первую неделю после ухода Эдуарда Лейла пыталась понять, что произошло, сопоставить факты и события. Но потрясение было слишком сильным, горе ни на минуту не оставляло женщину, не давало ни отдыха, ни паузы. Все в этом доме напоминало ей о счастье, все укоряло ее, уличало в вине.

          Леля заболевала, с каждым днем ей становилось все хуже, Олег позвонил бабушке.  Старенький профессор приехал с Галиной Васильевной, долго расспрашивал пациентку, удивлялся внезапности обострения. Мало помалу выяснил, что странности в поведении появились не сегодня, они начались сразу после визита к родителям Эдуарда, но в силу сложившейся ситуации некому было их отследить – дети мало что понимают в психических отклонениях.
                Кстати это неправда, Лелька вспомнила, что Олежка несколько раз звал маму в Москву и говорил, что ей надо полечиться у доктора, значит, какие-то признаки были достаточно явными даже для ребенка, или Олег помнил то время, когда мама болела, и помнил ее тогдашнее состояние.
        Профессор осмотрел Лейлу, назначил лечение. В минуты просветления Лейла неустанно благодарила бога, что у нее есть дети. За эти несколько месяцев Олег сильно повзрослел.

             Добровольно, без принуждения и напряжения он взвалил почти все хозяйственные заботы на себя, никогда не ныл и не жаловался. Все в доме шло заведенным порядком, все были при деле, у всех были домашние обязанности, даже у Милашки. Чаще всего она дежурила возле мамы. Все свободное время дети проводили возле нее. Санька, пыхтя и раздувая толстенькие щеки, с азартом читал знакомые с детства стихи:
                Ах, ты моя душечка,
                Белая подушечка.
                На тебя щекой ложусь,
                За тебя рукой держусь.
                Если жить с тобою дружно,
                И в кино ходить не нужно,
                Лег, заснул, смотри кино,
                Ведь покажут все равно.
                Без экрана, без билета,
                Я смотрю и то, и это…

          Стихи были полностью в тему.  Повторилась старая история –  у Лейлы начались слуховые галлюцинации, только недуг  в этот раз позволил ей сохранять видимость контроля над событиями. Галлюцинации начинались ночью, были похожи на сон, и сама хозяйка в действиях участие не принимала. Короче кино, которое она смотрела со стороны.

      Видимо в отсутствие жены и детей Эдуард Борисович вел разгульную жизнь, квартира была полна чужой энергетики, чужих разговоров, мыслей, чувств. Больная психика Лели, как антенна, ловила эти бессвязные отрывки и вязала из них сюжет, который, кстати говоря, в основных деталях соответствовал действительности.

   ….   На кухне стоят две молодые девушки, довольно пьяные, в руках у них бокалы с красным вином. В зале гулянка, девушки беседуют:
- Ты чего на Гогоряна глаз положила? – говорит светловолосая.
- А тебе завидно? – ответила крашеная брюнетка.
- И что уже повелся?
- Никак не могу уломать.
- Хочешь, скажу, что сделать надо? – светловолосая наклоняется к уху брюнетки и что-то долго объясняет.
- Думаешь, сработает? – хохочет стюардесса.

        С бокалом вина она уходит в ванную. Щелкает шпингалет. А Лелька не все видит через дверь.
. Быстро поправив на себе одежду и вымыв руки, женщина взялась за ручку двери, минутку помедлила и брезгливо понюхала вино. Лицо ее тут же приняло обычное выражение, видимо постороннего запаха не чувствовалось.

      Гогоряна женщина не нашла, он уже спал на диване в зале. Вино колдунья спрятала за шторкой на окне. Гости в основном разошлись.

 …   В их супружеской спальне, на их кровати разлеглись светловолосая, брюнетка и двое мужчин, то чем они занимались, Лейлу интересовало очень мало – где пьют, там и льют. В определенный момент, брюнетка зачем-то открыла ящик прикроватной тумбочки.
          Сначала Лельке показалось, что женщина знала о содержимом ящика, но по выражению ее лица поняла, что находка была случайной. Вся голая компания с удовольствием читала их семейный альбом. А Лельке было все равно. Ей было важно, что не сам Гогорян отдал им его…

….   Утро. У дивана на корточках присела вчерашняя барышня. Она сочувственно рассматривает опухшего от пьянки Эдика и очень советует похмелиться. В руках у нее бокал с красным вином….

