"Настало время рассказать о потомках Ивана и Марии Четверговых, то есть о нас, детях.
Начну по старшинству, то есть в том порядке, в котором мы появлялись на свет, а происходило это, словно по расписанию, через каждые два года: Елизавета (1906), Виктор (1908), Василий (1910), Вениамин (1911), мертворожденный мальчик (1914), Павел (1916), Михаил (1918), Георгий (1921), Августа(1923).
Строгая последовательность нарушилась лишь однажды, когда, вслед за Михаилом, родился Георгий. Между мною и братом Василием она, казалось бы, тоже не соблюдается, но это только на первый взгляд.
Я уже упоминал, что пришел в этот мир тридцатого декабря, на исходе года 1911. Факт моего рождения был занесен священником в церковную метрическую книгу, там же записана и дата крещения - двадцать седьмое января, в день святителя Вениамина. Однако, указана она по старому стилю и в момент получения мною паспорта не изменялась. Если быть до конца точным, то на свет Божий я появился двенадцатого января 1912 года, не нарушая тем самым строгий порядок нашего рождения.
Я, конечно, позволил себе немного пошутить и теперь со всей серьезностью продолжу рассказ о братьях и сестрах.
Итак, старшая моя сестра, Елизавета Ивановна Четвергова (в замужестве Носова), родилась в 1906 году.
Как и все мы, дети, в возрасте семи лет была отдана родителями в церковно-приходскую школу. Окончила три класса, завершив на этом обучение.
В отличие от мальчиков, специальное образование для дочери, по мнению отца, обязательным не являлось. Женщина рассматривалась им прежде всего как жена, хозяйка и мать. Научилась читать-писать, и слава Богу!
Именно поэтому специальности Лиза никакой не получила, до семнадцати лет помогая по хозяйству матери. А помощница, надо заметить, она была отменная! Мастерски владела навыками прядения шерсти и льна, отлично вязала варежки и чулки, убирала в доме, нянчилась с младшими.
В летнее время всегда выезжала с семьей на пашню, где наравне с братьями косила литовкой траву, вязала снопы, веяла пшеницу.
Знакомые говорили: "Она получше любого мужика с делом справляется".
Это было чистой правдой, причем, к любой обязанности Лиза всегда относилась добросовестно и ответственно, исполняя все быстро и качественно.
Внешний облик сестры не отличался особой привлекательностью, хотя и дурнушкой назвать её было нельзя. Волосы у Лизы были русые, мягкие, послушные, глаза серые, но не теплого голубого, а холодноватого, стального оттенка, прямой нос несколько крупноват, рот, напротив, небольшой.
Роста она была выше среднего, телосложения крепкого, статная.
Физически, как я уже упоминал, сильная.
Характер был сложный: резковатый и прямолинейный, правду-матку высказывала в лицо, без излишних сантиментов, не особо задумываясь над тем, какое впечатление это производит на собеседника.
Я думаю, объяснялось это ее принципиальностью. Будучи по сути своей человекам честным и справедливым, Лиза не терпела всяких экивоков, излишних реверансов и расшаркиваний.
В то же время, особой откровенностью она не отличалась. Обременять кого-то своими переживаниями было совсем не в её правилах.
Из описания внешности и характера Лизы можно сделать вывод: "баба-сермяжница".
Однако, впечатление это обманчивое и далеко не справедливое. Те, кто знакомился с сестрой поближе, начинал постепенно открывать тайники доброты и притягательной силы ее души. Она вдруг представала перед ними исключительно обаятельным человеком. И очень умным. Это был тот самый случай, когда не образованность является показателем ума, а глубина, внутренняя значительность и житейская мудрость.
Как магнитом к Лизе притягивало людей.
Она была прекрасной и верной подругой, нравилась молодым людям, всегда являлась лидером в отношениях.
Имела отличный музыкальный слух и приятный бархатистый голос, пела душевно и проникновенно, красиво и легко танцевала.
Строгий отцовский режим не позволял ей часто бывать на молодежных вечеринках, а когда вдруг такая возможность предоставлялась, то пойти туда можно было лишь в сопровождении "наблюдателя". Как правило, эта роль отводилась мне.
Я отправлялся с сестрой, предварительно получив строгие указания отца внимательно следить за её поведением, а по возвращении домой, подробно обо всем докладывать.
Спорить не приходилось, потому что затея эта была, во-первых, совершенно бесполезной и недопустимой, а во-вторых, могла лишить возможности попасть на вечеринку, где меня, как дорогого гостя, всегда усаживали за стол и отменно кормили. Разомлев от съеденного, я посматривал на танцующие пары и беззаботно отдыхал, а это случалось, ох, как нечасто!
