Конечно, ей трудно глаза раскрыть, бабке Кате. Встает в 4 утра - в 5 нужно быть на работе. Хорошо еще, что недалеко: вниз по оврагу от Семеновского поселка, а там рукой подать. И работа у нее нелегкая, вовсе не женская: убирает цех в издательстве, где печатают местную прессу.
Картон, горы оберточной бумаги, втулки от огромных рулонов в тонну весом, деревянные втулки, те, что были внутри. После того, как рулоны разматываются, эти втулки достаются ей, Кате, и она топит ими свою печку-"буржуйку". Или дает поиграть ими, похожими на огромные сказочные катушки для ниток, внукам - настоящих игрушек в доме нету.
"Буржуйка" остывает быстро. Ночью в комнатах, низких, вровень с землею, становится холодно. Можно бы положить на печку тяжелый камень, можно вообще обложить ее кирпичом, но Катя против: - "И где это видано?!".
Новое, непривычное, она встречает в штыки.
Вот и сейчас: отправила своего Ивана в больницу, а там говорят - нужна срочная операция. Называют сумму. И врача, с которым следует договориться.
Выцветшие, бывшие когда-то голубыми, глаза бабы Кати смотрят сердито, голос вздрагивает от злобы:
- Где это слыхано - отдавать деньги, свои деньги, за то, что должны делать бесплатно?! Давно уже так? Не слышала! Все это делают? А я - не "все"! Я эти деньги вон каким трудом заработала! Попробуй, повози в 60 лет мою тачку! Встань в 4 утра в холод, в дождь! В гололед, когда по оврагу не спуститься, а в обход - еще километр по морозу! Что, Иван и сам заработал немало? Да! - на двух заводах мастером, плюс пенсия... Но кто ему виноват, что тянул так долго?! Говорила ему - иди к врачу, а он стеснялся: рана-то, еще с Войны, где? - в паху открылась. Мазал йодом, мазал... Домазался! А мне деньги - ой, как они доставались! В ту же Войну, в колхозе, воровала творог, продавала на рынке - кто бы м е н я пожалел, если бы поймали?!
Через двое суток Ивана не стало. Только тут до Кати дошло, что с домом ей теперь не справиться. И крышу чинить уже некому, и кран во дворе не заменишь. А кому он нужен, этот дом, вернее, полусгнившие пол-дома, что купили они с Ваней еще в 58-м, через четыре года после того, как сюда, в город, переехали молодые?
Оставаться там, в Буденовке, с внучкой? Нет, спасибо! Вот вам ваше дитя - уже в пятый класс перешла! А мы отдохнем немножко...
Отдохнуть не пришлось. Пенсий колхозных хватило бы только на свет, баллоны газовые, воду. Да на калоши резиновые - без них к дому не проберешься. Чтобы кушать, нужно было работать, и они с Иваном опять впряглись: она в Издательстве, разнорабочей, он - компрессорщиком, на двух заводах, пивном и лимонадном.
Да! - вкусный он приносил лимонад, такой, что и в магазинах достать невозможно: с пробкой, как у шампанского, тот, что на столе у начальства и то появлялся нечасто: на Первомай, в Новый Год, да на Октябрьские...
А пиво? Самое свежее, бархатное... Которое с рыбкой, картошечкой, лучком... С мясом парным - и внучку с зятем пригласить не стыдно, да хоть и Дуську, сестру двоюродную, что продавщицей в Манглисе, в той же Буденовке...
А что теперь? Придется продавать дом, идти доживать к сыну, к невестке. К той, которую всегда попрекала:
- Молчи, Надька, забыла, какой пришла в нашу семью - в одном-единственном платье?
Попрекала, а она затаила, напомнила вчера ей слова эти...
Ну, сын, Володя, ему что? - залил глаза и ничего не видит. Ему ничего не надо, даром, что главным бухгалтером в министерстве. Да и он не забыл, как я его, какими словами на ту Войну провожала...
- Кому, кому теперь все это достанется? - Деньги, что выручу за дом, деньги, что лежат на книжке, деньги, что у Ивана накоплены были?
- ИМ?!