        Вот такие картинки сложились в бредовом состоянии в Лелькиной голове. Галина Васильевна выслушав Лелькины жалобы, попросила профессора скорректировать лечение. Видения прекратились. Лелька пошла на поправку и, потеряв всякую гордость, написала письмо Орловым.      
 
      Не успела она сообщить Игорю Николаевичу о случившемся, как супруги прилетели в Москву. Лейла сбиваясь и путаясь, долго объясняла, что не может жить в этой квартире, что ей здесь тяжело, и каждый предмет давит воспоминаниями, а на собственную спальню она и вовсе смотреть не может.

     Орлов нашел Эдуарда, тот безропотно подписал документы на развод и отказную от жилья.  Алименты клялся привозить каждый месяц. Лелька  не возражала. Правда, приехал он только раз, потом стал присылать деньги по почте. И на это Лелька не возразила.

      После продолжительных поисков Лелькину трехкомнатную разменяли на две двухкомнатные с доплатой, оформив их на Сашу и Олега.  Обе квартиры сдали, а Гогоряны  переехала жить к Галине Васильевне.

       Лелька устроилась работать  в Метеобюро Аэропорта Домодедово, конечно, не обошлось без протекции Орлова. В это время Лейле исполнилось только двадцать девять. И все было при ней – красота, здоровье, деньги, в которых она, как и прежде не нуждалась.

         При ее четверых  детях она была практически свободна – Галина Васильевна взяла внуков на себя. Как женщина интеллигентная, она только требовала, чтобы Лейла занималась культурным воспитанием детей, а остальные проблемы профессорша решит и сама. В доме появилась домработница и няня. Работницы были настолько эфемерными, что Лелька видела их только несколько раз, да и то мельком. Бабушка успокаивала, что обслуге нечего лезть хозяйке на глаза, Леля не возражала – с правилами хорошего тона высшего общества она знакома не была.

        С мужчинами у Лейлы Датовны складывались ровные, непринужденные отношения: ни вражды, ни дружбы
        . Через год в ее жизни  произошло очередное ЧП, и если бы не скорая помощь в лице Орлова, то дело бы малой кровью не закончилось.

     В летный отряд перевелся очередной пилот, и Лейла быть может никогда  об этом не узнала, если бы случайно не встретилась с ним в буфере для пассажиров. Какой черт ее понес в этот буфет, ведь ни разу за год туда не заходила?!

          Чашка кофе никак не кончалась – обжигающий напиток был поистине обжигающим. Как-то неуютно и некомфортно почувствовала себя женщина, ощутив пристальный взгляд. Не успела она решить, как поступить, как напротив нее сел пилот. Доли секунды было достаточно, чтобы признать в нем Виктора Громова. Лейла встала. Громов презрительно процедил:
- Сядь, не дергайся, не съем я тебя.
- Не командуй. Я сама решу, с кем мне сидеть и где, – Лелька повысила голос.

Подошли два знакомых пилота. Петров тихо и выразительно произнес:
-  К женщине не привязывайся и порядки свои не устанавливай!
-  Да вы эту дрянь, ребята, еще не знаете! – возмутился Громов.
-   Ее мы знаем, а вот тебя мы не знаем и чувствуем  - не приживешься ты в нашем дружном коллективе, – в голосе пилота была и издевка, и предостережение.

     Еще несколько раз Лейла встречала в аэропорту Громова, казалось, много раз ловила злобные взгляды. Однажды встретились в одной компании, на даче. Громов был настроен на удивление мирно. Они даже танцевали. Виктор слишком крепко прижимал Лельку и шептал:
-  Я ведь до сих пор не женат и все из-за тебя.
-  Это не мои заботы, – Лелька разговор поддерживать не захотела.