По дороге Лиза давала мне подробные инструкции, что и как рассказать дома, тем более, что я поневоле был свидетелем полудетской симпатии между ней и соседским парнишкой.
Наставления сестры я выполнял куда с большим энтузиазмом, чем отцовские, за что и был ею нежно любим. Она даже доверила мне послужить немного почтальоном. С молодым энтузиазмом и резвостью доставлял я письма от дома Лизиной "симпатии" к нашему и обратно, свято сохраняя тайну переписки между молодыми людьми.
В восемнадцать лет сестра вышла замуж. Избранником её стал рабочий-кожевенник Носов Яков Леонтьевич, добрейшей души человек. Он был старше Лизы на шесть лет. Познакомился с ней через знакомых, которым довелось как-то увидеть сестру за уборкой дома. Те были потрясены, с какой легкостью Лиза переставляла мешок муки весом около шестидесяти килограммов, словно управлялась с ведром воды. Рассказали об увиденном матери Якова Леонтьевича, охарактеризовав Лизу как девушку добропорядочную и работящую. А кому не захочется иметь в доме такую сноху? Вот и поделилась она на радостях новостью с сыном, предложив взглянуть на "невесту".
Знакомство плавно перетекло в сватовство, потому что молодые с первого взгляда друг другу приглянулись.
Свадьба состоялась в 1924 году.
Семнадцать лет прожили Лиза с Яковом Леонтьевичем душа в душу, пока не погиб тот в самом начале войны, оставив одних молодую еще жену и сыновей - Бориса и Владимира.
Жизнь сестры после гибели мужа была не из легких. На кусок хлеба зарабатывала вязаньем, да продажей овощей из собственного огорода. Трудилась без устали, чтобы тянуть мальчишек-подростков. Те, как могли, ей помогали. Жили во время войны, как я уже упоминал, в доме моей мамы, вместе с Павлом, его женой, моей Зиной и нашими детьми.
Трижды после войны пыталась Лиза создать семью, но повезло ей уже только в зрелом возрасте, когда вышла замуж за прекрасного человека - Петра Филипповича.
Брак был счастливым, но не очень долгим. Петр Филиппович, нестарый еще человек, спустя несколько лет скоропостижно скончался.
Последние годы Лиза жила с мамой. Дом наш снесли, и им дали двухкомнатную квартиру.
Будучи человеком энергичным, в малогабаритной квартире сестра скучала: ни огорода, ни достаточного поля для деятельности. И это при её-то неиссякаемом энтузиазме!
Но годы шли, силы постепенно иссякали. По-прежнему крутилась по дому, вязала вечерами, шила помаленьку.
После смерти мамы осталась одна. Сыновья жили отдельно: Володя - в Бийске, Борис - в Выборге. У каждого своя семья, свои заботы.
Ну, что тут скажешь? Старость. Одинокая. Неприветливая. И письма...
Умерла Лиза в 1990 году в возрасте восьмидесяти четырех лет. Похоронена в Бийске, на том же кладбище, где покоятся мама и папа".
* * *
На этом папин рассказ о Лизе заканчивается. Я перечитала его заново и попыталась представить лицо тетки. Не получилось... Не то, чтобы мне трудно было узнать Лизу, столкнись я с ней случайно на улице, нет! Тут другое. Не помнились "подробности" её лица...
Я полезла в книжный шкаф, где на полке хранился потертый кожаный альбом с тиснеными оленями и крупными кистями, и открыла его на нужной странице.
С потрескавшегося черно-белого снимка на меня смотрела молодая женщина в тёмном облегающем платье, с застёгнутым наглухо более светлым по тону воротничком и собранными в узкую манжету пышными рукавами. Вытянувшись по струнке, она горделиво закинула назад голову. В руках маленькая сумочка, которую сейчас на английский манер, назвали бы "клатчем", а тогда именовали "ридикюлем". Тёмно-русые волосы с едва заметной волной, разделённые косым пробором и подстриженные "под кружок", закреплены надо лбом роговым гребнем. Глаза выразительные, серые, со льдинкой. О таких говорят "колючие". Некрупный рот со слегка опущенными уголками чуть напряжён, но в нём нет жёсткости, кажется, что Лиза усилием воли пытается спрятать не соответствующую торжественной обстановке улыбку. Да и овал лица мягкий, по-девичьи нежный.
В глубине души я с детства недолюбливала старшую папину сестру, которую знала только по рассказам родных и старым фотографиям. Та казалась мне вредной и некрасивой.
Поэтому, когда мама, рассердившись на меня за непослушание, начинала укорять: "Ну, вся в Елизавету Ивановну, такая же упрямая!", я упрямилась ещё больше, бежала за защитой к отцу и требовала, чтобы тот опроверг необоснованное утверждение.
