Алексей Мельников Калуга
"Из Хорёвки - в Тургеневку" - произведение, занявшее четвёртое место
в Пятом конкурсе Алые Паруса Любви МФ ВСМ по теме:
"Российская деревня - оплот и боль души моей"
(В поисках ушедшей России)
- Берите с собой на всякий случай крепкие ботинки, а лучше сапоги, - сразу предупредила меня по телефону ульяновский краевед Александра Черкесова. – Если чуть дождик прыснет – придется до Хорёвки идти пешком километров 8-10 по бездорожью…
НА «УАЗИКЕ» за ТУРГЕНЕВЫМ
Но обошлось. Ульяново встретило пронзающей бирюзовое небо краснокирпичной мощью не достроенного еще со времен Первой мировой храма Знамения, тихими улочками, редкими авто и хорошей перспективой не бить ноги к дорогим для любого русского человека тургеневским святыням. Два моста надежной «Нивы», по нашим расчетам, гарантировали успех паломничества в самые непроходимые места.
- М-да, - скептически окинув взором наш служебный транспорт, озабоченно вздохнула Александра. – Сделаем тогда так: свою машину вы оставляете здесь, а дальше поедем на «буханке». Иначе не пройти. Тем более что и водитель наш Григорий Королев – местный, из Хорёвки, дорогу туда, пожалуй, только он и сможет указать.
От Ульянова до того места, где лет 170 назад в избе премудрого Хоря гостил Иван Сергеевич Тургенев, километров тридцать. Из них – с десяток до Крапивны по одиноко странствующему в живописных проседях берез асфальту. Еще пяток – и мы уже в старинном Чухлове. Народу вокруг - чуть. Даром что район самый большой и малонаселенный в области. Тесноты никакой: хочешь по левую руку километров десять шагай – и тишина, хочешь – по правую, и те же самые – ни звука.
За Афанасовом, бывшем имении купца Цыплакова, «спешились»: асфальт закончился, а с ним – и остатки цивилизации. Дорога едва обозначалась парой беглых лент вдавленного глубоко в землю пепельно-серого ковыля и от последних афанасовских домов упрямо уводила куда-то в неизведанное. Впрочем, неизведанное - более для нас, нежели для спокойно-раздумчивого и умелого водителя с исчезнувшей с лица земли Хорёвки.
За последней околицей Григорий предусмотрительно затормозил, спрыгнул из кабины на землю и, зазвенев ключами, быстро подключил передний мост. Оказалось, не напрасно: колея временами разваливалась на широкие промоины, то и дело грозя жадно поглотить все четыре колеса нашего «уазика». Вместе с мостами.
- То, скорее всего, охотники проезжали, - уверенно крутя «баранку» и точно втискивая наш «уазик» между густо вставшей вокруг лесной тесниной, пояснял Григорий.
Вскоре дорога вообще перестала давать о себе знать, и лишь чутье нашего многоопытного гида позволяло надеяться на правильно выбираемый путь к намеченной цели. А именно – в гости к тургеневскому Хорю.
Подскакивая на ухабах, точно попкорн на сковородке, и ловя руками поручни в салоне, завороженно слушал по пути еще одного верного хранителя тургеневского духа – Ирину Матвееву:
- У Хорёвки история такая. Образовалась она после переселения Родиона Григорьевича Хорева из деревни Крапивна Жиздринского уезда сюда, на болото. Согласно историческим записям, Хорь работал у барина Голофеева кучером. Была у него любовь с одной дворовой девкой. К ней и приказчик тоже стал подбиваться. Ну и ударил Хорь этого приказчика своим пудовым кулаком разок, а силища-то у него была немереная... Словом, убил приказчика. Барин рассудил по-своему: «Зачем такого работящего в каторгу отдавать - иди-ка ты со своей разлюбезной на болото. Корчуй, паши там, ставь хозяйство. А поставишь - барину оброк платить будешь».
Короче, летописная версия появления Хоря в том месте, куда мы так отчаянно продирались на «уазике», несколько разнилась с классической тургеневской, изложенной в рассказе. Что, впрочем, нисколько не умаляло значимости сделанного для прославления русского крестьянства героем литературного шедевра.