-  Ты никогда не верила, что я тебя люблю!
-  И сейчас не верю! – разговор ее раздражал.
-  Эдику поверила, а он тебя бросил.
В голосе Громова даже не было ехидства, Лелька с тревогой посмотрела на бывшего сослуживца.
-  А вот это – только мои проблемы, -  на всякий случай огрызнулась Лелька.
-  Только скажи, и я разделю их с тобой, - голос Виктора звучал довольно искренне.

   Так и закончился разговор с Громовым ничем, позвонила Леля  Орлову и Виктора пригласили занять должность начальника Аэропорта в каком-то районе Ростовской области.
      Споем «Пора в путь дорогу, в дорогу дальнюю…»? Вот и славненько, вот и хорошо!

                Глава 23.

         Гогорян как-то потерялся из Лелькиного поля зрения. Лейла о нем не спрашивала, но земля слухом полнится. На свете появилась третья мадам Гогорян. Правда, ненадолго. Да и то правда, что может быть общего у престарелого пилота и несостоявшейся студентки? Старлетка через два года бросила Гогоряна. Он запил, с летной карьерой было покончено.

      Как бы достойно не держала себя Лелька на людях, как бы глубоко не прятала свое горе, с каким бы напускным равнодушием не слушала разговоры о бывшем муже, ей было далеко не все равно. Она его по-прежнему любила, скучала. Долгими ночами, мучимая непреходящими бессонницами, она писала стихи и песни, но в песнях пела тоска, в стихах выла горечь и обида.
                Что я чувствую, милый,
                Описать невозможно!
                Мне так больно, так лихо
                И безумно тревожно.

                Что ты, милый, наделал?
                Как такое возможно?
                Мне так трудно, так горько
                И безумно тревожно….

                Мое сердце, как птица,
                Бьется в клеточке тесной:
                Осудить не берусь я
                Твой поступок бесчестный.

                И зачем тебе нужен
                Тот моральный уродец?
                Ты бессмертную душу
                Бросил в адский колодец!

     Через два года после инцидента с Громовым свекровь скончалась, завещав все имущество Лельке, а квартиру и дачу Ниночке.
        Вот и все, что рассказала мне Лелька, когда мы случайно встретились с ней в салоне самолета, летевшего в Москву. Неловко было спрашивать, с кем она живет сейчас, вдруг так и осталась одна, хотя несчастной она не выглядела. Со мной беседовала ухоженная и респектабельная дама, внутренне самодостаточная и уверенная в своей неотразимости.

     Это был не тот случай, когда женщина недалекого ума имеет завышенное самомнение и представление о своей привлекательности. Она невольно оглядывается вокруг, ища подтверждение своей неотразимости, и взгляд, брошенный самым плохоньким мужчинкой - бальзам для ее самолюбия. Видели таких в автобусах: молодые женщины, опирающиеся на плечо любимого мужчины, стреляющие глазами по сторонам, в поисках восхищенных взглядов? Ну, да ладно, не стоят они отдельного разговора…

       Из салона самолета я вышла больная, на душе было муторно от тех ужасов, что рассказала Лелька.  В зале ожидания аэропорта было шумно, впрочем, ничего нового и необычного. На удивление быстро и без неприятностей получив багаж, я услышала за спиной окрик:
- Ты не уезжай, мы тебя подвезем
Лелька пробиралась сквозь толпу, размахивая ярким шейным платком. В десятке метрах от нас стояли два высоких молодых человека, составляющих покучнее  Лелькин багаж.

     Эти красавцы, по всей видимости, были сыновьями моей подруги. «Слава богу, хоть с детьми ей повезло» - эта мысль согрела мою израненную Лелькиным рассказом душу. Лелька подхватила мою сумку, но Александр уже спешил на помощь. Я догадалась, что это именно Александр, был он как две капли воды похож на Орлова, да и Миронова я знала не понаслышке – его копия стояла, улыбаясь, возле багажа, а я вдруг отметила – у Олега улыбка Лелькина, чуточку лукавая и добрая.

        Уже в машине, хорошей иномарке, мальчики, посоветовавшись, решили пригласить меня в гости. Место в гостинице я не забронировала, терять мне было нечего. Надо отдать должное Саша машину водил уверенно, и приехали мы довольно быстро.

