…кошмарная черная блестящая тварь, длиною не менее пятнадцати футов, изрыгавшая зловоние и все более набиравшая скорость; густой пар окружал ее, восставшую из морских глубин. Это невообразимое чудовище — бесформенная масса пузырящейся протоплазмы — слабо иллюминировало, образуя тысячи вспыхивавших зеленоватым светом и тут же гаснувших глазков, и неслось прямо на нас; массивнее любого вагона…
— Г.Ф. Лавкрафт, Хребты Безумия
– …лиса!
«лиса, лиса, лиса…»
– Чего, па?
– Василиса! – уже раздраженно, видимо, не слыша ответа. Эхо в гулких высоких перекрытиях подхватило хрипловатый, но все еще звучный старческий голос, и Василисе показалось, что на нее раздраженно кричат все потолки замка.
– Па-а! Чего-о?
– Ты Шоггота покормить не забыла?
– Не забыла, – соврала Василиса, выдохнула, куснув губку, и побежала по лестнице.
Кормить Шоггота.
Из всех обязанностей в отцовском замке эта была одной из самых неприятных. Во-первых, аквариум с Шогготом размещался в подвале. Подвал долгое время пустовал, и Василисе строго-настрого запрещалось соваться даже на лестницу, ведущую вниз. Детское воображение маленькой Лиски населило запретные помещения страшными чудовищами и ожившими скелетами, вплоть до того, что малышка просыпалась среди ночи от явственных криков и стонов узников, замурованных в подвале. На самом деле подземелья замка были закрыты по самой прозаической причине.
Замок был стар, очень стар. Средств хорошенько отреставрировать его вечно не хватало, а те, которые появлялись, отец Василисы предпочитал направлять на их с Василисой научные изыскания. Поэтому многие комнаты, лестницы, башни и злополучный подвал «населяли» вполне материальные призраки – запустения, разрушения, обваливающихся перекрытий, прогнивших половиц и вездесущей плесени. Лестница, ведущая в подвал, вдобавок была очень крутой, а ее скользкие ступени крошились прямо под ногами. Правда, с тех пор, как отец выписал для каких-то исследований этого самого Шоггота, некоторые комнаты в подвале привели в порядок, просушили, избавили от крыс и грибка, но на лестнице это никак не сказалось. В прошлый раз Василиса упала и вывихнула ногу. Отец, качая головой и поджимая серые от переутомления губы, ловко вправил ей сустав, выговорил за привычку «носиться аки ветер», но от должности кормителя Шоггота избавлять не спешил.
Впрочем, выбора у него особо не было. Сам он слишком зарылся в теоретические исследования, а на немногочисленных студентов, лаборантов и аспирантов положиться не мог, за исключением Василисы.
Вторая причина нелюбви Василисы к Шогготу объяснялась тем, что это был, собственно, Шоггот. Огромное, резко пахнущее йодобромом и морской гнилью, бесформенное студенистое тело обманчиво-вяло колыхалось в аквариуме, распространяя тошнотворные флюиды страха и какой-то мерзкой похотливости. Время от времени какая-нибудь из коричневатых бородавок внезапно распахивалась, и под ней обнаруживался глаз – архаичный, фасеточный, лишенный всякого подобия мысли, только заглядывать в него не стоило. В глубинах этих многочисленных глаз-бородавок полыхали все те же ненависть, похоть и страх…
Однажды Василиса подошла слишком близко – и из рыхлой массы вдруг выскочило щупальце с присосками, обвило шею и потащило в аквариум. Как ей удалось освободиться, Василиса и посейчас не могла бы объяснить. То ли она на пределе ужаса и отчаяния сумела автоматически выхватить и активировать амулеты, которыми снабдил ее отец. То ли отец прибежал на ее крик и сделал это сам…
Сейчас Василиса осторожно подошла с того конца аквариума, который был специально приспособлен для кормления. Раз в неделю она должна была положить в большой лоток ведро свежезамороженной свинины и баранины. У себя в Антарктиде ее «питомец» питался императорскими пингвинами, и всякий раз, когда Василиса предлагала отцу вернуть Шоггота в его природную среду, слышала один и тот же флегматичный ответ: «Пожалей пингвинов, Лися».
