Я мысленно надену власяницу
и параллельно дам обет молчанья,
и постепенно саморастворится
мое отчаянье.
Не лопнет нить накаливанья в колбе,
не слышен треск струны в концерте сольном,
растает молча парафина столбик.
Совсем не больно.
Обойма арлекиновых ужимок,
и плач Пьеро ручьями театральный –
магический кристалл, проделки джинна,
экран зеркальный.
Не ранят фразы слабым рикошетом:
смешно, и острой жалости ожоги
прорвутся неоформленным фальцетом
в слова и слоги.
Но дан обет, и власяница колет,
а фитилек дрожит, как от озноба.
«Стоп! Снято!» – то душа в безвестной роли:
твоей – до гроба.