     Коттеджный поселок находился всего в десяти километрах от Аэропорта. Хороший дом из модного красного кирпича, большой и солидный, поражал воображение – европейский уровень. Пришла в голову мысль, что Лелька замужем за каким-нибудь нефтяным магнатом.

        Остановка в доме была шикарной, естественно в моем понимании, впрочем, что я понимаю в шикарных интерьерах? У меня появилось впечатление нереальности происходящего, закружилась голова, может,  сказалось переутомление или подскочило давление. Лелька проводила меня в комнату, дала какой-то антистрессант и уложила в постель.

          Я не уснула, а провалилась в мутную бездну. Проснулась я оттого, что меня кто-то тормошил. Около меня стояла …Лелька. Нет не теперешняя, а та, которую я помнила с детства. Мне опять поплохело, сознание стало медленно гаснуть, пока догадка не пронзила меня – это, наверно, ее дочь Милана, а вовсе никакая ни галлюцинация. Оказалось, меня приглашали к столу.

        Мое присутствие в доме стало сюрпризом для многих. Двое стариков, величавых в своей старческой красоте, белокурая красотка лет двадцати, незнакомый молодой человек сначала чопорно и холодно - вежливо кивнули мне, но, видя расположение матери и старших братьев, сменили гнев на милость и улыбнулись дружелюбно и открыто.

      Во главе стола сидел хозяин. Эдуард Борисович сильно постарел, волосы его поседели, но лежали густой копной, как когда-то в первую нашу встречу. Взгляд его бархатных глаз остался чуточку ироничным. Он сначала покраснел, потом смущенно улыбнулся, должно быть узнал, хотя изменилась я довольно сильно. А в моей голове почему-то  сразу всплыли слова Толика: «Будет твой суженый, Лилька, маленький, плюгавенький,  длинноносый, но любить тебя будет всю твою жизнь!»

        Я смотрела на чету Гогорянов, было радостно видеть их вместе, до нервной дрожи хотелось расспросить Лельку, когда и как они помирились. А может и не расскажет, раз сразу не захотела? Решила: спрашивать не буду, и так вижу, что у них все хорошо!

               
                Глава 24.
                « Здравствуй, милая сестричка!
          Прошло всего три месяца после нашей случайной встречи, а я уже вся извелась. Я жалею, что заставила тебя нырнуть в мою жизнь. Сожалею, что не смогла сдержаться и так разоткровенничалась, наверное, чаша переживаний была уже полна.
             Я очень боюсь, что у тебя появился соблазн написать обо мне повесть. Если  еще не поздно, то не делай этого, а если уже написала, то хотя бы позволь объяснить тебе некоторые моменты, боюсь, ты не все правильно поняла.
       Я люблю его, люблю и по сей день, только после возвращения ни разу ему об этом не сказала. Я подозреваю, что он до сих пор любит ту девочку. Я не спрашивала, да и не собираюсь.

      Я слукавила, сказав тебе, что ни разу не делала попытку связаться с ним, мне очень хотелось хотя бы услышать его голос, но я трусила, только однажды я, купив новую SIM-карту на чужое имя, отправила  SMS, поздравила его с Рождеством, это было уже тогда, когда он остался один и пил. Мне хотелось хоть чуточку поддержать его. Он ответил через пару минут, это сообщение до сих пор в моем телефоне, как реликвия: « Не знаю кому, но спасибо! Вам счастья беззаботного!»

      Вернулся он через пять лет. Пришел не сам, его нашел Олег, встретил в зале игровых автоматов. Почти год Эдуард не соглашался прийти в гости, даже в мое отсутствие, говорил Олежке, что ему нечего нам предложить. За те два года, что он прожил с девочкой, к ее ногам он сложил все, что было заработано за восемь лет. Молодая … требует больших денег, это ни для кого не секрет.