Туша Шоггота продолжала безвольно колыхаться в воде, но теперь Василису уже нельзя было обмануть этой неподвижностью. «Спиридон, – злобно подумала она. – Представитель Содружества Гигантских Древних Головоногих, мать его! Дружит только сам с собой, а остальных только и смотрит, как бы сожрать…» Особенно злило ее, что Шоггота невозможно приручить. Все странные питомцы ее отца – даже Василиск, на которого можно было смотреть только в зеркало, иначе окаменеешь, даже кровожадный гаки, даже лысая вечно голодная чупакабра – понимали, что Василиса их кормит и заботится о них. И только Шоггот видел в Василисе не заботливую хозяйку вивария, а потенциальную добычу…
Бородавки на теле Шоггота раскрылись все разом и замерцали гадким, нездоровым зеленоватым сиянием, от которого у Василисы закружилась голова. Запах тины и тухлой рыбы стал сильнее, в глазах помутнело. До Василисы донесся шелестящий шепот – сначала совсем бессвязный и бессмысленный, а затем складывающийся в странные, не человеческие слова…
Вывалив мясо в кормушку, Василиса со всех ног помчалась прочь из подвала, а вслед ей несся этот шелестящий, выворачивающий наружу шепот.
Впрочем, кое-что определенно радовало: кормить Шоггота нужно было раз в неделю, поэтому еще неделя спокойной жизни у Василисы все-таки была. Спокойной эта жизнь могла называться с большой натяжкой, потому что был еще обширный виварий, были лекции, была монография, которую они с отцом обязались написать до января, была работа в лаборатории… но не Шоггот! Поэтому Василиса быстро выбросила его из головы, переключившись на подготовку к завтрашней лабораторной работе на третьем курсе. А там и билеты к экзаменам следовало подготовить…
Но ночью Василисе приснился необыкновенно яркий и живой сон.
Снилось болото. Долгое, благодатное, пропахшее мхом и клюквой. Снились веселые чарусы и клочья лишайника на угасающих от сырости деревьях, и кулики, гнездящиеся в зарослях куманики, и уханье совы где-то вдалеке. Ничего особенного во сне не происходило, только по пробуждении Василиса затосковала.
Хотелось вдохнуть болотной сырости и прошлепать босыми ногами по набухшему от влаги мху…
Лекции в университете прошли как обычно, дома Василиса, немного передохнув, сразу включилась в работу. Но, стоило ей сесть за стол, чтобы перевести дух, как с новой силой нахлынули болотные запахи.
Трава. Сырость. Торф.
Комары.
Василиса всю жизнь ненавидела комаров, но теперь с ними в ее воображении было связано что-то… приятное? Но что?
«Проклятый Спиридон навел мне какие-то чужие воспоминания», – подумала Василиса.
Кожа на руках показалась неприятно сухой, а сами руки – какими-то неправильными.
Следующая ночь принесла ей новый сон. Тоже про болото, и тоже тихий и спокойный, без всяких событий. Но теперь Василиса чувствовала все гораздо глубже. Она слышала медленное течение болотных вод под собой, ощущала маленькую торопливую жизнь головастиков и аксолотлей, чувствовала кожей, что глубоко под слоями торфа лежат навеки законсервировавшиеся мертвецы. Каждый вдох рассказывал ей что-то новое о той жизни, которая вот-вот могла стать и ее, Василисиной, жизнью.
Утром Василиса встала совершенно разбитой. Как разумный и здравомыслящий человек, материалист, ученый-естественник, она сделала абсолютно логичный вывод: это болезнь, отчасти из-за Шоггота и связанных с ним стрессов, отчасти от переутомления и сырости. Вот и отец не очень хорошо выглядит. Он и раньше был высоким и худым, даже тощим, а теперь нос заострился, лицо осунулось, под глазами – темные круги. Неспроста! Купить, немедленно купить витамины в первой же аптеке…
Ни черта они не помогли, витамины. Да и транквилизаторы нового поколения, как их отрекомендовали в аптеке, тоже. Мало того, что новый сон был еще ярче и реалистичнее прежних, так еще и физическое самочувствие полетело под откос. И психическое… Например, откуда это недовольство своим отражением в зеркале? Любая молодая женщина на месте Василисы была бы рада увидеть себя такой стройной, миловидной, с большими синими глазами. Но сейчас Василису не обрадовала даже длинная русая коса, которой она очень гордилась.