«Человек положительный, - набросал в своих «Записках…» портрет идеального калужского земледельца Тургенев, - практический, административная голова, рационалист… Понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и прочими властями… Расплодил большое семейство, покорное и единодушное… Говорил мало, посмеивался и разумел про себя… Возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь… Много видел, много знал… Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика…»
Я искоса поглядываю на деловито покручивающего уазиковскую «баранку» общительного и основательного в действиях хоревского земляка. Прилаживаю к Григорию канонические тургеневские строки. Александра Черкесова, как бы угадывая мои мысли, помогает:
- А они, ульяновские мужики, все у нас такие: степенные, рассудительные, надежные. Если сказал – сделал. Это уже, наверное, у них в крови…
ЧАСОВЫЕ УШЕДШЕЙ КЛАССИКИ
А вот и Хорёвка. На самом деле – те же, что и кругом, заросли, трава. Угадывается, правда, линия старых растрескавшихся ветел - бывшая улица да несколько одичавших груш обозначают былое присутствие человека на месте школьного сада. Под грушей – смуглый от времени и дождей дубовый столб с деревянной табличкой наверху. «На этом месте, - гласит вырезанная ножиком на доске надпись, - стояла изба Хоря (рассказ «Хорь и Калиныч») и деревня Хорёвка».
Деревянный монумент – все, что хоть как-то напоминает о легендарном калужском мужике, очаровавшем некогда своим трудом и мыслями великого писателя. Появился с легкой руки главного редактора журнала «Муравейник» Николая Старченко и не без радения ушедшего не так давно от нас великого журналиста Василия Пескова.
- А откуда известно, что именно здесь стояла Хорева изба? - интересуюсь у всезнающего нашего проводника. – Документы, что ли, какие сохранились?
- Да какие там документы! – отмахивается Григорий. – Мне родители сказывали, а им – их родители. Так молва и сохранилась. Да как не здесь, если вот он – пруд, что Хорь вручную с сыновьями лопатой выкопал. А чуть ниже мельница его стояла. Тут все детство мое и протекло…
Григорий незаметно исчезает.
- На усадьбу к себе, наверное, решил наведаться, - перехватывает беспокойный взгляд Александра Михайловна. - Одному ему хочется побыть теперь. Пускай…
Жадно вглядываюсь в одичавшие в буре мелколесья, но не утратившие величавой святости хорёвские угодья. Представляю ладный труд преобразивших некогда эти неудобья могучих сыновей Хоря и самого хозяина: статный сосновый двор, изба, навес, скотина, полдюжины лошадей, две мельницы, пруды, «торговлишка» какая-никакая, оброк двукратный и не в тягость, раздумчивость в делах, неспешность и достоинство.
Окрестность крепла производством льна и конопли, промыслами деревянными. Политические встряски наверху толковое хозяйничание тут сразу не нарушили, но обескровливали его пошагово, зато неукоснительно: от войны к войне, от продразверстывания к раскулачиванию и далее к голодным трудодням и беспаспортному крепостничеству по-советски.
- Я когда в армию в 80-х отсюда уходил, - вдруг появился из-за лохматого ельника Григорий, - так что-то внутри и екнуло. Когда вернулся, понял, почему: деревни к тому времени уже не стало – все съехали. И здесь, и в деревнях в округе…
Съезжали, как пояснила Ирина Матвеева, слишком второпях, трагически и бесповоротно: подпаливая иной раз собственные дома, дабы хоть как-то «разжиться» деньжатами за счет причитающейся погорельцам государственной страховки. На пути великого исхода встал тридцатилетний лес, и мало что теперь напоминает о бьющей здесь когда-то через край величественной крестьянской доле.
Не обошлось в наш приезд и без маленьких географических открытий. Одно из них мы, по совету Александры Черкесовой, решили сделать в обратный путь с Хорёвки. А именно: подтвердить или опровергнуть версию о том, что затаилось где-то тут поблизости не отмеченное ни на одной карте и не помянутое ни в одном официальном документе малюсенькое селеньице под многоговорящим названием Тургеневка. Была ли она на самом деле?
- А как же! – утвердительно кивает в ответ последняя ее жительница 86-летняя Татьяна Андреевна Сибиркина. – Конечно, была.
Бабушку мы отыскали в соседней Крапивне, куда она 11 лет назад перебралась жить к сыну из близлежащего Чухлова. Так вот, в этом самом Чухлове один «порядок» (так в ульяновских деревнях обычно называют какую-нибудь деревенскую улицу или край села) именовался Тургеневским.
- Почему? – допытываемся мы у Татьяны Андреевны.
- Дед ишо так говорил. Все так говорили… А! Так ведь там Тургенев еще жил.
- Он у кого-то останавливался?
- Нет. Дом, сказывали, у него там был…
Кроме старенькой и полуслепой бабушки Тани, никто, похоже, в округе о единственном на земном шаре селенье, названном в честь автора «Записок охотника», рассказать уже не сможет…
Из потерявшейся в ульяновских лесах тургеневской Хорёвки мы покатили дальше – искать пущенные от нее ростки. Не верилось, что могучее крестьянское корневище усохло здесь вчистую, не окропив обширнейшие нивы семенами прежней деловитости…
Алексей Мельников, Калуга.