Быть похожей на Лизу совсем не хотелось, а почему, я и сама не знала. То ли мечтала вырасти красавицей, то ли Козерожья сущность протестовала, просто так, без повода...
Уже повзрослев, я поняла, что сравнение с тёткой - "мужичкой в юбке"- некрасивой, жестковатой, невоздержанной в эмоциях, заставили мою детскую психику сознательно вычеркнуть непривлекательный образ из памяти. Психологи называют это "вытеснением".
Если это не так, то чем тогда объяснить, что я совершенно не помнила, как родственница гостила у нас в Томске? Конечно, сам факт приезда в памяти сохранился, но вот Лиза...
А ещё однажды папа брал меня с собой в отпуск на Алтай. Тогда мы целую неделю жили в Бийске. У Лизы в доме...
Дом был деревянный, из потемневшего от времени бруса, с большим огородом, в котором росли "лимонные" помидоры. Огромные, мясистые, сладкие. Я даже сглотнула слюну, когда представила поблескивающий под лучами солнца разлом спелого помидора, который ела немытым прямо с куста, от чего он казался ещё вкуснее!
Огород с ровненькими грядками стоял перед глазами, словно я только вчера вязла босыми ногами в чёрной жирной земле.
И Петр Филиппович, четвёртый тёткин муж, отчетливо вырисовывался в памяти.
Коренастый, круглолицый, с лысиной во всё темечко, с пышными седыми усами и искрящимися добротой глазами, он весело подмигивал мне из детства. Пётр Филиппович позволил тогда раскрасить своё лицо губной помадой, не выказывая ни малейшего неудовольствия и даже называя себя Олегом Поповым к пущему моему удовольствию.
Кстати, а откуда взялась помада? Я этого не помнила...
Не помнила выстиранных трусишек и платьиц, вкусных обедов и ужинов... Хотя папа рассказывал, что Лиза была большой мастерицей лепить пельмени.
И пироги у неё были необыкновенные!
Да что пироги! Не было дела, которое тётка не довела бы до конца.
Она и шила, и вязала, и траву в поле косила наравне с братьями, не отставая ни на шаг.
А ещё сама, без чьей-либо помощи, делала мебель. Да-да! Настоящую мебель!
Сначала это были садовые скамейки, табуреты, а потом и буфет собственного производства украсил Лизину кухню.
Соседи и родственники только диву давались: "Вот это женщина! "И коня на скаку, и ..."
Рассказ про буфет я слышала, когда была ещё совсем маленькой, но вот осознала весь масштаб тёткиной личности только сейчас.
Память плавно скользила по пережитому и услышанному и вдруг остановилась на той страничке, которая когда-то была без сожаления мною перевернута.
Я разглядывала старые фотографии, с неожиданным интересом останавливаясь на тех, где была запечатлена Лиза.
Словно бросая вызов моему давно сложившемуся мнению, "изюминки" тётушкиной внешности теперь нарочито бросались в глаза.
Какие пушистые у Лизы волосы! Особенно вот на этом снимке, где мягкими волнами спускаются на плечи, короной венчая безупречной формы лоб.
А вот Лиза улыбается, прижав к себе мою старшую сестрёнку Людочку. Ласково так, с любовью...
Каким тёплым светом озарилось её лицо! Сколько в нём нежности! И нет больше "льдинок" в глазах...
А какая стать в тётушкиной фигуре, в гордо поднятой голове, длинной шее, женственной округлости плеч... "Мужичка в юбке"?! Ну, уж нет!!!
Теперь Лиза казалась Мне даже привлекательной.
Папа рассказывал, что тётка прекрасно танцевала. А уж пела как!
Вместе с первым своим мужем, Яковом Леонтьевичем, дуэтом тАк исполняла "Ревела буря, дождь шумел", что все замирали за столом, а кое-кто и плакал...
Да и не могли четверо мужчин любить "мужичку", если б не было в ней самого главного, от чего голова кругом, да дрожь в пальцах...
А что четырежды замуж выходила, то судьба так распорядилась: первый муж с войны не вернулся, второй от туберкулёза умер, о третьем я толком ничего не знала, но всё равно мысленно была теперь на стороне Лизы.
А Пётр Филиппович - это уже тётушкина "лебединая песня "...
На душе у меня стало вдруг так спокойно-спокойно.
Ну, и что, пусть я похожа на Лизу немножко. Теперь я и сама разглядела это сходство, но не огорчилась, а даже улыбнулась ставшему неожиданно родным лицу.
Разве тётка виновата в том, что сама не понимая причины, племянница её недолюбливала когда-то? Просто та была маленькой глупенькой девочкой, с кучей комплексов и желанием вырасти красавицей. Да и в психологии в ту пору совсем не разбиралась...