     Конечно, все это я узнала гораздо позже, когда Олег стал готовить почву для визита отца – младших он уже обработал, все были согласны. Согласилась и я, правда на ужин не пришла, не предупредив детей заранее. Точно так же сделала во  второй раз и в третий. В четвертый раз не предупредили меня. Более того, после ужина дети ушли к друзьям смотреть какой-то новый фильм, и мы остались с Эдиком одни.

     На что рассчитывали ребятишки,  я не знаю, но мы даже не разговаривали. Он сказал, что по-прежнему работает в аэропорту, только в наземной службе. Сидя напротив друг друга и, одновременно потянувшись за салфеткой, мы случайно столкнулись руками. Дальше  я ничего не помню.

         В этот раз я проболела почти месяц. Эдик находился возле меня, как мне казалось, постоянно. Понимаешь, он не оправдывался, не извинялся, не говорил о любви, он просто был рядом. А когда я встала на ноги, он ушел - красивый и благородный жест, что не говори.

С детьми общался, звонил, но мне не навязывался. Через полгода пригласил детей провести летние каникулы у него дома. Я согласилась отпустить ребят, твердо решив, что я туда - ни ногой. Через месяц не выдержала и поехала. Оказалось, что сестра Эдуарда уехала жить в Испанию и подарила братцу дом. Эдик перевез родителей и … решил, что пора бы ему обзавестись семьей.

     Ах, этот кризис среднего возраста, когда пора подвести итоги, а подводить нечего! Скольким людям он испортил жизнь, сколько судеб поломал. Видя и чувствуя, что годы ушли, мужчина, да и женщина тоже, начинают всеми силами доказывать, что он еще молод и силен, что он еще о-го-го, и начинает престарелый ловелас виснуть на молодках, начинать заведомо проигрышные предприятия, рвать старые узы, кромсать и рушить все. Мой муж попался на эту же удочку. Не хватило мудрости, порядочности, чтобы пережить этот излом судьбы.

       А я его простила, только не тогда, когда его привел Олег, а задолго до этого, когда осознала, что произошло между мной и Анваром. Я на себе почувствовала, как мужчина может увлечься сам, как может утопить в своей любви и страсти женщину, как трудно адекватно оценить моральную сторону таких отношений. Я сама забыла обо всем, отдаваясь любви Анвара, за всю долгую ночь я не почувствовала укора совести или мук раскаяния. Да и позже тоже.
        Через год мы с Эдуардом сошлись. И обвенчались в церкви. Зачем? Не знаю, он поставил такое условие. Кстати, и в постель он ко мне пришел только после венчания. Может, это что-то для него значит?
       Я очень надеюсь, что помогла тебе понять наши отношения.
                Леля.».

      Я все же опубликовала повесть, один экземпляр выслала Эдуарду. Через некоторое время получила от него письмо. Мое самолюбие категорически против его публикации, но совесть настаивает на справедливости – выслушать нужно обе стороны. Сдаюсь, читайте, если сможете.
       « Я даже не знаю, как к тебе обратиться!
                Госпожа писательница!
У меня нет слов, я никогда не поверю тебе, что все эти гадости обо мне тебе рассказала моя чистая девочка. Я знаю, что я виноват перед ней, но не в том, в чем меня обвиняешь ты: я не подонок, который готовил спектакль, для большего эффекта. Я оберегал мою Ляльку от этого удара столько, сколько мог, а когда обстоятельства сложились против меня, я смалодушничал и позволил им мною манипулировать. Я – жертва этих обстоятельств, но я не подлец. И еще, Вы – женщины, ничего не понимаете в мужской любви. Я люблю ее и всегда любил, и детей люблю тоже, всех четверых.  А тебе бы посоветовал не браться за дело, в котором так мало понимаешь!
     Искренне надеюсь, что мы больше никогда не встретимся.
                Э.Б.
Р.S. А в  том, что Лялька меня любит, я нисколько не сомневаюсь».
   
       После письма Гогоряна в моей душе остался горький осадок. Захотелось написать на большом плакате вновь испеченный афоризм и повесить где-нибудь на видном месте в качестве назидания собственной совести: «Входя в дом, вытирайте, пожалуйста, обувь. А в чужую душу не следует лезть даже в стерильно чистых тапочках».