Сюжет основан на подлинных событиях. Все совпадения имен (за исключением имен собаки и кошки) прошу считать случайными.
Кто вы – кошатник или собачник? Этот вопрос, по некоторым данным, все чаще и чаще включается психологами в анкеты на соответствие должности. А вы как считаете, ответ на этот вопрос и в самом деле дает ключ к пониманию характера человека?
С детства и до моих шестнадцати лет у нас жил чёрный лохматый «кавказец» Джим, которого мы обожали за добрый дурашливый нрав. Затем его незаметно сменила плеяда кошек, которых мы любили не меньше. И лишь появление в нашем доме изящной хрупкой Теобальды помогло нам поставить убедительную точку в столь «жизненно важном» вопросе.
Теобальда, как все черные кошки, умна, проницательна и очень избирательна в общении. Из всех наших друзей она особо выделяет Бориса – вальяжного представительного мужчину лет 70-ти. Борис иногда заходит к нам попить чайку, послушать джаз и рассказать какую-нибудь поучительную историю, которой непременно придаст характер притчи.
- А ведь я тоже типичный кошатник, - басит он, поглаживая уютно примостившуюся у него на коленях Тео. – Причем, из тех, кто собаке всегда предпочтет кошку.
- Похоже, Вам в детстве частенько везло на «милашек» с острыми зубами!
- Нет, Снежаночка. Дело тут совсем не в "милашках".
И, отхлебнув глоток крепкого чая, Борис неспешно начинает свой рассказ.
...Я - коренной кишиневец, родился и вырос на Теобашевской. В конце сороковых мы переехали на Подольскую, в типичный для того времени кишиневский дворик. Со своими соседями-сверстниками я довольно быстро нашёл общий язык, в то время как наши родители, с утра и до позднего вечера занимавшиеся строительством светлого будущего, совсем не торопились сближаться, сводя своё общение лишь к вежливым поклонам.
Из всех взрослых обитателей нашего двора мы, дети, больше всех любили вихрастого белокурого студента Степана. Тихий дворик заметно оживал, когда из распахнутого настежь окна соседа доносились звуки довоенных фокстротов, которые он напевал негромким баритоном под аккомпанемент старого фортепиано. Но гораздо чаще мы слышали стук печатной машинки – наш друг осваивал необычную для широких масс профессию музыковеда и дни напролет был занят тем, что писал консерваторский «диплом».
Сосредоточенное уединение Степана частенько нарушалось ходом наших подвижных игр. Однако он никогда не ругал нас - если мяч ненароком залетал в его окно, лишь сурово грозил пальцем. Но мы его не боялись – наш друг был не способен обидеть и мухи.
По вечерам Степан выходил посидеть в тени старой черешни. Мы сразу же окружали его и требовали продолжения захватывающих историй, которых он знал великое множество - о мужественном гайдуке Томе Алимоше, о лихом смельчаке Корбе, о прекрасной Сандулясе, дочь которой угнали в рабство турки.
В одно прекрасное утро мы с удивлением обнаружили, что из окна Степана не доносился привычный стук. Родители шептались о каком-то странном черном воронке. Я предположил, что за нашим другом прилетел «воронок», крылатый друг мифического Корби, и увлек его за собой в волшебный мир. Своей догадкой я поспешил поделиться с родителями, однако на их лицах прочел лишь растерянность и страх.
Квартира Степана пустовала недолго. Вскоре в нее вселился новый сосед - высокий, жилистый, гладко выбритый, носивший вычищенные до блеска яловые сапоги. Он окинул всех угрюмым взглядом глубоко посаженных глаз, коротко представился: Заплечный, и дал понять, что знакомство состоялось.
Нам он не понравился сразу. Да и взрослые старались лишний раз не попадаться ему на глаза. «Ирод», - шипела ему вслед бывшая дворянка Осипова, сын и муж которой сгинули в сибирских лагерях. Как мы позже узнали, Заплечный большую часть жизни провел охранником в ГУЛАГе.
Сосед жил замкнуто, дружбу ни с кем не водил. Целыми днями, а иногда и ночами, пропадал на работе. Единственным любящим его существом была овчарка Гера. Целыми днями дремавшая в палисаднике, Гера, едва завидев хозяина, радостно бросалась ему навстречу. Заплечный трепал ее по холке, бурча себе под нос «Ну здорово-здорово, шалава».
Наш двор нельзя было назвать пьющим – мужчины, случалось, соображали на троих по пути с работы. Нечасто выпивал и Заплечный – в таком состоянии в ответ на приветствия он лишь хмуро отмалчивался.
Истинной «пьяной» легендой Подольской улицы и ее окрестностей был наш сосед Фока. Как утверждали старожилы, в 30-е он был отличным музыкантом. Вернувшись из немецкого плена и лагерей, стал сапожником и взял за привычку прикладываться «по случаю праздника» каждый день, прожитый на свободе. Стойкость Фоки к количеству выпитого тоже стало частью легенды, поэтому степень его возлияния мы могли определить лишь по раскатистому: «И х-хде ж мой тромбон»?
Через минуту во дворе начиналось преставление: «Н-не пр-ропустите! – вещал Фока, - Чардаш-ш-монти!» И, просовывая ногу в кулису тромбона, выдавал виртуозные пассажи, которые приводили в изумление всех городских зевак.
В тот первомайский день Фока был в особенном ударе. Мужчины одобрительно гоготали, подбадривая музыканта, мы, дети, визжали от восторга.
И вдруг...
Двор огласился страшным пьяным воплем: «Пор-решу гадов! Вы! Все вы - пыль! Лагерная пыль! Вшей кормить будете, недобитки! Вражье кругом! Вражье!!!» Заплечный, сильно раскачиваясь из стороны в сторону, пёр прямо на нас. От него сильно разило сивухой. Мы зарыдали и бросились к матерям. Мужчины разом умолкли, прислонившись плечом к плечу.
Секунду постояв, Заплечый вдруг резко повернул к своему дому. Ему навстречу, виляя хвостом, выбежала Гера. «А-ах ты, с-сука!» - завопил он, и что есть сил пнул ее сапогом в бок. Собака отскочила в сторону, и это вызвало очередной приступ ярости у хозяина. Заплечый избивал ее до тех пор, пока тело овчарки не превратилось в кровавое месиво. Когда из пасти Геры хлынула кровавая пена, она на последнем издохе подползла к хозяину, лизнула его сапог... и умерла.
С того вечера больше мы Заплечного не видели.
Прошло десять лет.
Я окончил школу, поступил в сельхозинститут и со дня на день ждал повестку в армию. В наш двор вернулся повзрослевший осунувшийся Степан, с женой и маленькой дочерью. Диплом он защитил и впоследствии даже преуспел в своей необычной для широких масс профессии музыковеда. Наши родители постепенно отходили от военного и послевоенного лихолетья, налаживали быт и с любовью отстраивали разрушенный Кишинев. Фока по-прежнему пил и радовал нас виртуозными каденциями. Бывшую дворянку Осипову похоронили на Армянском кладбище. Заплечного забыли окончательно – как будто и не было его в нашей жизни. И все же...
...Мне еще долгие-долшие годы снилась погибшая на наших глазах овчарка Гера.
- И я могу вам сказать лишь одно, Снежаночка, - Борис назидательно поднял палец и вкрадчиво произнес. – Я абсолютно убежден в том, что кошка такого отношения к себе не потерпела бы. Никогда и ни от кого... Правда, Тео?
Тео украдкой скашивает свой желтый глаз в мою сторону и взмахивает хвостом. Она дипломатична, как все черные кошки.