И руки свои она разглядывала с отвращением. Красивые ухоженные руки, но… ногти? Пальцы без перепонок? А когда мимо пролетела муха, язык Василисы сам собой дернулся изо рта – поймать!
Ужас подступающего безумия перекрывался болью. Все тело Василисы ломило, и она почти чувствовала, как его… ломает – перекраивает, переделывает – что-то незнакомое и мощное.
Наконец, она решила посоветоваться с отцом.
– Вообще-то, – сухо, хмурясь от сдерживаемого беспокойства, сказал он, – я тебя предупреждал. Никакого зрительного контакта с Шогготом, никакой эмоциональной… э… взаимодействия… Похоже, он активировал какие-то твои личные паранормальные способности.
– У меня нет паранормальных способностей, – возразила Василиса, которая попросту не верила в такие вещи.
– Есть. Я и это тебе говорил, Лися. У нас в роду были люди, способные… э… к трансформации.
– Угу. Как дон Хуан – обкурился и превратился в ворону.
Переход от генеалогии к Кастанеде отца не обрадовал.
– Не ерничай, – оборвал он дочь. – Я лично, сам, в молодости превращался в ворона. Собственно, Шоггот мне и нужен был для изучения этого феномена, но я не ожидал, что ты, с твоим опытом и знаниями, поддашься ему…
– Зато я дам тебе материал, – вздохнула Василиса.
– Вот это меня как раз не вдохновляет, – ответил отец. – Повтори, пожалуйста, все симптомы, и будем ждать развития событий.
Василиса в душе надеялась, что «трансформация» и «феномен» будет развиваться постепенно. И никак не была готова к тому, что принесет ей следующее утро.
Одеяло стало огромным, душным, тяжелым. Василиса еле-еле выползла из-под него. Руки и ноги путались, встать на ноги не удалось – пришлось грузно шмякнуться на пол на четвереньки. Бежать на четвереньках тоже не удавалось – слишком длинные задние ноги неуклюже отталкивались, роняя покруглевшее тело на руки. На передние лапы.
Отец вошел – и охнул: видимо, «феномен» и его застал врасплох.
Голова кружилась. Подташнивало, больно было дышать. Все казалось каким-то огромным, несуразным, чужим. Тянуло в лес, в мох, в тинистые хляби. Василиса попыталась взять себя в руки, но это было не так-то просто – ей нужно было понять, что случилось.
Горло напряглось.
К своему удивлению, Василиса сумела выдавить из него нечто похожее на членораздельную речь.
– Кто… кто я теперь?
– Ты моя дочь Лися, или, если тебе так нравится больше, кандидат биологических наук Василиса Кощеева, – вздохнул отец и погладил Василису по голове. Его рука была неприятно большой и сухой, а голова… голова, получается, – маленькой и слизистой.
– Ка… ква… кой… зверь?
«Р» упорно не хотело выговариваться, выходило «й» – «звей».
Отец поджал губы. Его лицо показалось Василисе еще более бледным и изможденным, чем обычно, а глаза – красными, точно заплаканными.
– Надолго? – квакнула Василиса.
– Лягушка ты теперь, – выдохнул отец, явно собравшись с духом. – А надолго… ну, это смотря как ты будешь восстанавливаться. Обратная трансформация для тебя сейчас полностью недоступна, позже, возможно, ты сможешь принимать человеческий облик на какое-то время, но я бы не советовал делать это часто. Огромные энергозатраты, знаешь ли… Лучше как следует отдохнуть, прежде чем пытаться вернуть свою личность. Главное, не спеши, а то здоровье угробишь окончательно.
– Ква, – хмыкнула Василиса.
Она хотела сказать отцу, чтобы никого не подпускал к Шогготу – в конце концов, мороженую свинину ему запустить может и робот. Впрочем, отец то ли действительно умел слышать ее мысли, то ли за много лет Василиса с отцом стали думать одинаково, потому что он сказал:
– Кормить Шоггота будет робот. Кстати, это ты дала ему кличку Спиридон?