Ночь. Пожилой сентябрь. Маятник часов раскачивал тишину; в сырости уездного поместья у кровати дремал потёртый чемодан. Белые бока его накрылись тенями, словно шёлковым пледом, и хрустели от лёгкого кожаного храпа: ремешки чемодана вздымались почтовыми лентами и вновь спадали освежающим водопадом сновидений. Узлы времени истрепали его рукоять, которая при свете восковой свечи казалась сброшенной чешуёй змеи, но в мире грёз ему снилось первое путешествие с хозяином, пропитанное малиновым ароматом трактирных пирогов.
Из чемодана издавался шелест волнительной беседы, то купленные крестьяне, прикрывая чернильные уста лоскутами гербовой бумаги, обнажали секреты очередной прибыльной сделки бывшего чиновника. Только понурый, еще не замасленный и без единого изгиба крепостной лист печально молчал и не мог поверить, что он лишь в рубль ценой. Думы его терзали ларчик красного дерева, который бился сердцем в глубине канцелярских пожиток походного сундука. Оттого чемодан и пробудился в сумерках далёкой губернии.
Он приподнял тряпичные веки, – перед ним очутился мальчик с взъерошенной соломой на голове: весь в веснушках, словно подсолнух на поле, и с глазами цвета дождливого неба. Сын погибшего конюха тянулся мозолистой рукой за тоскливым листом, но при виде ожившего чемодана, замер и сглотнул слюну вкуса дикой полыни.
Минутой ранее дворовый паренёк лихой кошкой пересёк покои усадьбы, а в завершении канатного лязганья настенных часов, гордости столичного мастера, пробрался в комнату для гостей. Чичиков к тому моменту вышел в вишнёвый сад вместе с владельцем мрачного имения, которое находилось по близости с лесом, где порой при полной луне завывали вольные волки. Когда стопы малыша, босые как душа артиста, коснулись мёрзлых досок спальни, в стеклянной шелухе окна показался смольный силуэт: двуглавый вор в парном цилиндре и пальто с высоким воротником. Но густые рукава дерева развеяли иллюзию, и сытые осенним воздухом очертания двух мужчин направились к лавочке из опавших листьев. Сорванец выдохнул. Холодная комната отапливалась лишь огрызком свечи, которую старательно поглощал тусклый огонёк, им же и освещалась. Мальчик подкрался к чемодану… замер и сглотнул слюну вкуса дикой полыни.
«Это единственная память об отце», – объяснили умоляющие глаза цвета полевых незабудок. Чемодан закрыл веки и притворился спящим.
Маятник часов убаюкивал. Когда догорела свеча, наступило утро. Первые петухи за рекой криком прочистили горло от колючего тумана.
Соломенный парнишка проворно выхватил бумагу из объятий кожаного постояльца. «И вовсе не страшный», – он радостно скрылся за дверью с резным узором. «Благородный», – подумал чернильный лик седовласого конюха.
Чичиков уехал из губернии. Он так никогда и не узнал о потере одной мёртвой души.
04 апреля 2015